Десятый "проводник" (гет)

— Ёбаный шарлатан! Чтоб ты, сука, горел в пучинах преисподней! — ору я с крыльца, сшибая ногами мраморные горшки. Ну, а что скажешь, когда очередной так называемый «проводник», оказывается ширмой, сосущей деньги? — Есть у меня в штанах валюта твёрже денег, её пососи! — демонстративно хватаюсь я за промежность. Злости уже не хватает, господи…

Была бы Лиза здесь, погладила бы меня по кудрявой макушке, приговаривая: «Забей, зая, они не стоят твоей злости». Ей всегда удавалось… удаётся меня успокоить. Да, я не горжусь своим пылким темпераментом, он меня всегда в непростые ситуации заводит. Но моя родная давно нащупала рубильник и успешно им пользуется. «Весь в отца», — сказала бы мама. И больше бы ничего не сказала. Ни имени его, ни живой ли ещё этот безответственный хрен. Иногда это меня ещё больше злит, но иногда… особенно в последние четыре месяца я её понимаю. Каково оно, жить без второй половинки. Ей хотя бы известно, что стало со своей. А вот, что с моей…

* * *

— Берет, короче, и, типа, вызывает её дух, — рассказываю я. — Занавески начинают развеваться, стуки какие-то из-за потолка. А я резко смотрю под стол и вижу, как этот пидор нажимает ногой на какие-то едва заметные кнопки на полу. Я его там чуть ли не растерзать был готов, — фыркаю я и заклеиваю сочащийся из себя гнев при помощи скотча. Шотландского, хорошо выдержанного, с древесными нотками скотча.

— Вот же урод, — соглашается со мной Тим, и отводит взгляд за мою спину, в дальний конец бара.

— Ох, как же меня это всё достало, — продолжаю я жаловаться, глядя на перебинтованную правую ладонь. — Неужели в этом долбанном мире нет того, кто не прикидывается добряком, желающим тебе помочь, а на самом деле является таковым? — смотрю на Тима, который всё не перестаёт пялиться куда-то. — Да что за… — оборачиваюсь я и вижу за бильярдным столом двух жгучих блондинок в коротких джинсовых шортиках. Или трусиках. Черт его разберёт, с этими модными тенденциями две тысячи девятнадцатого.

— Извини, я не хотел… — начинает тут же оправдываться мой приятель.

Я лишь равнодушно мотаю головой, уставившись на пустое дно стакана.

— Слушай, я всё понимаю, — тот приближается к моему уху настолько, что я могу ощущать щекой его горячее, наполненное зловонным ароматом спирта дыхание. — Ты хороший и верный муж, не перестаёшь искать, но… давай уже признаем. Тебе её не найти, Роб.

— С чего ты взял? — сухо спрашиваю я, даже не глядя на него.

— Потому что никто никогда их не находит, — заявляет Тим, словно гром среди ясного неба.

Я молчу. Не знаю, что на это ответить. Не хочу терять надежду и не намерен. Я тешу себя тем, что это не показатель, и что в любом деле всегда были и есть первопроходцы. Колумбу тоже говорили, мол, «долбоеб ты, Христофор, ибо нет никакого короткого пути в Индию». А Колумб отвечал: «Он есть, и когда в честь меня назовут какой-нибудь исполинский остров на этом пути, вы себе все локти искусаете». А Америго Веспуччи в это время тихонько угорал в углу таверны. Это я всё к чему. Никогда нельзя сдаваться, даже если статистика и здравый смысл против тебя. Ты берёшь любую соломинку и продолжаешь карабкаться, пока не достигнешь пункта назначения.

— Скажи что-нибудь, братан, — выводит меня из потока мыслей Тим, приложив ладонь к плечу.

Я, наконец, перевожу взгляд в его сторону, набираю воздуха в лёгкие и говорю:

— Пошёл ты на хуй, — затем встаю со стула, оставляю деньги на барной стойке, и, добавив презрительно, — братан, — спешу прочь из шумного и вонючего заведения.

