На краю мира (гет)

«Я так не могу. Здесь холодно, сыро и поговорить не с кем. Гнусная птица всё время куда-то летает, и я боюсь, что однажды она не вернётся, и я застряну в этом месте навечно. Уж лучше бы Азкабан, Грейнджер. Лучше бы чёртов год за решёткой, чем так, непонятно где, непонятно как. Я сдохну здесь, помяни моё слово. Я просто… Не выживу…»

Письмо, такое едкое и холодное поначалу, всё же обнажило истинные страхи, и Гермиона, читающая адресованное ей послание, не смогла сдержать щемящей грусти.

Они никогда не были друзьями. Боролись и то на разных сторонах баррикад, и когда Выручай-комната горела, Гермионе казалось, что она сможет оставить его там, умирать. Но Гарри велел вернуться, и всё вдруг изменилось. Семилетняя вражда истончилась до едва ощутимой дымки, и Гермиона прозрела: смерти Малфою она не желала.

Потому когда Визенгамот принял решение заточить всех до одного Пожирателей Смерти в Азкабан на год для дальнейшего неспешного изучения их вопроса, Гермиона не смогла остаться в стороне. Она уважала решение магического трибунала, но знала, что этот год в Азкабане просто сломает Малфоя. Она не хотела, чтобы по завершении войны судьбы и жизни продолжали рушиться.

Именно тогда она обратилась за помощью к Клювокрылу. Гиппогриф всегда казался ей умнее, чем думали остальные. Она объяснила, как важно забрать Драко из Лондона в какое-то безопасное место, где он сможет спокойно переждать все судебные тяжбы и вернуться лишь к оглашению приговора.

Клювокрыл понял, и потому Драко Малфой уже три месяца пребывал где-то на Севере — это всё, что Гермиона знала.

Сова прилетала к ней трижды. Всегда в разное время и с разных сторон света, дабы сложнее было отследить.

Да, это было рискованно, но Драко явно не мог иначе. Он, привыкший к присутствию свиты, просто изнывал от одиночества, и тот страх, что гиппогриф не вернётся — Гермиона верила в его искренность. И очень хотела помочь.

Однако всё, что она могла — настрочить послание в ответ. Длинное, подробное. Теперь, когда в Хогвартсе она осталась одна, в то время, как Гарри и Рон предпочли не возвращаться к учёбе, свободного времени у неё появилось много. И потому она расписала всё: и подробности магического расследования, и попытки аврората отыскать его, Драко, не потому, что виновен, а лишь затем, что этого требует закон. Бесконечные бумажки, ставящие приказ выше живого человека. Рассказала о том, что Хогвартс постепенно оживает, ведь хоть силами Министерства стены были восстановлены уже через день после окончания войны, большая часть студенческого и преподавательского состава возвращаться отказалась. И лишь теперь Хогвартс наполнялся волшебниками вновь, а место скорби занимали учебные заботы и попытки снова жить нормально.

Она не могла вспомнить, кто и когда первым нарушил скорбный настрой и улыбнулся, но этот смельчак подтолкнул всех прочих к возрождению. То, что казалось кощунственным после пережитых потерь — улыбки, смех — вновь превращалось во что-то нормальное. Робко, неуверенно, но превращалось.

Рассказала Гермиона и о новом ловце Слизерина, совершенно бездарном парнишке, которого Джинни уделывала на раз, и добавила, что лучшего ловца, чем он, Драко, у Слизерина никогда не было и, наверное, уже не будет.

Письмо вышло таким длинным, что пришлось применять на нём уменьшающее заклинание, иначе сова просто не справилась бы с ношей.

Гермионе казалось, что она сделала для Драко всё возможное, и всё же, проводив сову взглядом, она всё ещё чувствовала лёгкую неудовлетворённость.

Целый месяц прошёл в ожидании ответного послания, но напрасно Гермиона всматривалась в горизонт — сова не появлялась. Недоброе предчувствие выжигало изнутри. А что, если Малфоя обнаружили? Что, если он заболел? Или ослаб так, что перо в руках держать не может?

Она вышагивала по галереям, сжав руки в кулаки, и мелко дрожала, боясь предположить худшее.

А потом, среди ночи, услышала громкое хлопанье крыльев. Накинув мантию поверх пижамы и прихватив одну лишь волшебную палочку, сбежала по ступеням башни в сад, совершенно не беспокоясь, что Филч или кто-то из профессоров заметит её. Для страха не оставалось времени — волнение было куда сильнее всех прочих чувств.

Под раскидистой яблоней она тотчас выхватила мощную крылатую тень и, подойдя ближе, смогла разглядеть Клювокрыла, спокойно ожидающего… Её?

Гермиона глубоко поклонилась и, дождавшись, когда гиппогриф ответит, подошла ближе.

Клювокрыл прогнул спину и опустил к земле крыло, приглашая Гермиону взобраться на него, что она без промедления сделала.

Это было абсурдно — она улетала под покровом ночи — куда? — к Драко Малфою? К тому, кто все предыдущие годы только и делал, что унижал её?

Однако она летела, отдавая себе отчёт, что иначе просто не может.

Гиппогриф всё петлял, то поднимаясь над лесом, то спускаясь почти до самой земли. Миновали горы, от которых, несмотря на октябрь месяц, веяло морозом, и тоненькой мантии едва ли хватило, чтобы от этого защититься.

Но всё равно Гермиона даже не думала сворачивать. Противный, эгоистичный Драко нуждался в ней, и оставить его на произвол судьбы она не могла.

Хоть гиппогрифы и были быстрее и выносливее многих, дорога оказалась неблизкой. Привал делали десять раз с целью поживиться и передохнуть. Клювокрыл безошибочно находил тихие места, где Гермиона дремала, устроившись под мощным крылом, а потом приводил к фруктовым деревьям, где можно было перекусить и набрать плодов про запас.

Холод стал привычным, и зубы уже не выплясывали чечётку, но на пятый день пути пошёл дождь, а Гермиона не рискнула устроить над головой зонтик, боясь, что ветер выбьет из её рук волшебную палочку. Одежда быстро промокла до нитки, облепив тело ледяными панцирем. Волосы то и дело налипали на лицо и лезли в рот, и всё же Гермиона ни разу не задалась вопросом, зачем она здесь, и стоит ли Драко Малфой того. Она летела с одной только мыслью — не опоздать.

Место, в которое принёс её Клювокрыл, представляло собой крутой утёс, и шум волн, бьющихся о скалы, здесь был очень громким и яростным.

— Драко здесь? — спросила Гермиона у гиппогрифа, как делала при каждом их привале. — Или ты просто хочешь отдохнуть?

Клювокрыл зыркнул на неё глазом-бусинкой и, дождавшись, когда она слезет с его спины, взмыл в небеса. Сделал круг на прощание и скрылся за деревьями.

Гермиона огляделась. За стеной дождя она различила сосны и дубы, три других стороны света заканчивались крутым обрывом.

— Драко! — позвала она, перекрикивая дождь. — Ты здесь?!

Ответом ей послужило молчание, и Гермиона впервые ощутила абсурдность происходящего. Она доверилась животному, полетела на край света, даже не зная, действительно ли они летят к Драко, и впервые за всё время стало страшно. Об этом Драко писал ей? Страх, что Клювокрыл не вернётся?

Не найдя ничего лучшего, она направилась в сторону леса, где могла хотя бы попытаться укрыться от дождя.

— Драко, — позвала вновь, но голос утонул в шуме моря, и лишь косые капли дождя обожгли язык своим ледяным прикосновением. — Драко!

Что-то ухватило её за запястье. Что-то невидимое, похожее на чьи-то пальцы. Холодное и мокрое. А потом её потянуло, и Гермиона, более в предвкушении, чем в испуге, последовала за своим проводником.

Её настойчиво тянули в сторону леса, и Гермиона подчинилась, делая шаг за шагом за, как она надеялась, Драко.

Впереди была пустота: лишь деревья да кустарники, вот только сделав очередной шаг, Гермиона оказалась словно бы за завесой. Невидимка рядом с ней принял очертания того, кого она так искала. С волос Малфоя, как с её собственных, стекала вода, только мантия не успела напитаться и как следует промокнуть.

— Какого акромантула ты здесь делаешь, Грейнджер? — прошипел он, отпуская её руку. — Да ещё в таком виде. Совсем рехнулась?

Он быстрым шагом направлялся к виднеющейся между деревьями палатке, и Гермиона поспешила следом.

— Ты месяц не писал, и тут появляется гиппогриф — что я могла подумать? Времени переодеваться не было, полетела как есть.

Драко раздраженно фыркнул.

— Полетела она. Сюда от Хогвартса лететь пять суток, и лучшей одеждой ты выбрала, конечно же, пижаму.

Гермиона скрипнула зубами. Говорить, что она не знала про предстоящие пять суток, было совершенно бессмысленно.

— Я за тебя в ответе, если ты не забыл, — напомнила она и нырнула в приоткрытую щель палатки. И замерла от давящей тесноты.

— Без незримого расширения? — удивлённо спросила она, отжимая волосы от воды. — Я думала, ты всяко раздобудешь хоромы побольше.

— Я сбегал, а не собирался в поход, помнишь? — Драко склонился над рюкзаком и вытащил оттуда ворох одежды. — Какую сумел украсть, на том и спасибо.

— Украсть? — не поверила своим ушам Гермиона. Голос вышел неприятно визгливым даже для неё самой.

— Было бы странно, если бы я пошёл по магазинам или заказал доставку. Я в бегах, помнишь? Прихватил у каких-то маглов, пока они рыбу ловили. Палатку, одежду, кое-что из еды. Осталась, правда, одна соль, но всё же лучше, чем ничего.

Всучив Гермионе одежду, Драко отвернулся к стене и мученическим тоном возмутился:

— Пять дней! Уму непостижимо! Ты вообще ела что-то за это время?

— Конечно — фрукты. — Гермиона не без наслаждения избавилась от тяжёлой мокрой мантии и принялась расстегивать пуговицы пижамы.

Факт того, что ей придётся надеть вещи, украденные у неизвестно кого, всё же не мог оттолкнуть её. В треклятой пижаме она не планировала оставаться более ни одной минуты.

— Пять дней на одних яблоках — сдуреть можно. Вот умрёшь от пневмонии или истощения, а скажут, что я тебя угрохал. Помяни моё слово, скажут.

— Ни от какой пневмонии я умирать не собираюсь, — отрезала Гермиона строго, попутно высушивая волосы и мокрое тело заклинанием. — И у меня ещё груши были.

— Груши, — Драко прицокнул языком. — Груши! Ладно, твоё счастье, что у меня кролик с прошлого раза остался.

— Кролик, — повторила Гермиона, пытаясь себе представить Драко, отлавливающего зверька и разделывающего тушку. Виделось с трудом — тот Драко Малфой, каким она его знала четыре месяца назад, не был способен на подобное.

Однако кролик действительно нашёлся. В меру прожаренный, в меру сочный. И хоть мясо было холодным, но не казалось жёстким, и Гермиона, набившая оскомину на фруктах, с радостью прикончила последние запасы Драко.

Всё это время он сидел в углу палатки, молча наблюдая за ней, и только когда она облизала пальцы и отставила миску в сторону, заговорил:

— Ты хоть понимаешь, что в Хогвартсе тебя обыскались? Что за глупый порыв — просто взять и прилететь, будто тебя звали?!

— Мне казалось, прибытие Клювокрыла — это приглашение, — надулась Гермиона. — Но если так раздражаю своим присутствием, я тотчас поверну назад. Тебе, видимо, здесь прекрасно живётся и одному.

Она окинула рукой скромное жилище Малфоя и сказала, поджав губы:

— Я, признаться, думала, ты скрываешься в какой-то магловской деревне, живёшь в нормальном доме, работаешь.

Драко усмехнулся.

— Работаю. Живу среди маглов — как же, уже разбежался. Уж лучше в лесу, будь уверена. Да и безопаснее. Или ты думаешь, министерство перестало меня искать? Моя внешность говорит сама за себя, меня узнает и ребёнок. Честно, был лучшего мнения о твоих умственных способностях.

— Ты, я вижу, очень сильно хочешь, чтобы я ушла. — Гермиона поднялась на ноги, насколько позволяла высота палатки, и развернулась к выходу. Ей казалось, Драко остановит. Он должен был остановить, потому как сам писал, что одному жить невыносимо.

Составить ему компанию на какое-то время Гермиона могла. Школьный курс за лето она хорошо поднатаскала, и раньше января особой необходимости в присутствии в школьных стенах не видела. Написать в Хогвартс, предупредить, что вернётся после зимних каникул — она была готова на подобное. На крохотную магловскую палатку, на кроличьи тушки, прибитые непростительным заклинанием. В конце концов, подобное в её жизни уже было. Была палатка, были кролики, были защитные чары, скрывающие от посторонних глаз. Повторить это, пусть даже ради вечно раздражающего Малфоя, она могла. Потому что она не лгала, что чувствует себя ответственной за него: с её подачи он оказался в этом краю, из-за неё он уже четыре месяца выживал здесь как мог. Она бы осталась, если бы он остановил.

Драко не остановил.

Она вышла под дождь, на этот раз держа над головой волшебную палочку-зонт, честно готовая в любой миг улететь. Только вот Клювокрыла нигде не оказалось.

Она звала, снова и снова, в глубине души надеясь, что гиппогриф не прилетит и появится причина задержаться. Не то, что ей сильно хотелось нянчиться с тем, кто только и делал, что унижал её долгие годы, но улетать вот так, только прибыв, было неправильно.

Она позвала ещё пару раз, но Клювокрыл так и не появился.

— Ваше величество передумало покидать нашу скромную обитель? — съязвил Малфой, когда она вновь оказалась в палатке. Теперь он лежал, положив рюкзак под голову и накинув вместо одеяла мантию.

Его самодовольный вид говорил о том, что он ожидал её возвращения и что в целом он ему рад, но конечно Драко не был бы Драко, если признал это.

— Клювокрыла нет, — проворчала Гермиона, старательно сдерживая улыбку.

— Я же говорю, — пожал плечами Малфой, — дурацкая птица.

Он закрыл глаза, словно намереваясь спать, и Гермиона, убрав палочку в карман, огляделась в поисках того, из чего можно сделать подушку. Он не звал её остаться, но, казалось, этот вопрос и обсуждать не стоит.

— Технически, гиппогриф не птица, — сказала она, сворачивая свою пижаму наподобие подушки — ничего другого так и не нашлось.

— Избавь меня от нотаций, — простонал Драко, поворачиваясь на бок. — Я не в Хогвартсе, чтобы выслушивать лекции.

— А хотел бы? — Гермиона пихнула его в бок, вынуждая подвинуться. Спать на земле она не собиралась.

Драко упёрся, не желая менять положения, но после очередного тычка чуть сдвинулся на спальнике.

— Что «хотел бы»? — переспросил он, поворачивая к ней голову.

— Вернуться в Хогвартс, к нормальной жизни? — Гермиона легла и расправила на плечах мантию. От близкого присутствия давнего врага она была напряжена, но с каждой секундой это ощущение оставляло её.

— А когда жизнь в Хогвартсе была нормальной? — Драко окончательно перевернулся на спину и заложил руку за голову. Выглядел он довольным, и Гермиона порадовалась, что гиппогриф не пришёл на зов. Кажется, ей действительно были рады.

— Ни за что не поверю, что тебе не нравилось учиться там.

— Бесконечные контрольные, нудные лекции и вечные попытки кого-то убить, — перечислил Драко. — Конечно, мне нравилось учиться там.

Пожалуй, впервые в жизни Гермиона видела, как Драко улыбается. Не зубоскалит, не усмехается, а именно улыбается, и улыбка его оказалась на удивление мягкой и тёплой.

