Ошибочка вышла (джен)

— Че за брехня? — спросил Луртц.

— Не брехня. Я сам видел, — возразил Углук.

Луртц смотрел исподлобья. Это — смотреть исподлобья — он умел делать отменно, лучше всех. Этот взгляд даже снагу Будыха, личного саруманова секретаря, вдавливал в землю по самые уши. Только на Углука он почему-то не особенно действовал.

— Будых сказал, у старика в Башне что-то пошло не так, — Углук выразительно ухмылялся. — А может, Шарки сам решил опыт произвести, посмотреть, что из этого выйдет… У старика не все дома, не знаешь, что ли?

— Я хочу это увидеть.

— Ну, идем.

Они спустились в первый подземельный ярус, где зрели многослойные пленочные коконы, погруженные в неглубокие каменные ниши. Мелкие пещерные орки хлопотали вокруг недавно «рожденного» урука: мыли, обтирали, приводили в порядок. «Новорожденный» стоял возле стены неподвижно, только пускал ртом пузыри и хлопал глазами, как, собственно, испокон веков делают все на свете новорожденные, пока не осваиваются в новом и незнакомом для них мире. И, в общем-то, в этой картине не было бы ничего удивительного, если бы не одно странное обстоятельство.

Это был вовсе не «он», а «она». Не орк — орчанка. Строение тела, узкая талия, широкие бедра и крепкие полукружия грудей говорили об этом с полнейшей определенностью.

Луртц и Углук переглянулись.

— Ладная деваха, — заметил Луртц. «Новорожденная» немного уступала ему ростом, но, несмотря на более изящную и тонкокостную фигуру, сбита была плотно и основательно и эльфийской хрупкостью явно не отличалась.

Явился Шарки, за ним семенил Будых с кипой листов бумаги, привычно увернулся от исподтишка отвешенного Луртцем подзатыльника. Вытащил из-за пазухи чернильницу, а из-за уха — гусиное перо, готовый почтительно записывать за господином и повелителем каждое слово.

Шарки внимательно посмотрел на подопытную, на её безвольную неподвижную фигуру, на отвисшую губу и отсутствующий взгляд, что-то, нахмурившись, сосредоточенно прикинул в уме. Приблизился к ней и щелкнул пальцами у неё перед носом.

— Шаара! Ну-ка, ну-ка… Очнись!

Шаара вздрогнула всем телом, точно просыпаясь. Глубоко вздохнула, — грудь её плавно всколыхнулась, — и глухо заворчала сквозь зубы. Покрутила головой — направо, налево. Сделала вперед неуверенный шаг — и упала бы, если бы её не подхватили стоявшие рядом наготове пещерные орки.

Взгляд её по-прежнему был мутен и пуст.

— Не слишком удачная особь, — задумчиво изрек Шарки, обходя вокруг «новорожденной». — Да еще почему-то женского пола… В целом неуклюжа и заторможена, но с некоторыми проблесками сознания.

— Что типично для бабы, — мимоходом ввернул Углук.

Луртц молчал. У него иногда с проблесками сознания тоже было не очень.

Шаара вновь кое-как утвердилась на ногах, выпрямилась, поддерживаемая орками, и теперь стояла прямо перед Луртцем. Подняла голову и в упор посмотрела на него. И вдруг — словно увидела. В пустом её, доселе безучастном взоре впервые что-то мелькнуло, какая-то искорка, мысль, словно бы осознание происходящего, мимолетный интерес. Она зацепилась за Луртца взглядом, будто за якорек, удерживающий её в этом новом для неё, явно неприглядном мире — и уже не отводила глаз… Они у неё были широко распахнутые, зеленые, странной миндалевидной формы, с длинными темными ресницами. Черные, еще не до конца просохшие волосы спускались на плечи крупными упругими кольцами, груди были тугие, тяжёлые и приятно округлые, соски — твердые, аккуратные и черные, как переспевшие вишни. Каким образом Луртц сумел разглядеть в полумраке подземелья её соски, он не знал — но вот каким-то сумел. Какое-то ему внезапно оказалось важное дело до её сосков.

Шарки задумчиво пошевелил бровями.

