Слова застыли в холодном ожидании (джен)

Ни один из тех, кто участвовал в Войне Святого Грааля, никогда не говорил, будто Война была простым делом. Для тех, кто оставался в стороне, — то есть для большинства магов и членов Церкви, которых сочли нужным ставить в известность, — всё казалось проще некуда: семь мастеров, семь слуг, и лишь одна пара доходит до конца. И как бы ни велась эта битва, в итоге исполнится заветное желание: неважно, какое.

Те, кто разузнал о Войне чуть больше — кто потратил время, чтобы действительно изучить её, — скажут, что всё было немного сложнее. Могло быть призвано не семь слуг, а больше, в зависимости от прихотей самого Грааля, и не всякий мастер заканчивал игру с тем же слугой, с кем начал — как и не всякий слуга оставался при том же мастере. Желания же, пускай Грааль по видимости исполнял их, должны были быть воистину странными: ибо, похоже, никогда не сбывались в точности так, как надо.

Те, кто сражался на Войне и сумел в ней выжить, скажут, что она была до крайности бестолковой штукой безо всяких ограничений и правил — и, если честно, всякий мог бы принять в ней участие, если бы захотел. Но большинство людей не прислушиваются к лорду Эль-Меллою Второму, когда он начинает болтать об этом.

Донельзя досадно, должно быть, что Кирицугу никогда не доведется выслушать эти речи, — задумчиво отметил про себя Эмия, созерцая плохо скрытое потрясение, отразившееся на лице Кирицугу в миг его появления внутри круга призыва. Поскольку тогда он мог бы чуть меньше удивляться тому, что всё вот-вот пойдет весьма нестандартным образом.

— Сдаётся мне, — проговорил Эмия, пока его отец оглядывался на Айрисфиль, на лице которой отражалось точно такое же замешательство, — вы ждали кого-то другого.

* * *

Немногим позже — после того, как пыль улеглась, Кирицугу получил возможность накричаться и поотрицать реальность, и у них со Стариком состоялся довольно-таки напряженный разговор насчёт полнейшего провала призыва, — Эмия в конце-концов растягивается на диване, тогда как Кирицугу с прямой спиной и каменным лицом сидит напротив него. Где-то вдалеке можно расслышать вопли Илиясфиль о том, какой же Кирицугу дурак, раз не взял её наружу, хоть обещал, вместе с напрасными попытками Айрисфиль угомонить дочь.

Семья — это так мило.

— Ну что же, — говорит Эмия и лениво потягивается, умышленно пытаясь вызвать у отца хоть какую-нибудь реакцию. — Я определенно не король Артур. Хотя, быть может, и он — я ведь совершенно потерял память.

Реакция не заставляет себя ждать: Кирицугу хмурится.

— Как ты узнал о призыве?

Первым делом подозрения — Эмия ничего другого и не ожидал.

— Я когда-то встречался с королем Артуром. И даже если бы тебе удалось призвать нужного слугу, ты всё равно удивился бы. Учитывая, что она — женщина.

Кирицугу качает головой.

— Мне казалось, ты только что говорил, будто потерял память.

Он понемногу выходит из себя — и это прекрасно.

— Прошу прощения, виноват. Имею в виду — мне об этом кто-то говорил. Где-то. В какой-то момент.

— Выходит, ты знаешь, кто ты.

Хотелось бы ему поиграть в амнезию с Кирицугу — но это не Рин, загадка здесь не продержится достаточно долго, даже если он действительно приложит какие-никакие усилия. Кирицугу чересчур подозрителен и дотошен, чтобы на такое купиться, а у него не так уж много времени, чтобы привести свой план в действие.

— Верно. Но тебе его не скажу.

Вот и настоящий гнев. Он ни разу не видел Кирицугу таким, только слышал от Кирея и прочих.

— Я могу вынудить тебя к этому.

— Ты можешь использовать командное заклинание, — соглашается Эмия, — и я должен буду назваться. Но это поставит тебя в невыгодное положение — а в таком положении ты, по существу, уже оказался, получив Арчера вместо Сэйбер.

