Дымное небо, мирное небо (гет)

Они словно вернулись на день назад, в ужасающую суету перед битвой, только вместо обсидиана теперь была сталь. Его тошнило от смрада гниющих тел, сваленных за стенами замка, тошнило от дыма догорающих останков, и не дышалось ни носом, ни ртом, а в глаза будто насыпали пепла.

Но армия собиралась — на продолжение кровавой бойни, что не желала кончаться уже много лет. Война преследовала Тириона на родине и на чужбине, на севере и на юге, с живыми и мертвыми. Смотреть на нее со стороны было особенно тошно, ничего не мочь сделать — невыносимо.

Все, чего он хотел — дать этому миру передышку, вручить трон тому, кто прекратит войну. Наивностью, как ему думалось, он не страдал, но сейчас, в который раз видя груды человеческих тел и разрушенные стены, наблюдая за сгорбленными спинами тех, кто искал среди погибших своих мужей, братьев и друзей, он чувствует, что более наивного человека нужно еще поискать. Он желал успокоиться и, закрывая глаза, не видеть горящих людей, и в тишине не слышать порой их крики, и забыть, что такое шум боя и хруст ломающихся костей. Он желал найти цель в разы более приземленную, чем та, что он себе надумал.

Но желания не совпадают с реальностью, уж точно не для него.

Так проходит день после битвы за Винтерфелл — в оплакивании погибших, дымном смраде горящих останков, в лязганье оружия и острой, отчаянной усталости.

На второй день он уже мог видеть Сансу.

У нее в глазах — холод. Безжизненный и отстраненный. Как подступиться к нему, Тирион не знал. Не знал с Королевской Гавани, еще когда они назывались мужем и женой и ходили демонстративно за руку — то был обязательный променад, раз днем и раз вечером по тенистым садам близ Красного Замка. Тогда в ее глазах застыла скорбь и горечь, но и холод там был — устрашающий, если вглядываться в него с близкого расстояния.

Сейчас Санса стала словно льдина в замерзшем море, и двигалась она так, словно плыла, а не ступала по земле.

Она стояла на стене Винтерфелла, наблюдая за чем-то, высокая и статная, профиль ее неподвижен и безупречно красив, тонкие руки сложены на груди, запястья потерялись в мехах. И так невыразимо к лицу ей эти холодные голубые пятна неба, показавшиеся сквозь дымную завесу, и эти меха, в которых она утопала, и морозный румянец на щеках. О ней, помнится, говорили, что она летнее дитя, солнечное и глупое. Но сейчас, посреди белого-белого снега и острого холода, пробирающего до костей, Санса — словно воплощение самой Зимы.

Она назвала его глупцом. Что ж, с этим он мог согласиться, как и со многим другим, что о нем говорят.

Она сказала, что ничего у них не получится. На секунду Тирион подумал, что она говорит, подобно всем, о проклятье его роста. Но — это смешно! — впервые между ним и женщиной стоит другая женщина.

Она дала поцеловать свою руку в минуту, когда казалось, что все кончено. Они сидели тогда одни в целом свете, каждый наедине со своим ужасом, скручивающим внутренности и мешающим дышать. То было словно наваждение умирающего — ощутить бьющую жизнь в ее чуть влажном холодном запястье, прикоснуться к нему, а потом — броситься в объятья смерти. Но не умереть затем, нет. Дьявольская удача снова бросила им под ноги счастливый расклад, снова какие-то силы, им недоступные, отложили их вечный сон.

Они потом целовали друг друга долго и сдирали друг с друга одежду, точно голодные дикие псы. И не было никакой робкой нежной Сансы, летнего дитя — была холодная и яростная леди Старк, сбрасывающая с себя меха, не прикрывающая ни на минуту глаза, колючая, подобно бушующей за окном метели, и сдержанно-страстная, сводящая его, Тириона, с ума.