* * *

Каждый раз, перед тем как вставить ключ в замок, я дёргаю за ручку двери, уповая на то, что она будет открыта. И каждый раз ошибаюсь. Дверь с доставучим скрипом открывается, и тёмную прихожую озаряет полоса света с коридора. Я устало кидаю ключи на обувницу и нажимаю на выключатель. Первое, что бросается в глаза, — это наш совместный портрет, сделанный в Барселоне. Больно смотреть на её кроткую улыбку на фоне Морской Рамблы, но перевернуть рамку не поднимается рука. Она так любила… любит эту фотографию. Первая и пока что последняя наша поездка в Европу. Боже, как же там было прекрасно. Стоит закрыть глаза, и сразу в голове рисуется картина из воспоминаний: жаркое солнечное лето; задорная гитара, играющая на всю улицу; аромат спелых абрикосов, от которого слюни текут; толпы любознательных туристов; приятный лёгкий ветерок, заставляющий её рыжие пряди падать на личико. На душе кошки скребут — так хочется вновь туда вернуться. Вот найду её и поедем. Наверстаем упущенное.

Возможно, включать телевизор перед сном было не лучшей идеей. Свезло попасть на новостной канал.

— Между тем в Стоктоне, штат Миссури, продолжаются поиски пропавших студентов, — говорит диктор в строгом костюме. — Сотрудники Департамента Поиска Отсутствующих сейчас находятся на месте происшествия, но никаких подтверждений пока не поступало. Напомним, что два дня назад шесть студентов устроили вечеринку на пришвартованной яхте на берегу Стоктон-Лейка, однако ни один из них не вернулся домой. Местная полиция сообщила СМИ, что портовая камера наблюдения зафиксировала их поднятие на борт, однако схождения замечено не было. Хотим напомнить, что существует горячая линия ДПО, номер которой вы сейчас видите на экранах. Если у вас есть какая-либо информация о пропавших студентах, просьба откликнуться. Теперь к другим новостям…

Я откидываюсь на спинку кресла, мрачно глядя на фотографии этих шестерых ребятишек на экране. «Отсутствующих» становится всё больше. Случаи происходят всё чаще. Такое ощущение, что наступает апокалипсис. Все ждали ядерной бомбёжки, либо астероида. Но вместо простого и мимолётного «пуф», мы получили медленное и неторопливое увядание. Как будто кто-то наказывает человечество за грехи, но с толком, с чувством, с расстановкой. Пока одни исчезают насовсем, другие мучаются в поисках, пока не исчезают сами. Замкнутый круг. Идеальная пытка, стоит отдать должное твари, которая это делает. Да, у каждого есть теория. Кто-то говорит, что это пришельцы. Кто-то считает виновным Бога. Какие-то умники вообще полагают, что «отсутствующие» — это мы, а те, кто пропадает, просыпаются в реальном мире. Телевизионщики, конечно, много денег гребут за счёт ток-шоу со всеми этими теоретиками, где куда больше криков, чем объективных суждений. Вот он, капитализм во всей красе. Неважно, какое говно в мире приключится — важно, как на этом заработать.

У меня, впрочем, тоже есть теория. Не я придумал, но концепт мне наиболее близок. Некое паранормальное существо, уносящее людей в своё измерение. Возможно, самая нелепая из всех, но она даёт шанс на то, что найдётся «проводник», способный отправить меня в то измерение, чтобы спасти Лизу. Пока я ищу нужного парня, она там, наверняка, борется за свою жизнь и ждёт, когда я приду за ней. Это заставляет лезть на стенку и не спать по ночам. Я забросил работу, почти не навещаю маму, посылаю на хуй своих друзей, которые хотят, чтобы я двигался дальше, но попросту не могу. Не могу и всё тут. Не представляю, как можно жить без неё. Без нежных поцелуев в лоб с утра, без яичницы в форме сердца, без духов с запахом орхидеи, без постоянного напевания «Smoke on the Water», без ежечасных сообщений: «Не могу дождаться вечера, чтобы наброситься на тебя)». Я никогда не встречал девушку, способную за секунду утихомирить мой гнев, способную одним лишь взглядом воодушевить при любом провале, способную понимать с полуслова. Она навсегда в моем сердце, и черта с два я когда-либо посмею заменить её кем-либо. Я буду продолжать поиски, и найду её. Любой ценой.

