Дыра в заборе (джен)

Со второй попытки Ксюша наконец смогла протиснуться между ржавыми прутьями и вывалиться по другую сторону ограждения. Впрочем, отряхивалась она довольная — по её личному мнению, этот маленький бунт стоил лишнего сеанса стирки, который в этом лагере сводился к использованию тазиков и кипятка из крана. Да и, в конце концов, скоро уже домой.

Зато запас жвачек и конфет, отсутствующих в продаже на территории детского лагеря «Солнышко», точно скрасит ей и соседкам по комнате оставшиеся дни до конца смены.

Честно говоря, ещё ни разу ей не приходилось коротать летние дни в лагере с настолько отвратной кормёжкой. Ксюша не считала себя особой привередой — наоборот, именно ей чаще всего доставались лишние порции детсадовского молока с плёнкой, школьной баклажанной икры и лагерной овсянки. Но то безвкусное нечто, подававшееся в местной столовой? Пожалуй, не зря им не давали вилок — наверняка повара просто боялись, что их заколют после очередного шедевра.

Так что да, после месяца невольной диеты она вовсе не удивлялась тому, что железные прутья лагерного забора в одном укромном месте кто-то отогнул вовнутрь.

За дырой, прямо впритык к забору, стоял маленький ларёчек «табак — пиво — соки». Правда, ни то, ни другое, ни третье Ксюшу не интересовало — зато интересовали «дефицитные» для лагеря товары вроде здоровенных «сникерсов» и кислых леденцов «Пять с плюсом». Что появилось первым, ларёк или дыра, история лагеря умалчивала — единственное, что соседка Ксюши смогла выбить у своего «бывалого» брата из второго отряда — это местонахождение лазейки и строгий наказ никому, кроме проверенных подруг, про него не говорить. Запрет был логичен, и потому исполнялся детьми старательней, чем опостылевшее «надо мыть руки перед едой». Периодически детей тут ловили, но пока что не нашлось достаточно принципиальной и вредной воспитательницы, готовой лишить детей последней радости, а территория лагеря была настолько большая, что большинство детей, и уж тем более взрослых, просто не успевало за смену обнаружить эту лазейку.

Так что Ксюша, довольная, долго выбирала у не менее довольной продавщицы (видимо, торчать здесь целый день было настолько утомительно, что даже книжка в кричаще-яркой обложке перестала развеивать ей скуку) самые лучшие вкусности. Потом — разумеется, долго выбирала нужные вкусы. На всё денег уже не хватало, так что выбор с каждой минутой становился все более мучительным. Здравый прагматизм, которым она так гордилась, намекал, что ей наверняка ещё выдастся шанс что-нибудь купить, к тому же впереди поезд, на который она не успела ещё купить новый журнал со сканвордами. Но это когда будет, а яркие упаковки, от одного вида которых рот наполнялся слюной — вот они, прямо перед ней.

Её мучительный выбор прервали достаточно мягкие, но отчётливые «хруст» и «шарах». Первым делом Ксюшу одолел страх, что её спалили, и сейчас из-за стенки ларька появится грозное лицо недовольного вожатого.

Но ничего такого не произошло.

Она быстро определилась с оставшимися покупками, оплатила их и торопливо запихала в небольшую сумку через плечо. Новых звуков из-за ларька не доносилось, но ощущение присутствия кого-то ещё не покидало — тишина не была абсолютной.

Любопытство победило. Впрочем, в любом случае — другой дороги назад в лагерь не было, как и выбора у Ксюши. Так что она медленно обошла ларёк с другой стороны, и, придерживая предательски зашуршавшую сумочку, аккуратно выглянула из-за угла.

По ту сторону ограждения высокая девушка сосредоточенно пыталась приладить к погнутым прутьям толстую сухую ветку.

