Господь милостив (джен)

Мать ве­дёт ме­ня в цер­ковь. Сол­нечные лу­чи сколь­зят по кры­шам, лас­ко­во ка­са­ют­ся цве­тущих де­ревь­ев, и мне так хо­чет­ся под­ста­вить ли­цо сол­нечно­му теп­лу, но мать бди­тель­на. Я дол­жен ид­ти быс­тро, я дол­жен мол­чать, я не дол­жен под­ни­мать го­лову и сни­мать ка­пюшон. Все, что я ви­жу по до­роге в цер­ковь — это пыль­ные кам­ни под но­гами. Из­редка уда­ет­ся ук­радкой под­нять гла­за и пос­мотреть на де­ревья, до­ма, на­ряд­ные семьи с деть­ми. Они спе­шат на вос­крес­ную служ­бу, сме­ют­ся. Вот де­воч­ка в кра­сивом платье пер­си­ково­го цве­та. Она дер­жит в ру­ках фар­фо­ровую кук­лу, мать дру­желюб­но ок­ли­ка­ет ее: «Силь­вия, не убе­гай впе­рёд, иди ря­дом с бра­том!»

Силь­вия при­ос­та­нав­ли­ва­ет­ся и до­жида­ет­ся ро­дите­лей. Я опус­каю гла­за.

Скром­ный ка­толи­чес­кий кос­тёл выг­ля­дит поч­ти гос­тепри­им­но. Я не чувс­твую пра­ва быть его гос­тем, хо­тя каж­дое вос­крес­ное ут­ро мать на­дева­ет на­ряд­ное платье и шля­пу с лен­та­ми, зас­тавля­ет ме­ня одеть­ся и ве­дёт за со­бой. Стро­гие скамьи сто­ят ря­дами, пос­те­пен­но на­пол­ня­ясь людь­ми. В про­ходе с на­ми стал­ки­ва­ют­ся при­хожа­не. Пра­вовер­ные ка­толи­ки. Бла­гочес­ти­вые слу­ги Божьи. В их гла­зах — ос­трая об­жи­га­ющая жа­лость. Они ве­рят в то, что Бог ми­лос­тив и по­сыла­ет каж­до­му стра­дания по си­лам. Страж­ду­щие бла­жен­ны. Не­кото­рые нак­ло­ня­ют­ся, крес­тят ме­ня, да­же це­лу­ют в лоб, и с горь­ки­ми вздо­хами от­хо­дят в сто­рону. От этих при­кос­но­вений и вздо­хов пе­редёр­ги­ва­ет, слов­но ме­ня ка­салось что-то склиз­кое и хо­лод­ное. Ма­тери стыд­но. Нам навс­тре­чу идёт жа­лость. На все во­ля Божья, го­ворят они. Ты пос­лан сво­ей ма­тери в ис­пы­тание, во спа­сение ду­ши.

Я знаю, что пос­лан в на­каза­ние, и не знаю, есть ли у нее ду­ша.

* * *

Я не­нави­жу те­бя, го­ворит мать. Луч­ше бы ты не рож­дался. От­вернись от ме­ня, убе­ри свое тош­нотвор­ное ли­цо. Урод.

Она в сер­дцах хва­та­ет ме­ня за ру­ку — боль­но, до си­няков, та­щит к зер­ка­лу. Боль­шое ста­рин­ное зер­ка­ло в по­золо­чен­ной рез­ной ра­ме, без­жа­лос­тное в сво­ей бес­пристрас­тнос­ти. Смот­ри, смот­ри, не от­во­рачи­вай­ся. Мо­лись, ошиб­ка при­роды, кри­чит она, прак­ти­чес­ки при­жав ме­ня к хо­лод­ной по­вер­хнос­ти стек­ла.

Па­тер нос­тер, пов­то­ряю я в от­ча­янии. Па­тер нос­тер.

Мать тре­бу­ет мо­лить­ся, я де­лаю, как она ве­лит, но она всег­да раз­во­рачи­ва­ет­ся и ухо­дит, хлоп­нув дверью.

* * *

Мне под но­ги ле­тят ка­кие-то объ­ед­ки.

«Ты пос­мел по­казать­ся на ули­це, чу­дови­ще. Мой по­зор». Мать, блед­ная от ярос­ти, воз­вы­ша­ет­ся на­до мной, ее чер­ные во­лосы соб­ра­ны в ту­гой пу­чок. Глу­хое платье с вы­соким во­ротом. Пер­стень. Этот пер­стень ос­тавлял са­мые бо­лез­ненные си­няки и ра­ны, ког­да она ме­ня би­ла.

С это­го дня дверь мо­ей кро­шеч­ной чер­дачной ком­на­ты всег­да за­пер­та на за­мок. Пыль­ное слу­ховое ок­но пло­хо про­пус­ка­ет свет, и ком­на­та поч­ти всег­да пог­ру­жена в по­лум­рак. Ок­но рас­по­ложе­но вы­соко. Очень вы­соко. Я ни­ког­да не смо­гу до­тянуть­ся и выг­ля­нуть на­ружу.