Наутро отправился в парк в четырёх кварталах от дома. Люблю здесь гулять, прочищаю голову, так сказать. Сижу на лавке и гляжу на всех вокруг. Мимо проезжают детишки, катающиеся на роликах; на поляне мчатся туда-сюда собаки — играют с хозяевами; неподалёку от них разложились несколько семейных пар, устроивших пикник в этот облачный, но всё равно жаркий день. Смотрю и вспоминаю, как тем же самым занимались мы с Лизой. При каждом удобном случае я приводил её сюда, иногда даже «похищал» с работы для этого. Добавлял огоньку в нашу жизнь.

Как-то раз я переборщил со своим энтузиазмом, и она разозлилась. Сказала, что у неё важные дела, и не нужно её отвлекать «детскими порывами». При чём тут вообще детство? Мне нравится проводить с ней время в этом парке. Неужели это так плохо, делать то, что нравится? Ну, что сказать, никто не идеален. Даже моя родная. Да, временами у неё бывают закидоны. Например, когда я купил шикарный ароматизатор, но она его выкинула. Мигрень от запаха жасмина, видите ли. Не по душе запах, так и скажи, зачем строить из себя мученицу-то? Впрочем, я тоже не подарок, признаю. И дату годовщины постоянно забываю и кричу, если что-то сильно не устраивает. После подобной разлуки я теперь готов отдать руку на растерзание за ещё одну ссору, ещё одну встречу, ещё один разговор.

Облака потихоньку сменяются тучами, поднимается прохладный ветер, и вдалеке где-то начинает грохотать. Я смотрю на то, как люди собирают вещи и уходят прочь. Чувствую, как сверху капает дождик. С каждой секундой он становится интенсивнее, пока в один момент не начинает словно из ведра лить. Но мне почему-то плевать. Все что-то визжат, бегут, прячутся под деревьями, а я как сидел на лавочке с мрачным лицом, так и сижу. Зябко, мокро, неприятно, но не могу даже пошевелиться. Оцепенел, погрузившись в собственные мысли. И выводит меня из этого состояния темнокожий старичок в строгом костюме с зонтом, подсевший ко мне. Ему лет семьдесят, с проседью в волосах и бороде, взгляд в карих глазах такой, словно повидал много дерьма на своём веку.

— Простынете, — заботливо произносит тот хриплым голосом и закрывает своим зонтом от дождя.

Я, не проронив ни слова, равнодушно пожимаю плечами.

— Люблю этот парк, — праздно говорит старик, поправляя нелепую шляпу на голове. — Особенно в конце весны, как сейчас. Самая красивая пора, — улыбается тот и смотрит куда-то вдаль.

— Да, — киваю я. — Прекрасное место.

— Ждёте кого-то? — впервые переводит взгляд на меня.

— Эм… Нет, — отвечаю я. — Нет.

— А я вот ждал. Много лет ждал своего сына.

Я недоуменно хмурю брови.

— Он исчез двадцать один год назад, — объясняется старик. — Прямо здесь, на этой лавочке. Я отвернулся буквально на секунду, а его и след простыл, будто моего мальчика никогда не было.

— Дождались? — интересуюсь я.

— Нет, — тяжко вздыхает тот. — Сложно не терять надежды на протяжении стольких лет. Но я старался. Изо всех сил старался. И в итоге совершил самую гнусную и непростительную вещь в своей жизни, — печально мотает тот головой. — Я решил жить дальше.

— И как?

— Поначалу, удавалось плохо. Вина пожирала изнутри. Но потом мне дали благословение, и я отпустил это бремя.

— Кто же вас благословил? Папа Римский? — ухмыляюсь я.

— Нет, — серьёзно отвечает тот. — Мой сын, — добавляет затем.

— Простите? — слегка удивляюсь я.

— Эм… Наверное, не стоило мне этого говорить, — начинает тот маяться и бегать глазками. — Я лучше пойду, — встаёт, поправляет галстук и уходит так же неожиданно, как и появился.

