Давно не виделись, здравствуй (джен)

Полуденное солнце золотит буквы, высеченные в граните. Если не всматриваться пристально, кажется, что имя на надгробии сияет изнутри. Глядя на него, Чуя едва заметно улыбается.

— Привет, Рандо. Давно не виделись.

Громкий шорох травы практически заглушает голос. Ветер сегодня особенно капризный: играет с полами плаща, бросает пряди в лицо, тянется к шляпе. Чуя придерживает её одной ладонью и тут же снимает, прижимая к груди. Здесь в шляпе неуютно — вечно кажется, что взял чужое без спроса и вот-вот получит нагоняй.

Он и впрямь давненько не навещал Рандо. Когда он бывал здесь в последний раз — семь месяцев назад, больше? Так сразу и не вспомнишь. Чуя в последнее время очень, очень много работает.

Рандо, наверное, совсем заскучал без его болтовни.

Он опускается в траву рядом с надгробием и откидывается назад, прислоняясь к камню спиной. Гранит тёплый, нагретый солнечными лучами, и шершавый на ощупь. Опираться на него — сплошное удовольствие.

— Смотрю, у тебя новый сосед, — говорит Чуя, вытягивая ноги вперед и рассматривая монумент напротив.

Надгробие совсем новое, незнакомое. Интересно, как давно оно уже здесь? Солнце светит в глаза, и рассмотреть, что за имя на нём выбито, никак не получается. Впрочем, не то чтобы ему действительно это важно.

Чуя укладывает шляпу на колени и поднимает голову вверх, подставляя лицо солнечным лучам. Небо сегодня по-особенному красивое: тёмно-синее, глубокое, почти безоблачное. Давно не смотрел на него вот так, расслабленно и без вечной спешки.

Ему действительно не хватало этого места. И будет не хватать ещё сильнее.

— Я уезжаю завтра. На запад, — произносит Чуя в пустоту. Ветер подхватывает его голос и уносит куда-то вниз, к морю. — Может, даже побываю у тебя на родине.

Про Францию он слышал много хорошего. Говорят, там много солнца, музыки и вина. Чуя действительно хотел бы туда съездить, но не питает иллюзий, что найдёт время на отдых. В следующие три года его ждет ещё больше работы, чем сейчас — намного, намного больше.

Но может быть, хотя бы во Франции он поймёт, почему Рандо вечно мерз.

— Хочешь что-нибудь в подарок? — спрашивает Чуя у надгробия и замолкает, словно действительно рассчитывает на ответ. — Могу прихватить те дурацкие наушники.

Рандо не отвечает. Где-то неподалеку кричит чайка.

Раньше Чуя приходил сюда и болтал без умолку. Рассказывал Рандо про работу в мафии, про новых подчиненных, про зацепки по делу Арахабаки, про Дазая. Про него, пожалуй, особенно часто — уж слишком большая заноза в заднице. Сегодня говорить лень, хотя он мог бы сказать еще многое.

«Спасибо, что вытащил меня из того кошмара».

«Теперь я люблю себя чуточку больше».

«Жаль, что ты тогда умер».

«Знаешь, Дазай всё такая же задница».

Он может сказать ещё целую кучу всего, но вместо этого слушает, как волны шумят и с плеском разбиваются о камень. В воздухе витает терпкий запах травы, соли и морской свежести. Чуя срывает упрямую травинку, что лезла в глаза, и прикусывает её. Приятная горечь оседает на языке.

Славное всё же место — тихое, уютное, спокойное. Самое то, чтобы помереть. Наверное, Дазай бы оценил.

Шляпа лежит на коленях. Солнце слишком сильно припекает голову, и хорошо бы надеть её назад, но при Рандо как-то неловко. Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, кому Мори решил её отдать? Рассердился бы? Или, может, всё же обрадовался?

Рандо — сплошные вопросы без ответов. Впрочем, Чуя уже привык.

Он крутит шляпу в руках и разглядывает надпись, что выведена на изнанке. «Рембо». Забавно, на самом деле — прошло столько лет, а он так и не привык к этому имени. Для Чуи он «Рандо»: всегда был и, наверное, всегда будет.

