Кроличья нора (гет)

Она родилась в обычной семье. В обычной с точки зрения волшебного общества. Волшебного консервативного общества. И, можно сказать, даже уважаемой. Отец — чистокровный волшебник, ученый, чьи предки запомнились магическому миру не только чистейшей кровью, но и успехами как в исследованиях магических наук, так и на политическом поприще. Мать — скромная и местами старомодная волшебница, в общем, идеальная картинка того, какой должна быть леди из хорошей семьи. Пожалуй, единственным не вписывающимся в историю порядочной чистокровной леди моментом был тот факт, что Оливия, в девичестве Шафик, вышла замуж по любви. Хотя, конечно, судить об этом Алиса не могла, но в их семье всегда царила удивительно теплая атмосфера. Да, между ее родителями не было страсти (но кто знает, как оно было в первые годы брака), но не было и холодности. Губы Алисы всегда трогала улыбка, когда она видела, как мягко, но настойчиво ее мать забирала у ее отца книгу, когда тот засиживался за изучением какого-либо старинного трактата до поздней ночи, и одним лишь взглядом убеждала того, что пора бы ему отправиться в спальню. А после, с утра, когда тот не успевал позавтракать, опаздывая на работу, укоризненно смотрела, после чего вздыхала и наказывала эльфам собрать их господину еду с собой, попутно обязательно бросая, что не позволит своему мужу при живой-то жене есть эту ужасную еду в министерской столовой или, того еще смотри, перебиваться в магловских забегаловках. И, нет, ни ее мать, ни ее отец не были ревнителями чистой крови. Это немного не то определение. Они были самыми, что ни на есть обычными волшебниками, выросшими среди таких же обычных волшебников, чьи родители, бабушки, дедушки и прочие предки жили в магическом мире. Они были обычными людьми, взращенными в определенном обществе и на определенной культуре, которых пугало чужое и незнакомое. Маглы для них были если не инопланетянами, то уж жителями с африканского континента — точно. Чужаками, живущими по соседству, хотя, стоит признать, этого соседства ее семье с удивительной ловкостью удавалось избегать, как, впрочем, и всему магическому миру.

Так что Алиса была самым обыкновенным ребенком из благополучной семьи с достатком, стоит признать, гораздо выше среднего, и уважением общества, досрочно полученными ею в наследство. Она видела магию каждый день, у нее было множество волшебных игрушек и книжек со сказками, на страницах которых порхали самые что ни на есть волшебные бабочки. Она так же, как и все маленькие дети, скучала на приемах, куда приглашали ее семью в качестве жеста уважения и почтения или же просто в надежде договориться о сотрудничестве с ее отцом. Так же ждала момента, когда можно будет улизнуть от любящего, но строгого и внимательного взгляда родителей, чтобы вдоволь порезвиться в пустых коридорах поместья с такими же маленькими оболтусами. Возможно, она никогда не была, что называется, "леди": она играла с мальчишками в рыцарей и разбойников, лазила по деревьям и всегда отвечала на вызов. Хотя, а что другие девчонки? Та же младшая Блэков, Нарцисска, могла недовольно поподжимать губы, поопускать глазки, но уже спустя пару минут носиться с ними всеми, играя в догонялки, чтобы потом, растрепанной и раскрасневшейся, предстать перед своей maman, изящной Друэллой Блэк. Все они потом представали перед своими родителями, явно не очень довольными тем, как ведут себя их чада. Кто-то из детей внезапно начинал изучать паркет так, будто это самый удивительный паркет во всем мире, кто-то смотрел во все глаза, мол, мама, папа, я же такой хороший и вы меня так любите, кто-то же просто смотрел, не пытаясь вложить в свой взгляд какую-либо определенную эмоцию, а кто-то улыбался не только глазами, но и растягивал свои губы в дерзкой, вызывающей улыбке. Родители тоже вели себя по-разному: кто-то тут же начинал отчитывать своих детей за неподобающее поведение и вид, другие же неодобрительно смотрели на эти сцены, предпочитая сохранить лицо и, если и собираясь отчитать нерадивое чадо, то сделав это за закрытыми дверьми. Кто-то же, как, к примеру, Орион Блэк, внешне сохраняя спокойствие и невозмутимость, пока его кузина и супруга уважаемая чистокровная леди Вальбугра Блэк отведет душу и вдоволь наорется на их старшего сына, все же не сдерживался и подмигивал Сириусу. Но все они — и родители, и дети — были похожи. А потому порой Алиса задавалась вопросом: как же так получилось, что они, выросшие в одном саду цветы, люди, повязанные между собой не только традициями, но и в большинстве своем родственными узами, оказались так далеки друг от друга теперь. Десяток с небольшим лет расколол на несколько сторон не только общество, но и семьи внутри него. И теперь те, с кем в детстве она сражалась на стащенных из семейной коллекции шпагах за вымышленное царство или же лишний кусок яблочного пирога, оказывались на прицеле ее палочки. И на кону теперь был вовсе не чужой десерт: на кону были жизни, свобода, будущее. Ее и их.