Кирицугу замолкает, возможно, намеренный вот-вот уже повысить голос. Он в самом деле выглядит каким-то разбитым, и Эмии становится от этого неуютно. Отец, думается ему, не привык, чтобы его планы шли наперекосяк.

— Это правда?

Он отвечает утвердительно. Нет никаких причин поступить иначе.

— Да, — говорит он. — И если у тебя найдется достаточно терпения для разговора со мной, я даже скажу тебе мое настоящее имя к концу беседы.

Его отец снова выглядит настороженным.

— Я могу выяснить его и сам.

— Нет, — говорит Эмия, и только сейчас ему становится больно. — Ты нигде меня не найдешь.

*

Не стоит труда заметить, что отец не хочет договариваться на таких условиях. Кирицугу никогда не был любителем поболтать, но, если подумать, то же можно сказать и о нем самом. Мужчины из семьи Эмия не сильны в том, что касается общения; впрочем, как он подозревает, где-то там есть Широ, который опровергает это, действительно разговаривая с дорогими ему людьми. Все Широ поначалу такие наивные.

— Если я поговорю с тобой, — произносит Кирицугу, и, боже ж мой, неужто он спотыкается на слове "поговорить", — в конце ты расскажешь мне правду.

— Так уж эта беседа будет устроена. Ты выяснишь, почему я здесь и чего хочу, а я скажу тебе в точности, кто я такой. А потом... — он прерывается. С Эмиями всегда важно держать паузу для пущей эффектности.

— А потом?

Он знает, что отец не хотел поддаваться на приманку, но какой у него был выбор? Никакого, раз уж Эмия так задумал.

— Потом ты решишь, что тебе делать с Войной Святого Грааля.

Эмия идет на риск и знает это. Кто-то мог бы сказать, что простейшим решением было бы отступиться от Эмии. Истратить командные заклинания ради сведений, расторгнуть контракт, украсть другого слугу — что угодно, кроме как делать ход там, где можно лишь проиграть. Но Эмия знает своего отца, и его отец не отступает.

— Идёт, — говорит Кирицугу. — Но всё закончится этим вечером.

— Великолепно, — отвечает он и вновь ухмыляется. — Как только мы с этим разберемся, я приготовлю ужин. Я не могу доверить это тебе. И когда в этом замке последний раз прибирались?

О, вот Кирицугу и опять в замешательстве. Но, если начистоту, Эмия более чем уверен: не будь в замке гомункулов — и Кирицугу жил бы в облаке пыли, питаясь крошками с пола. Он совершенно не способен о себе позаботиться.

— Итак, почему ты здесь?

Сразу и напрямик — типичный Кирицугу.

— Это работает по-другому, — говорит Эмия. — Беседа предполагает двух человек, а не кого-то одного, кто бросается словами в другого.

Сэйбер говорила, что отец ни разу не разговаривал с ней, и теперь он видит разницу между Эмией, который говорит с сыном — или со слугой. Мысленно он отмечает на будущее: извиниться перед Сэйбер за папу. И, наверное, извиниться вдобавок перед Илией, которая, очевидно, приходится ему сестрой — судя по крикам о том, насколько же её отец глупый.

Он смотрит на Кирицугу с некоторой жалостью.

— Почему бы нам не начать с простого вопроса? С самого очевидного?

Кирицугу вздыхает.

— Почему явился ты, а не король Артур?

Снова глотаешь приманку, пап? Как великодушно.

— В ходе призыва обычно используют катализатор, верно? Что-то, чтобы получить нужного именно тебе слугу.

— Да, — неохотно отвечает Кирицугу. — Мы использовали Аваллон, ножны Экскалибура. В них должно было хватить силы, чтобы призвать... её.

— И, тем не менее, ты получил меня, — снова усмехается Эмия. — Как же так вышло?

— Не должно было никак, — упрямится Кирицугу. — Видимо, я допустил ошибку в ритуале. Или артефакт оказался подделкой.

Неверно по обоим пунктам.

— Могу заверить тебя, что это подлинный Аваллон. — И ты должен бы узнать его истинность, папа. Ведь это ты поместил его внутрь меня. — И я могу точно сказать: что бы ни произошло во время призыва, это случилось не потому, что ты сделал что-то неправильно.