Первым делом её отпустил страх — это точно не была воспитательница, пусть девушка и была явно старше её. Почему? Ну, может, потому что на лице девушки не проступало печати загнанности и невыспанности, приклеивавшейся к лицам воспитательниц уже после нескольких дней пребывания здесь. Может, потому что никто из вожатых не осмелился бы накраситься при свете дня такой яркой помадой — за их внешним видом заместительница начальницы лагеря следила намного лучше, чем за питанием детей. Впрочем, чаще всего, прыгая в жару между столовой, морем и очередным дурацким мероприятием, желания краситься у детей даже не просыпалось — разве что иногда, перед дискотекой.

Последней причиной, почему Ксюша была уверена, что перед ней была не вожатая, был платок — ярко-красный, повязанный вокруг шеи. Такой был у первого отряда — самых взрослых из детей. Про первые отряды всегда ходили самые разнообразные невероятные слухи: якобы там все по ночам пьют, курят и колются прямо вместе с вожатыми. Ну, взрослые же. А запах сигарет перебивают жвачкой. Обязательно мятной.

И воспитательницу, и вожатую первого отряда Ксюша знала — однажды на одной из экскурсий они сделали ей выговор. Ей тогда было слишком стыдно, чтобы оторвать взгляд от их платков и посмотреть в глаза, ведь они были уже совсем взрослые, не такие «взрослые», как в первом отряде. А настоящие, на которых огрызаться совсем нельзя, вот. Авторитетные.

А эта была не такая. И всё же внутри заиграло желание — не то чтобы «услужить» или даже «понравиться»... Но желание, чтобы такая взрослая тебя заметила. Может, если бы Ксюша задумалась лишний раз, то поняла, что именно это желание толкало мальчишек из пятого отряда постоянно крутиться рядом со старшиками, периодически получая от них подзатыльники, и также периодически — милостивое разрешение посидеть рядом или потусить вместе.

На осознанном уровне Ксюше было просто интересно, пусть и страшновато. У этой девушки явно что-то не ладилось с палкой, забором и, судя по лицу, удовольствием от жизни.

— А почему через дыру не пролезешь? — набросив на себя небрежный вид, спросила она наконец.

— Не влезу, — буркнула та, снова соскальзывая с импровизированной ступеньки и оглядываясь вокруг. Палка была слишком неустойчива, а один раз уже сломалась ровно посередине — этот звук, скорей всего, и услышала Ксюша, будучи по другую сторону от киоска. Перелезть совсем без опоры было невозможно, это было ясно им обеим — забор был слишком высок, без выпуклых украшений и поперечных перекладин. Ровные частые прутья и металлические стрелы, устремленные вверх — просто и эффективно. А других достаточно толстых сухих веток, по крайней мере, неподалеку от них, не наблюдалось.

— А раньше получалось?

— А то.

Ксюша огляделась. Дорога рядом с забором была пустынная — за всё то время, что она здесь торчала, мимо не проехало ни одной машины. Лагерь стоял поодаль от небольшого посёлка, главные ворота находились совсем с другой стороны — пустошь. И всё же лагерь не зря поставили именно здесь — множество высоких плодовых деревьев радовали тенью и лишним источником пищи не только лагерный народ — они усеивали территорию и вокруг.

Решение задач всегда давалось Ксюше намного проще, чем налаживание бесед. Перебежав дорогу (в своих глазах в тот момент она казалась той ещё рискованной девчонкой, отдаляясь ещё больше от лагеря) и, порыскав туда-сюда, довольная, она притащила к дыре толстый и длинный сук. Вроде бы, дуба, но она не была уверена. По дороге она достаточно хорошо игнорировала любопытный взгляд тётеньки, будто бы невзначай выглядывавшей из окошка киоска.

Девчонка из первого уже не выглядела такой уж недовольной, когда она просунула ей ветку сквозь прутья. Совсем немного времени — и вот она уже спрыгивает по запретную сторону забора.

— А обратно как? — полюбопытствовала Ксюша.

— Также, — слишком скудно, чтобы поддержать разговор, но Ксюше повезло — придумывать ничего не пришлось.