Я сижу под проливным дождём и продолжаю охреневать от его слов. Пытаюсь соединить всё воедино. Что он имел в виду? Он говорил со своим «отсутствующим» сыном? Какого черта? В поисках разгадки я тут же подскакиваю с места и бегу за чудным стариком.

— Сэр? — догоняю я его, хватая за плечо перебинтованной ладонью, и преграждаю путь. — Что значит, вас благословил ваш сын?

Тот явно не желает распространяться на эту тему, резко скидывает мою руку с себя, и пытается обойти, но я так легко сдаваться не намерен. Мой решительный взгляд даёт понять, что без ответа ему отсюда не уйти. Раздражённый и одновременно смиренный выдох говорит мне, что старик смекает.

— Вы всё равно мне не поверите, — пронзительно смотрит тот прямо в глаза.

— Ох, оглянитесь вокруг, блядь! — развожу руками. — Самолёт вылетает набитый под завязку, а при посадке на борту обнаруживают лишь второго пилота и шестнадцать пассажиров! Ведущая новостей исчезает в прямом эфире! Многоквартирный дом в мгновенье ока становится необитаемым! Студенты поднимаются на яхту, чтобы хорошо провести время, и испаряются! И это только за последние три недели! — восклицаю я, активно жестикулируя. — Вы действительно полагаете, что я могу во что-то не поверить?

— Зачем вам это? У вас кто-то «отсутствует»? — спрашивает старик, не осознавая всю важность информации, которую он от меня скрывает.

— Жена, — киваю я. — Если вы действительно говорили со своим сыном, я должен знать, как.

— Вы в большом отчаянии, раз даже не предполагаете, что я могу оказаться мошенником.

— Вопрос в деньгах?

— Нет, боже, — брезгливо произносит он. — Дело совершенно не в этом, — один лишь вопрос вызвал резкое отвращение на его лице.

— В чём тогда? — говорю сквозь зубы. Мой внутренний чайник начинает вскипать.

— У вас есть вопросы. Но ответы вам не понравятся, — предостерегает он меня.

— Лучше так, чем не знать ответов вовсе, — уверенно заявляю я.

По лицу видно, что он в серьёзных раздумьях. Он вправду так сильно боится моей реакции? Неужели всё настолько плохо? Как бы то ни было, я готов принять правду, неважно насколько она пугающая.

Старик определяется со своим выбором и жестом приглашает идти за собой. Ох, как же мне хочется верить, что на сей раз меня не наебут. Если так, боюсь разодранными костяшками пальцев дело не ограничится. Я отгоняю эти сомнения прочь и всё-таки решаю последовать за своим новым «проводником».

Вполне красивый домишко у этого старичка. Интерьер выполнен в старинном стиле, как только входишь внутрь, сразу проникаешься атмосферой шестидесятых: просторная гостиная, в которой располагается миниатюрная красочная мебель; полки с книгами в дальнем углу; куча портретов на стенах; небольшой простаивающий камин с несколькими дровами внутри; на дальней стороне комнаты видна кухня, отполированная до блеска. В целом очень даже приятное место, где царит чистота и порядок. Либо старичок такой опрятный, либо женился весьма удачно.

— Прошу, — он кладёт шляпу на кофейный столик, снимает перчатки и присаживается на кресло, предлагая сделать мне тоже самое.

Я без лишних слов подчиняюсь хозяину дома. Как только сажусь, глаза машинально устремляются в сторону тех самых фотографий над камином. Многие из них черно-белые и изображают более молодую версию старика вместе с кучерявой особой, обладающей весьма привлекательными чертами лица. Жена, судя по всему. На цветных фотографиях к ним добавился ещё широкоплечий юноша, являющийся абсолютной копией отца. Даже ДНК-тест не нужен, как говорится. И везде одни счастливые улыбки. Глядя на старика, сидящего передо мной, такого не скажешь. Грустно становится, когда подмечаешь эту разницу между фотографиями и реальностью.