— Тогда почему же — ты? — Кирицугу начинает расхаживать взад-вперед, и Эмия поклясться может, что не отвечает за свои дальнейшие действия, если отец ещё и примется обходить его кругом. Он достаточно навидался этого дерьма в исполнении Кирея.

Но сейчас они только топчутся на одном месте, и Эмия не хочет мучить его. В конце концов, это не для того затеяно.

— Дам тебе подсказку. Суть не в том, что ты сделал, а в том, кто ты такой.

Этого, по счастью, хватает, чтобы хождение прекратилось, и Кирицугу останавливается, глядя на него в упор.

— Ты утверждаешь, что я в ответе за это, но не из-за какой-либо части ритуала.

— Именно.

— Но как тогда я мог повлиять на призыв, который совершал?

Он всё ещё не вполне у цели, но близко, так что Эмия решает немного раскрыть карты.

— Мне доводилось слышать, — осторожно говорит он, — что как-то раз одна Мастер призвала не того Слугу, которого собиралась, исключительно потому, что была связана с ним при жизни. — Он полностью пропускает всю эту часть с медальоном-катализатором. Не стоит мутить воду еще сильнее.

Сказанное задевает Кирицугу. Эмия видит, как его взгляд делается пронзительным, как натягивается кожа у него на лице и на миг сбивается дыхание.

— Так ты говоришь, что мы с тобой связаны?

Пока ещё не говорю, папа.

— Возможно. — Время для отвлекающего маневра. — А быть может, это всё потому, что оба мы — защитники справедливости.

И разве не о таком мог бы мечтать юный Широ? Сражаться бок-о-бок со своим отцом ради спасения мира. Эмия привык думать, что он-то давным-давно это перерос. Но эта глупая мысль по-прежнему заставляет его сердце сжиматься.

Кирицугу не купился на уловку — хотя, наверное, дело в том, что он куда менее доверчив, чем ребенок, спасенный на самом пороге смерти.

— Мы так или иначе знакомы? Я встречал тебя раньше?

— Нет, — говорит он (но отвечает только на один из двух вопросов).

— Но у нас есть нечто общее, — с нажимом говорит Кирицугу, явно нацелившись в самую суть дела.

Это — куда больше, чем Эмия может высказать. К примеру: да, у нас общая на двоих мечта, и я хотел целиком и полностью походить на тебя, пока не понял, что это значит потерять всё, чем ты дорожишь и всех, кого любишь, а значит, потерять и тебя — задолго до того, как я сумел бы понять, кто ты на самом деле такой. Да, ты — мой отец, и я уподобил себя — тебе, и ты призвал меня, потому что в какой-то из вселенных я с тем же успехом должен был бы призвать тебя.

— Да.

И его отец несколько минут не говорит ничего, полностью погруженный внутрь себя. Пытается найти решение, но пока что ещё не сможет — Эмия это знает; пока оба они не будут готовы.

— Для слуги ты удивительно много знаешь о Войне Святого Грааля, — произносит, наконец, Кирицугу. — Я был склонен считать, что призванные слуги располагают только воспоминаниями о своей прежней жизни.

— Верно, обычно так и бывает, — говорит Эмия, — хотя я скажу тебе кое-что ещё. По крайней мере одна из Слуг дважды сражалась в Войне Грааля и помнила свой первый призыв, когда её призвали вторично.

Кирицугу хмурится.

— Мне ни разу не рассказывали об этом.

Само собой, Кирицугу. По одной ну очень простой причине.

— Этого ещё не случилось.

Очевидно, это звучит неожиданно для него — раз уж он делает глубокий вдох и сжимает пальцы на спинке стула.

— Так кто же ты такой?

— Это ты и пытаешься выяснить, не так ли? — И Эмия произносит это настолько мягко, насколько может, потому что теперь они вступают в область боли и сожалений — для них обоих. Нет нужды причинять друг другу боль еще и теперь.

— Да, — бормочет Кирицугу себе под нос, — я пытаюсь выяснить это. — Он снова садится, стараясь вернуть самообладание. Делает еще один глубокий вдох и глядит на Эмию. — Ты так и не ответил, откуда тебе столько известно о Войне Грааля.

