Аня (джен)

Аня проснулась как от толчка, резко и болезненно. Во рту растекался привкус ржавчины, её знобило и голова была словно набита пенопластовыми шариками — отвратительное чувство. Тревожная мысль осязаемо тонула в этих гранулах и никак не хотела отчетливо сформулироваться. И беспомощное ощущение цейтнота. Не ко времени они с Мишкой разболелись, ох не ко времени!

При мысли о сыне сердце колотнулось о ребра.

Мишутка в свои шесть уже такой мужичок-мужичок, мамкина опора и защита. Серьезный, так потешно ломает белобрысые брови, когда обдумывает свои мужичковые дела и проблемы, хмурится и сопит. Аня последнее время стала замечать его испытующий взгляд, как будто он включил маму в число своих вопросов.

Аня глянула на часы — ого, уже почти полдень, надо вставать, надо что-то делать, и делать быстро…

Ночь на стыке октября и ноября не то чтобы беспокоила Аню, скорее, раздражала, как навязанный бонус к тотальному краху этого года. Как будто и без тыквоголового безумия мало напряжения! Как начало с января цепляться одно за другое, так и выросло к осени в громадный пыльный ком, который с нарастающей скоростью несся на них с сыном. Они остались вдвоем перед неотвратимой угрозой, не к кому обратиться, никто не услышит и не поверит…

Сразу после новогодних праздников Аня оказалась в больнице со страшным диагнозом — менингит, два месяца на койке, потом кризис — но все обошлось, она постепенно приходила в норму, и тут неладное стало твориться с мужем. Да и сын как будто дичился, она нет-нет, да и ловила его быстрый, почти боязливый взгляд. Это было болезненно и обидно, Аня напрягалась, накатывали вспышки гнева — как так, ведь она его мама!

В этом сентябре ее десятилетний брак по большой любви просто взял и умер. Нет, дело было не в пошлом сюжете измены, лучше бы в нем — потому что преданный семьянин, ее супермен, ее Кир сошел с ума. Никто не поверит, что владелец преуспевающего охранного агентства совсем не тот человек, каким видится коллегам, соседям, Мишкиным воспитательницам в садике.

Он преображался так стремительно, что Аня поначалу не могла уловить момент перехода, когда вот этими любимыми глазами на нее начинало смотреть чудовище. Холодно и недобро. Сперва только взгляд. Потом появились слова, и о, боже! Он нежным вкрадчивым тоном говорил такие пугающие вещи, что она нервно смеялась в ответ, уверяя себя — муж шутит. Он замолкал от звука её смеха и очень внимательно смотрел.

Этой ночью она проснулась от того, что он прижал мощным торсом её к кровати, поднес к глазу нож и прошипел в замершее от ужаса лицо: «Даже не мечтай скрыться, дрянь. Найду везде и вспорю брюхо. И тебе, и щенку.» И тут же отвалился на соседнюю подушку и захрапел. А утром ушел на работу, Аня слышала насвистывание, доносившееся из ванной, пока он брился. Только после того, как хлопнула входная дверь, повернулся в замке ключ и стало тихо, она позволила себе провалиться в сон часа на три.

Она была на больничном с Мишкой, подхватившим в садике ангину и, проснувшись, почувствовала, что заболевает сама.

Но надо было бежать. Куда? В городе у нее никого не было, мать жила в деревне в получасе на электричке от города, и хотя от станции нужно было добираться еще около часа через лес, а темнело уже довольно рано, спрятаться больше было негде.

Пока она готовила завтрак и оцепенело обдумывала что с собой взять, какие лекарства, документы, продукты, одежду, пока будила, кормила и ударно лечила осунувшегося Мишаню и собирала его и свой рюкзаки, пока они добрались до вокзала, сели в электричку и доехали до станции, начало смеркаться.

Сначала лес казался таким родным, надежным, можно было чуть расслабиться. Мишка приободрился в своем теплом комбинезончике, бегал между деревьями, пинал опавшую золотую листву, они сели на бревно и попили горячего какао из термоса, заедая его булочкой с изюмом и творогом, купленной на вокзале.

Потом темнота стала сгущаться и Аня заторопилась. Она взяла сына за теплую ладошку и велела идти быстро и не капризничать. Конечно, малыш сразу скуксился и начал запинаться о каждый корень. Аня прислушивалась к любому звуку сквозь шелест их с сыном шагов. Ей все мерещилось, что за ними кто-то идет. Она оглядывалась, но лес стоял тихий и по-осеннему прозрачный, никого не было. Когда же они снова припускались в путь, ей снова мерещились шаги.

Темнота упала неожиданно, они еще и полпути не прошли. Мишка стал тихонько плакать, Аня шла быстро, сжав зубы. Не могла допустить и тени мысли, что они сбились с дороги. Тропки пересекались и разбегались, полагаться можно было лишь на чутье и внутренний компас…

Вдруг Мишаня резко и жалобно вскрикнул, его рука выскользнула из ладони, и Аня в панике окликнула его. Он отзывался, был недалеко, голос звучал глухо, потом затих… Ужас стиснул виски ледяными клещами, не было голоса кричать... и в этот момент его ручка снова втиснулась в ее сжатую кисть. Мальчик замерз, пальцы были влажными и холодными, но Аня почувствовала огромное облегчение от того, что они не потерялись, что Миша молчит и не отстает.

Правда, она, кажется, все же пошла не туда. Наплевать, просто надо было идти, надо, любой ценой надо было двигаться вперёд.