В который раз за тот долгий день их дыхание участилось, но теперь не от животного страха. Голодная похоть завладела Тирионом полностью, не давая остановиться, сказать что-нибудь, даже потратить жест на нежную ласку. Все происходило быстро, словно смерть все еще стояла над ними. Впрочем, так оно и было — кривая усмешка Серсеи виделась ему порой в лице Джейме, когда брат смотрел на него. Наваждение быстро спадало, но все же, думалось ему, следовало смотреть в глаза правде… Иметь на это храбрость, сказала ему Санса. Тириону той ночью хотелось смотреть только на нее, и в пекло горькую правду.

Во тьме покоев ее глаза как-то болезненно блестели, но она не прикрывала их. Только медленно моргала, будто желая сморгнуть слезы, которых не было. Ее тело, белое и тонкое, сначала застыло под ним, оцепенело, словно в страхе. Легкий наклон головы, поцелуй в висок, в веко, в губы — и она ожила, разделив с ним дыхание, порывисто обняв его ногами, обхватив ладонями лицо… Страсть ослепила его, но он мог поклясться, что, выгибаясь в оргазме, они оба простонали имена друг-друга, будто давние любовники и даже больше — муж и жена.

И через день какая-то сила принесла его, усталого и онемевшего, к Сансе, так одиноко и гордо стоящей на крепостной стене. Она обернулась к нему сама, когда прошло несколько минут молчания. Тирион поежился от холода.

— Лорд Десница, — проронила Санса.

— Леди Старк.

— Что собирается предпринять Королева в ближайшее время?

Тирион резко выдохнул воздух, что набрал в легкие для того, чтобы ответить на совсем другой вопрос. Но, похоже, сентиментальный романтик здесь только он.

— Мы собираемся двигаться к Королевской Гавани через два дня, — Тирион отвел взгляд, оглядывая широкий двор Винтерфелла, что был погружен в работу и суету.

— Пять тысяч Безупречных против двадцатитысячной армии Серсеи?

— И полторы тысячи северян, миледи. Два дракона.

— Север сильно пострадал в этой битве. Но Королева не делает уступок, не так ли?

«Играя в полунамеки, нужно уметь выбирать противников, Санса».

— Королева поощряет верность слову, миледи. Не стоит давать ей повода сомневаться в вас.

Санса встретила его твердый взгляд не менее строгим поджатием губ.

Глаза ее не выражали ничего, ни капли наваждения и страсти, с которыми она шептала его имя ночь назад. Тириону хотелось надеяться, что и его глаза тоже.

— Я не давала ей слова.

— Ваш брат дал.

— Джон не мой брат. Вы не знали? Мы с ним кузены. Он — сын Рейегара и Лианны.

Она сказала это с тонким удивлением, будто сама не верила. Но прямота ее взгляда не могла солгать.

Между ними повисла оглушительная тишина. Тирион тяжело опёрся о каменные перила, желая положить голову на руки. Понадобилась минута, чтобы осознать расклад, раскрывшийся перед ними теперь.

— Что ж, спасибо, что узнал от вас, а не от прохожего крестьянина, — все, что он в силах сказать.

— Джон не имеет прав на Север, — продолжила она, будто не было паузы, — зато имею я. И должна ли я отправить своих людей на гибель? Подчиниться, чтобы затем… Подчиниться снова?

Санса презрительно прищурилась.

— Мой отец однажды подчинился королевской воле. Поехал на юг ради долга.

Тирион вздохнул, не в силах найти слова, которые убедят ее, что сейчас — все по-другому. Едва ли для нее это станет так, что бы он ни сказал.

— Вы же понимаете, что прошедшая ночь не сделала нас ближе, милорд, — вдруг мягко проговорила она. — Но Королева может.

Тирион вскинул на Сансу взгляд, понимая, что следующая фраза будет той, ради чего они и стояли здесь все это время. Санса протянула было к нему ладонь, но потом поспешно спрятала ее в густом мехе плаща.

Тусклое солнце пробудило в ее глазах что-то похожее на робость. Она отвернулась, и, снова смотря на беготню внизу, сказала:

— Предложите ей нас в качестве законных Королей Севера. Скажите, что Север станет союзным столице, но независимым от нее. Исполните посмертную волю вашего отца, если для вас она что-то значит.

Последнее неожиданно заставило его громко фыркнуть.

— Изволили вставить мне шпильку, Леди Старк? Будь здесь моя дорогая сестрица, она расхохоталась бы.