Мы с Лизой пару раз невзначай затрагивали тему расширения семьи, но дальше плоских шуток в стиле «презики вроде ещё в ходу в этой стране» дело не доходило. Может, оно и к лучшему. Я, если честно, никогда не видел себя в роли отца. Быть может, потому что у меня его никогда и не было. Непросто примерять модель поведения, с которой никак не знаком. Сразу возникает страх, что где-то свернёшь не туда. И жить потом с осознанием того, что твой ребёнок тебя терпеть не может, как-то не комильфо. Хотя так, наверное, любые отцы думают. Мама мне как-то говорила: «Главная задача родителя не в том, чтобы жопу вытирать или в школу отвозить. Главное задача в том, чтобы не проебаться». Думаю, отец бы на это ответил: «Легко сказать». Попивая мохито в Доминикане, или где там это хуйло сейчас находится. А вот что сказали бы родители Лизы, даже представить не могу. Она выросла сиротой и никогда их не знала. Наверное, поэтому, она так сильно меня полюбила. Я ведь являюсь по сути её единственной семьёй.

— Ну, спрашивайте, — говорит мне старик, запрокидывая ногу на ногу.

— Как вас зовут?

— Айзек, — спокойно отвечает он.

— Роб, — представляюсь в ответ. — Итак, ваш сын «отсутствует», и вам удалось с ним связаться?

— Да, — признается он.

— Как?

— В один день я зашёл в цветочный магазин, чтобы купить пионы на могилу Дороти… — берет старик небольшую паузу, отведя взгляд в сторону так, словно вспоминает что-то. — Женщина возле меня случайно обронила сумочку, и я наклонился, чтобы помочь. Наши руки соприкоснулись, и спустя миг я обнаружил себя в том месте. Оно было незнакомым, но в то же время вселяющим чувство… чего-то родного. Там я и нашёл своего мальчика.

— Вы пытались его вернуть?

— Я хотел. Вы не представляете, насколько сильно я этого хотел, — впервые его начало прорывать на сильные эмоции. Щеки Айзека становятся румяными, а к глазам подступают слезы. — Но в последний момент я понял, что этого нельзя делать.

— Почему? — недоумеваю я.

— Вы не поймёте, даже если я скажу. Вы должны это лицезреть воочию. Прикоснитесь, и осознание придёт к вам само.

— Прикоснуться к кому?

— К чему, — поправляет он меня и встаёт с кресла. — Увидите, — он делает два шага и останавливается аккурат возле меня. — Не теряйте времени зря, иначе не успеете. Второго шанса не будет.

— Нет, постойте… — лишь успеваю сказать я до того, как его рука прикасается к моей. Сию же секунду дыхание перехватывает, по всему телу пробегают мурашки, а в ушах громко звенит. Через мгновенье всё это прекращается, и я открываю глаза.

* * *

Меня окутывает прохлада с ног до головы, когда я обнаруживаю себя лежащим в каком-то непонятном месте. Подо мной, кажется, галька. Поднимая глаза, я вижу бескрайний морской простор. Волны с шумом прибывают и убывают, не доходя до меня всего пару футов. На небе не видно солнца из-за туч. Всё вокруг такое… синее, такое… холодное. Я медленно встаю на ноги, пытаясь переварить факт того, что старик не врал. Он по-настоящему отправил меня куда-то.

Тяжело дыша, я краем глаза подмечаю что-то и тут же оборачиваюсь. Увиденное ввергает меня в шок. Люди. Несчётное количество людей стоит на берегу пугающе ровными рядами. Мужчины, женщины и дети. Все одеты в монотонный темно-серый костюм со шляпой, и у каждого над головой зонт того же цвета. Их тысячи, я не вижу им конца, не могу сказать, насколько глубоко простирается их строй. Стоят непоколебимо, уставившись куда-то за водную гладь, не моргая и едва ли дыша. Они будто бы… выключены. Раскрыв рот, я осматриваю ближайшего парня получше. Его лицо мне знакомо. Это один из пропавших студентов. Их фото показывали по телевизору.

— Эй? — молвлю я, сглатывая ком в горле и слыша, как бешено колотится моё сердце.