— Ты сумасшедшая, Грейнджер, знаешь? Ненормальная, как все гении.

— Потому что прилетела сюда? — спросила Гермиона, приподнимаясь на локте.

— Не только, — качнул головой Драко. — Потому что в принципе связалась со мной. Я бы тебя бросил в беде, не раздумывая.

— Обязательно ли говорить об этом? Я и так это знаю.

 — И всё равно ты здесь. Говорю же: сумасшедшая. Ну ничего, со дня на день вернётся Клювокрыл, и всё станет, как было.

— Да, — сухо отозвалась Гермиона. — Жду не дождусь.

То, как явно хотел избавиться от неё Драко, было неприятно, и Гермиона тысячу раз ушла бы отсюда и на своих двоих, если бы не чувствовала, что так сильно, как хочет, чтобы она ушла, он хочет и чтобы она осталась.

Засыпая, она думала лишь о том, что полёт сюда не был ошибкой, и очень хотела, чтобы Клювокрыл задержался где-то там подольше.

* * *

К утру дождь прекратился. Палатка встретила прохладой и тишиной, а также отсутствием Драко.

Гермиона закуталась в оставленную им мантию — та была теплее, чем её собственная — и выбралась наружу.

Малфой был там: расположился у небольшого костерка и поджаривал на самодельном вертеле очередного кролика. Жир капал в огонь с тихим шипением, разносятся по округе приятный запах. Желудок отозвался на это урчанием, но с завтраком явно нужно было подождать.

— Вниз по склону есть ручей, — вместо приветствия сказал Драко. — У тебя есть полчаса на то, чтобы привести себя в порядок.

Он выглядел увлечённым, серьёзным и явно чувствовал себя на своём месте. Такой Драко Гермионе нравился, и он был куда приятнее такого привычного Малфоя-хорька.

Позавтракали в молчании, после чего вновь спустились к ручью — пополнить питьевые запасы и просто погулять. О чём говорить, Гермиона не знала, Драко также не горел желанием начинать беседу, так что первые слова друг друга были сказаны ближе к полудню. Нечто вроде: «наконец, солнце появилось» со стороны Драко и «надеюсь, теперь потеплеет» от Гермионы. И всё же напряжения не было. Просто молчать рядом оказалось неожиданно легко. После обеда, состоящего из найденных на опушке орехов, они просушили палочками землю, и, сбросив на нее мантию, уселись с книгой, единственной, что нашлась у Драко — практическое магловедение.

Гермиона сама ткнула её Малфою перед его отлётом, чтобы он смог сориентироваться на местности, но, кажется, впервые за всё время он раскрыл её только сейчас.

Дабы читать было одинаково удобно им обоим, книгу отправили левитировать, и Гермиона, рассекая воздух палочкой, невольно вспомнила о Роне. Они «встречались» уже четыре месяца, по факту же лишь присылая письма друг другу — сперва раз в две недели, затем раз в месяц. Поначалу длинные, но с каждым разом всё короче. Рон пытался достичь успехов на работе, и Гермиона убеждала себя, что ему просто не до переписки, но и себя ловила на том, что не пытается поддерживать тепло между ними. Они скорее были друзьями, как и всегда до этого. Пожалуй, на этом и стоило остановиться.

Вспомнив о нём, Гермиона устыдилась, что не предупредила. То, что она влезла в новую авантюру, он имел полное право знать, и всё же даже теперь она не была уверена, что стоит хоть что-то писать. Сова найдет её где угодно, если он захочет связаться, но отчего-то казалось, что Сычик не прилетит. Он прилетал всё реже в последнее время.

— Здесь написан совершенный бред! — Гермионе хотелось поскорее отбросить неприятные мысли, потому она с радостью ухватилась за кривую фразу из учебника, в которой говорилось, что маглы хранят съестные запасы в холодных подвалах. — Человечество давно придумало такую замечательную вещь, как холодильник.

— Что придумало? — Драко недоверчиво покосился на неё. — По-твоему, учебник врёт?

— По-моему, он устарел лет на сто, — сказала Гермиона, переворачивая страницы. — Ну точно, издание тысяча девятьсот первого года. — Хогвартсу стоило бы обновить библиотеку.

— Либо нанять профессором магловедения полукровку. Как, Грейнджер, пойдёшь? — Драко насмешливо изогнул бровь, но впервые не вызвал у Гермионы раздражения.

— У меня куда более тщеславные планы, — наигранно надменно сказала Гермиона. — Буду покорять Министерство.

— Твоё место на Слизерине, Грейнджер, — усмехнулся Драко. — Хотя не думаю, что после того, как ты помогла мне сбежать, Министрество будет радо тебе.

— Ты ничего не сделал, Малфой, — отрезала она, избегая смотреть в глаза. — Просто оказался не в то время, не в том месте. В Министерстве не могут этого не понимать, и твоё заключение в Азкабане на целый год — неоправданная глупость, не более.

Он посмотрел на неё подозрительно, словно не веря, что она может быть на его стороне, затем кивнул на предплечье.

— После всего, что сделала моя тётка? После того, как я допустил это?

Гермиона пожала плечами. То было ужасное время, и она была очень зла на него и на весь его род. Думала, что не сможет простить. Выходит, простила.

— Ты — не твоя тётка, Драко.

Гермиона захлопнула книгу и встретилась с Драко глазами. Он был растерян, даже напуган. Казалось, он не верил, что к нему можно относиться хорошо.

— Давай я преподам тебе магловедение, раз уж застряла здесь до возвращения Клювокрыла, — сказала она, надеясь разрядить обстановку.

— Надеюсь, ты будешь не занудным преподавателем, — отозвался Малфой, переводя взгляд на лес перед ними.

— Увидим, — пожала плечами Гермиона. — Если уж мне откажут в Министерстве, я хоть буду заранее знать, выйдет ли из меня магловед.

* * *

К концу «урока» Драко вынес приговор, что магловед из Гермионы выйдет отличный, хотя, по сути, она просто рассказала ему о своей жизни до Хогвартса, вырвав из многих лет самое по её мнению важное и интересное. Особенно Малфоя, как ни странно, заинтересовал рассказ о зоопарке и кинотеатре.

— Как мой преподаватель, ты просто обязана заняться и практической стороной обучения. Потом, если меня амнистируют.

— Когда амнистируют, — поправила его Гермиона. — Свожу тебя на животных поглазеть, так и быть.

Они не пробыли рядом и суток, но потепление между ними ощущалось явственно, потому, когда над деревьями мелькнула тень Клювокрыла, оба лишь проводили её взглядом и вернулись с обсуждению маглов и их такого «сложного» мира.

— Признаю — мир маглов не так и плох, а сами они, по всей видимости, не такие и глупые, раз научились создавать чудеса с помощью науки и труда.

— В таком случае я признаю, что не вся магическая аристократия пышет снобизмом, — ответила Гермиона, поймав легкую улыбку Драко.

— Останешься? — спросил он, не сводя с неё своих льдисто-голубых глаз. В них Гермиона видела и сильное напряжение, и робкую надежду, но даже если бы он метал в неё молнии, она, казалось, просто не смогла бы ответить иначе.

— Останусь.

Тем же днем было написано три письма. В Хогвартс с просьбой не волноваться о ней и не сообщать о её пропаже родителям, дежурное послание Рону о том, что она ждёт не дождётся их встречи и короткую записку Гарри о том, что ей нужно выслать пару книг магловской классики — к вопросу обучения Драко она решила подойти основательно.

Через три дня пришло сразу три ответа: от Макгонагалл о том, что она возмущена поведением ученицы и ждёт объяснений, однако не торопит Гермиону возвращаться, от Рона о том, что всё хорошо, как и всегда, работать в паре с Гарри интересно и что он нашел много новых друзей, с которыми весело проводить время, и от Гарри — «Ромео и Джульетта» и «Гордость и предубеждение».

— Это намёк, Грейнджер? — спросил Драко, ознакомившись с кратким описанием романов. — Ты, я — такие разные.

Он повел бровью, и Гермиона, покраснев, помахала у него перед носом письмом от Рона.

— Не забыл, что у меня есть парень?!

Драко ловким движением выхватил письмо из её рук и, отбежав на некоторое расстояние, пробежался по буквам.

— И это всё? Три строчки? Ни тебе «скучаю», ни банального вопроса о том, как твои дела?

— Не твоё дело, — проворчала Гермиона, опускаясь на траву, хотя мысленно согласилась, что общение с Роном действительно походило на дружеско-вынужденную переписку, не более. Гарри и тот на две страницы расписал всё, что случилось в его жизни за последнее время, не забыв передать привет Джинни и напомнить, что на Рождество он приедет в Хогвартс, навестить их.

И всё же Малфоя это совершенно не касалось, а его вторжение в её личное пространство и вовсе вызывало возмущение.

— Ладно. — Драко подошел ближе и протянул ей письмо. — Если тебя всё устраивает, я кто такой, чтобы волноваться.

Гермиона вырвала письмо у него и сжала в кулаке.

— Рон занят, ясно? Пытается освоиться на рабочем месте. Да и не любитель он письма писать. Как увидимся, всё непременно станет хорошо. Он хороший друг и хороший парень.

Драко опустился на траву рядом с ней и вытянул ноги.

— Хороший друг, да, придется это признать. Но насчёт парня… Ты толком не знаешь, какой он парень, Грейнджер. И даже не спорь. Смотри: всё лето вы отходили от войны, давали показания, общались с мозгоправами — было ли время на нормальные отношения? А теперь он и вовсе там, а ты… тут. А ведь могла бы быть с ним.

Он говорил неприятные, но правдивые вещи, и Гермиона не нашлась, что сказать. Просто сидела, понурив голову, и рассматривала лакированные туфли Драко, такие непригодные для этих мест.

— Да ладно, — он легонько толкнул её плечом. — Ты ведь доучишься однажды, вернешься в Лондон, и если захотите, вы еще будете вместе. Хотя, честно, я бы на вашем месте остался друзьями. Страсть проходит, а дружба, настоящая дружба, вечна и бесценна.

— Сказал человек, у которого нет друзей, — хмыкнула Гермиона. Запоздало подумалось, что её слова обидят Драко, а ведь он вполне дружелюбно с ней общался последние минуты.

— И именно потому я знаю их ценность, — ответил он, кажется, вовсе не обидевшись.

— Чисто теоретически, — Гермиона неопределенно повела плечом, — я могла бы быть твоим другом.

Легкость была напускной — внутри всё буквально сжалось от напряжения. Драко Малфой был любителем использовать человеческие слабости против них самих, только в этот раз он не стал её осмеивать.

— Мне казалось, ты мой друг уже. И далеко не теоретически. Разве нет? Не ты ли спасла меня от тюрьмы? Не ты примчалась на гиппогрифе, когда решила, будто со мной что-то случилось?

— И что? — даже не станешь зубоскалить?

— Зачем? Вновь остаться здесь в абсолютном одиночестве? Нет, Грейнджер, я эгоист до мозга костей, так что не услышишь ты от меня ни одного обидного слова, пока Визенгамот не оправдает меня. А потом ты обещала мне зоопарк и кино, так что нет, никакого зубоскальства.

На лице его играла вполне миролюбивая улыбка, и Гермиона не смогла сдержать улыбки в ответ. Забылось даже то, как он совсем недавно дразнил её Роном. Забылось разочарование от скупого письма, осталась лишь она, лишь Драко и бесконечность леса перед ними.

— Но в кино мы пойдём не на последний ряд, — на всякий случай предупредила Гермиона, на что Драко вопросительно выгнул бровь.

— А что с последним рядом не так? — спросил он наивным тоном.

— Всё так, — усмехнулась Гермиона, вспоминая, какой он еще зелёный в магловедении. — Просто он не для таких, как мы. Однажды и сам поймешь.

— Ладно, — согласился Драко, пожимая плечами. — А пока давай озаботимся вопросом насущным: есть нечего. Хотя, кажется, кролики в этой местности уже повывелись.

Октябрь медленно сменился ноябрём, и если до того на кроликов была какая-то надежда, с наступлением холодов найти их стало практически невозможно. Если в Англии в это время года погода была еще относительно мягкой, то здесь, в неизвестной холодной глуши уже в ночь Хэллоуина по небу заплясали первые снежинки.

Драко с Гермионой утеплились, как могли. Во-первых, применили-таки к палатке заклинание незримого расширения, установили по центру очаг, а пол выстлали еловыми ветками, во-вторых, выложили ветви по периметру, дабы защищаться от порывов ветра, а, в-третьих, Драко разжился парой одеял, ворохом тёплой одежды и термосом, и Гермиона благоразумно не стала уточнять, где он всё это взял. Кражи она не приветствовала, но не могла не признать, что это были вещи первой необходимости.

С едой картина была ещё печальнее: единственного оленя, что встретился им в лесу, Гермиона убивать отказалась, и хоть у Драко ещё были галлеоны и кнаты, в магловской деревне на них купить ничего было нельзя. Пришлось воровать репу с полей и зерно из амбаров, и пока Гермиона рыскала по лесу в поисках грибов и орехов, Драко пополнял их запасы. Брал у многих по чуть-чуть, так что уже к концу второй недели таких вылазок разнообразными крупами наполнилось два мешка. На всю зиму не хватило бы, но до Нового Года о еде можно было не беспокоиться.

— И всё же это неправильно, — высказала свои сомнения Гермиона, засыпая пшено в кипящую воду. — Меня Министерство не разыскивает, я могла бы попытаться найти работу и обеспечить нам жильё. А ты бы сидел в доме и не высовывался, и не пришлось бы домушничать.

Драко, сидящий рядом с книгой, поморщился так, словно она сказала что-то очень противное.

— Ты как хочешь, Грейнджер, но у нас в семье не принято иждивенство. Просто сидеть — это Рональду своему можешь предложить, а я на такое не пойду, даже если буду подыхать с голоду.

— Красть лучше, да?! — Гермиона нарочно проигнорировала пасс в сторону Рона, хотя, любовь любовью, всё же мелькнула мысль, что Драко прав — посидеть на шее у женщины тот бы не погнушался.

— Да, лучше, — проворчал Драко, перелистывая страницу. — Так хотя бы едой нас обеспечиваю я. Или ты думаешь, твой мистер Дарси согласился бы сбросить свои проблемы на Элизабет?

Гермиона прыснула со смеха. Поначалу Драко ворчал, что не станет читать девчачьи книжки даже под страхом расстрела, но время шло, занимать его чем-то надо было, и потому сперва снисхождение получил Шекспир, а потом, когда Драко наградил его пьесу званием «романа о типичной магловской глупости», в ход прошла мисс Остен, которую Гермиона любила любовью самой нежной, и к которой холодный слизеринец всё же не смог остаться равнодушным.

Он читал роман уже в третий раз, и Гермиона всерьёз задумалась над тем, чтобы вытрясти из Гарри ещё пару книг — читать Драко явно любил.

— Мистер Дарси не сделал бы этого из гордости, — отрезала она. — Вот как ты, да. А гордость, между прочим, часто граничит с глупостью. И ты сейчас отказываешься от возможного комфорта, а это нельзя назвать здравым решением.

Малфой не успел ответить, в стенку палатки с другой стороны что-то с силой врезалось, а затем последовал тихий шлепок наземь. Гермиона и Драко одновременно вскочили на ноги и, не сговариваясь, ринулись проверять. У обоих в руках мигом оказались волшебные палочки — всё же война вышколила их, сделав из них в первую очередь осторожных солдат, а уж потом подростков.

Но опасности не было, просто маленькая сипуха с письмом в клюве, распластанная на снегу. Гермиона тотчас подхватила птицу на руки и внесла в тепло, Драко же заинтересовался в первую очередь письмом, но, ознакомившись с именем отправителя, с некоторой долей брезгливости бросил конверт на спальное место Гермионы. Его филин, дремавший до того в своей клетке, приоткрыл глаз, но тотчас закрыл, не найдя для себя ничего интересного.