— Ошибочка вышла… но отчего? — пробормотал он себе под нос. — Сбой в матрице? Исходник бракованный попался? Не записывай, — бросил он Будыху через плечо, — это — единичный случай… я надеюсь. Подберите ей подходящее облачение или подгоните по фигуре, — добавил он, обращаясь к оркам-обслуге, — если придёт в сознание и научится ложку в руке держать, уже хорошо… Но вероятность этого, пожалуй, не особенно велика.

* * *

«Какого лешего эта полоумная так на меня уставилась?» — с раздражением спрашивал себя Луртц.

Он не хотел себе в этом признаваться, но заинтересованный взгляд орчанки как будто что-то пробудил в нем — какого-то ворочающегося в груди когтистого зверька. Он не давал уруку покоя, скреб его изнутри, ворохался и вертелся, никак не мог улечься спокойно, будил в орке тёмное неведомое чувство, не то чтобы неприятное, но непривычное и неудобное… Тревожное, волнительное и будоражащее. Чтобы избавиться от него, Луртц пошел на стрельбище и до ночи всаживал стрелы в раскорячившееся на деревянном шесте соломенное чучело.

Площадка для тренировок была пуста: луртцевы парни, которых он до посинения четыре часа подряд гонял по плацу с деревянными мечами, наконец убрались, едва живые, не то в трапезную, не то в казарму. Только Углук высунулся откуда-то со своей пронырливой, вечно ухмыляющейся рожей.

— Жаркая баба, а? Заценил? Ух, как она на тебя смотрела! — он понимающе щурил левый глаз и, посмеиваясь, причмокивал аппетитно и многозначительно. — Я думал, она тебя щас на месте слопает вместе со всем твоим дерьмом.

— Заткнись, урод! И роняй слюни молча, — ласково сказал Луртц. Он поднял лук и зверски убил соломенное чучело еще раз.

* * *

Он возвращался с учений, взмокший, взлохмаченный и вдосталь намахавшийся мечом, когда вновь увидел Шаару. Её не допускали в казармы, держали где-то отдельно от остальных уруков, и Луртц мимоходом подивился: как она оказалась в этом унылом подземельном коридоре?

Она вышла из полумрака и преградила ему дорогу. Стройная, плотная, зеленоглазая, с черными, как сажа, длинными вьющимися волосами. Теперь её великолепная нагота была прикрыта широкой льняной рубахой, но где-то под этой простой и незатейливой некрашенной тканью прятались круглые и заманчивые соски-вишни, это Луртц помнил очень хорошо.

И ему захотелось увидеть их снова. И даже крепко пощупать. Он возжелал почувствовать их на языке и попробовать на вкус. Он был уверен, что вишенки эти вполне спелые, сочные и сладкие. Даже не так — сладостные.

Он остановился. Случился ли у орчанки очередной «проблеск» сознания или, наоборот, «затемнение», он не знал — да его это и не интересовало.

Шаара по-прежнему не произносила ни слова. Но слова были и не нужны.

Её зелёные глаза прятались под густыми опущенными ресницами. Она бесшумно подалась вперед, ладная, тёплая и упругая, положила руки Луртцу на плечи и мягко потерлась носом о его нос.

От неё пахло чем-то трудноопределимым, пряным, волнительно-мускусным, и запах этот напрочь сносил Луртцу и без того не особо прочно державшуюся крышу.

Он без церемоний схватил её за волосы и, рыча, притянул к себе. Жадно провел языком по тёплой гладкой щеке, впился зубами в нежную крепкую шею, в бархатную податливую плоть, почувствовал на губах упоительный вкус крови. Шаара негромко призывно заурчала. Её рука с острыми коготками скользнула по его спине, по мускулистым плечам, лаская и царапая, и от этих прикосновений Луртцу стало сладко и жарко, побежала по телу волна горячей восхитительной дрожи и мягкого щекочущего тепла…

Он поймал себя на том, что мурлычет от удовольствия, точно огромный сытый кот. Надо же, он не знал, что умеет мурлыкать…

— Вон она! — раздался вопль. — Здесь, в коридоре! Сбежала, ле́шиха! Ну, держи…

Со всех сторон донесся дробный топот ног.