Нет ответа. Я щелкаю пальцами прямо перед его глазами. Ноль реакции. Парень продолжает отрешённо смотреть на горизонт. Все моё нутро сжимается. Кажется, меня начинает охватывать паника, потому что дышать становится труднее. Я вновь оборачиваюсь в сторону моря и пытаюсь разглядеть объект интереса, но ничего не подмечаю. Лишь чистую воду, периодически накатывающуюся к моим ногам. И тут вспоминаю слова Айзека. «Прикоснитесь». Я неторопливо опускаюсь на корточки и подвожу дрожащую ладонь к воде. В дюйме от неё замираю — закрадываются подозрения и ещё больший страх. Собрав всю смелость, всё же решаюсь завершить начатое и опускаю руку.

Всё тело от головы до пяток резко охватывает какое-то необъяснимое чувство, словно меня зажали в тиски. Слышу гул, который становится с каждым мигом громче и громче. Тучи начинают желтеть, и я вижу огненные шар, падающий с небес. Он с оглушительным грохотом сталкивается с морем где-то далеко за горизонтом. Ярчайшая вспышка едва не ослепляет. Тут же поднимается гигантская волна воды, которая надвигается прямо на меня, одновременно превращаясь в горячий пар. Я вижу ещё несколько таких же огненных шаров, падающих по всем сторонам света. В ужасе я вскакиваю и приготавливаюсь бежать, но стоило мне вытащить руку из воды, как всё исчезает. Ни волны, ни пара, ни горящих облаков — ничего. Только спокойное серое море.

Ошарашенный этим видением, я вновь смотрю на всех этих «костюмчиков» с зонтами. И в этот момент до меня доходит. Все кусочки мозаики складываются воедино, образуя душераздирающую картину. Вот она — правда, которую все ищут. Однако никто к ней не готов.

Сохранив хоть какую-то ясность в голове, я начинаю идти вдоль берега.

— ЛИЗА! — во всю глотку кричу я и перехожу на бег.

Господи, их же здесь тысячи, как мне её найти? Я чувствую, как время истекает. Проскакиваю по рядам, продолжая звать свою жену, но отклика не слышу. Ну где же ты, родная? Где же ты? Вглядываюсь в каждое каменное лицо, стоящее на этом берегу, но всё никак не вижу её милое личико, её голубые глазки, её пухленькие губки, её круглые щёчки.

— ЛИ-И-ИЗА-А-А! — ору я, находясь посреди громадной толпы людей, начинаю терять надежду и заливаюсь горькими слезами. — Пожалуйста! — прошу я Вселенную… Бога… всех, кого только можно. Дайте мне знак, ради всего святого! Дайте мне увидеть её!

И вот вдали затылок с до боли знакомыми рыжими локонами. Моё сердце замирает. Господи… вот же она! Я подрываюсь с места и мчусь во весь опор. С каждым шагом мне становится легче. Четыре месяца поисков и вот, наконец, она здесь. Остаётся лишь каких-то три-четыре ярда до долгожданной встречи.

Я не сразу осознаю, что снова нахожусь в гостиной. Перед глазами отпечаталась картина того места, словно свет лампы, если на неё долго смотреть. Айзек заинтересованно смотрит на меня, держа за руку. Я вскакиваю с кресла и беспокойно оглядываюсь по сторонам.

— Нет, нет, нет… — приговариваю я, отказываясь верить в то, что время истекло. — Нет! Верни меня обратно! — перевожу взгляд на Айзека.

— Простите, но я не могу… — досадно пожимает он плечами. — Это путешествие можно совершить лишь один раз. Я говорил…

— Нет… — судорожно наматываю круги по гостиной, качая головой. — Нет, я тебе не верю!

— Это так, Роб, простите… — искренне сожалеет старик.

— А ну верни меня обратно! — я злобно хватаю его за лацканы пиджака.

— Это невозможно! — пытается оттолкнуть меня он.

— Верни меня, блядь, обратно! — чуть ли не срываю голос, всё крепче сжимая ладони.