Время для правды.

— Я знаю это, поскольку это не первая война для меня. На любой из сторон.

— Тебя призывали прежде? — теперь Кирицугу говорит быстрее, сосредоточившись на ответах.

— Да.

— И ты призывал прежде.

— Да.

Видишь, пап — вот так люди и разговаривают между собой. Чтобы узнавать друг о друге нечто ужасное и удивительное друг от друга — а не выслушивать это много лет спустя от людей, которые пробуют тебя убить.

— И ты помнишь всё?

— Да.

Ну, допустим, не всё — но гораздо больше, чем кто-нибудь ещё, кроме Сэйбер. Как знать — возможно, он сражался в Войнах Грааля в иных временах и в иных местах. Вот что прекрасно в Граале. Он даёт вам ровно столько веревки, чтобы хватило ей удавиться.

— Но почему?

На этот вопрос Эмия уже не может ответить. Во всяком случае, целиком и полностью. С чего бы это Грааль позволил ему сохранять память, когда все прочие забывают? А с другой стороны, зачем тогда Грааль позволил Кирицугу призвать его? Единственный ответ, который приходит ему на ум, одновременно самый худший, а значит, должен быть верным.

Исполнение самых мучительных, безнадежных желаний — вот чего жаждет Грааль; и нет ничего более болезненного и тщетного, чем позволить Эмии думать, будто он может спасти своего отца от его судьбы, спасти всю свою семью — и кровную, и приемную. Но Грааль позволит ему попытаться, поскольку, возможно, где-то глубоко-глубоко внутри жаждет того же самого, что и он: разорвать цикл однажды и навсегда.

И всё-таки он молчал чересчур уж долго, потому что отец смотрит на него так, будто за него беспокоится. И этого не может быть. Не сейчас.

— Тут я ничего не могу сказать. Может быть, я просто везучий. — Он ухмыляется, но не думает, что на этот раз у него вышло особенно убедительно, потому что Кирицугу всё ещё пристально смотрит на него — просто смотрит.

— Удача, как подсказывает мой опыт, мало в чем способна помочь, — говорит он и отводит, наконец, взгляд.

Эмия только пожимает плечами, поскольку не может не согласиться. Ни один Эмия никогда не был удачлив.

Но Кирицугу уже сводит всё воедино: теперь он спокоен и сосредоточен, больше никакого волнения.

— Выходит, ты как-то связан со мной, имеешь опыт в Войне Грааля и пришёл из будущего, которое станет, или не станет, моим.

Если именно так Кирицугу и выиграл Войну Грааля, то это только естественно. Всё сказанное абсурдно — и тем не менее, абсолютно точно. В умозаключении Кирицугу нет ни тени сомнения, что информация, которую он собрал, верна. На стороне этого человека, думает Эмия, было бы легко победить в войне. Какая досада, что он пытается добиться как раз того, чтобы этой войны никогда не случилось.

— Всё так.

Его отец вдруг встает. Этому нет никакой причины. Не похоже, будто бы Эмия сказал что-то особенно поразительное в последние секунд тридцать. Но Кирицугу всё-таки подходит к нему, и теперь уже он чувствует неудобство. Что вообще на уме у этого человека?

— Арчер, — тихо произносит Кирицугу. — Откуда я знаю тебя?

Он стоит прямо напротив, и единственное, что Эмия может сделать, это уставиться в упор на своего отца и сказать:

— Ещё не время.

— Нет, — говорит Кирицугу. — Теперь это не сработает.

— У нас был уговор, — произносит он, и его голос срывается, как бы он ни старался сохранить ровный тон. Будь проклят Широ, вылезший наружу именно в этот момент. — Ты выясняешь, зачем я здесь и чего хочу...

— Нет, — отец не двигается с места. — Потому что я думаю, что твои цели крайне зависят от того, кто ты такой.

— Ты так и не ответил на вопрос, почему я здесь? — Он теряет опору. Приготовления ничего не значат, когда человек, которого ты боготворил всю твою жизнь, невозмутимо глядит на тебя и отказывается оставить тебя в покое.