Раздосадованный, Луртц обернулся.

К ним по коридору спешили надоедливые пещерные орки — с веревками наготове. С деревянными рогатинами, петлями и сетями…

Луртц остервенел. Да чтоб вас всех!.. Чтобы какие-то презренные снаги становились между ним и его нежной желанной подругой? Первого подбежавшего орка он отшвырнул пинком — так, что тот, крякнув, мешком улетел куда-то далеко во тьму коридора. Прежде, чем остальные успели оценить эту новую неожиданную опасность, один уже покатился прочь со свернутой набок челюстью, а другого Луртц, схватив за ноги, шарахнул затылком о деревянную опору так, что затрещала не то опора, не то затылок…

Откуда-то выскочил изумленный Углук.

— Дурень! Ты что, совсем спятил? Из-за бабы?!

Спятил, да! Луртц глухо зарычал. Он тяжело дышал и сверкал глазами, и рычание вырывалось из его могучей груди рывками — угрожающе, яростно, по-звериному. Он отшвырнул Шаару к стене и закрыл её своим телом, готовый ради обладания ею покрошить всё и всех вокруг в хлам, пустить в ход и когти, и клыки, и внезапно оказавшееся в лапе жаждущее крови железо. Он был один — против всего мира, он был взбешен, страшен и беспощаден, и приближаться к нему было смерти подобно…

Пещерные орки отхлынули, разбежались, вжались в темные углы, точно крысы. В тесном коридорчике воцарились ужас, паника и замешательство…

— Луртц! — раздался спокойный голос. — Еще одно резкое движение — и ты покойник.

Видимо, кто-то — Углук? — догадался позвать из мастерских Шарки. Белый маг неторопливо приблизился, остановился чуть поодаль — высокая, значительная фигура с посохом в руках, ни на секунду не позволяющая себя не заметить и уж тем более проигнорировать.

Луртц медленно приходил в себя. Голос Сарумана — и взгляд — отрезвил и вразумил его окончательно, кровавая пелена перед глазами неспешно рассеивалась, опадала, как туман. Он неуверенно осмотрелся…

— Что тут происходит? — холодно спросил Шарки.

— Эта… полоумная… сбежала, — пискнул кто-то из пещерных. — Мы её искали… а она оказалась здесь… А этот, — он кивнул в сторону Луртца и на всякий случай опасливо отодвинулся подальше, — взбесился.

— Взбесился, вот как? — Саруман мрачно бросил взгляд на отчаянное побоище, на ощетинившегося Луртца, на тихо хрипящего на полу пещерного орка, на заляпанные кровью и чьими-то мозгами стены…

— Говорил же я — все беды из-за баб, — с неудовольствием пробурчал где-то за спиной Белого мага взъерошенный Углук. На физиономии его на сей раз не было обычной язвительной ухмылки, на ней зрело даже что-то вроде сердитого неуклюжего сочувствия.

Сама виновница происшествия стояла в темном углу, опустив руки и глядя прямо перед собой отсутствующим взором — вялая и ко всему безучастная, как тряпичная кукла. Разум покинул её так же внезапно, как и появился.

— Луртц! — рявкнул Шарки. — Три дня гауптвахты! Раненым окажите помощь. А эту, — он кивнул в сторону Шаары, — ко мне в лабораторию. И глаз с неё не спускать, ясно?

* * *

— Где она? — мрачно спросил Луртц.

Белый маг безо всякого выражения смотрел куда-то мимо него, поверх его плеча. Куда-то на стену крепости, где происходило нечто, должно быть, необыкновенно занятное, вроде вечерней смены караула.

— Зачем тебе это знать? — небрежно осведомился он.

— Ты её… — Луртц глотнул. — Того?

Шарки устало прикрыл глаза.

— Усыпил. Если под «того» ты имел в виду именно это.

— Зачем ты это сделал? — прохрипел Луртц. Нет, он не боялся, что вновь отправится на гауптвахту за наглость и неуместное любопытство — Саруман не запрещал задавать ему неудобные вопросы. Впрочем, отвечать на них он тоже был не обязан, и ответа орк, собственно говоря, особенно и не ждал.