— Роб…

— Верни меня обратно! — я, преисполненный гневом, бью Айзека кулаком по лицу, отчего он теряет равновесие и падает на пол. — Верни! — вновь не сдерживаюсь и бью старика. Рассудок мой затуманен, и я не соображаю, что творю. Я продолжаю бить. Мои бинты становятся красными от крови, а его лицо… Кроваво-багровое месиво вместо глаз, носа и рта сложно было назвать лицом. Я смотрю на это и не могу остановиться. Лишь один человек может… мог совладать со мной. И я проебал свой последний шанс на воссоединение. Настаёт тот самый миг, когда приходит осознание. — Нет… — шепчу я, перестав колотить уже безжизненное тело старика. — Что… что я… — падаю на бок, в шоке глядя на свои окровавленные руки, на брызги на камине и кресле. Моя душа разрывается на части, и я начинаю рыдать, прикрыв лицо. — Верни меня обратно… — сворачиваюсь я калачиком. Мой гнев уходит, и на его место приходят скорбь… сожаление… вина… и отчаяние…

Только я вхожу в раж и дочитываю до самого интересного момента, как вдруг слышу стук дубинки. Раздражённо опускаю книгу и смотрю на строгого усатого надзирателя.

— К тебе посетитель, — открывает он решётку камеры и жестом зовёт на выход.

Я спускаюсь по лестнице в сопровождении двух сосредоточенных мужичков в форме. Наш путь пролегает через бежевые унылые коридоры, воняющие тухлятиной. Всё никак с форс-мажором на кухне не разберутся.

— Погоди, — останавливает меня один из мужиков и подзывает к себе ещё одного, стоящего поодаль. — Что за хуйня? Когда уже починят этот ёбаный холодильник?

— Не знаю, сэр, — качает головой паренёк. — Обещали прислать мастера после обеда.

— Так уже половина пятого, — фыркает он. — Этот мастер под землю провалился, что ли? Где его носит?

Паренёк лишь безучастно пожимает плечами.

— Ох… — тяжко вздыхает надзёр, — блядство какое-то. Ладно. Идём…

* * *

Я захожу в комнату для свиданий. В каждой кабинке сидят ребятки в оранжевых формах, точно такие же, как я. Кто-то общается с женой и маленькой дочкой, кто-то с отцом, кто-то с братом. И каждый поголовно радуется. И плевать, что сбил на машине десятилетку, находясь под кайфом. Плевать, что спиздил у банка все деньги за слишком высокий процент. Плевать, что оригинально уволился с работы, зарезав босса в его же офисе. К тебе пришла семья, каким-то чудом не отвернувшаяся после лютого говна, которое ты, как последний уебан, сам кинул на вентилятор. Радуйся, заключённый, ведь они сейчас рядом.

Я сажусь на табурет, стыдливо глядя лишь себе под ноги, и беру трубку.

— Привет, мам, — устало шмыгаю носом.

— Привет, Роб… — отвечает мне дрожащий женский голосок. Вот только не материнский.

Я поднимаю глаза и теряю дар речи. Моя родная. Моя любимая. Её прелестное личико прямо передо мной. Вот она, здесь.

— Лиза? — едва слышно шепчу я и медленно тянусь к ней, чтобы проверить, не словил ли я глюки, но встречаю преграду в виде стекла, о котором напрочь забыл. Она не сводит с меня взгляда, я от неё тоже. Боже, она так же прекрасна, как и в тот день, когда пропала. Только волосы не рыжие, а ярко белокурые.

— Как ты? — спрашивает она, едва заметно улыбаясь.

— Я… — мой мозг пытается вспомнить как дышать. — Хорошо… — отвечаю затем. — Всё… всё хорошо…

— Хорошо, — облегчённо кивает Лиза.

— Как… ты выбралась? — задаю я животрепещущий вопрос с раскрытым ртом.

— Что? — недоумевает она.

— Как ты выбралась из того места? Я почти добрался до тебя, но не успел…

— Я не понимаю, о чём ты, Роб. Я пришла сюда, потому что должна объясниться, — она слегка занервничала. — Мне стоило оставить записку или что-то в этом роде, но в тот день побоялась это сделать.