— Я думаю, ты сам на него ответил, — говорит Кирицугу. — Ты здесь затем, чтобы что-то исправить. Иначе ты не продолжал бы сражаться в этой войне.

Расплывчатый ответ, но достаточно близкий к правде, чтобы всё-таки причинить ему боль.

— А что насчет роли защитника справедливости? — спрашивает он, пытаясь не обращать внимания.

— Думаю, оба мы знаем, чем это оборачивается, — отвечает Кирицугу, и это заставляет его задрожать от злости. Злости на Кирицугу за то, что не рассказал ему, что следовать таким идеалам означает — принимать страшные решения, способные утянуть тебя в личный ад. Злости на своего отца за то, что так и не научил его жить нормальной жизнью.

Злости на себя самого: за то, что никогда и ни к кому не прислушивался, пока не сделалось слишком поздно.

— Тогда мог бы и рассказать мне, — огрызается он, слишком разозленный для того, чтобы сдерживаться. Широ теперь у руля, и если Эмия мог уйти от ответа, пожать плечами и ухмыльнуться, то Широ никогда не умел как следует скрывать эмоции. — Ты знал, что всё этим кончится, и всё-таки не отговорил меня. Ты просто сказал, что у тебя не вышло. Ты не говорил, что я не должен и пробовать.

В плане ничего подобного не было. Это уже ничего не значит.

Но это как-то влияет на Кирицугу, который остается спокойным.

— Тебе нужно сказать мне правду, Арчер.

И ему тошно становится от этого имени. Он так устал от него. Устал от всего этого притворства. Быть может, для Кирицугу время выглядит по-другому, но прошла целая вечность с тех пор, как Эмию называли его собственным именем.

— Зови меня Широ, — говорит он.

Кирицугу всё так же терпеливо ждет. Он знает, что к этому есть, что добавить. Он всегда знает.

— Широ Эмия.

Ему кажется, что небеса сейчас рухнут.

* * *

Если Кирицугу и потрясен, то ничем не выдает своих чувств, потому что единственное, что он делает — медленно кивает, как если бы встретился с одним из ожидаемых результатов, которые давным-давно просчитал.

— Мы знаем друг друга.

Эмия почти видит, как он встраивает это в свои планы — еще один фрагмент информации, с которой можно работать.

— Да. — Признать это — облегчение.

— Я заметил: ты ни разу этого не отрицал.

А стоило бы.

— Нет.

Его отец не отходит прочь.

— Из будущего, — бормочет он себе под нос, а затем продолжает громче: — и значит, не предок. Тогда потомок. Праправнук? Правнук?

И Эмия никак не может ответить на этот вопрос — только не тогда, когда ответ может разбить то немногое, что у него осталось от сердца, — но он обязан.

— Сын, — отвечает он, стараясь удержать себя в руках. — Но приемный. Мы не родственники по крови.

Больше нет смысла уклоняться. Все карты сброшены.

— В какой-то момент я усыновил тебя, — говорит Кирицугу, разъясняя события для самого себя. — И в какой-то момент ты сражался на Войне Грааля в качестве мастера. А в другой уже в качестве слуги. Верно?

— Да, — он едва слышит себя самого.

— А затем я призвал тебя, и...

Его отец не завершает фразу. Не делает этого и Эмия. Они оба знают, каков конец.

Какое-то время никто из них не нарушает тишину. В замке тоже тихо. Эмия отстраненно задумывается, где же сейчас его сестра. Вот ещё одна возможная тема для спора с Кирицугу: насчет людей, которым стоит рассказывать другим людям о близких родственниках, живущих в рассыпающихся образчиках немецкой архитектуры, — но он не может от и до винить Кирицугу за это умолчание.

Исповедоваться в одной из твоих худших неудач — не совсем то, на что ты будешь способен перед лицом ребенка, который смотрит на тебя снизу вверх сияющими глазами. Он надеется, что Кирицугу по крайней мере пытался вытащить Илию оттуда, но вряд ли когда-нибудь выяснит в точности. Этот Кирицугу еще не потерял свою дочь.