Может быть, все решилось в тот момент, когда большинство из тех, с кем она исследовала заброшенные части старинных поместий, пробиралась на запертые чердаки и строила планы по захвату мифического замка, выбрали Слизерин, а она нет. Но ведь с другой стороны, если подумать, то и их родители заканчивали разные факультеты. И почему-то те из них, кто в свое время провел семь лет под ало-золотыми и серебристо-зелеными знаменами, не вцеплялись друг другу в глотки при встрече, а вежливо здоровались. Мужчины пожимали друг другу руки, дамы обменивались невесомыми поцелуями в обе щеки, а после могли еще и поговорить: о быте, о детях, о работе и той ужасно безвкусной мантии, в которой не так давно заявилась в Косой переулок одна известная особа с сомнительной репутацией. Так что же с ее, Алисы, поколением было не так?

Выращенная в традиционной семье, с детства крутящаяся в исключительно чистокровном обществе, с каждым годом Алиса все четче понимала, что она никогда не сможет стать такой, как ее мать или та же Друэлла Блэк. Не сможет посвятить себя исключительно семье и материнству. Конечно, история волшебного мира знала далеко не одну женщину, совершившую открытие, посвятившую себя исследованиям и разработкам или карьере в Министерстве Магии, да даже сама Алиса могла наблюдать живые примеры разрыва стереотипов вроде Кассиопеи Блэк, но... Кассиопея была Блэк, и это уже решало: фраза "Быть Блэком почти то же самое, что быть королевских кровей" была известна не только в кругу этого уважаемого семейства. Алиса же Блэк не была. А еще все эти женщины, выбиравшие науку, политику или же аврорат были исключительными, талантливыми, они были из ряда вон выходящими, такими, что вызывали восхищение. Алиса такой себя не считала: безумно хотела быть хотя бы капельку исключительной, выдающейся, хотела быть самой-самой, но — не была. Иногда она даже отчаянно желала быть такой, как Нарцисса Блэк, которая к годам двенадцати перестала вестись на вызовы мальчишек и предпочитала не мять мантии, не портить прическу и с чинной полуулыбкой на губах переходить рядом со своей статной матерью от одной беседующей компании к другой. Иногда Алиса до отчаяния ненавидела себя за то, что она так не может. Ненавидела себя за то, что она неправильная. Но поделать ничего не могла. Потому что в ее голове никак не могла уместиться мысль, что нужно посвятить себя чему-то или кому-то, она не понимала, как можно отдать, отдать себя! Больше всего на свете Алиса боялась потерять себя. Потерять себя в череде однообразных дней, потеряться в толпе ничего не значащих, одинаковых людей. И уже в одиннадцать лет, садясь на табуретку в большом зале Хогвартса, она отчетливо произнесла в мыслях: "Гриффиндор!".

Только вот потом она не раз, не два и даже не три жалела об этом. И это не было ни минутной слабостью, ни сентиментальностью, вызванной ностальгией по семье (да никто ее за этот выбор ни разу не упрекнул), ни чем-то еще, за что ты сам себя через секунду обругаешь да еще и посмеешься над собой. Хотя, конечно, слабостью это было — постоянной, следующей за тобой по пятам. Слабостью, с которой ты никак не можешь справиться. Алиса хотела быть не такой, как все, хотела быть удивительной, запоминающейся, хотела брать вершины. Только вот надев красно-золотой галстук, она осталась прежней — девочкой из чистокровной семьи. Девочкой из чистокровной семьи, на которую ее соседки по спальне смотрели соответственно. Гриффиндор, пожалуй, особенно выделялся среди других факультетов концентрацией детей маглов, при этом особенно громко крича о равенстве между всеми волшебниками, несмотря на происхождение оных. Только вот не было этого равенства на деле, и кто оказывался в проигрыше — тот еще вопрос. Ее соседки, маглорожденные и полукровки, конечно, еще не знавшие законов консервативного общества в полной мере и не ощутившие травлю отдельных индивидумов из Слизерина, не смотрели на нее волком и, конечно, бойкотов ей не устраивали. Но, то ли неосознанно понимали, что она — другая, чужачка, то ли, уже наученные более старшими товарищами, что такое "священные 28" и что в этом списке значится ее, Алисы, фамилия, вели себя слишком осторожно. Конечно, они пытались подружиться, только вот Алиса снова оказалась неправильной, невписывающейся, неподходящей: ей не то чтобы было с ними неинтересно, скорее наоборот: они, не найдя в ней отклика на свои интересы, темы для разговоров, просто оставили попытки. А Алиса с ужасом осознавала, что своим решением пойти вразрез ожиданиям общества, она нисколько не приблизилась к этому заветному и ужасно детскому желанию "быть первой", а наоборот — осталась в аутсайдерах. А еще она не была Сириусом Блэком, который, драккл побери, был исключительным (в отличие-то от нее самой) и который демонстративно плевал в лицо всему своему семейству, срывая оглушительные овации на их факультете. Алиса же любила свою семью — отца-равенкловца и мать-слизеринку, любила семью дяди, а еще она, гриффиндорка, не скрываясь общалась со слизеринцами. С теми, конечно, что сочли для себя такое возможным. И на факультете такое Алисе не считали возможным прощать. Поэтому Алисе, в детстве громкой, веселой и задиристой, оставалось молчать и давиться обидой: на враждебность, пусть и прикрытую, она отвечать не умела, а поделиться с теми, с кем делила все детство общие секреты теперь не могла — она уже не была среди них "своей". И в итоге оставалось крепко сжимать зубы, чтобы с языка не сорвалась очередная колкость (чтобы все не стало хуже), глотать непрошенные слезы, когда никто не видит, и до боли в руке отрабатывать заклинания сверх программы: чтобы стать лучше, лучше их всех.