— За-записку? Я думал, что ты «отсутствуешь»… Даже люди из ДПО это подтвердили…

— Я… э-э-э… немного постаралась для этого, — начинает маяться она. — Деньги многое решают. Копила на чёрный день, вот и пригодились.

— Но…

— Наши отношения стали токсичны, — перебивает она меня. — Я не знаю, когда именно. Просто… в какой-то момент я поняла, что больше так не могу.

Моё озадаченно-вопрошающее лицо говорило само за себя.

— Роб, ты был слишком зациклен на себе. Все всегда должно было быть по-твоему. Что бы ты не просил меня сделать, я делала, зачастую в ущерб себе. Да тот же долбанный ароматизатор, например. У меня от него голова буквально раскалывалась, но ты этого даже не замечал, потому что тебе он так сильно нравился. И когда я посмела облегчить свою боль и выкинула его, ты орал на меня и дулся потом ещё несколько дней. Понимаешь, о чём я?

— Ты… ушла от меня… — всплывает горькая правда. Мои глаза разбегаются в разные стороны, осмысливая это. — Ты ушла от меня… из-за… ёбаного ароматизатора?! — обозлённо повышаю я голос.

— Это одна из мелочей, а их была целая куча, — продолжает объясняться она. — Эти мелочи скапливались во мне снежным комом, но главной причиной всегда были твои проблемы с гневом. Ты заводился с полуоборота по ЛЮБОМУ поводу. И это всегда меня пугало. Поэтому я и не решилась сказать о том, что ухожу. Мне была страшна твоя реакция.

Теперь я видел в её глазах то, что видел всегда, но отказывался признавать. Точно такой же испуганный взгляд у неё был во время моих срывов. И именно он и останавливал меня.

— Как видишь, мои опасения оказались не напрасны, — недвусмысленно намекает она на моё нынешнее место пребывания.

— Я здесь из-за тебя! — восклицаю я. — Если бы я не искал тебя, то ничего этого не было бы!

— Ты здесь, потому что забил до смерти бедного старика!

— Потому что тебя не было рядом, чтобы утихомирить меня!

— И ты ещё спрашиваешь, почему я ушла, — разочарованно покачивает она головой. — Ты винишь меня в убийстве... которое сам же и совершил! Господи, Роб, послушай себя!

Я умолкаю. Просто потому что понимаю, что за бред несу. Она права. Права абсолютно во всем. Я сам виноват. Каждый ужасный поступок был совершён мной. Мои кулаки лишили жизни Айзека, а не чьи-либо ещё. В бессмысленной погоне за человеком, которого люблю, я потерял самого себя. И теперь мне лишь остаётся смириться с тягостным фактом — я чудовище.

— Как бы то ни было, я хочу сказать, что мне жаль, — говорит мне Лиза. — Мне жаль, что оставила тебя не попрощавшись. Именно за этим я и пришла, — глубоко вдыхает она и произносит: — Прощай, Роб.

Я впадаю в ступор и безмолвно наблюдаю за тем, как она кладёт трубку на место, аккуратно убирает белокурые пряди с лица, вытирает рукой нос, быстро встаёт и уходит, даже не оборачиваясь. Я с тяжбой на душе смотрю на её отдаляющуюся спину. Нет, не чувствую предательства. Я, возможно впервые за всё время, ставлю себя на место любимой и сочувствую ей. Я боялся, что проебусь с отцовством, но в итоге проебался вообще со всем. С браком, с мамой, с друзьями, со свободой и с самим собой. Моя жизнь разрушена, просто потому что девятый встреченный мной «проводник» оказался настоящим и дал то, чего я, тупой конченый уёбок, просил. Что мне теперь, блядь, делать? Как доживать остаток дней?

Айзек был прав. Ответ мне совершенно не понравился. Да, мне нынче известно, что грядёт, и в глубине души звучит голос, твердящий, что моё предназначение в передаче этого знания ещё кому-то. Вот только оно не дало мне ничего, кроме боли. Однако хуже всего иное. За месяцы пребывания в заключении, я много размышлял и тешил себя мыслью, что она в том месте, что она… под зонтом. Но, как оказалось, у неё, как и у всех нас, оставшихся по эту сторону, он отсутствует.