— Твоя подруженция Уизлетта, видимо, очень соскучилась, — бросил Драко равнодушным тоном и направился к котлу, помешать их обед.

Письмо приковывало взгляд, но Гермиона сперва обогрела птицу: стряхнула с перьев снег, укутала в свою мантию и прижала к груди, даже через ткань ощущая, как быстро и гулко стучит птичье сердце.

Лишь когда сова обмякла и расслабилась, письмо оказалось в руках, и обрывки конверта полетели на пол.

Письмо от Джинни было неожиданностью, и Гермиона испугалась, что случилось что-то плохое, но с первых строк смогла выдохнуть — Джинни интересовалась, где Гермиона так долго пропадает и почему не пишет, а также напоминала, что мама ждёт всех на Рождество в Норе и просила к тому времени вернуться.

«Мы все очень ждем тебя и скучаем», — закончила подруга своё письмо, и Гермиона, опустив руки к коленям, с шумом выдохнула.

Она совершенно забыла, что зимние каникулы в Норе — это почти что традиция, и, признаться, оказалась к этому приглашению абсолютно не готова. Могла ли она бросить Драко в такое время? И могла ли не поехать к семейству Уизли, которое её очень ждало? А ведь были еще мама с папой, по которым Гермиона очень скучала. Успеть во все места разом она точно не могла, а выбирать кого-то одного не хотела.

— Драко, — тихо позвала она, и тот оторвался от книги, к которой снова припал. — Ты сильно ненавидишь маглов?

Он явно не понял, к чему был задан вопрос, а потому на мгновение растерялся. Но затем, пожав плечами, ответил:

— Я бы не назвал это ненавистью, но и любви у меня к ним явно в ближайшее время не намечается. Хотя книжные маглы не так и ужасны. А что?

Гермиона повела плечом.

— Ничего. Просто подумала, что ты мог бы на Рождество слетать со мной кое-куда. Встречать праздник в палатке удовольствие сомнительное, а я знаю место, где тебя точно не станут искать.

— И где же? — Драко подался вперед, сощурив глаза. — Чувствую, есть подвох.

— Никакого подвоха. Но полетим мы лишь в том случае, если ты пообещаешь не выставлять свою нетерпимость к маглам напоказ.

Она закусила губу, боясь, что сейчас он спросит, куда они полетят, а потом, услышав ответ, покажет всё своё пренебрежение.

Он спросил, иначе и быть не могло, и слова, сказанные едва слышно, повисли в воздухе.

«К моей семье».

Малфой нахмурился, сцепил ладони в замок и уткнулся в них губами. Он молчал, и Гермиона ощутила нервный озноб. Лучше бы сразу отказал. Лучше бы сразу сказал, что не хочет иметь с её родными ничего общего. Но он молчал долго, постукивая пальцами по губам и всё сильнее сводя брови на переносице.

— Ты ведь наверняка говорила им обо мне. Что я такой ужасный и невыносимый, — наконец сказал он и поднял на Гермиону глаза. — Как после этого я могу переступить порог их дома? Маглы ужасны в большинстве своём, но нет ничего хуже маглов, которые тебя ненавидят.

— Не могу поверить! — она поднялась со спального места и подошла к Драко. — Ты боишься не понравиться? Ты, Драко Малфой, боишься косых взглядов?

— Ха-ха, — вспыхнул он. — Давай, посмейся. Я же такой смешной!

— Нет, — начала Гермиона, но он словно не услышал.

— Бывший Пожиратель, скрывающийся от всего мира — конечно, ты теперь вольна смеяться сколько хочешь, раз уж от величия моего дома не осталось и следа!

— Нет, — повторила она, присаживаясь рядом с ним у огня. — Драко, нет, я не смеюсь над тобой.

Он отвернулся, скрипнув зубами, а ладони его сильнее сжались в кулаки.

— Я просто удивлена, — продолжила Гермиона, опуская руку на его пальцы. Кожа Драко была холодной, но мягкой. Приятной. — Просто не могу поверить, что тебя беспокоит чужое мнение. Я ожидала… Пренебрежения. Язвительных замечаний. Чего угодно, но только не сомнений.

— Пренебрежения, — выплюнул он, не поворачивая к ней головы. — Ты же вроде согласилась, что мы друзья. Неужели я такой ужасный, что после всего, что ты сделала, от меня нельзя ждать малейшей благодарности?

Драко выглядел уязвлённым и обиженным, и Гермиона поняла, как сильно её слова задели его.

— Прости. — Она пропустила пальцы внутрь его сомкнутой ладони, распрямляя её. — Извини, Драко. Я просто никак не могу привыкнуть. Всё кажется, что как только Визенгамот тебя оправдает, ты снова станешь тем Драко Малфоем, которого я знала раньше.

— А если нет? — он наконец перевел на неё взгляд. — Если мне нравится Элизабет, нравится мистер Дарси, и я более не считаю маглов людьми низшего сорта? Если тот Драко Малфой умер на войне, и появился другой, более терпимый и сомневающийся? Но, конечно, я и дальше могу делать вид, что мне плевать на весь мир вокруг. Хочешь?

— Нет, — прошелестела Гермиона едва слышно. — Не хочу. Не нужно… Я не буду ждать от тебя подвоха, обещаю.

— Ладно, — Драко кивнул. — Если моё присутствие кажется тебе уместным, я полечу. Уж, воистину, искать меня у тебя дома явно не станут.

* * *

Следующим утром отогретая и накормленная сипуха улетела с ответом для Джинни: на самом празднике Гермиона появиться не обещала, но заверила, что непременно навестит Нору во время каникул. Она надеялась, что друзьям хватит этого обещания, и что никто в итоге не окажется обделён или обижен.

Для филина Драко также нашлась работа: Гермиона отправила его с письмом к Гарри, в котором просила пополнить её библиотеку парой книжек, и к Рону, с длинным посланием, полным приятных фраз и заканчивающимся пожеланием скорейшей встречи. Через неделю у неё в руках были «Сон в летнюю ночь» и «Джен Эйр» от Гарри и короткое письмецо от Рона, заключающее в себе легкую обиду, что она находится непонятно где и даже не собирается объясняться. В этот раз Рон не воспользовался Сычиком, вложил послание между книг, а так как гонять филина туда-сюда просто ради выяснения отношений не хотелось, Гермиона решила, что объяснится со своим парнем потом, во время каникул.

Снег шёл не переставая, вокруг палатки его было по колено, да и то лишь потому, что время от времени то Драко, то Гермиона использовали чары горячего воздуха, чтобы растопить слишком большие снежные завалы, вокруг же, в том месте, куда обычно они не совались, намело выше пояса, и с каждым днём сугробы становились только выше и выше. Но был в этом и свой плюс: из-за таких непроходимых стен к ним почти не долетал ветер, и внутри палатки было тепло и уютно.

Вокруг теперь всегда была ночь, потому без надобности старались не высовываться. К счастью, к ручью спускаться более не было необходимости — снег растапливали и использовали и для питья, и для приготовления пищи, так что почти всё время проводили у огня. Читали, о чем-то говорили или просто сидели и думали каждый о своём. Недавний враг, Драко становился для Гермионы всё понятнее и ближе. Немного ершистый, он всё же не казался более надменным или злым. Скорее, недоверчивым, а потому немного отстранённым. И Гермиона старалась, очень старалась окружить его комфортом, заслужить его доверие и заодно самой научиться доверять ему.

Было сложно: одно дело просто проводить с кем-то время. Читать, делиться смешными историями из жизни, а другое — впустить куда глубже, в потаённые уголки души, поделиться сомнениями и тревогами, обнажить ту сторону своей личности, которая делает бесконечно уязвимой. Она всё ещё не чувствовала себя способной на это, но очень старалась хоть понемногу, постепенно, раскрываться, видя в ответ, что и Драко очень старается. Ему явно было неуютно это делать, но в итоге он заговорил. О детстве, о матери, о том, как это — жить в их идеальной семье. Он рассказал ей о невозможности выбора, о необходимости всегда сохранять лицо, о том, что не всегда мог поступать, как того на самом деле хотелось, и чем дальше, тем сильнее было давление. Сперва от отца, убеждающего, что иной судьбы, кроме как стать Пожирателем, у Драко и быть не может, затем от Тёмного Лорда, твердящего, что для лучшего будущего нужно отринуть все привязанности и разбудить в себе жестокость, а после от тётки, которая велела стать жёстче и перестать сочувствовать врагам.

Гермиона слушала, не перебивая, ужасаясь открывающейся ей правде и всё сильнее проникаясь к Драко сочувствием и пониманием. А однажды он пригласил её выйти из палатки и показал северное сияние просто невероятной красоты. И тогда, глядя на разноцветные огни, Гермиона ощутила на своей ладони его пальцы и не отняла руки. Это был первый ощутимый шаг навстречу друг другу, после которого она смогла признаться перед самой собой, что они действительно стали друзьями. Не просто вынужденными соседями — теми друзьями, которые защитят и поддержат, и когда она спросила Драко: «Помнишь, ты сказал, что запросто бросил бы меня в Выручай-комнате — теперь ты тоже сделал бы это?», он ответил «Нет».

* * *

Хуже всего было без душа. И если для стирки одежды существовали прекрасные заклинания, срабатывающие моментально и без особой необходимости даже в том, чтобы эту одежду с себя снимать, то очищать так подобным образом быстро надоело. Хотелось цивилизации. Нормальной, настоящей воды, а не магического суррогата, хотелось просто постоять под горячей струёй, прикрыв глаза, помурлыкать под нос какую-то глупую песенку. Хотелось банальной нормальности. И потому, когда декабрь только перевалил за третье число, Гермиона, уставшая ждать, сообщила:

— Нужно найти Клювика, мы улетаем.

Драко, писавший письмо в углу рядом с клеткой, поднял голову.

— Уже? Нам лететь пять дней. Каждый лишний день в Лондоне — риск быть обнаруженным.

— Не в Лондоне, а в пригороде, — заметила Гермиона. — Разница есть. Ты же, в конце концов, изобрел своё хитромудрое заклинание невидимости, воспользуешься.

— Ты прекрасно знаешь, что у него крайне ограниченный срок действия, — напомнил Драко. — Его не хватит на то, чтобы даже одну улицу до конца пройти. Не станем же мы прямо на гиппогрифе к твоему дому подлетать. Маглы-то не заметят, но встреться на пути волшебник…

Гермиона кивнула. То чудо-заклинание, которому Драко никак не хотел её научить, действительно не протянуло бы долго. Минута — не больше. Хватило бы для того, чтобы войти через парадную дверь, но не чтобы пройти через всю улицу. А привлекать внимание со стороны было никак нельзя.

— Значит, натянем на твою буйную голову шапку, обмотаем шею шарфом и прибудем ночью — никто тебя не узнает. Или трансгрессируем, в конце концов — не думаю, что кто-то отслеживает всплески твоей магии, — решительно сказала она. — Но ничего этого не будет, если Клювокрыл не вернётся.

— С него станется, — проворчал Драко. — Бесполезная птица большую часть времени.

— Гиппогрифы не птицы, — важно проговорила Гермиона в который раз, на что собеседник лишь изогнул губы в улыбке.

— Что не делает твоего Клювика менее бесполезным. Но, — он выставил палец, — это глупое создание привезло тебя, а за это я готов ему простить абсолютно всё. Я бы сдох со скуки, честно тебе говорю.

Вещи были собраны тем же вечером. Все — Драко не планировал возвращаться в эти места.

— Хватит, — сказал он, заталкивая в рюкзак книги. — Махну на Юга, достаточно помёрз. А на одном северном сиянии не протянешь. Хочешь, полетим вместе? — он замер, обратив на Гермиону взгляд. — Нужно ли тебе заканчивать школу? Поттер и Уизел, вон, и без этого в Министерство устроились.

Его тон звучал буднично, но она всё равно разглядела под маской спокойствия напряжение и даже страх. Неужели он так сильно боялся остаться в одиночестве?

— У меня есть жизнь, Драко, — как можно мягче напомнила она. — Есть семья, любимый человек, друзья. Есть кот, в конце концов, по которому я безумно скучаю. Я не могу всё время бегать. Но и не придётся, уверена. Визенгамот уже со дня на день вынесет решение по твоему вопросу. Вот увидишь — тебя оправдают. И тогда ты вернешься в Хогвартс. Ведь вернешься?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Ты же понимаешь, все видят во мне Пожирателя, и всегда будут видеть исключительно его. Даже если меня тысячу раз оправдают — спокойной жизнь не будет. Нет, я не думаю, что смогу вернуться туда. Снова оказаться один на один с проблемами — уволь.

Гермиона отложила мантию, которую вместо того, чтобы складывать, уже несколько минут просто держала в руках, и подошла к нему.

— Ты не один, — сказала она, протягивая руку, и Драко тотчас сплёл их пальцы. — Я увидела в тебе больше, чем просто Пожирателя, и весь мир увидит, обязательно.

— Не знаю, — он тяжело выдохнул и прошаркал носком ботинка по земле. — Ты — это ты. Ты добрая и умная. И у тебя было время узнать меня. А весь мир… Сомневаюсь, что стоит и пытаться. Если после Нового Года ты вернёшься в Хогвартс, вероятно, больше никогда мы не увидимся. Потому что, даже получив амнистию, я скорее всего махну за океан. Туда, где моё прошлое не будет иметь значения. Заберу родителей, ну или только мать — как повезёт, и просто уеду. Навсегда. А у тебя семья, любимый человек, друзья и кот. Так что всё закончится.

Его пальцы дрогнули, и Гермиона крепче сжала их в своих.

— Не беги, Драко, — попросила она, ощущая, как в уголках глаз начинает щипать. — Не веди себя, как крыса, бегущая с тонущего корабля.

— Я не крыса, а хорёк, забыла? — оскалился он. — И не могу остаться только потому, что тебе так хочется.

— А я не могу улететь, — ответила она с ноткой обиды в голосе.

Тонкие холодные пальцы выскользнули из её руки.

— Значит всё, — прохрипел Драко, возвращаясь к сборам. — Будешь слать мне письма время от времени. Если у тебя выходит встречаться на расстоянии, то и дружить, уверен, также труда не составит.

Гермиона поджала губы. Драко невольно, а может и абсолютно умышленно, разбередил в сердце давно тревожащие её сомнения — а действительно ли у них с Роном выходит встречаться на расстоянии? Тот единственный поцелуй, что произошел между ними, делал ли их парой, либо все эти месяцы они лишь хватались за иллюзию отношений, по сути всегда общаясь исключительно, как друзья? И этот вопрос отодвинул тему отъезда Драко далеко в сторону, затмил собой и принес в сердце холодную пустоту и выжигающую грусть. Она вдруг поняла, что больше не может лгать себе. Она любила Рона Уизли, но не была в него влюблена.

* * *

Клювокрыла ждали два дня. Выходили из палатки по очереди и звали до осипшего голоса, но он, предатель, даже не думал появляться. В ожидании минуты тянулись, словно часы, и Гермионе впервые стало рядом с Драко очень неуютно. Он больше вообще не говорил с ней, даже не читал. Продолжал писать что-то на мятых листках, хмуря брови, а иногда зависал на десятки минут с пером в руке, просто глядя перед собой и покусывая костяшку пальца.

Гермиона не решалась с ним заговорить, понимая, что для неё жизнь в скором времени если и изменится, то незначительно, для Драко же прежний мир рушился уже, сейчас, как карточный домик, рушился безвозвратно, без возможности что-либо исправить, и едва ли какие-то слова могли облегчить его состояние.

Когда клёкот Клювокрыла раздался над лесом, был вечер. Говорили об этом исключительно магловские часы у Драко на запястье, ведь природа давно уже стёрла понимание дня и ночи.

