Сад Королевы (гет)

Габриэль хорошо помнил свою мать — и одновременно не помнил вовсе. Так вышло, что единственная черта, закрепившаяся в сознании пятилетнего ребенка, разумом юноши, а потом и взрослого мужчины, была возведена в ранг цельного образа, заполненного множеством мельчайших деталей, на самом деле никогда не существовавших. Чертой этой был запах.

Свежий, немного пряный и сладковатый, всю сознательную жизнь он оставался для Габриэля загадкой, став символом женского изящества и некоей магии, неподвластной мужчинам. В пять лет ему казалось, что этот запах мама приносит за собой из сада, который отец организовал для нее, как подарок — кажется, к годовщине свадьбы. Словно шлейф, воспоминания о запахе каждый раз тянули за собой ощущение мягких рук, ласкового голоса, длинных шелковых волос и неустанной заботы, хотя не было ни фотографий, видеозаписей, дневников, ни иных подтверждений.

После смерти матери прислуга в доме незаметно для маленького мальчика сменилась, а Жерар Агрест, несмотря на вопросы подрастающего сына, за весь недолгий остаток жизни так и не рассказал, что жена его, снедаемая прогрессирующей душевной болезнью, практически не интересовалась ребенком и постоянно пряталась от выдуманных ею угроз окружающего мира в саду, устроенном им в тщетной надежде на исцеление. То, что мать нашли в конце концов с перерезанными венами под кустом жасмина, с горя выкорчеванного отцом собственноручно, Габриэль тоже так и не узнал, но утрата запаха в детском сознании твердо увязалась со смертью матери. «Ее больше нет, и прекрати меня тревожить!», — вот единственное, чего он добился от отца. И к тому моменту, когда в особняке Агрестов появилась новая хозяйка, сад, не получавший должного внимания, уже давно захирел.

Габриэль вообще не планировал жениться сразу по окончании учебы, имея на руках глубоко больного отца и задыхающуюся под гнетом конкуренции сеть ателье. Молодого человека не интересовали отношения с противоположным полом за пределами работы, да и круг знакомств был слишком узок для поиска невесты. Однако отец внезапно скончался, и на похоронах к Габриэлю среди прочих соболезнующих подошел однокурсник и старый друг Жерара.

Его сопровождало юное создание в маленьком черном платье с грацией лани. Создание звали Эмили и она несла с собой тот же неуловимый аромат, который Габриэль силился отыскать после смерти матери, а ее теплые ладони, ясные зеленые глаза и сияющие волосы довершили дело. Спустя несколько дней, когда он, сам себе не веря, приехал к отцовскому другу просить руки Эмили — разумеется, на будущее, когда девушка подрастет, выяснилось, что она все же была чуть старше, чем казалась. Свадьбу сыграли, едва лишь прошел приличествующий трауру срок.

Так, неожиданно для нее самой и для молодого мужа, в распоряжении Эмили Агрест оказался целый дом, давно не видевший женской руки — и в этом доме она никак не могла найти себе места. Увлекаясь фотографией и театральным искусством, Эмили от удивления происходящим в ее жизни переменам даже забросила их на какое-то время, а попытавшись вернуться, поняла, что они уже не приносят былой радости. С какой стороны подойти к новому хозяйству, она не знала — в родительском доме все было подчинено воле старой экономки, не очень-то допускавшей господ в свое царство, а супруг, с головой ушедший в работу, словно и не присутствовал в ее жизни. Сама же Эмили слишком боялась сделать что-то не так, изменить что-то важное для него, и проводила дни за чтением книг и попытками рисования, от безделья постепенно приближаясь к депрессии.

Спустя пару месяцев после свадьбы Габриэль наконец смог отвлечься от нахлынувших после смерти отца проблем с бизнесом и обнаружил, что не знает, о чем ему говорить с женой за столом. До того он часто трапезничал в кабинете, даже не подозревая, что Эмили, невзирая на спокойный нрав, уже готова бить посуду и скандалить, лишь бы получить хоть каплю его внимания. Напряжение за столом продолжало нарастать, пока молодая мадам Агрест не решилась:

— Габриэль, я хотела бы попросить у тебя…

— Да, что? — встрепенулся он, обрадованный: прежде жена не обращалась к нему первая, и даже не заходила в кабинет, только сдержанно желая спокойной ночи и доброго утра.

— Мне нужен учитель рисования, — уже тверже произнесла Эмили, и в ее тоне прибавилось горечи. — Я хочу создавать эскизы одежды, но пока мне удаются лишь простенькие натюрморты.

— Хорошо, — недоумевая, согласился Габриэль, обрадованный возможностью ей угодить. — Но зачем тебе создавать эскизы одежды? Ты ведь можешь заниматься чем угодно!

— Затем, чтобы быть хоть чем-то тебе полезной, — прошептала она, отводя глаза, чтобы муж не видел, как они покраснели.

— Эмили, чем я тебя обидел? — спросил он первое, что пришло на ум, вдруг заметив, что у жены дрожат руки, да так, что нож стучит о край тарелки.

И плотину прорвало; Эмили вспыхнула, словно спичка:

— Тем, что и сам не знаешь, зачем на мне женился! И я уже жалею, что послушала отца, присмотревшись к тебе! Потому что я сойду с ума без дела в этом огромном доме. Но ведь мадам Агрест не положено работать, как же! Казалось, я могла бы заняться ребенком — но для этого муж, знаешь ли, должен появляться в спальне! — и она примолкла, остыв так же быстро, как до этого завелась. — Прошу прощения. Это было недостойно…

Но Габриэль не дал жене договорить, накрыв ее по-прежнему дрожащую руку своей:

— Это я должен просить прощения. Я непременно найду тебе учителей. Только, если позволишь, хотел бы вначале взглянуть на твои натюрморты.

— З-зачем? — оробела она от неожиданности, что получила, кажется, куда больше, чем надеялась добиться, и все еще стыдясь своей резкости.

— Неужели я настолько плох, что мое желание тебя удивляет? — вопросил Габриэль, уже и сам смущаясь, но все равно добавил то, о чем давно хотел узнать: — И еще: в день нашей первой встречи… Может быть, ты помнишь, какие духи тогда использовала?

— Это были не духи, — тихонько рассмеялась Эмили, глядя на него с восхищением и надеждой.

В этот день они пообещали друг другу всегда находить минутку для разговора, как бы ни захлестывали дела и заботы, сколь бы сердиты и обижены они ни были друг на друга. Никогда не молчать, никогда не отворачиваться. Тем не менее, оба и не представляли, насколько тяжело исполнить такое обещание, живя в браке год за годом.

Спустя неделю Эмили начала свои уроки и впоследствии весьма в них преуспела. Через месяц Габриэль, спохватившись, поручил ее заботам сад, чем привел жену в неописуемый восторг. Прошел год — и из засохшего, едва прибранного парка она сотворила вечнозеленое чудо, а вскоре Париж увидел новую коллекцию модного дома Агрестов — платья и костюмы, расписанные акварельными цветками. Еще два — и родился Адриан, забрав на себя большую часть материного времени. Не все растения вытерпели это — а Эмили не хотела перепоручать свое любимое место наемным работникам — но жасмин продолжал цвести, радуя хозяйку и сбивая с толку Габриэля, который слишком мало бывал в саду, чтобы определить источник преследовавшего его аромата.

И лишь после трагедии с талисманом Павлина, принося жене раз за разом новые букеты, он всерьез попытался отыскать запах, несший с собой тепло и радость — но все цветы были не тем.