Бед­ный маль­чик, взды­ха­ет ку­хар­ка, ог­ля­дыва­ясь по сто­ронам. Ес­ли ма­дам уви­дит, что та под­кар­мли­ва­ет ме­ня чем-то кро­ме без­вкус­ных ос­татков еды со сто­ла прис­лу­ги, ку­хар­ка ос­та­нет­ся без ра­боты. Она то­же жа­ле­ет ме­ня, иног­да крес­тит — как те лю­ди в цер­кви, пра­вед­ные слу­ги Божьи. Я не­нави­жу эту жа­лость. Не­нави­жу крес­тное зна­мение. Я не­нави­жу зер­ка­ла.

* * *

На­день это, го­ворит мать, скри­вив­шись от от­вра­щения. На­день, что­бы мне не при­ходи­лось смот­реть на твое уродс­тво. Она про­тяги­ва­ет мне глу­хую мас­ку, пол­ностью скры­ва­ющую ли­цо. Про­рези для глаз слиш­ком уз­кие, и те­перь мой мир ста­новит­ся ещё тем­нее. Хо­чет­ся све­та, сол­нца и вкус­ной еды. Од­нажды кто-то из слуг угос­тил ме­ня ос­татка­ми яб­лочно­го пи­рога. Это был иде­аль­ный, бе­зуп­речный яб­лочный пи­рог. Пер­вый и, воз­можно, пос­ледний в мо­ей жиз­ни.

* * *

В па­рад­ной сто­ит ста­рин­ный ро­яль с фи­гур­ны­ми нож­ка­ми. Он бе­зуп­ре­чен — как тот яб­лочный пи­рог. Пер­вый и единс­твен­ный ро­яль в мо­ей жиз­ни. Я впер­вые ка­са­юсь кла­виш, и он от­ве­ча­ет ме­лодич­ным глу­боким вол­шебс­твом. Ка­жет­ся, это на­зыва­ет­ся му­зыкой. Мать из­би­ва­ет ме­ня, ког­да зас­та­ёт за ро­ялем. Не смей тро­гать прек­расный инс­тру­мент сво­ими ущер­бны­ми ру­ками. Хо­рошо, ма­ма. Твое от­вра­щение раз­ли­ва­ет­ся вол­на­ми, от­равляя воз­дух.

* * *

Вос­кре­сенье. Мы идём в цер­ковь. Не смей от­во­рачи­вать­ся от ал­та­ря, го­ворит мать злым ше­потом. Смот­ри на Гос­по­да сво­его. Мо­лись. Мо­лись.

* * *

В го­род при­ез­жа­ет бро­дячий цирк. Мы идём из цер­кви ми­мо шу­ма, му­зыки и праз­днич­ных ог­ней. Уз­най­те свою судь­бу, вкрад­чи­во шеп­чут цы­ган­ки в свер­ка­ющих бу­сах. Я уже знаю свою, нет нуж­ды га­дать. Мне хо­чет­ся взгля­нуть на пред­став­ле­ние, но это не­воз­можно.

«Ма­дам, про­дай­те нам его!»

Ка­кие-то лю­ди прег­ражда­ют нам путь, с лю­бопытс­твом раз­гля­дыва­ют ме­ня, вос­торга­ют­ся. Впер­вые ви­жу, что­бы кто-то мной вос­торгал­ся. Это же нас­то­ящее ди­тя дь­яво­ла, вос­кли­ца­ют они. Каж­дый за­хочет уви­деть та­кое не­забы­ва­емое пред­став­ле­ние, у нас не бу­дет от­боя от зри­телей. Сог­ла­шай­тесь, ма­дам, на что вам эта обу­за?

Мать рас­цве­та­ет, све­тит­ся от об­легче­ния. Ка­жет­ся, впер­вые в жиз­ни я при­нес ей ра­дость. Гос­подь ми­лос­тив — он ус­лы­шал ее мо­лит­вы и на­конец из­бавля­ет от от­вра­титель­но­го гру­за.

Его имя — Эрик, го­ворит мать. За­бирай­те. Сколь­ко?

* * *

Пал­ка рас­по­ряди­теля час­то ло­ма­ет­ся — он ста­рате­лен, ра­бота­ет на со­весть. Я знаю, что каж­дый раз бу­дет но­вая и не на­де­юсь, что та бы­ла пос­ледней. Удар за уда­ром вы­бива­ет из ме­ня ос­татки лю­бой ве­ры.

Смот­ри­те, смот­ри­те, раз­да­ет­ся ше­лес­тя­щий ше­пот вок­руг клет­ки. Как от­вра­титель­но, как зем­ля но­сит это дь­яволь­ское от­родье, кри­чат они и бро­са­ют в клет­ку кам­ни. Те­туш­ка в чеп­це жа­лос­тли­во взды­ха­ет — мо­жет быть, Гос­подь бу­дет ми­лос­тив к не­му и из­ба­вит от му­чений.

Не кор­мить, гро­мог­ласно кри­чит рас­по­ряди­тель, за­нося над мо­ей го­ловой но­вую пал­ку. От­родье.

Од­нажды я сом­кну ру­ки на его гор­ле. Ес­ли Бог ми­лос­тив.