Тем не менее маг все-таки снизошел:

— Она была безнадежна. Скорбна рассудком. Совершенно не способна к обучению, её даже кормить приходилось принудительно... Неудачная особь, одним словом.

— Вовсе не безнадежна! — Луртц облизнул губы. — У неё иногда случались… эти, как их там… проблески! Я сам видел!

— У всех порой случаются проблески, — небрежно заметил Шарки, — но это не делает безнадежных небезнадежными, к сожалению. Да лучше бы их у неё и не было… Эти «проблески» доставляли слишком много беспокойства.

— Кому?

— Тебе.

Луртц молча переваривал услышанное. Какая-то мысль настойчиво билась в его сознание, точно попавшая в банку муха, билась и яростно жужжала, не находя выхода… наконец все-таки оформилась в нужное слово. Он бестрепетно шагнул к Саруману.

— Ты — мерзавец!

— Я знаю, — чуть помедлив, сказал Белый маг. — Луртц, друг мой, я рад, что ты наконец оценил меня по достоинству. Но я просто не желал, чтобы вы тут поубивали друг друга из-за какой-то слабоумной бабы, вот ведь в чем дело.

Луртц втянул воздух сквозь зубы.

— Это вышло… нечаянно. — Он глухо зарычал, не зная, что ещё к сказанному добавить. «Я больше не буду»? «Я этого не хотел»? Но он как раз-таки хотел их всех поубивать и отчасти жалел, что не довёл расправу до конца, и отрицать это было глупо.

— Ты нечаянно убил одного, ранил двоих, и еще один неизвестно, выживет ли, — сухо произнес Саруман. — Конечно, одним пещерным орком больше, одним меньше — разница невелика, но тем не менее это было как-то… нехорошо.

— Они просто… помешали, — выдавил Луртц.

— Нарушили, так сказать, трепетную возвышенность момента. — Шарки неприметно посмеивался в бороду. — Понимаю.

— Сделай… другую. Такую же ошибочную особь. Ведь ты можешь?

— Не знаю. Будых уничтожил все записи касательно этого случая.

Луртц вновь ощутил настоятельную потребность кого-нибудь незамедлительно убить. Например, Будыха.

— Впрочем, — помедлив, добавил Белый маг, — я думал об этом. И пришел к довольно-таки занятному выводу. Видишь ли, мне бы хотелось, чтобы такие бравые ребята, как вы, мои дорогие урук-хай, были всегда бодры, здоровы, веселы и по возможности довольны жизнью. А также отличались, так сказать, поднятым до небес боевым духом. — Он мрачно усмехнулся каким-то своим мыслям. — Поэтому я, пожалуй, могу попробовать повторить этот… опыт. С учетом предыдущих упущений.

Луртц воодушевился.

— Давай, повтори. Следующая «ошибка» будет только для меня!

— Посмотрим. Если станешь хорошо себя вести, — проворчал Шарки. — И, надеюсь, она все-таки не будет такой уж «ошибкой».

— Она будет красива. — Луртц хищно облизнулся. — И разумна!

— Красива — ладно, но разумна-то зачем? — Саруман криво улыбнулся. — Может, лучше и вовсе того… безо всяких проблесков, э?

— Без проблесков это будет бревно! — сказал Луртц с отвращением. — Соломенное чучело. Тряпичная кукла. Ты же сам видел. На кой она такая нужна?

Шарки внимательно посмотрел на него.

— Экий ты разборчивый… Тебе надо вести с ней утонченные беседы о смысле жизни? Однако. Ты меня пугаешь.

— Она должна быть красива и разумна. Понял? — упрямо повторил Луртц. Будто вколотил рукоятью меча тупой гвоздь.

Саруман расхохотался.

— Ты ставишь передо мной непосильную задачу, друг мой. Как правило, это взаимоисключающие вещи.

— А ты нарушь это правило! — Луртц, передернув плечами, хитро сузил глаза. — Ты же умеешь! Нарушать правила. А?

— Умею, — помолчав, сказал Саруман. — Уж что-что, а нарушать правила я иногда умею очень хорошо…