Но если весь первый курс казался Алисе кошмаром, который отдавался отголосками во время второго, то потом все как-то сгладилось, улеглось. Она не была звездой факультета, как Блэк, не блистала в учебе, как Эванс, но определенно с легкостью могла отделать ее как в дуэли, так и в бою без правил (а как иначе, если твой отец экспериментатор в боевой магии и заклятиях), но Алиса в какой-то момент стала частью той среды, в которой она теперь жила. Контакты с друзьями детства становились все тоньше и непродолжительнее, в голову закрадывались мысли, так услужливо подсунутые ее собратьями по факультету, да и в самой Алисе росло отторжение к консервативным чистокровным, благодатно подпитанное тем, что сама она не вписывалась в эту парадигму. Только вот Алиса все так же не знала, что такое тостер, кино, метро и еще много-много вещей, о которых ее однокурсницы говорили буднично, с легкостью. А Алисе было жутко интересно. Только вот после пары раз, когда она ненавязчиво расспрашивала об интересующей ее вещи из магловской жизни и получала в ответ прежде всего снисходительные, жалеющие взгляды, она это бросила. Вы только подумайте, ее, чистокровную, мерлиновы кальсоны, волшебницу — жалели! Алиса и представить боялась, что было бы, попроси она одну из своих однокурсниц сводить ее в мир маглов: снова эти сочувственные взгляды, снисходительные, будто малому ребенку, объяснения, а после — хихиканье с подружками над чистокровкой-незнайкой. Только вот любопытства от этого у Алисы меньше не становилось. Да и бороться она с ним не собиралась.

Бороться с любопытством Алиса не собиралась: она искала способ ее удовлетворить. И решение этой сложной задачи нашлось неожиданно — Альберт. Альберт Фоули, ее старший кузен, который к моменту четырнадцатилетия Алисы уже выпустился из Хогвартса. Альберт, который, когда она была перво— и второкурсницей, служил ей отдушиной, оставался точкой возврата, незыблемым фрагментом стирающейся картинки привычной ей жизни. Летом после четвертого курса Алиса долго решалась на тот разговор с ним и просьбу, абсолютно сумасшедшую просьбу. Алиса собиралась попросить Альберта "прогуляться" с ней в магловский мир. Однако, как бы она ни переживала, идея неожиданно увенчалась успехом: то ли Алиса, капризная и привыкшая в детстве получать то, что хочет, была слишком настойчиво, что Альберт просто сдался под ее натиском, то ли было в нем уже тогда что-то неправильное, то же, что было в Алисе, то, что определило его обучение на факультете Ровены Равенкло. И вот ранним утром душного августовского они, чистокровные волшебники, открыли для себя магловский Лондон. Они вместе шарахались от мчащихся автомобилей, вместе с неподдельным интересом наблюдали за маглами, вместе убегали по улицам от магловского аврора, пробовали магловские дымящие палочки, которые, как теперь уже знает Алиса, называются сигаретами, плескались водой из фонтана, а вечером, после того как Альберт наложил на персонал пару конфундусов, сидели в полутемном баре и пили сидр. А после снова бродили по улочкам, ослепленные огнями ночного города, пьяные от чувства вседозволенности и алкоголя, смеялись, давали друг другу нелепые клятвы и крепко держались за руки. И Алиса лезла целоваться к Альберту. Она целовала своего кузена.