Дочь. Прямо тогда, когда он думал, что уже полностью понял Кирицугу...

Но снова слишком поздно, не правда ли. Он здесь не ради этого.

— Я знаю, кто ты, — говорит Кирицугу. — Я знаю, почему ты здесь.

Эмия ждёт. Теперь это неизбежно.

Голос его отца остается таким же мягким, когда он спрашивает:

— Так что теперь ты должен сказать мне — чего ты хочешь?

— Спасти тебя, — произносит Широ. Эмия не говорит ничего.

Кирицугу кладет ладонь ему на плечо, и она кажется неожиданно тяжелой. Отец не говорит ничего, когда Эмия накрывает его руку своей и сжимает. Кирицугу нет нужды демонстрировать сочувствие к человеку, которого он даже не знает, но всё же он это делает. Возможно, думает Эмия, в этом загадка его отца. Ему проще с теми, кто ему не знаком.

Хотя Сэйбер, наверное, с этим не согласилась бы. Ему вправду жаль, что он не расспросил её подробней о Кирицугу, но было ясно, что это болезенно для неё. В конце концов, она ни разу не упоминала об Айрисфиль, а ведь они точно были знакомы.

Только несколько минут спустя Эмия способен отвлечься и собраться с мыслями. Есть план, и Кирицугу обязан теперь услышать его. Обязан согласиться с ним.

Обязан поверить в него.

Кирицугу вновь отходит от него, и Эмия откидывается на спинку дивана, в то время как его отец садится на стул. Кирицугу ждёт, пока он выдавит из себя хоть что-то. Они оба знают, как обстоят дела с общением в их семье.

— Я могу помочь тебе, — говорит Эмия. — Я могу сделать всё правильно.

Он ждёт следующих слов Кирицугу. Он более чем уверен, что знает, какими будут эти слова.

— Ты здесь, чтобы помочь мне победить в войне за Грааль? Вот почему ты пришел ко мне? — Это логичный вывод. Он очевиден и совершенно неверен.

Конечно же, Кирицугу думает: тот, другой он упустил Грааль. Никто не думает, что выигрыш здесь хуже проигрыша. Не похоже, будто фон Айнцберны готовы будут признать, что награда на другом конце радуги не стоит себя, или что никто и никогда не получал ничего от этой древней, абсолютно тщетной войны.

— Я здесь, чтобы удостовериться, что ты не победишь, — говорит он вместо этого и готовится к реакции Кирицугу.

Тот снова выглядит удивленным, и это позволяет Эмии нащупать более твердую почву.

— Почему?

— Потому что, получив Грааль, ты лишишься всего остального.

Отец открывает рот, чтобы что-то сказать, и Широ снова перехватывает управление, отчаянно пытаясь убедить его:

— Ты лишишься жены, дочери и всего, во что только верил. — Он просто не может остановиться. — Твое желание приведет к пожару, который погубит сотни людей и оставит кучу детей сиротами.

Теперь Кирицугу молчит, его глаза расширены. Широ это не останавливает.

— Ты хочешь знать, как так вышло, что ты усыновил меня?

Это жестоко и равнодушно, но что-то глубоко у него внутри ликует, когда он наконец произносит эти слова.

— Мои родители погибли в огне. Ты спас мне жизнь и умер пять лет спустя. И всё повторилось снова. Еще одна война. Еще один Грааль. Вот как я стал мастером. Потому что ничего из того, что ты вздумаешь попросить у Грааля, не обернется так, как тебе хочется.

Он останавливается, потому что на побледневшем лице Кирицугу написан ужас, и ему никогда не хотелось, чтобы отец так выглядел из-за него. Ему никогда не хотелось причинять отцу подобную боль. Но если это единственный способ спасти его, спасти всех... Что ж, он набрался какого-никакого опыта в том, чтобы мимоходом делать людям больно.

— Это правда? — спрашивает Кирицугу приглушенным и горьким голосом. — Это то, что случилось... случится?

— Об заклад не побьюсь, — отвечает Эмия. Он не уверен, повторяется ли история всегда в точности. — Но ты не можешь доверить Граалю свои желания. Ничто из того, что он предлагает, не стоит своей цены.