Гермиона бросилась из палатки, едва не упав на скользкой дорожке, и отчаянно замахала руками.

— Клювик! Клювик! Спустись!

Гиппогриф заметил её и мягко спикировал к палатке, приземлившись в месте, где снега было меньше всего. Драко показался тотчас, с одним лишь филином на предплечье, оставив все прочие пожитки внутри палатки, взмахнул палочкой, заставляя палатку сложиться и перетянуться ремнями, и только, закинув ношу за спину, обернулся и небрежно поклонился Клювокрылу.

Гермиона отвесила поклон куда более глубокий, гиппогриф склонил голову и отставил крыло.

— Домой, Клювик, — задала направление Гермиона, когда Драко, отправив филина в Малфой-мэнор, оказался на спине Клювокрыла позади неё. — В Англию.

Свободная рука Драко обхватила её за талию, другая же придерживала палатку, и путешествие обещало стать не слишком комфортным. И всё же одна мысль подстёгивала не отчаиваться — они возвращались в родные края, оставляя холод этих мест лишь в своих воспоминаниях.

Тяжелее всего оказалось в первые несколько часов. Пока снег бил в лицо, а замерзшие пальцы закоченели так, что не чувствовались крылья под руками, единственное, о чём можно было думать: не сорваться бы. Драко же приходилось бороться ещё и с тяжестью громоздкой палатки на плечах. И если первый полёт на спине животного показался Гермионе непростым, то этот вовсе отнял все силы за очень короткий промежуток времени.

Когда Клювокрыл устроил привал — раньше, чем обычно — нести сразу двоих седоков ему явно было нелегко — Гермиона и Драко даже палатку разворачивать не стали, сил на это просто не было. Осушили землю вокруг себя от снега и легли, прямо так, на прогретую заклинанием землю. Впервые за последние месяцы они оказались очень близко друг к другу, но ни секунды не смущались, просто сжали друг друга в объятиях и тотчас заснули, накрытые мощным крылом.

Однако уже через час гиппогриф снова разбудил их, и в этот раз летели долго: всю оставшуюся ночь и всё утро. Более тёплые ветры и отсутствие снега явно нравились Клювокрылу больше мороза. Ближе к обеду гиппогриф снова опустился передохнуть, и в этот раз места были куда теплее, с рекой, в которой плескалась рыба, и потому удалось перекусить. Драко поворчал, конечно, что рыбу не любит, но и поймал, и поджарил, и съел — выбора-то всё равно не оставалось.

Это были всего лишь первые сутки пути, а они уже жутко вымотались, и потому не подгоняли Клювокрыла. Дали ему вдоволь поесть, а сами за это время заготовили небольшие рыбные запасы. Так как до рождества времени оставалось предостаточно, решено было следующую ночь провести от и до в палатке, на спальниках, как все нормальные люди, и потому новый привал был сделан с закатом. На этот раз в гористой местности, где, Драко был уверен, водились змеи. Гермиона подобной вероятности отрицать не стала, но заверила, что Клювокрыл не даст их в обиду.

— Жаль, что нельзя воспользоваться телепортом или летучим порошком, — протянул Драко, зевая, и растянулся на лежанке.

— Если бы мы уже были в Англии, могли бы и трансгрессировать, — подхватила Гермиона. — И не мёрзнуть непонятно где.

В скалах, где они устроились, жутко сквозило, а рядом уже не было снежных сугробов, которые защитили бы их от ветра, и хоть сама палатка была достаточно тёплой, а внутри трещал костерок, завывания снаружи вызывали психологический озноб. Гермиона сильнее закуталась в одеяло, прижав колени к животу, и всё равно ей казалось, что ветер хлещет не просто по стенам, а и по её спине.

— Четыре дня, может чуть больше, и будет тебе Англия, — успокоил её Драко и неожиданно спросил: — А какие они?

— Какие они — кто? — не поняла Гермиона.

— Твои родители. Пытаюсь заранее понять, что меня ждёт.

— Они чудесные, — поспешила заверить его Гермиона, натягивая одеяло до самого носа. — Работают дантистами, у них своя практика. Иногда летом мы куда-то ездим — они очень любят путешествия. Мама обычно готовит что-то вкусное по выходным, а потом мы смотрим семейное кино по телевизору. В прошлый раз это был «Рождественский гимн». Тебе бы понравился.

— Не люблю Рождество, — скривился Драко. — На всех вокруг будто бешенство нападает. Сплошные ёлки, подарки, печенье — общее безумие, не иначе.

Он выглядел таким серьёзным в своих убеждениях, что Гермиона не смогла сдержать улыбки.

— Тогда этот фильм точно для тебя, — сказала она. — Там есть такой герой, Скрудж, который думал точно так же, как и ты.

— Он мне уже нравится.

— И потом он убедился, что Рождество — это прекрасная пора.

— Глупый магл, — процедил Драко беззлобно. — Думаешь обратить меня в свою веру?

— Надеюсь, что ты оценишь праздник, — старательно сдерживая зевок, ответила Гермиона. — Он особенный.

Сон одолевал, потому она прикрыла глаза, и лишь успела услышать последние слова Драко, на которые не хватило сил ответить:

«Последнее Рождество в Англии в любом случае станет особенным».

* * *

Трансгрессировать в гостиную родительского дома оказалось не самой удачной идеей. И дело даже не в том, что приходить без стука невежливо, а в том, что маглы, пусть даже имеющие дочь-волшебницу, едва ли однажды станут к этому готовы.

Когда мама выронила чашку, со звоном разбившуюся и расплескавшую чай по узорчатому паркету, а папа шарахнулся так, что только чудом не слетел с дивана, Гермиона поняла, что погорячилась.

— Мам, пап, — виновато начала она и осеклась.

Она впервые не знала, что сказать. Растрёпанная с полёта, в мужских вещах не по размеру, да ещё и с не менее растрепанным спутником, она представляла собой картину явно не для родительских глаз.

Первой опомнилась мама. Подскочив с дивана и неловко перепрыгнув через осколки чашки, она подошла к ним и раскрыла свои объятья. Позади неё папа убавил звук от телевизора.

— Гермиона! — наконец нарушил он молчание и последовал примеру супруги — подошёл обниматься.

Гермионе так сильно не доставало родителей с их безграничной любовью и бесконечным пониманием, что она лишь чудом сдержалась, чтобы не расплакаться.

— Мистер Грейнджер, миссис Грейнджер, — напомнил о своём присутствии Драко.

Родители словно только вспомнили о существовании гостя, и, оторвавшись от дочери, перевели внимание на него.

— Это Драко, — представила Гермиона, закусив губу. Она не раз жаловалась на задиру Малфоя, и потому боялась, что родители, поняв, кого она привела в дом, сочтут её сумасшедшей.

— Драко Малфой? — переспросил папа, и Драко ощутимо напрягся.

— Да, сэр, — ответил он. — Драко Малфой.

На секунду повисло молчание, и Гермиона испугалась, что родители всё же припомнят о старых конфликтах, но наконец мама отмерла, протянула руку и сложила губы в улыбку.

— Здравствуй, Драко. Мы всегда верили, что вы однажды помиритесь.

— Точно, — подхватил за ней папа, также предложивший свою ладонь для рукопожатия.

Гермиона запоздало сообразила, что общение общением, но дотронуться до маглов Драко может быть не готов, и всё же он пожал руку отцу, а маминой руки, перехватив кончики пальцев, коснулся лбом. Мама, не ожидавшая столь изысканного обращения, густо покраснела, и Гермиона ощутила, как её собственные уши начинают гореть от смущения.

— Простите, что напугали вас, — заговорил Драко и, сбросив с плеча палатку, опустил её на пол. — Позвольте всё исправить.

С этими словами он извлёк из кармана волшебную палочку и, утонченным движением взмахнув ею, заставил кусочки чашки вновь склеиться, и уже целую чашку — взлететь над полом и опуститься на кофейный столик.

Родители удивлённо хлопали глазами, чуть не впервые в жизни увидев магию в действии. Драко же не собирался останавливаться: подойдя к дивану, он присел и коснулся палочкой мокрого пола, отчего вся жидкость втянулась в её кончик, не оставив о себе ни малейшего упоминания.

— Ты тоже так умеешь? — спросил папа, покосившись на Гермиону, но не отворачивая головы от Драко.

— Конечно. — Гермиона буднично пожала плечами, и папа рассеянно кивнул.

— Замечательно. Просто замечательно, — проговорил он и перевёл взгляд на маму. — А сейчас неплохо было бы обеспечить молодежи душ и чистую одежду, как ты считаешь?

Отец до мелочей предугадал желания Гермионы, и потому она облегчённо выдохнула, представляя, как сейчас будет хорошо расслабиться после двух с половиной месяцев лесной жизни. Ради такого дела она даже готова была подождать, уступив первенство Драко, дабы потом не ограничивать себя по времени и просто стоять и стоять, пока подушечки пальцев не сморщатся, а родители не станут стучать в двери ванной комнаты с вопросом, всё ли у неё в порядке.

А потом мама накроет на стол, и это непременно будет что-то вкусное, чем они наедятся до отвала и после чего сон будет как никогда крепким и сладким.

Гермиона была дома, и едва ли что-то могло теперь её побеспокоить.

Видеть Драко в пижаме было странно. Видеть Драко в пижаме её отца, спящего в её собственной постели, было странно вдвойне. Гермиона никогда в жизни не решилась бы сунуться к нему, спящему, если бы не острая необходимость в зубной щетке и чистом полотенце. Беспокоить родителей ни свет ни заря своей просьбой она не хотела, а потому решила, что Драко, уставший с дороги и едва ли вообще отреагирующий на её присутствие, станет оптимальным вариантом. Она думала, что просто быстро войдёт, возьмёт свои вещи и выйдет, и совершенно не ожидала, что зависнет на пороге на добрых десять минут, просто изучая умиротворенное лицо, окружённое ореолом платиновых волос, делающих холодного и неприступного Драко Малфоя похожим на ангела.

Но Гермионе он в любом случае более не казался холодным или неприступным, а уж в голубой пижаме с облачками и солнышками и подавно.

Она мягко улыбнулась, проскользив взглядом вдоль ноги, выпростанной из-под одеяла, к ступне в ярко-красном махровом носке — Драко казался таким домашним и тёплым, будто всегда был здесь, рядом.

Горькое сожаление, что ему придётся покинуть Лондон, и они никогда больше не встретятся, царапнуло ощутимой болью. Отпускать его не хотелось. Теперь, когда он оказался вовсе не неприятным и не раздражающим, это было практически невозможно.

Тяжело вздохнув, Гермиона всё же заставила себя вспомнить о деле: взмахнула волшебной палочкой, заставляя ящик комода выдвинуться, и подозвала тихим «акцио» зубную щётку и полотенце.

Драко шевельнулся, но не проснулся. Или, по крайней мере, глаза не открыл, и потому Гермиона, бросив последний взгляд на своего непривычно нового непривычно друга, вышла в коридор.

Всю неделю они только и делали, что сталкивались друг с другом то в ванной, то в коридоре, всё остальное время в принципе проводя вместе. И если поначалу Гермиона опасалась, что общение Драко и её родителей будет проходить со скрипом, очень скоро поняла, что аристократическая семья привила ему должные манеры, и потому ни мама, ни папа так и не ощутили его неприязни и не испытали неловкости.

Конечно, первым делом Драко поинтересовался, где их домашний эльф, но как узнал, что эльфы в семье Грейнджер не водятся, более не поднимал этого вопроса.

С мамой точек соприкосновения общих он не нашёл, хотя они обсудили творчество Остен и Бронте, а Гермиона, пока продолжался диалог, изо всех сил старалась не рассмеяться.

Вопреки тому, что пару произведений Драко теперь мог даже цитировать, сошлись на том, что познания в магловской литературе у него ужасно скудны, а потому в тот же день он получил целую стопку книг из семейной библиотеки, а взамен дал обещание вернуться к дискуссии, когда узнает достаточно нового, чтобы называться собеседником интересным.

С папой дело обстояло проще. Шахматы оставались шахматами что в магическом мире, что вне его пределов, и потому вечерами, когда отец возвращался с работы, они неизменно играли партейку-другую.

То, как легко Драко сошёлся с её родными, Гермиону поразило до глубины души — мог же, когда хотел! И потому она ещё сильнее углубилась в мысли, что Визенгамот Драко оправдает — иначе и быть не могло.

О слушании по делу Пожирателей в целом и о каждом Пожирателе в частности «Ежедневный пророк» не забывал сообщать, и после каждой такой статьи Драко обосабливался в углу и снова что-то писал, а выражение лица его было таким, словно на него дракон наступил, не иначе.

Гермиона всё так же не приставала к нему с расспросами, но отмечала, что с каждым новым выпуском газеты и с каждым новым исписанным листом Драко становится всё смурнее и смурнее, и единственной надеждой хоть как-то его расшевелить виделся приближающийся сочельник.

Праздники в их семье всегда были чем-то очень значимым, но в этом году хотелось сделать его просто особенным, растопить льды предубеждения на сердце Драко и показать, как много он теряет, отказываясь от таких простых, но важных вещей.

Оставив гостя на попечение мамы, которая намеревалась приобщить того к выпечке печенья, Гермиона с отцом отправилась на рынок, где была выбрана как никогда большая пушистая сосна, а в канцелярской лавке — куплены магловский блокнот с котиками и набор шариковых ручек — непритязательный подарок для Драко.

Мама тем временем проявила невероятную настойчивость — Гермиона поняла это по изгвазданному в муке Драко, который всем своим видом просил о помощи.

— Я предложил подсобить магией, — протянул он мученическим тоном, когда Гермиона, отведя его в ванную комнату, взялась оттирать с его лица и одежды белые пятна. — Но твоя мама и слушать не захотела. Сказала что-то о том, что еду…

— …нужно готовить с душой, — закончила Гермиона, вытирая развод с его щеки.

Вообще-то, очиститься можно было и одним незатейливым взмахом палочки, но Гермионе отчего-то отчаянно хотелось сделать это самолично, и Драко не стал возражать.

— Сейчас ещё ёлку пойдём наряжать, — предупредила она, скептически осматривая результат своей работы. — Совершенно магловским способом.

— И ты продолжаешь утверждать, что это прекрасный праздник? Да я же сегодня у вас вместо раба, — возмутился Драко притворно и оценил себя в зеркало.

— Ну, — хмыкнула Гермиона, расправляя свитер на его плечах. — Может хотя бы начнёшь ценить труд домашних эльфов.

Они встретились глазами в зеркале и совершенно синхронно улыбнулись друг другу.

— Поборница за права домовиков? — Драко подмигнул ей, в отражение. — Помню, как твой дружок лишил моего отца эльфа. Додди, Догги…

— Добби, — подсказала Гермиона, ощущая, как в сердце возвращается тоска по погибшему другу. Для Драко Малфоя такие, как Добби никогда не имели и не будут иметь никакого значения, глупо было об этом забывать. И пусть теперь он звался её другом, они были болезненно разными.

— Точно, Добби! — продолжил Драко, явно не замечая никаких изменений в её поведении. — И где сейчас этот лентяй?

— Он мёртв, — ответила Гермиона с неожиданной даже для самой себя твёрдостью. — Тогда, в Малфой-мэноре, кинжал твоей тётки… Нашёл цель.

Драко всё так же смотрел на неё через отражение, но на губах его более не играла улыбка.

— Мне жаль, Гермиона, — наконец сказал он, отводя взгляд. — Я не знал. Соболезную, он ведь много для тебя значил.

— Да. Не меньше, чем Фред, Люпин и Тонкс, — отрезала Гермиона, ощущая, как в груди закипает злость. Не на Драко, но на таких же Пожирателей, каким был он сам. — Война сломала нас всех. Я рада, что она закончилась.