— Кстати, о подарках! Я купил для тебя кое-что.

Чуя подтягивает к себе рюкзак, что валялся где-то в ногах, и лезет внутрь. Под руку попадается мобильник, бумажник, блокнот, дурацкая книга про суицид, подброшенная Дазаем, непонятно где найденная пачка печенья — но только не то, что ему нужно.

Он чертыхается под нос, и в тот же момент рука цепляется за тёплую ткань. Чуя тянет её на себя, доставая из недр рюкзака шарф в чёрно-красную полоску: толстый, колючий и приятно греющий ладони.

— Я пытался найти такой же, — говорит он, словно оправдываясь. Пытался, да так и не нашел. Этот больше всех похож на шарф, который носил Рандо, но всё же совершенно не то, что нужно.

Чуя поднимается на ноги, и суставы приятно хрустят. Шляпу всё же приходится надеть назад: ему сейчас нужны свободные руки, а бросать её на землю — почти преступление. Он набрасывает шарф на надгробие и очень старательно завязывает: получается почти аккуратный бант.

— Это чтобы ты не замерз, — поясняет Чуя зачем-то. Будто Рандо не догадался.

Он отходит подальше, рассматривая результат своих трудов. Выглядит нелепо, конечно. Узнай его подчинённые, какой ерундой он занимается перед отъездом вместо праздничных посиделок в свою честь — подняли бы на смех и были бы совершенно правы.

Это ведь совершенно бессмысленно. Если ветер не сорвет этот чёртов шарф уже к вечеру, его определённо кто-нибудь стащит. Но Чуе почему-то страшно хочется оставить здесь хоть что-то на память о себе — до тех пор, пока не вернётся.

Где-то в рюкзаке пищит мобильник. Наверняка он опять здорово задержался. Здесь очень легко потерять счёт времени: раньше Чуя пропадал у Рандо целыми вечерами, рассматривая облака и дремля в траве. Жаль, что сегодня остаться уже не получится — он обещал выпить с Дазаем.

Он и впрямь будет скучать по Рандо. Очень, очень скучать.

— Ч-у-у-уя, — картинно тянет гласные знакомый голос за спиной, и он оборачивается. Волна раздражения поднимается внутри. Вот же, принесла нелёгкая…

Дазай стоит позади него, пялясь на надгробие и щуря свои нахальные глаза. В руке зажат телефон — сразу ясно, кто ему только что звонил. Потерял, похоже. Возможно, Чуе было бы даже стыдно, если бы не его ехидная рожа.

— А где мой подарок? — спрашивает он, капризно скривив губы. Как всегда, гримасничает и корчит из себя шута. Вот бы хоть минутку побыл серьёзным. — Нечестно, почему мой пёс таскает сувениры только на могилку?

В голосе Дазая — почти искренняя обида и возмущение. Чуя ухмыляется в ответ.

— Не помню, чтобы ты заслужил подарок, чёртов Дазай.

— Кто тебе сказал, что я должен «заслужить»? Хороший пёс должен сам радовать своего хозяина. И вообще, ты уже забыл, кто спас твою задницу…

Чуя обходит его по дуге и идёт вперед, совершенно не реагируя на вдохновлённую тираду. Дазай ожидаемо разворачивается и тащится за ним следом, завывая над ухом пожарной сиреной. Как всегда, похож на стихийное бедствие: шумный и гиперактивный. И определённо раздражающий.

Надо будет всё же купить ему что-нибудь по пути в бар, чтобы не дулся.

Дазай обгоняет его и разливается о чём-то, размахивая руками. Чуя чуть замедляет шаг и оборачивается, бросая на надгробие последний взгляд. Кисточки шарфа колышутся на ветру — если подключить фантазию, можно подумать, что Рандо помахал ему на прощание.

Чуя не фантазёр, конечно. Но от мысли всё равно становится чуточку теплее.

«Я скоро вернусь, не скучай», — думает Чуя с улыбкой, нагоняя Дазая в три широких шага.

В конце концов, три года — это совсем не долго.