— Потому что ты заплатил эту цену.

— Как и ты. Просто не сейчас и не здесь.

Отец не спорит с ним. Облегчение, но также и неожиданность. Быть может, у него без того были дурные предчувствия на тему этой войны. Эмия ничуть не удивился бы, узнай он, что Кирицугу не слишком истово верует в систему Грааля.

— Что же ты предлагаешь? — наконец спрашивает у него отец. Его восхищает способность Кирицугу переварить информацию и двигаться дальше. Широ никогда не мог до такой степени овладеть своими эмоциями. — Я не могу просто выйти из игры.

— Нет, — спокойно признает он. — Не можешь. У тебя здесь семья. Если ты уйдешь, Старик не выпустит их вместе с тобой и подберет тебе на замену другого мастера. Силой, если понадобится. — Он не хочет озвучивать самый очевидный выбор, но Илия не без причины была ему настолько грозным противником. И у Старика есть две пешки, которыми можно сыграть.

— И если я подыграю, чтобы потянуть время...

— Он не позволит тебе взять и жену, и дочь.

Кирицугу выглядит сокрушённым, но всё же кивает, признавая правоту этой точки зрения.

— К тому же, чем дольше идет война, тем сильней риск для жизни Айри. У нас больше нет возможностей Авалона, который защитил бы её.

В этом одном Эмия не может признаться своему отцу, даже если подозревает, что Кирицугу без того знает правду. Он не в силах придумать способа, как наверняка спасти эту прелестную женщину, которая, справившись с первоначальным удивлением, тепло поприветствовала его, предложила чай и сказала, что она уверена: из них с Кирицугу получится замечательная команда.

Но есть способ, которым он может хотя бы попытаться спасти ее. Спасти Илию. Спасти Кирицугу. И всё равно нет никаких гарантий, что это сработает.

— У меня есть одна мысль, — говорит он.

— Действительно? — с сомнением смотрит на него Кирицугу.

— Выкорчевать корень проблемы, — произносит он и ждет, пока до отца дойдет, что именно он имел в виду.

Кирицугу не обманывает ожиданий. Его лицо снова становится бледным.

— Это же... Нет, просто нет. Тебе стоило бы понимать... Это же невозможно.

Похоже, у него кончились слова.

У Эмии — как раз наоборот. Какие бы грехи, по собственным мыслям, ни совершил Кирицугу — все они бледнеют по сравнению с тем, что Эмии приходилось делать, как Контр-Стражу. Что значит в такой момент ещё одна жизнь, особенно та, которая всё равно тянулась слишком уж долго и причинила так много боли его семье?

— Просто прикажи мне.

— Что?

— Тебе известно, что командные заклинания дают огромную прибавку к силе, позволяя слугам совершать нечто невероятное, если они хотят этого. И это — то, на что я соглашусь. Используй все три командных заклинания и вели мне сделать это. — Он хладнокровен и тверд. Он должен. И Кирицугу обязан согласиться на его предложение.

Но Кирицугу не двигается. Не говорит ни слова. Просто смотрит на него.

— Прикажи мне, — повторяет он. — И я смогу спасти тебя. — В его голосе звучит уверенность.

В нем самом её нет, но он думал обо всём остальном и это единственный путь, который не предполагает долгой войны и вполне реальной возможность потерять всех. Это должно спасти Илию. Это может спасти Айрисфиль.

Это спасет Кирицугу.

Его отец не отдает приказа. Просто беспомощно смотрит на него, пока драгоценные минуты утекают прочь.

— Пожалуйста, — говорит он.

И Кирицугу закрывает глаза, когда Эмия подходит к нему и берет его ладонь в свою.

— Это единственный способ, который я смог придумать, — умоляет он. В его глазах начинают копиться слёзы, и он отстраненно думает: надо бы сказать Широ, чтобы прекращал плакать.

— Отец.

Ему кажется, что Кирицугу тоже плачет. Он не понимает, почему. Его отец сильный. Он никогда не плачет.

— Пожалуйста.

Его отец открывает глаза и протягивает руку, чтобы коснуться его волос.

— Но что, если я тоже хочу спасти тебя?