Повисло молчание. Не столь напряжённое, как горькое. Они стояли, опустив глаза, не глядя друг на друга, и сожалели каждый о своём.

— Мы были по разные стороны баррикад, — заговорил наконец Драко и шагнул к Гермионе. — Но оба хотели лишь защитить близких. И я чувствую, что это ещё стоит между нами, но… Давай попробуем просто жить дальше. Без оглядки на прошлое.

Гермиона кивнула, и руки Драко сомкнулись на её спине. От него пахло папиным кремом для бритья и маминым печеньем, и Гермиона поглубже вдохнула знакомые ароматы, выделяя в их глубине его собственный запах. Тот, что она ощущала в палатке, когда они спали совсем рядом. Этот запах был приятным и привычным, и Гермиона осознала, что просто не может обижаться или о чём-то сожалеть. Они действительно давно уже общались без привязки к прошлому, и пусть горечь потери никуда не ушла, они могли встретить и попытаться пережить её вместе.

Она вцепилась в его свитер и прикрыла глаза. Хотелось молить его не уезжать, не бросать её, ведь он давно стал для неё очень важен, но Гермиона не посмела. Просто стояла, закусив губу, и думала о том, что если Драко покинет её, её сердце попросту разобьётся.

* * *

— У нас настоящее Рождество! — мама застыла рядом с сосной с подносом в руках, и внимательным взглядом оценила их работу. — Едва ли когда-то было так быстро и так нарядно.

Драко, потирающий обколотые и теперь зудящие ладони, довольно кивнул. Процесс наряжания сосны ему явно понравился, хоть он, конечно, всю дорогу старался не подавать виду, а сперва и вовсе откровенно ворчал. И всё равно Гермиона ловила его горящий взгляд, когда он развешивал одни за другими крупные шары и гирлянды, и когда на дереве не осталось свободного места, Драко даже приуныл. Он явно не был против повторить весь ритуал с самого начала.

— Прекрасная ёлка, — похвалил папа, входящий в комнату с коробкой полной разной новогодней мишуры.

Гермиона различила каминные носки, фигурку оленя и торчащий из-под неё ботинок эльфа, а по прикидкам где-то под всем этим находился небольшой Санта, которого из года в год неизменно устанавливали на телевизоре.

— Раз уж в этом году у нас гости, — продолжил папа, — я подумал, не пригласить ли ещё Гарри, Рона и Джинни к нам — веселиться, так по полной!

Папа был явно воодушевлён своей идеей, но, очевидно, выражение лица Гермионы было красноречивее слов, потому что он, поджав губы, поспешил исправиться:

— Хотя, всё же, я думаю, в уютной домашней атмосфере будет куда лучше. А с ребятами ещё успеете увидеться на праздниках.

Гермиона хотела увидеться с ними. Со всеми: с Роном, Гарри и Джинни, с Луной и Невиллом, Джорджем, мистером и миссис Уизли. Они все стали ей родными за долгие годы, и встретиться с ними ей было бы в радость. Но она не могла рассказать им о Драко, и потому не могла и пригласить в гости. Никого. Стрелка, старая сова семейства Уизли, принесла весточку от Джинни: та забрала Косолапа с собой на время каникул, и Гермиона очень скоро должна была встретиться ещё и с ним. Но никак не ранее Нового Года, потому что она знала: Драко не станет ждать где-то там, пока она нагуляется с друзьями — он улетит на Юг, где пробудет до самого вынесения приговора. А потом… Америка, другая жизнь, окончательная и бесповоротная разлука.

Она понимала, что шаг навстречу друзьям — это моментальное и вечное расставание с Драко, и потому должна была оттягивать момент как можно дольше.

Подарки друзьям Гермиона отправила самой обычной магловской почтой ещё пару дней назад, и получить их они должны были как раз в сочельник, потому теперь она могла заниматься исключительно семейным праздником и тем другом, которого судьба невольно подкинула ей на порог в этом году.

— Если ты хочешь позвать Поттера и Уизела, — начал Драко, когда они снова остались наедине, — только скажи. Я пойму. Ничего со мной не станется, если я проведу праздник в компании Клювокрыла где-нибудь в Египте.

— И думать забудь, — отрезала Гермиона, метнув в него суровым взглядом. — Я пригласила тебя не из жалости, и я вовсе не хочу, чтобы ты куда-то улетал. Так что не накручивай себя, ладно? Тебе рады в этом доме.

Конечно, возможно слова Драко были лишь поводом, чтобы скорее покинуть жилище маглов, которых он, вполне может быть, всё ещё на дух не переносил, но Гермиона отмела эту мысль. Даже если это и было так, знать того ей не хотелось. Хотелось хоть на день забыться и просто представить, что между ними нет различий. Что Драко — не аристократ-волшебник, а она не маглорождённая дочь дантистов.

— Я действительно не стесняю вас? — переспросил он, переминаясь с ноги на ногу. — И это всё не простая вежливость?

Гермиона поправила оленя, которого до того умащивала между фотографиями на комоде и, отставив в сторону коробку, подошла к Драко.

— Это не простая вежливость, Драко, — заверила она. — Я никогда не стала бы терпеть в своём доме противного слизеринца, а тот ты, которым я узнала тебя, очень даже милый собеседник, которому я рада. А теперь, давай, отбрасывай сомнения и выставь-ка Санту на телевизор. Если бы ты мог покидать дом, я бы затащила тебя на каток или на ночную ярмарку, но, за неимением вариантов, мы весь сочельник будем смотреть «Один дома» и истощать запасы сладостей. Готов к такому?

— Смотреть телевизор и есть сладости? — Драко передернул плечами и двинулся к коробке, за Сантой. — Этот вариант мне нравится куда больше пафосных приёмов, что обычно устраивали родители. И, кажется, твоё Рождество даже имеет шансы мне понравиться.

* * *

Знакомство Драко с телевизором началось постепенно. Сперва это была программа новостей, которую любил по вечерам смотреть папа, затем разок-другой он зацепился за «Форт Боярд», когда игру смотрела мама, так что когда Гермиона усадила его смотреть приключения мальчика Кевина, Драко уже казался бывалым. Впрочем, молча смотреть у него всё равно не получалось, и едкие комментарии о том, что домушников можно было обезвредить тем или иным заклинанием, то и дело разносились над гостиной.

Родители ушли к себе ближе к десяти, а Гермиона, которой временно приходилось жить в гостиной, спать не спешила. После первого фильма она поставила сиквел, радуясь, что в своё время папа купил ей сразу две части. Хотя, не будь их, можно было бы поискать что-нибудь и по ТВ — в сочельник семейные фильмы показывали до самого утра.

— Ну что? — спросила Гермиона, не скрывая улыбки — Драко буквально приклеился к экрану, подавшись вперёд от напряжения. Ему явно нравилось то, что он видел. — Не так страшны маглы и их быт?

Драко повернул к ней голову, взглядом продолжая следить за тем, как Кевин подкармливает голубей в парке.

Гермиона щелкнула пультом останавливая изображение.

— Это странно, — вынес приговор Драко, которому просто не оставили выбора. — Всё никак не могу привыкнуть к тому, что снующие по экрану людишки — это не люди с картин, которые могут вступить в диалог. Всё жду, что они что-то скажут лично нам — и ничего.

Гермиона рассмеялась.

— А мне так же сложно было привыкнуть, что люди на картинах могут вдруг со мной заговорить. Но, в конечном счёте, ко всему можно приспособиться.

Они сидели на диване, каждый откинувшись на подлокотник на своей половине, соприкасаясь стопами и накрытые одним пледом, и теперь Гермиона ощутила, как Драко проскользил своей ногой по её, и, хоть обычно тщательно охраняла личное пространство, ноги не отняла.

— Не ко всему, — качнул головой Драко и сел, опустив ноги на пол. — К некоторым вещам просто не хочется привыкать.

Конечно же, могла ли ему нравиться жизнь в бегах, с теми, на кого прежде он бы и не взглянул? Это было лучше, чем Азкабан, да, но для Драко с его воспитанием и неприятием нечистокровного общества и в этой квартире мог быть свой личный ад.

— Мне жаль, что не могу окружить тебя привычными условиями, — сказала Гермиона прохладнее, чем собиралась.

Драко вскинул голову. Чересчур поспешно и с видом полного недоумения на лице.

— Что?.. О, я вовсе не о твоём доме и не о твоей семье говорю, — смутился он и, запустив руки в волосы, взъерошил их. — Но, конечно же, ты решила, что я неблагодарный. Что ж, я не удивлён. Драко Малфой, выходец Слизерина, просто не может производить хорошее впечатление, как бы сильно он не выпрыгивал из шкуры ради этого! В моих словах ты всегда будешь искать подвох, верно? Дружба — лишь иллюзия? До поры, когда вдруг не найдётся повод прочесть между строк?! Только дерьмово читаешь, Гермиона. Будь ты внимательнее, то поняла бы, что меня беспокоят отнюдь не твои родители и не ваш дом. Но, что ж, я понял достаточно, чтобы более не пытаться быть лучше, чем от меня ожидают!

Он вскочил с дивана и, обогнув кофейный столик, скрылся в спальне, хлопнув дверью.

Гермиона осталась сидеть на диване, хватая ртом воздух и понимая, что в очередной раз невольно обидела Драко. И, кажется, сильнее, чем прежде.

Из комнаты не доносилось ни звука, в то время, как со стороны родительской спальни донёсся встревоженный шёпот.

Гермиона качнула головой. Не таким должен был оказаться их праздник. Всё не должно было закончиться очередной обидой. Сделав глубокий вдох, она поднялась с дивана и достала из книжного шкафа ожидающий завтрашнего утра подарок. Блокнот она обернула полосатой зелено-красной бумагой со снежинками, и теперь, прижав свёрток к груди, прошла к двери в комнату Драко и тихо поскреблась.

— Чего тебе? — донесся раздражённый голос.

Гермиона приняла это за приглашение, а потому вошла и неловко застыла на пороге.

Драко стоял у окна, спиной к ней, и глядел на пролетающие за окном снежинки. Она подошла ближе, вставая совсем рядом и легонько пихнула локтем в бок.

— Я так много за всю жизнь не извинялась, — сказала она, поднимая на Драко взгляд. — И всё же: прости. Я знаю, что мы живём скучно, и я понимаю, что ты не к такому привык, и потому жду, что однажды ты скажешь, как сильно тебе всё это опостылело. Дело не в тебе, а в том, что жизнь маглов не для тебя, и ты никогда не будешь чувствовать себя здесь уютно, я знаю.

Он всё ещё не смотрел на неё, но дышать стал медленнее, словно боясь за шумом дыхания пропустить её слова. Драко не пытался говорить, но и не прогонял, и потому, не встретив препятствий, Гермиона продолжила:

— Я хотела отдать тебе подарок утром, как обычно принято, но ведь уже начался новый день, и потому можно немного сдвинуть сроки. — Она протянула свёрток Драко и тот, переведя, наконец, на неё взгляд, принял подарок и провёл ладонью по ярким полосам.

— Зелёное и красное, как ты и я? — спросил он, подцепляя края клейкой ленты.

— Традиционные цвета Рождества, — пожала плечами Гермиона, ощущая, как к щекам приливает краска.

— Хорошее цветовое решение, — заключил он, опускаясь на кровать и раскрывая упаковку. — Блокнот?

— Да, и ручки. Шариковые. Заметила, что чернила почти кончились. Да и, если честно, шариковыми ручками куда удобнее писать. А ты же много пишешь. Так что и блокнот… Надеюсь, он тебе пригодится.

Она говорила так быстро и сбивчиво, что хотелось саму себя стукнуть по лбу, однако Драко не поднял её на смех. Пролистал блокнот и ласково провёл ладонью по твёрдой обложке.

— Спасибо. — Он встал, извлёк из прикроватного столика исписанные листки и поманил Гермиону к себе. — Говоря о том, что я не хочу привыкать к некоторым вещам, я имел в виду это.

Он сунул один из листков ей в руки, и Гермиона прочла: «Здравствуй, мама».

— Я не хочу привыкать жить без них. Не хочу привыкать, что они в Азкабане, а я в бегах. И дело совершенно не в тебе и не в твоей семье. Просто… Моя мама — хороший человек. Она поддержала Поттера, в конце концов, и ей не место в Азкабане.

— Драко… — Гермиона и сама не знала, что хочет сказать, но хоть что-то сказать стоило. Хоть как-то поддержать. В душе словно побывали дементоры, так было пусто и горько. Хотелось плакать, и Гермиона впервые по-настоящему задумалась, как тяжело приходится Драко.

— Что? — спросил он надломленным голосом, и она в ответ заключила его в объятия, пристроив голову на плече.

Корешок блокнота впивался ей в живот, но на это было плевать.

— Мне нравится ваш дом и ваша семья, — сказал Драко, склонившись ближе. Его губы едва не касались виска, и на коже ощущалось тепло его дыхания. — Я не ожидал этого от самого себя, но готов признать, что маглы могут быть приятными, и твоя семья — ярчайший тому пример. И спасибо за блокнот, правда. Пока родители в Азкабане, и там они не получат писем, но когда выйдут, узнают обо всём, что мне хотелось им рассказать. И о тебе. Они узнают о тебе.

— Обо мне? — удивилась Гермиона и вскинула голову, встречаясь с Драко взглядом. — И что же ты им написал обо мне?

— Что они были неправы, конечно. Что им стоит попросить у тебя прощения. И что ты прекрасная волшебница и чудесный человек. И, да, Гермиона, прости меня. А то ведь я только и делаю, что принимаю твои извинения, но сам ещё ни разу не сказал. Извини, я вёл себя, как идиот. Я всё время веду себя, как идиот. И всё равно ты находишь в себе милосердие, позволяющее снова и снова прощать меня. Это… Я разве заслужил такой доброты?

Блокнот опустился на столик, и руки Драко крепче обвились вокруг её плеч.

— Помнится, ты предлагал не жить прошлым, — напомнила она, потёршись виском о его подбородок. — Так что… Только то, что сейчас. Ты, я, Рождество. Счастливого Рождества, Драко.

— Счастливого Рождества, Гермиона, — вторил он, крепче сжимая её в объятьях.

За окном поднималась метель, но двоим было тепло друг с другом.

* * *

Гермиона не любила прощания. Не любила те последние слова, что люди привычно говорили друг другу. Тем более не любила она становиться инициатором разлуки, да и меньше всего хотелось, чтобы это выглядело так, как выглядело.

Она словно указала Драко на дверь, когда, заикаясь, доложила ему, что планирует провести последние три дня каникул в Норе. Конечно, уже однажды они поднимали этот вопрос, но напоминать о необходимости расстаться не хотелось. И пусть Драко спокойно воспринял её выбор, всё же Гермиона не могла не ощущать своей вины, стоя рядом с гиппогрифом у кромки леса, куда они трансгрессировали после того, как Драко вежливо и пространно попрощался с её родителями, поблагодарив за радушный приём.

Болезненнее всего было приглашение мамы как-нибудь снова заскочить к ним в гости на денёк-другой. Рассказать родителям, что это самая последняя встреча Гермиона не решилась.

Хотелось эгоистично вцепиться в Драко и требовать, чтобы он остался, но он ведь не требовал, чтобы она отказалась от планов навестить друзей, пришлось проявить такое же понимание и уважение к его выбору.

— И всё же не могу не сказать, что если ты решишь остаться, в Хогвартсе у тебя будет как минимум один друг. Знаю, этого мало, но вдруг… — она замолчал, не смея навязывается, а Драко лишь пожал плечами.

— Я не улечу в Америку, не попрощавшись — это я могу тебе обещать. Согласна?

Гермиона кивнула.

Пусть так, если большего предложить ей он не мог.