Кружить по ночному лесу пришлось всю ночь. Но к рассвету их таки вывело на опушку прямиком к деревне, и это было такое счастье!

Аня почти бегом бросилась к забору родного дома, подбежала к калитке… и замерла. Ее охватил озноб. На крыльце дома стояла мать в ночной рубашке с бурыми пятнами, волосы ее были со сна всклокочены, а к ее подолу робко жался… Мишка. Его комбинезончик был грязен и порван, а волосы утратили цыплячью желтизну. Голова была седая.

Аня сползла вдоль столбика забора, не в силах оторвать взгляда от них. За плечо её тронула старческая рука и голос соседки, бабы Зои, проскрипел из-за спины: «Ох, опоздала ты, девонька… Клавде́ю только трое дён, как закопали. Нашли ее мертвой, какой-то злодей ночью пробрался в дом и горло перерезал спящей. Я и нашла, спозаранку за солью забежала… Охохонюшки, завтрева аккурат неделя будет, как померла мамка твоя…» «Какое число?» — хрипло выдавила Аня. «Дык октябрьская ноне, седьмое ноября, красный день календаря…» — прошамкал удаляющийся голос. Красный день календаря. Аня перевела взгляд на свою руку, которая все еще судорожно сжимала ручку сына. Холодную, почерневшую, отгрызенную ручку сына.

На забор упала тень, тяжелая ладонь легла на плечо. Горячая и живая, такая родная. Кир.

Аня вся сжалась в комок и торопливо засунула руку в карман куртки, фаланги согнутых пальцев ощутили острую холодную полосу металла. Нож. И сразу перед глазами встало окровавленное лезвие. Аня вспоминала, леденея.

Как потеряла в ночной чаще Мишаню. Как кружила во тьме, все больше отчаиваясь. Как сообразила, что Кир уже давно переманил мать на свою сторону авторитетом и подарками, и мать теперь только и ждет, чтобы выдать Аню мужу. Как выбежала перед самым рассветом из леса и проникла крадучись в родительский дом.

Как долго всматривалась в морщинки спящей мамы, прежде чем достать из кармана нож. (Собирая вещи, она первым делом полезла под подушку в поисках ножа Кира, того самого, но не обнаружила его. Скорее всего, Кир унес его с собой. И тогда она достала из-под кровати свой, который извлекла из арсенала мужа, стоило тому на минутку отвлечься и оставить сейф незапертым. Еще летом стянула, как знала.)

Как потом вернулась, не замеченная никем, в лес и пошла искать сына. Как увидела его спящим на полянке в глубине чащи и испытала такое счастье! А потом Мишаня открыл глаза и… В них светилось такое знакомое безумие… Малыш жалобно пискнул и понесся прочь от мамы. От мамы! Дрянной мальчишка! Она должна была его наказать! Поэтому она догнала его, в конце концов догнала, и он плакал и кричал, а потом замолчал. Он не хотел идти с ней, но она все-таки уцепила его ручонку, крепко ухватила и потащила за собой. Кажется, она заблудилась. Кажется, она очень очень долго блуждала по лесу и очень очень хотела есть…

— Аня, Анечка, девочка моя… — приговаривал Кир, неся свою драгоценную несчастную жену к вездеходу медицинской службы. Жена неделю считалась без вести пропавшей, но она нашлась! Вышла из леса, похожая на обезумевшее привидение, но всё же живая! Остальное можно исправить. Ей помогут, у Кира всё под контролем, ею займутся лучшие специалисты!

* * *

Аня пошевелилась и ощутила саднящую сушь в носоглотке и песчаную резь в глазах. И еще было ощущение своего чистого до стерильности тела… С трудом она разлепила веки, переждав несколько секунд болезненного удара по зрачкам дневного света.

Огляделась. Она лежала на казенной кровати сложной конструкции, которую трудно было бы назвать обыденным словом «койка» — но это явно была больница. Пикающий рядом кардиограф с бегущей по монитору тройной пульсирующей зеленой линией, капельница, заряженная в вену, кажется, зонд в ноздре… Белый потолок. Белый приглушенный тонкими шторами свет. Ни запахов, ни посторонних звуков. И память, безнаказанно выедающая мозг. Она, Аня, а вовсе не Кир, оказалась монстром. Она убила родную маму и своего ребенка, она чудовище, а Кир… Он просто ничего пока не знает… Как нежно, как бережно нес он ее на руках, прижимаясь губами к виску, ее бедный измученный муж…

Ничто уже не будет прежним. Она просто должна найти способ уйти вслед за убитыми ею любимыми людьми.

Послышались шаги, взволнованные голоса полушепотом, скрип двери, и в бокс вошли четверо, кажется… Ну да, четверо. Видимо, врач, судя по спецодежде. Ее Кир. Мама. И Мишаня. Врач озабоченно взял сухими теплыми пальцами ее запястье, проверил показания приборов и, недовольно кивнув остальным, вышел.

— Мамочка, мама! — голос Мишани звенел слезами. — Мамочка, я так тебя люблю! Не уходи больше из дома никогда, мамочка!

Сын уже рыдал, его лицо всё блестело от слёз. Мать, печально качая головой, но нежно улыбаясь, дотронулась до ее руки. Кир упал на колени у ее изголовья, пристально вглядываясь в ее глаза своими, черными и измученными.

И тогда Аня тонко улыбнулась.