— Не сомневаюсь.

— Вы та ещё расчетливая стерва, — проронил в свою очередь он, и она в ответ вскинула брови. — Но у вас были хорошие учителя.

— Вы дадите мне ответ?

— Дам, Санса.

Он не хотел ни играть с ней, ни нежничать. Но ее имя, что растаяло в воздухе вместе с морозным облаком пара, неожиданно пустило по телу приятную дрожь. Он глубоко вздохнул и взял ее руки в свои. Они были холодны, как лёд.

— Вам бы надеть перчатки, миледи.

* * *

На третий день суета не уменьшилась ни на йоту. Дым все валил, густыми тучами обступая замок и не успевая рассеиваться, хоть и дул сильный ветер.

Дейнерис ни на минуту не оставляла своих драконов и, естественно, не было и речи о том, чтобы решать с ней сейчас вопрос Севера. И Тирион пошел к Джону, оправдывая себя этим. Впрочем, напрасно. Разговор свелся к тому, что Джон не понял или не пожелал понять его намеков, и сказал только:

— Санса вольна решать сама, чего она хочет. Пусть только не забывает клятв.

— Так вы признаете Север за ней, Джон?

— Мне ли это решать, Тирион? — ответил он вопросом на вопрос и, выдержав его взгляд, ушел.

Тирион и сам не знал, кому это решать.

В обед показалось солнце. Оно еще ярче, чем вчера подсвечивало волосы Сансы, которая шла мимо него сквозь двор крепости. Она взглядом позвала его идти следом. Он пошел, хотя чувствовал, что ему нечего ей сказать.

— Мой отец часто бывал здесь. Молился, — проговорила она, усаживаясь на толстом корне чардрева.

Сад выглядел печально и тихо. Ветер не беспокоил святые деревья, и они стояли неподвижными и покинутыми. Тирион поймал взгляд Сансы, стараясь не смотреть на поломанные ветви чардрев. На снегу листья казались крупными пятнами крови.

— Он рассказывал нам истории о Зиме. О том, какими сплоченными нам нужно быть, чтобы пережить ее.

Она чуть склонила голову набок, рассматривая узкие следы своих сапог на снегу.

— Справились ли мы?

— Зима еще не кончилась, миледи. Как и война.

— Северные лорды не очень рады от этой мысли, милорд.

О да, он слышал. Лорд Гловер выражал свои чувства особенно громко.

— Но я знаю, — продолжила она медленно, — что они пойдут воевать, если будут знать, что борются не за очередного короля или королеву, а за нечто иное. За право Севера остаться вольным.

Последнее слово звонко повисло между ними, и Тириону почудилось, что деревья шепчущим эхом отозвались на него. Он лишь молча покачал головой.

— Мы будем счастливы здесь. Счастливее, чем каждый из нас был в столице. — она подняла на него взгляд. Солнечные блики растапливали голубой лед ее глаз.

— О, да, вы уже устроили мне показательное выступление, — более едко, чем он хотел, сказал Тирион.

Санса в ответ усмехнулась. Потом рассмеялась.

— Вы и правда были лучшим из моих мужей, Тирион.

Ему стоило усилий не сдаться ей прямо тогда. Не пообещать сделать все, чего она желает. Не сказать, что она получит Север и его в придачу. Он знал, какую силу имеет сказанное слово.

«Но, — подумал он, — если не знаешь, кто должен принять решение, не стоит ли, в конце-концов, сделать это самому?» Смелость всегда была его лучшим качеством, так что же насчет смелости, когда нужно решить собственную судьбу?

Он крепко сжал ее пальцы и коротко поцеловал руку, прежде чем уйти.

Небо прояснялось все больше, а острое отчаяние, преследовавшее его годами, истончалось.

Объявить лордам о новом статусе Севера было проще, чем обсудить это с Дейнерис и Джоном. Еще проще было объявить о свадьбе. И уж совсем просто было, наконец, консумировать брак.

Спокойствие владело им, когда их армия отправлялась на юг. Спокойствие владело им, потому что знание, зачем он идет туда, грело его сильнее, чем солнце, что наконец полностью показалось из-за облаков дыма.