— Я буду писать, — пообещала она, протягивая руку для рукопожатия.

Драко, проигнорировав этот жест, притянул её и обнял.

— Я отослал филина в Малфой-мэнор, но я добуду нового, так что жди весточки. Пришлю колдографию из Египта.

— Тебе пойдёт загар. — Гермиона улыбнулась, сдерживая слёзы. — Подземелья, а после Север не способствовали здоровому цвету лица.

— Наверстаю, — пообещал Драко, отстраняясь. — Пора лететь, пока глупая птица не смылась на очередные два дня.

— Гиппогриф не птица, — повторила Гермиона заученную фразу, и Драко изогнул губы в улыбке.

— Знаю. — Он поклонился гиппогрифу куда учтивее, чем раньше, и, дождавшись ответного поклона, вскарабкался на широкую спину, устроив за спиной палатку. — Просто нравится, когда ты это говоришь. А может, мне просто нравишься ты.

Слова обухом обрушились на голову Гермионы, но ответить она не успела — Клювокрыл взмыл в небо, и осталось лишь стоять и смотреть, как он уносит Драко Малфоя, её друга, пусть в это до сих пор было трудно поверить. Того Драко, к которому она очень сильно привязалась и о котором в последнее время думала непозволительно много. Драко, которого должна была увидеть в своей жизни ещё только один раз.

Сдерживать слёзы более причин не было, и это стало единственным утешением.

В Норе было непривычно тихо. Если обычно на праздники собиралась вся семья, постоянно что-то взрывалось, падало, слышались крики, то в этот раз Гермиону встретила лишь миссис Уизли, всё такая же заботливая, но более уставшая, даже подавленная. Гермиона помнила, что это первые новогодние праздники без Фреда, и лишь могла крепче обнять ту в утешение.

— Джордж уже вернулся в Лондон, — сообщила миссис Уизли, взмахивая волшебной палочкой и отправляя чемодан Гермионы в дом. — Рон и Гарри вернутся вечером, дела Министерства всё время вырывают их из дома.

— А Джинни? — Гермиона сбила снег с сапог и вошла в открытые двери, втянула носом такой привычный запах Норы, отчего по коже пробежали мурашки — это место было для неё родным.

Стянув шапку, она взмахом палочки очистила обувь от грязи и ступила на ковровую дорожку.

— В последний раз я видела Джинни в саду. Она отчитывала садовых гномов. О, она уже здесь. — Миссис Уизли кивнула на часы на стене, стрелка с фотографией Джинни как раз пересекла отметку «дом».

— Гермиона! — раздался её голос со стороны задней двери, в тот же миг на лестнице послышался тихий «тыгыдык», и Косолап, ещё более пушистый и толстый, чем Гермиона помнила, подскочил к её ногам и потёрся.

Подхватив кота на руки, Гермиона шагнула к Джинни, и уже через мгновение оказалась в крепких объятиях подруги.

— Ты должна непременно всё нам рассказать, — строго сказала та, отстраняясь. — Пропала на три месяца. Филч, между прочим, ходатайствовал о твоём отчислении. К счастью, Макгонагалл пресекла его нападки. Но всё же: что за таинственное дело заставило тебя исчезнуть среди ночи, оставив и Косолапа, и все свои вещи?

— Не все, — ответила Гермиона уклончиво. — Палочку я взяла.

— Джинни, милая, — окликнула дочь миссис Уизли, увидев, что та открывает рот, чтобы ещё что-то сказать. — Предложи Гермионе чаю, отведи в комнату, пусть передохнёт с дороги и прояви сдержанность. Мне кажется, Гермиона сама всё расскажет, если захочет.

Гермиона кивнула, удержавшись от того, чтобы горячо поблагодарить миссис Уизли за понимание. Говорить о Драко она не могла и не хотела, а потому надеялась, что Джинни больше не станет задавать вопросов.

Подруга и правда более ни о чём не спрашивала, но не сводила красноречивого взгляда, который Гермиона, впрочем, продолжала игнорировать до самого приезда Гарри и Рона.

Парни трансгрессировали к порогу, на что миссис Уизли устроила им нагоняй: после подобного рода перемещений у тех обычно совершенно пропадал аппетит, а на ужин намечался удивительный тыквенный пирог, и просто преступлением было проигнорировать его.

Дождавшись, когда провинившиеся товарищи вымоют руки, Гермиона вышла к ним, и до самого приезда мистера Уизли они говорили, говорили, говорили, то и дело глупо улыбаясь друг другу.

Гермиона с радостью выслушала все рассказы друзей, искренне порадовалась, что их жизнь не стоит на месте, что одни планы претворяются в жизнь, а другие приходят им на смену. Гарри, к примеру, планировал сдать на права и сделать ремонт в доме Блэков.

— Ещё есть мысль навестить Годрикову впадину, — продолжил он, — и выяснить, могу ли я отстроить родительский дом. Ведь, насколько я знаю, я имею право им распоряжаться.

Гермиона кивнула. Дом вот уже восемнадцать лет являлся мемориалом, но война прошла окончательно и бесповоротно, а значит, можно было попытался начать жизнь с абсолютно чистого листа. В родовом гнезде.

— Думаешь заселиться туда? А дом Сириуса?

Гарри пожал плечами и кивнул на Джинни.

— Нам там вместе жить, вместе и решим, как время придёт, — сказал он, на что Джинни залилась краской, а Рон красноречиво закатил глаза.

— Предложение под бой курантов, — рассказал он Гермионе ворчливым тоном. — Никогда не видел столько пафоса. Папа даже поперхнулся от неожиданности. Естественно, — он пихнул Гарри локтем, — родители попросили не торопиться, так что это будет долгая помолвка.

От Гермионы не ускользнуло, как Джинни прикусила губу, а у Гарри покраснели уши, и это выглядело так мило, что она не сдержала мечтательного вздоха.

— Чудесно как, ребята, очень рада за вас! — сказала она, беря руки Джинни в свои. — После всего случившегося хорошие новости нужны, как никогда.

— А что вы с Ро… — Договорить Джинни не успела — входная дверь отворилась, и мистер Уизли, отряхнув снег с пальто, вошёл в прихожую. — Потом продолжим, — заговорщицки шепнула Джинни и побежала встречать отца.

Ужин прошёл в атмосфере праздника. Снова вспомнили Рождество и Новый Год, выпили за Гарри и Джинни, которые опять получили указания от мистера Уизли не спешить с бракосочетанием ещё хоть пару лет, а потом, когда тарелки опустели, перешли в гостиную, где миссис Уизли взялась за вязание, а Гарри выставил на столик коробку со скрабблом.

— Нечестно! — то и дело притворно возмущался Рон. — Вы жулите!

Обвинения были направлены на Гарри и Гермиону, которые нет-нет да и выставляли на доске какие-то в крайней степени магловские слова, вроде видеокассеты или дискеты. Артур Уизли, конечно, был продвинутым в вопросах маглов, но доступ имел далеко не ко всему, а его дети, проявляющие к маглам и того меньший интерес, просто терялись во всех незнакомых существительных.

И всё же атмосфера за столиком стояла тёплая, однако, чем уютнее становилось в Норе, тем больше мрачнела Гермиона, думая о том, что Драко где-то там сейчас совершенно один. Они расстались меньше суток назад, и всё равно той же ночью, когда Джинни уже заснула, Гермиона взобралась на подоконник с пером и бумагой, и долго сочиняла послание для Драко, упомянув и тёплую атмосферу Норы, и помолвку Гарри и Джинни, и даже то, что ей, Гермионе, уже отчаянно не хватает его.

Если раньше она могла ожидать насмешек со стороны Драко, то теперь казалось, что он никогда не использует этих слов против неё. Ведь он и сам признался в симпатии, а для семейства Малфой признать привязанность к кому-то равносильно проявлению слабости.

Хотелось отправить послание прямо так, среди ночи, но пришлось всё же дождаться пробуждения семейства и попросить у Рона Сычика. Тот даже вопросов задавать не стал. Сказал, что она может распоряжаться его совой, как своей собственной, и, пользуясь случаем, пригласил Гермиону съездить с ним в Лондон, развеяться.

С момента битвы за Хогвартс им ни разу не доводилось оставаться наедине, а ведь они считались сложившейся парой, так что свидание было чем-то закономерным, и Гермиона согласилась, не раздумывая. Она очень сильно скучала по ним: по Рону, Гарри, Джинни, по старшим представителям семейства Уизли, и, всё же, по Рону особенно, потому поездка в Лондон принесла приятное волнение и робкую надежду, что угасающее чувство влюбленности вернётся под действием романтической атмосферы, все сомнения в гармоничности их отношений разом пропадут и всё станет даже лучше, чем было.

Они гуляли весь день. Сперва перекусили в магловском кафе, затем посетили выставку винтажных рождественских открыток, и Рон так мило щурился, тщетно пытаясь разглядеть на рисунках хоть какое-то движение, потом был заснеженный парк, где на центре пруда даже в это время года можно было разглядеть утиные спины. Желая использовать все возможности по полной, купив по хот-догу, они посетили Лондонский Глаз, и Рон держал её за руку, а Гермиона отчаянно пыталась ощутить трепет от его прикосновений. Но, увы, ей было просто комфортно, как всегда до этого, когда он считался исключительно её другом.

По Рону сложно было определить, что чувствует он, но когда он спросил, где она пропадала всё это время, а Гермиона попросила не заставлять её выдавать чужой секрет, он совершенно точно обиделся. Ненадолго, впрочем, потому как только их ноги коснулись твёрдой земли, он вовсю начал рассказывать о работе в Министерстве, о первых успехах и о свободной вакансии, которая словно бы ждала Гермиону.

— Всё, как ты любишь — контроль популяции фантастических существ, защита их прав и свобод. Начальником будет внук самого Скамандера. Ну как?

— Было бы чудесно, — ответила Гермиона с лёгким сожалением в голосе. — Но пока я закончу Хогвартс, наверняка уже кого-то возьмут. И, нет, предугадывая твою реакцию — я не стану бросать обучение.

— Ты самая умная волшебница своего времени, — горячо заверил Рон, ободряюще сжимая её пальцы. — Они будут дураками, если не возьмут тебя. Так что просто имей в виду, что такая вакансия есть. Лишний специалист им никогда не помешает.

Гермиона тепло улыбнулась, поражённая безусловной верой Рона, и сделала то, что должна была сделать очень давно: встала на цыпочки и потянулась к его губам, а Рон, хоть и напряжённо замер, всё же склонил голову навстречу, целуя свою девушку так неловко, будто его заставили поцеловать… Друга?

Сухой дежурный поцелуй разочаровал обоих. Это была последняя попытка расшевелить в душе нежность или страсть, приблизиться к тому поцелую, что произошёл между ними после победы над Нагайной. Вот только не вышло. Ни нежности, ни страсти, а вот ощущение чего-то неправильного появилось, да. У Гермионы не было братьев, но, кажется, сейчас она узнала, каково это — целовать брата.

— Я… Прости… Не ожидал. Не был готов, наверное, и… — лицо Рона сравнялось цветом с его волосами, а рука, до того не выпускающая пальцев Гермионы, разжалась. — Должно быть, просто отвык…

— Рон, — остановила его Гермиона и снова завладела его ладонью. — Пожалуйста, постой. Просто скажи мне, как есть: мы ведь друзья? В смысле: тебе легче быть мне просто другом?

Зелёные глаза опустились в пол.

— Извини… Гермиона… но да, наверное. Я очень рад быть с тобой. Рад вот так гулять, но я пока не готов к поцелуям. Может потом… Постепенно?

Он выглядел растерянным и виноватым, но Гермиона широко улыбнулась, успокаивая его одним своим видом.

— Ты мой друг, Рон, — сказала она, подаваясь вперёд и заключая его в объятья. — Ты для меня даже больше, чем друг — ты моя семья. Но ведь семьёй можно быть и без поцелуев, верно? Можно проводить вместе время, делиться секретами, поддерживать в горе и быть рядом в радости. И стоит ли превращать это в сомнительные отношения, когда ясно, что ни ты, ни я к этому не готовы?

Рон вздрогнул в её объятиях и протянул недоверчиво:

— Но ведь, я думал, это нужно тебе, и потому…

— А я думала, это нужно тебе, — ответила Гермиона, отстраняясь и целуя Рона в щеку. Она не могла поверить, что всё происходит именно так. Что Рон, как и она, хочет совсем не романтики. Чувство вины последних месяцев понемногу отступало. — Я очень сильно хотела пойти с тобой на Святочный бал, дико ревновала к Лаванде, кошмарно злилась и скучала, когда ты бросил нас с Гарри в лесу, и твой голос поддерживал меня, когда Беллатриса выводила своё ругательство на моей руке. Но в разлуке я поняла, что жду встречи с другом. С лучшим другом, с которым мне легко и спокойно. И я очень боюсь эту дружбу испортить. Мы — не Гарри и Джинни, признай. Наше долго и счастливо не в доме— полная чаша. Не в общих детях и не в общей постели.

На последнем слове Рон напряжённо сглотнул, и по его виду Гермиона поняла, что попала в цель: он действительно не видел их вместе. Ни в каких аспектах.

— Если честно, то я пока вообще не уверен, что однажды захочу с кем-то общий дом и общих детей. Уж точно не в ближайшие лет десять, — протянул он и рассеянно улыбнулся. — Но я был готов сделать тебе предложение. Чтобы… Не обидеть…

Он рассмеялся из-за абсурдности сложившейся ситуации, наконец сбрасывая с себя напряжение этого сложного разговора, и, смелее перехватив ладонь Гермионы, повёл её дальше по вечернему городу.

На их лицах сияли счастливые улыбки, и со стороны, наверняка, можно было подумать, что они влюблённая пара, но они впервые за долгое время были теми, кем действительно хотели — любящими друзьями.

* * *

Оставшиеся три дня каникул пролетели, как один миг. Днём Гермиона, Джинни и миссис Уизли колдовали над вкусным ужином, и если дома мама выступала за немагическую готовку, в Норе всё летало, смешивалось и взбивалось исключительно по мановению волшебной палочки. Опыт был и смешной, и интересный, и полезный, а уж довольные лица мужской половины были лучшей наградой. С тех пор, как между Роном и Гермионой не осталось недомолвок, их отношения стали легче и теплее, и когда он в очередной раз застал её с «Ежедневным пророком» в руках и спросил, отчего у неё такой озабоченный вид, Гермиона решилась и всё рассказала. Про помощь Малфою с побегом, про переписку и жизнь на Севере. Рон слушал молча, только хмурился время от времени, а потом подозрительно спросил:

— Ты точно уверена, что Хорёк изменился? Ну, я помню, что он не выдал нас перед тёткой и в финальной битве остался в стороне, но этого мало, чтобы судить об изменениях человека.

— Он две недели жил у меня дома, Рон. И он был сдержан и мил. Да, ты скажешь, что у него были на то скрытые мотивы, но я просто чувствую. И хочу защитить его перед Визенгамотом, когда придёт время. И его мать тоже.

Рон с шумом выдохнул и, откинувшись на спинку дивана, запустил пальцы в волосы.

— Мы ведь говорим о Хорьке, — мученически протянул он. — Не могу поверить, что ты серьёзно. Да он заклятье на тебя наложил — ты не забыла? Он гнобил нас семь лет. Он…

— Изменился, Рон, — поспешила остановить его Гермиона, понимая, куда друга могут завести воспоминания. — И сожалеет. Иногда у него просто не было выбора. А заклятье… У меня теперь ровные зубы, так что оно было даже к лучшему.

Рон одарил её таким взглядом, будто она сошла с ума.

— Из-за их семейства погиб Фред. И Сириус. И Добби. И они пытали тебя!