Эти прогулки в магловский мир стали своего рода отдушиной, побегами от реальности и почти что — сном. Чем чаще Алиса сбегала туда, тем тверже она стояла на ногах в мире реальном, правильном, тем увереннее чувствовала себя в том мире, что, кажется, должен был быть ей родным. Увереннее, пока не обнаружила, что ее жизнь раскололась на два куска и продолжает дробиться. А ей, Алисе, остается только падать в пресловутую кроличью нору. В новый мир, правил которого она не знает.

Алисе двадцать два и, как бы сказали раньше, она сделала партию. А еще и карьеру в придачу. Вышла замуж за волшебника из "священных двадцати восьми", что в родстве с теми же Блэками, получила звание аврора досрочно и уже подарила семейству Лонгботтомов наследника. Только вот не этого Алиса хотела, да и кнат цена всему этому "счастью", когда вокруг — война. Темный Лорд пал, страна ликует, только вот у Алисы книззлы на душе скребут: ее сын подходил под пророчество, а Темный Лорд пропал у Поттеров. А это значит только одно: ее война еще продолжается. Только вот почему-то никто вокруг этого не понимает: ни супруг, ни свекровь. Они ликуют вместе со всеми и совсем не видят опасности, что притаилась за углом. Фрэнк снимает фиделиус, а Алиса, наверное, первый раз в жизни кричит на мужа и швыряется в него заклятиями, теми, которым ее учил отец. У нее так и рвется с языка "дракклов гриффиндорец", потому что храбрость — это одно, а вот глупость, выдаваемая за нее — другое. А после, накрыв на скорую руку дом вязью чар, долго беззвучно плачет в комнате сына и пишет путаное, несвязное письмо Альберту: помоги, спаси, укрепи защиту дома. А после еще долго говорит с ним по камину, спиной чувствуя острый, колючий взгляд свекрови. А когда лицо кузена исчезает в пламени и Алиса поднимается с колен, чтобы вернуться в детскую, то Августа Лонгботтом отвешивает невестке пощечину: сильную, незаслуженную, обидную. А потом начинает говорить. И слова, которые она буквально выплевывает Алисе в лицо, пропитаны ядом и презрением. Говорит, что ей, Алисе, давно бы пора прекратить свои сомнительные контакты, что жена из нее — ужасная, что если ее увлеченность работой еще можно простить, особенно в такое-то время, но вот ее необъяснимые отлучки — никак, и что так, как она, приличные волшебницы не одеваются, и что перечить мужу, главе семьи — неприемлемо. Только вот Алисе даже не обидно, лишь мелькнула мысль-усмешка, что глава семьи здесь явно не ее муж. Алиса стоит в темном коридоре, глядя в злые глаза свекрови и уже давно не слыша того, что она ей говорит, и вспоминает. Вспоминает, как к ней, второкурснице, рыдающей в одном из тупиковых коридоров Хогвартса, подошел семикурсник с Гриффиндора и спросил, что же случилось. Что такого страшного и катастрофического тогда случилось, Алиса уже не помнит, но вот то, как она после его вопроса пуще прежнего разрыдалась у него на груди — отчетливо. Помнит, как после, когда они начали обмениваться приветствиями, ей льстили завистливые взгляды однокурсниц. Помнит, какой важной и особенной чувствовала она себя тогда. Как упивалась этим чувством, когда отвечала на письма Фрэнка (обязательно в присутствии девчонок с факультета), когда сидела с ним, уже взрослым, в "Трех метлах". Как удовольствие растекалась по всему ее телу, когда он потакал ее капризам. Помнит, как Фрэнк предложил ей пойти в Аврорат. Помнит, как ее, шестнадцатилетнюю, пригласил к себе на каникулах. Тогда это все казалось таким невероятным, из ряда вон выходящим, и когда Фрэнк предложил Алисе выйти замуж, она согласилась. Уезжая из Хогвартса в последний раз, Алиса шла под венец. Только вот отрезвление пришло слишком быстро, и теперь Алиса чувствовала себя обманутой, обведенной вокруг пальца. Выбирая Гриффиндор, она была уверена, что выбирает другую жизнь. Только вот теперь она жена чистокровного волшебника и хранительница очага — судьба, от которой Алиса бежала. Наверное, она должна чувствовать себя особенной: как же, борется за правое дело, сын — подходит под пророчество. Только вот все, что Алиса чувствует — это отчаяние. Липкое, скользкое, оно забирается ей в глотку и не дает дышать. А перед глазами пляшут повзрослевшие лица ее старых друзей, с которых слетели сбитые заклинанием маски. И больше нет ни удовлетворения, ни радости, ни веры.

Темный Лорд пал. Алисе двадцать два. Она крепко прижимает к груди сына и никак не может отделаться от мысли, что войну она проиграла.