Гермиона могла понять. Она и сама прекрасно помнила всё, что натворила эта война. И она знала, что никогда не простит Люциуса, а также знала, что никогда в жизни не решится ещё хоть раз его увидеть, но Драко она узнала другим. На того, нового Драко, она обижаться не могла, и тот новый Драко не должен был отвечать за ошибки отца.

— Я помню, Рон, — выдохнула Гермиона устало, рассеянно проведя пальцами по шраму на предплечье. — Такое нельзя ни забыть, ни простить, но в большей части всех бед виновата Беллатриса, она мертва, Люциусу скорее всего грозит Азкабан, а Нарцисса и Драко… Не знаю, я не вижу в них врагов. И я не хочу, чтобы Нарцисса провела всю жизнь в тюрьме, а Драко — в бегах. Это не по-человечески как-то.

— Что-то мне подсказывает, что Гарри того же мнения, — буркнул Рон, отбирая у Гермионы газету и пробегая взглядом по статье.

Известно было ещё очень мало: рассматривают личные дела, опрашивают свидетелей. Никаких конкретных сроков или намёка на решение Визенгамота в «Пророке» не было.

— Если меня вызовут свидетелем по делу, я не стану обелять его, скажу, как есть. И про травлю расскажу, и про предательство. Но, так и быть, не забуду упомянуть, что он несколько изменился к седьмому курсу. — Рон отложил газету и поднял на Гермиону глаза. Было в его взгляде что-то тяжёлое, болезненное. — Ты влюбилась в него, что ли? Не думай, я не ревную и согласен, что нам лучше друзьями. Просто хочу понять.

— Я с ним подружилась, — ответила Гермиона, прокручивая в голове месяцы бок о бок с Драко. — Правда подружилась. Знаешь, вот как с тобой или Гарри. Не так сильно, конечно, но достаточно близко, чтобы желать ему счастья.

Она говорила, накручивая локон на палец, и смотрела на яркие огни ёлки за спиной у Рона, вспоминая, как совсем недавно они с Драко занимались украшением сосны. Не вовремя вспомнилось, что Драко скоро уедет навсегда, и взгляд невольно скользнул к окну — не мелькнёт ли за ним хрупкая фигурка Сычика, принесшего ответ?

Только Сычик всё не прилетал, а между тем уже с утра Гермиона должна была отбыть в Хогвартс до мая, и их последняя встреча могла вовсе не состояться.

— А вот теперь я ревную, — вернул её внимание Рон. — Потому что как друга меня беспокоит соседство с таким скользким человеком. Стоять с ним в одном ряду слишком даже для меня, а я беззлобный и не мстительный, ты знаешь.

— У тебя просто не было возможности узнать его поближе, — повела плечом Гермиона и, поджав под себя ноги, прижалась щекой к диванной обивке. — Без своих сомнительных дружков он куда лучше. Наверное, ему просто всю жизнь хотелось произвести впечатление.

— И мне хотелось, — отозвался Рон, накидывая ей на плечи плед. — Только людей я по этой причине не обижал.

— Ты чудо, — согласилась Гермиона. — Ты и правда самый добрый и смелый человек из всех, кого я знаю. Ты и Гарри. За то вас и люблю.

— И я люблю тебя, Гермиона, — всё ещё несколько обиженным тоном сказал Рон. — И только поэтому расскажу перед Визенгамотом всё хорошее, что знаю о Драко Малфое. Но учти, я не всесильный и не смогу найти в нём больше, чем имеется. А сейчас поднимайся наверх или поспи здесь, завтра с утра на поезд. А там ещё с Макгонагалл объясняться — вымотает ещё как.

— Я расскажу ей правду. — Гермиона зевнула, поймав себя на мысли, что дойти до второго этажа уже просто не хватит сил. — Она всегда казалась мне понимающей и очень мудрой волшебницей. А также очень проницательной. Что-то мне подсказывает, что она уже знает всё и без меня.

— Не удивлюсь, — усмехнулся Рон и нагнулся, чтобы поцеловать Гермиону в лоб. — Доброй ночи.

На ответ сил не оставалось, постоянные нервы вылились в очень сильную усталость, потому она лишь улыбнулась и приклонила голову к подлокотнику.

За окном мелькнуло птичье крыло, но Гермиона не увидела этого, она спала.

* * *

Если у маглов утро начинается с кофе, волшебнику не стоит удивляться, если его утро начнётся с тяжёлого конверта, свалившегося на голову. В любой другой раз Гермиона возмутилась бы в ответ на нерасторопность птицы, но сейчас, не успев продрать глаза, уже нетерпеливо разрывала бумагу, адрес на которой впервые, возможно, за всю историю магии, был написан шариковой ручкой.

Идеальный почерк Драко с непривычки был несколько корявым, примерно как у неё самой, когда впервые писала пером, и Гермиона невольно улыбнулась, представляя Драко с магловским блокнотом в руках — зрелище было милым.

Вспухший конверт свидетельствовал о том, что в него поместили не только бумагу, и потому Гермиона ничуть не удивилась, когда на её ладонь что-то выпало. Удивилась она скорее тому, чем именно это оказалось: фамильным перстнем Малфоев с витиеватой «М» на нём.

Сжав перстень в ладони, Гермиона принялась за чтение. Листов было много — целых шесть — и исписаны они были мелко и компактно.

Драко благодарил за заботу, поздравлял Гарри и Джинни, а ещё много и откровенно писал о том, что значили для него эти три недели у неё дома. О том, как тронут он проявленным радушием, как сильно поразила его жизнь среди маглов и как приятно было оказаться частью всего этого.

«Я забыл о главном атрибуте праздника», — писал он. — «А так как у меня, как ни противно это признавать, почти всё краденое, подарить тебе я могу единственную вещь, что принадлежит лично мне. Не спеши отказываться: да, мой род не сделал для тебя ничего хорошего, но прими этот перстень не как символ моего рода, а как напоминание обо мне. И спасибо тебе за то, что даже сейчас у меня остаётся человек, которого я могу назвать другом».

Гермиона невольно издала тихий стон, прикрывая глаза. Драко просил о невозможном: сохранить память о нём с отрывом от его семьи и их злодеяний было сложно, практически невозможно. Клеймо, оставшееся от Беллатрисы, напомнило о себе тихим жжением. Фантомная боль, несущая корни глубоко из сердца. Оставить себе перстень — простить и Люциуса, и всю их семью — на такое Гермиона готова не была. Сунув серебристый ободок в карман, она решила подумать о его участи позже. Возможно, убрать в дальний ящик и забыть, а может и вовсе отослать обратно.

От этого решения удерживало лишь то, что Драко был её другом, он отдал ей последнее, что у него было, и расстраивать его не хотелось.

На ответ времени не оставалось, и ближайшая сова теперь ожидала Гермиону только в Хогвартсе. Мелькнула мысль, что можно было бы подарить Драко сотовый, сэкономить время на совах, но всё равно ведь никакая магловская техника в школе не работала, так что вариант, к сожалению Гермионы, временно отпадал.

Сложив письмо, она заткнула его за пояс и отправилась умываться — вовремя для того, чтобы избежать вопросов со стороны семейства Уизли. Мистер и Миссис Уизли поднялись раньше обычного, настояв, что Гермиону и Джинни непременно нужно проводить на поезд всей семьёй.

Косолап покидал Нору неохотно, кажется, сдружившись с местными упырём, но клетка не оставила ему выбора. Пушистик Джинни получил большую свободу и дозволение ехать на хозяйском плече, но быстро заскучал и перебрался за прутья к коту. Лондон оставался позади со всеми его праздниками, развлечениями и приятной суетой, на смену ему приходила школьная рутина.

Трудовые будни захлестнули с головой. Сперва — разговор с Макгонагалл, которая ничуть не удивилась признанию Гермионы в помощи Драко, а после — бесконечные лекции, практикумы и «Ежедневный Пророк» в перерывах — досуг Гермионы, и прежде не отличавшийся разнообразием, стал до невозможного цикличным.

Были и письма, куда чаще, чем раз в месяц. Драко, судя по сообщениям, не сидел на месте более пары дней. Он побывал в Африке, затем в Европе, долетел и до Азии. К каждому письму он прикладывал обычную магловскую фотографию — по всей видимости, экспроприировал фотоаппарат у очередного зазевавшегося магла. Выяснять Гермиона не стала, винить Драко в попытке быть нормальным казалось ей неправильным.

Все свободные минуты она проводила, глядя в небо, так что даже Джинни, которой про Драко так и не рассказали, начала что-то подозревать.

— Переписываешься с Роном? — спросила она, в очередной раз застав Гермиону высматривающей сову в небе. — Тоскуешь без любовного послания?

Джинни подмигнула, а Гермиона задумалась. Их переписка с Драко совершенно не была похожа на любовную, и всё же правдой было то, что она до одури сильно ждала новой весточки. Потому ли, что он неожиданно раскрылся и хотелось узнать его получше или же потому, что она действительно успела так сильно к нему привязаться. В любом случае, казалось, что если вдруг их общение оборвется, она потеряет что-то невероятно важное и ценное.

Она всё ещё держала перстень при себе, в кармане, прикрепив к шлейке джинсов цепочкой, чтобы не потерять, и часто вечерами просто перебирала, не думая ни о чём и обо всём одновременно.

А потом… Потом её вызвали в кабинет директора. Неприятный волшебник с длинными носом и маленькими глазами. Он расспросил её про семейство Малфой, и Гермиона, хоть и не собиралась, всё же выступила в защиту всех, включая Люциуса. Все злодейства очень легко списались на Беллатрису и Волдеморта, и Гермиона сама почти поверила, что Люциус, как и его жена и сын, просто не имел других вариантов. Их сделали пешками в чужой игре, и всё содеянное совершилось исключительно ради семьи. Простила ли она Люциуса? Нет. Но больше не ненавидела его.

После злосчастного разговора наступило затишье. На целую неделю «Ежедневный пророк» отошёл от интересующей Гермиону темы, чтобы потом, в очередной ничем не примечательный четверг, разразиться громкими новостями: по делу Пожирателей принято решение! Гермиона увидела эту статью за завтраком, в газете, которую держал какой-то младшекурсник, и, забыв обо всех правилах приличия, просто выхватила её и, не обращая внимания ни на что происходящее вокруг, припала к мелким буквам глазами.

— Оправдан… Оправдан… — она продолжала повторять одно и то же, пока Джинни не отобрала газету, а её саму не отвела в туалетную комнату.

Там Гермиона отчего-то расплакалась. От давно сдерживаемых эмоций, либо потому, что новость была так прекрасна, что даже не верилось. Драко и его мать были свободны, а отец приговаривался к двум годам и конфискации особняка, но могли ли эти формальности как-то повлиять на то счастье и бесконечное облегчение, что охватило и не желало отпускать?

На эмоциях слова пришли сами собой, и Гермиона рассказала Джинни и про лес, и про свой дом. И про то, что они с Драко действительно стали друзьями, что бы кто ни говорил.

— Садись на поезд и езжай к нему. Либо бери фестрала и лети, где бы он ни был! — Джинни включила воду и подвела несопротивляющуюся Гермиону к раковине. — Умойся и иди. Сейчас же. Не знаю, что между вами происходит и не хочу думать о тебе и Роне. Просто иди. Хорошо?

Уверенность Джинни была такой крепкой, что можно было позавидовать. Самой Гермионе было до ужаса страшно даже представлять их встречу. Во-первых, получивший свободу Драко мог распушить перья и снова стать тем Драко Малфоем, что вечно всех задирал. И если в это верилось с трудом, потому что Драко она всё же привыкла доверять, то факт, что он теперь улетит в Америку, сомнений не вызывал. А попрощаться навсегда она, кажется, не была способна.

— Я даже не знаю, где он находится, — сказала она, освежая лицо прохладной водой. — Вот напишу ему, что он свободен и что может возвращаться в Лондон, тогда и увидимся. Может быть.

— Может быть, — повторила Джинни и покачала головой. — Я не то, чтобы эксперт в отношениях, но скажу одно: парня, который нравится, так просто не отпускают.

Отражение возвестило Гермиону, что она покраснела до кончиков ушей, и потому вновь поспешила склониться над раковиной.

— Мы просто друзья, — проворчала она, стараясь не думать о том, что в последнее время испытывает в отношении к Драко совсем не дружеские порывы. — И я прекрасно понимаю, почему он хочет уехать.

Она и правда понимала, пусть всё внутри кричало, что нужно эгоистично вцепиться в него и не отпускать. Она бы, может, и вцепилась, если бы знала, что небезразлична ему. Но, как друзьям, у них прекрасно выходило общаться и на расстоянии, так что едва ли Драко захотел бы это менять. Ради чего?

Нет, она не попыталась удержать его. Лишь сообщила, что он может перестать бегать, и когда получила известие от Драко, что они с матерью отбывают в Штаты, не попыталась этому воспротивиться. А, дабы искушения было поменьше, проводить его решила в компании друзей.

Макгонагалл отпустила без вопросов. Видимо, поняла по затравленному взгляду, как сильно Гермионе нужна эта встреча, а Рон, хоть и поворчал для видимости, всё же в назначенный час объявился в аэропорту даже раньше Гарри.

— Поверить не могу, что согласился. — Этими словами он поприветствовал Гермиону, в следующий миг, однако, заключив её в тёплые объятия. — На тебе лица нет. Ты здорова?

— Да, — Гермиона заставила себя улыбнуться. — Просто сплю плохо в последнее время, учёба, ты понимаешь.

Говорить бывшему почти парню, что страдает бессонницей из-за мыслей о другом, она, конечно, не могла, хоть и знала, что Рон всё равно поймет и поддержит.

— Через два месяца ЖАБА, пытаешься наверстать месяцы пропуска?

— Скорее, дождаться не могу. Я-то давно всё выучила, а за месяцы пропуска много практиковалась, так что я в себе уверена, и…

Она так и замерла с раскрытым ртом, выцепив среди пассажиров светлую голову. Рон, проследив за её взглядом, понимающе хмыкнул, а в следующий миг его руки подтолкнули Гермиону под спину.

— Я подожду Гарри, а вы пообщайтесь.

Это было щедрое предложение, но Гермиона не могла и с места сдвинуться. Просто смотрела, как Драко обогнул пожилого магла и поставил чемодан у скамьи. Рядом с ним возникла Нарцисса, которую Гермиона поначалу не заметила, и они завели разговор.

— Не хочу им мешать… — Гермиона и сама понимала, как глупо звучит оправдание, и ожидала от Рона чего угодно: подтрунивания её несмелости, предложения обождать в стороне, но только не того, что он вскинет руку вверх и позовёт:

— Малфой!

Драко встрепенулся. Замотал головой в поисках источника шума, заметил их, и сердце Гермионы гулко ударило о рёбра, когда их взгляды встретились. На лице Драко читалась и радость, и тоска, и то, как поспешно он закончил разговор с мамой и как уверенно зашагал навстречу им, подсказало, что он также соскучился.

— Гермиона, Рон, — поздоровался он, подойдя ближе. — Вы здесь случайно или…

— Мы пришли проводить тебя, — ответил Рон. — Вернее, она пришла. Я сопровождающий.

— Прекрасно, — протянул Драко разочарованно. — Ты, должно быть, рад, что больше меня не увидишь?

В льдистых глазах читалась неприязнь. Этот Драко снова был похож на Драко прошлых лет. Неприступный, холодный, недружелюбный.

— Я свидетельствовал в твою пользу, — пожал плечами Рон и сделал шаг назад.

— Зачем? — спросил Драко, напрягшись.

— Схожу, куплю какао. — Рон сделал ещё пару шагов назад, но Драко явно не собирался его так отпускать.

— Зачем? — снова спросил он, сверля неприятеля взглядом.

— Ради неё, — Рон кивнул на Гермиону и, отвернувшись, бросил уже через плечо: — Я всё делаю ради неё.

Не давая Драко опомниться, он направился в сторону Старбакса, а Драко вперил взгляд в Гермиону.

— Я не просил вмешивать Уизела. — В его голосе звучал не то гнев, не то раздражение. — Унизительно принимать помощь от него.

Гермиона, не ожидавшая, что Рон вот так вот бросит её, растерялась. Она и попросила-то друзей составить ей компанию, потому что не была уверена, что сможет общаться с Драко один на один. И теперь, когда он ждал объяснений, она чувствовала, что скорее расплачется, чем сумеет сказать хоть слово.

— Я… — начала, но не закончила. Дёрнула рукав куртки, сильнее обняла себя руками.

— Не хочу чувствовать себя обязанным, — пояснил Драко, сунув руки в карманы. — Я уезжаю, и теперь едва ли смогу отдать долг.

— Ты никому ничего не должен, — сказала Гермиона дрожащим голосом. На душу словно камень взвалили, а нос и уголки глаз начали ощутимо чесаться.

Драко заметил её состояние, и взгляд его смягчился. Льды его глаз сменились чистым небом, а в уголках губ проявилась улыбка.

— Будешь мне писать? — спросил он, делая к ней шаг, но всё ещё оставаясь слишком далеко.

— Хоть дважды в день, — пообещала Гермиона, и отвернулась — непрошенная слеза всё же скатилась по скуле до подбородка.

— Бедные совы будут работать на тебя одну? — беззлобно усмехнулся Драко и добавил: — Я не против.

— А ещё, — Гермиона всё ещё не поворачивала к нему головы, — ты мог бы купить сотовый. Через два месяца я смогу быть на связи. Звонить куда проще, чем гонять сов через океан.

— У моей семьи всё ещё достаточно денег чтобы позволить себе сотовый, чем бы это ни было. И, я думаю, мы сможем попробовать этот вариант. А теперь, прости, мне пора на самолёт.

Гермиона открыла было рот, но сказать ничего не смогла — тщательно сдерживаемые слёзы нашли свой выход, и Драко, секунду поколебавшись, всё же обнял её, привычно и непривычно одновременно.

— Ну, чего ты, — зашептал он ей на ухо. — Я буду на связи. Буду присылать тебе фотографии.

— С краденного фотоаппарата? — Гермиона шмыгнула носом и покрепче зарылась в плотную ткань пиджака. Ладонь Драко поднялась от шеи к затылку и застыла в волосах.

— Я купил его у какого-то магла — удалось разменять кнаты на фунты. Попался по пути гоблин-барыга. Но, ты, конечно же, снова не ждёшь от меня порядочных поступков.

— Драко, я…

— Да нет, — не дал сказать он. — Я понимаю. Всё верно. Я — всегда я. Потому и бегу из страны, если помнишь. На новом месте, уверен, устроюсь лучше. А сейчас мне правда пора.

Драко отстранил её и, порывшись в сумке, висящей на плече, извлёк оттуда знакомый томик «Гордости и предубеждения».

— Оставь на память. Спасибо за всё. А теперь иди к Рону. Будьте счастливы.

Сунув книгу ей в руки, Драко круто развернулся на каблуках и зашагал прочь.

Гермионе хотелось догнать его. Хотелось кричать, топать ногами. Делать хоть что-то, но не молчать. И всё же она осталась стоять. И когда за спиной выросли фигуры Рона и подоспевшего Гарри, она не смогла сказать ни слова. Просто сжимала книгу в руках и тяжело вздыхала, понимая, что этот этап её жизни подошёл к концу. Навсегда.

Зал ожидания опустел, самолёт набрал высоту, а она всё стояла, не в силах сдвинуться с места. Отмерла лишь когда заметила уголок листка, припрятанного между страниц.

— Что там? — оживился Рон, когда она раскрыла роман. Гарри придержал друга за плечо, давая Гермионе самой разобраться с находкой.

Всунут лист был на страницы с балом, где Элизабет отказывала мистеру Дарси в танце, а сама записка содержала в себе лишь четыре слова: «Паршиво быть мистером Дарси».

Губы непроизвольно сложились в улыбку, а на глаза снова навернулись слёзы.

— Что там? — не мог уняться Рон.

Гермиона захлопнула книгу и снова прижала её к груди.

— Надежда, — ответила она и направилась прочь.

* * *

Выпускница школы магии, Гермиона Грейнджер, нервно кусала губу, стоя в тамбуре рядом с купе старост. Это была её последняя поездка на этом поезде, последнее посещение школы, ставшей ей даже больше, чем домом. Было горько оставлять это место навсегда. Все кабинеты, коридоры, прилегающие луга. Хороших воспоминаний о Хогвартсе осталось, как ни странно, больше, чем плохих, и потому на глазах вот уже полчаса закипали слёзы, и только тамбур стал спасением от любопытных взглядов других выпускников.

Перебирая в руках перстень Драко, она думала о том, что, несмотря на массу пережитых опасностей и потерь, это место навсегда останется родным и любимым, а потом, когда время сотрёт силу горечи, заменив её просто тихой тоской, то и вовсе Хогвартс будет вспоминаться, как самое тёплое и светлое, что у неё когда-то было.

Так теперь воспринимались и месяцы на Севере. Голод и холод напрочь исчезли из памяти, и только тепло от приятной компании грело сердце.

С Драко переписываться она не прекращала. Пусть не дважды в день, но дважды в неделю ей стабильно приходили сообщения, иногда короткие, а порой прямо целые полотна. В последнем письме, полученном два дня назад, сообщалось, что, подогнав хвосты на домашнем обучении, Драко сдал ЖАБА в Ильверморни и, как и она, стал дипломированным волшебником. Теперь его ждал аврорат, и Гермиона была искренне рада, что жизнь Драко налаживается. Через два года должен получить свободу Люциус, и тогда жизнь семейства полностью вернётся на круги своя.

С мыслью, что больше никогда его не увидит, Гермиона всё ещё не свыклась, но, напоминая себе, что даже, будь он рядом, ничего бы не вышло, немного успокаивалась. Влюбиться в Драко Малфоя — а Гермиона, наконец, могла признаться себе в этом чувстве — изначально было глупой затеей. И хоть листок в книге всё ещё оставлял некоторые сомнения относительно чувств Драко, это было неважно — дружба дружбой, а любовь на расстоянии была обречена. Можно было, конечно, бросить всё и махнуть за океан, найти работу там, но, во-первых, это было весьма самонадеянно, а, во-вторых, даже близкое присутствие Нарциссы её пугало, не говоря уже о Люциусе. Даже люби её Драко, всё равно она не смогла бы войти в дом его родителей. Никогда.

Она смотрела на уплывающий пейзаж, и буквально тонула в нём. Терялась, не зная, какой её жизнь станет теперь. В Хогвартсе хотя бы всё было понятно, а жизнь вне его стен могла стать настоящим испытанием на стойкость. Нет, Гермиона не сомневалась, что найдёт прекрасную работу — иначе и быть не могло, но она боялась, что не сумеет построить счастливую жизнь. Глупое сердце с его несвоевременной привязанностью могло просто не позволить ей строить хоть какие-то отношения.

Подушечка большого пальца потёрла витиеватую букву «М», и Гермиона в очередной раз всхлипнула, сама испугавшись того, как громко у неё это получилось.

Не вовремя вспомнился Драко, спящий в её собственной постели. Мягкий, уютный, домашний. Его такие нужные и важные объятия, улыбка, делающая его лицо очень светлым и красивым.

Закусив губу, Гермиона постаралась выбросить из головы картинку и сосредоточиться на том, что там, на платформе 9¾ её встретят друзья, мистер и миссис Уизли, а по ту сторону стены — мама и папа. Они не должны увидеть её слёз.

Вытерев щёки рукавом, Гермиона сделала несколько глубоких вдохов, успокаиваясь.

Перстень вернулся в карман, и Гермиона сверилась с часами — через несколько минут они должны были прибыть в Лондон.

Вещи давно были собраны — стояли у её ног, как и клетка с котом — в купе старост возвращаться Гермиона не планировала. Оставалось дождаться Джинни и Луну и сделать последний шаг из детства в жизнь взрослую и до ужаса непростую.

«Хогвартс-экспресс» издал гудок, выпуская в небо столб дыма, и из некоторых купе тотчас показались особо нетерпеливые студенты. Поезд дёрнулся и замер. Тоске не осталось места — её вытеснили и морально, и буквально — локтями и ногами. Задвинув клетку поглубже к стене, Гермиона выждала, пока вагон опустеет и только тогда направилась к выходу. Последние шаги делать было труднее всего — ощущение, что она оставляет позади нечто важное и переходит к чему-то бесконечно сложному с каждым мигом всё сильнее росло в ней. До этой жизни оставалось всего каких-то десять шагов, как вдруг мантия зацепилась за что-то и немного сползла с плеча при очередном движении вперёд. Гермиона обернулась, намереваясь освободить ткань от внезапной преграды, и замерла, не в силах поверить своим глазам: конец мантии просто парил в воздухе, ничем не удерживаемый. По крайней мере, ничем видимым.

Не успела она проанализировать всё как следует, как клетка выскользнула из её руки и повисла в воздухе, а пальцев коснулось что-то тёплое и гладкое.

— Привет, — прозвучал голос, который Гермиона и не надеялась услышать ещё хоть когда-либо. По телу пробежали мурашки, а сердце дёрнулась так, будто в него кол вогнали. Ладонь обхватили невидимые пальцы. Нежно, но ощутимо.

— Драко… — Гермиона до сих пор не могла поверить, что это правда, и голос предательски подвёл. Пальцы на её ладони сжались крепче. — Ты здесь…

— Почему ты не сказала, что рассталась с Роном? Я видел его с девушкой. — Голос был не то что злым, скорее напряжённым. И вопрос — неожиданный, странный и непонятный всколыхнул в груди неясное волнение.

— А должна была? — Гермиона отчаянно пыталась определить местонахождение невидимых глаз, внутренне всё ещё задаваясь вопросом, что вообще происходит и как это понимать.

— Я бы тогда не уехал. — Голос Драко смягчился, а рука потянула, уводя снова вглубь вагона. — Я не хотел уезжать.

— И я не хотела, чтобы ты уезжал, — призналась Гермиона и ощутила, как пальцы отпускают её ладонь, чтобы в следующий миг вцепиться в плечо.

— Так почему не удержала? Почему позволила улететь?! Мерлин, здесь не о чем говорить — мы потеряли всего два месяца, но всё же, Гермиона, почему?!

— Я… Не… Прости… — Гермиона не знала, что говорить. Не знала, как реагировать, и всё, что она могла — слушать бешеное биение собственного сердца и хватать ртом воздух. — Я… Ты вернулся…

— Ты должна мне поход в кино, помнишь? — Ей показалось, что он улыбнулся, и напряжение наконец начало понемногу отступать. — Так что, да, я вернулся. «Только не на последний ряд» — так ты сказала? — ладонь легла ей на затылок, а слова прозвучали так близко у её лица, что Гермиона ощутила дыхание на своих губах.

— Да, я говори… — она замерла, потому что губ её коснулись чужие невидимые губы — да нет, не чужие — родные, любимые — и мир вокруг завертелся. Клетка мягко опустилась на землю, и невидимые горячие ладони легли на талию, в том месте, где между джинсами и блузкой оставалась тоненькая полоска кожи.

Прикосновения обжигали, губы дурманили, а ноги предательски дрожали, и потому Гермиона наощупь опустила руки на широкие плечи, обвивая их, прижимаясь непозволительно тесно, едва не всхлипывая от чувства радости и нежности, буквально переполняющего её, заставляющего глаза закрыться, а губы сильнее прижаться к губам.

Когда Гермиона в следующий раз открыла глаза, перед ней уже был Драко — действие заклинания краткой невидимости завершилось — и так позже, чем обычно — вероятно, Драко не переставал работать над его усовершенствованием всё это время.

Его голубые глаза лучились улыбкой, а губы продолжали тянуться к губам так, будто не могли насытиться, будто никогда более не хотели оставлять.

— Ты ведь говорил, что лучше хорошая дружба, чем сомнительные отношения, — напомнила Гермиона, упершись в грудь Драко ладонями и ненавязчиво отстраняя его.

— Скажу по секрету, — он хитро улыбнулся, — дружить можно и со своей девушкой.

— Своей девушкой? — переспросила Гермиона, до конца не веря, что всё это происходит с ней на самом деле. Хотелось придать голосу твёрдости, скрыть то, как сильно её взволновало происходящее, но она чувствовала, что из неё плохая актриса.

— Ты ведь не разобьешь мне сердце? — голос Драко звучал беззаботно, и только в глубине его глаз плескалось напряжение — он действительно боялся услышать отказ.

— А ты мне?.. — на выдохе спросила она, и Драко крепче прижал её к себе.

— Никогда… — прошептал он, приближая к её губам свои.

И Гермиона поверила. Поверила этому взволнованному голосу, этому обеспокоенному взгляду, отчаянно хватающимся рукам. Она подалась вперёд, отдаваясь поцелую. Такому, от которого всё внутри сжималось, которого было слишком мало, чтобы выразить ту любовь, что долгие месяцы копилась в её сердце.

Элизабет и Мистер Дарси целовались, отринув все условности, отодвинув на задний план все проблемы и сотню неразрешенных вопросов — здесь и сейчас важно было лишь то, что они нашли друг друга. Наконец-то нашли.

* * *

— Быстрее, не то опоздаем, — Гермиона в очередной раз взглянула на часы и нервно поёрзала на пассажирском сидении. — У нас пятнадцать минут.

Драко крепче сжал руль своей магловской машины и нахмурился пуще прежнего.

— Быстрее не выходит, родная, — виновато проговорил он. — Пробки. Но я стараюсь.

Гермиона кивнула. Она прекрасно понимала, что при желании муж не сделает больше, чем может, и знала, что он нервничает не меньше неё. Против пробок, увы, их магия была бессильна. Впрочем, всегда можно было найти альтернативу. Летали Гарри и Рон на старом Фордике в конце концов! — могло ли что-то остановить двоих упрямых волшебников, которые и так уже пятнадцать лет сражались с условностями и предубеждением? Ведь никогда не поздно взмахнуть волшебной палочкой с притороченным к ней фамильным перстнем их рода и заставить машину взлететь...

Однако, пока Гермиона обдумывала план «Б», пробки успели немного рассосаться, и на платформе 9¾ чета Грейнджер-Малфой оказалась даже с пятиминутной форой.

Блестящий «Хогвартс-экспресс» готов был впервые отправить их дочь в школу волшебства, и если та лучилась счастьем, Гермиона была вся не своя от нервов.

— Послушай, милая, — напутствовала она, поглаживая дочь по светлой макушке, — не важно, на какой факультет ты попадёшь — мы с папой в любом случае будем очень горды тобой.

Дэйзи дала себя поцеловать в обе щеки и заверила, что, какой бы факультет ей ни достался, она будет прилежной ученицей. В этом Гермиона и не сомневалась — ум и усердие обоих родителей передались ей сполна.

— И запомни, — Драко передал Гермионе их маленького сынишку и склонился над дочерью. — Когда тебя познакомят с гиппогрифом, не забудь поклониться ему как можно глубже и почтительнее. Это очень мудрые и прекрасные птицы.

Дэйзи, обещав выполнить все наставления, запорхнула в вагон и, припав к стеклу, принялась махать родным.

— Я надеюсь, ты помнишь, что гиппогрифы — не птицы? — изогнув губы в улыбке, уточнила Гермиона, не переставая махать дочери в ответ.

— Никогда этого не забывал, — довольно промурлыкал Драко, кладя руку ей на талию. — Но никогда не устану слушать об этом от тебя.

Поезд, издав гудок, тронулся с места, и лишь трое остались на перроне, приятно взволнованные и бесконечно счастливые.