— Спасибо, что помогла. Я Юля.

— Ксюша, — пожимать руку было неловко. До этого ей предлагал жать руку только папа, и это не выглядело круто. Но Юля сделала это так естественно, что Ксюша почувствовала себя практически такой же взрослой. На равных. И задавать вопросы было уже почти совсем легко: — Ты из первого, да?

— А ты из четвертого, — Юля кивнула на её жёлтый платок.

— Дурацкий отряд, — по привычке буркнула Ксюша. Она повторяла это всем, кто желал её слушать, ибо была абсолютно уверена в своей правоте.

— Почему? — удивилась Юля. Достаточно искренне. Ксюша осмелилась даже посмотреть ей прямо в лицо. Девушка как девушка, лицо за этой притягивающей взгляд помадой оказалось совсем обычное. Нет никаких «выпирающих скул» или как там обычно пишут в книгах. Веснушки вот зато есть.

— Первый, второй и третий отряды — взрослые. А пятый и дальше уже мелкотня совсем. Мы соревнуемся с первыми тремя. И во всех конкурсах мы всем продуваем. Хотя у пятого мы бы точно выиграли. А ещё общаться не с кем, кроме отрядных. Ни туда, ни сюда, — пояснила Ксюша.

— Похоже на правду, — серьёзно кивнула Юля. — Зато у вас галстук не розовый, верно? Как у третьего.

— Это конечно, — сложно не согласиться, здесь третьему явно не повезло больше всех. Дело было не в самом цвете — просто он был какого-то противного кислотного оттенка. Поросячий, одним словом. Серьёзно поросячий, в буквальном смысле, — точь-в-точь в цвет большому пухленькому поросёнку, нарисованному на стенке площадки для мероприятий. Это и давало повод многочисленным насмешкам, хотя отряд, в порыве отчаяния названный «Фламинго», отбивался от них с честью, дружно сплотившись вокруг общей беды.

— Да и разница в отрядах в пределах года-двух. Наверняка есть и те, кто одного с вами возраста. Но — понимаю, дело ведь не в возрасте, да? — продолжала рассуждать Юля, обходя ларек. Ксюша на автомате последовала за ней. — Пять сек, закуплюсь.

— Конечно.

Юля управилась быстро.

— Будешь?

Ксюша покосилась на мятный «Дирол». Мятный. Просто мятный.

— Нет, спасибо.

Табаком, как от их вожатой, от Юли не пахло.

— А ты куришь? — не удержалась Ксюша, внутренне взвыв от нескромности вопроса. Не успела лишний раз подумать.

— Не-а. Это вредно для здоровья.

— Так все взрослые говорят.

— Не всё, что говорят взрослые — тупо.

— Глупость какая-то.

Юля фыркнула раз, другой, и тут Ксюша поняла, что та смеётся.

— Ну ты ребёнка, — это было почему-то не обидно. Ксюша даже сама улыбнулась. Тут она осознала, что Юля не просто решила прогуляться вдоль забора — она решительным шагом направлялась к дорожному повороту. И сама Ксюша всё это время следовала за ней.

— А мы куда?

— Я — в посёлок. Дело есть.

— Я с тобой!

Не сосчитать случаев, когда Ксюше на это говорили «ты останешься дома», «это личное» и даже просто «нет, не надо». Так уж выходило, что она всегда была той необязательной деталью в компаниях, которую рано или поздно оставляли в стороне. Вот, даже сюда с ней никто в итоге не отправился, пусть хотя бы за компанию...

Но Юля на это только пожала плечами.

Ксюша постаралась отринуть пугающую мысль, что она сейчас удаляется на сумасшедшее расстояние от лагеря. Даже просто выбраться за забор было опасно, а вот это вообще опасно-опасно-опасно! Но она же со старшей, верно? Юля выглядела достаточно уверенно, чтобы внушать Ксюше доверие. Даже имя было взрослое — «Юля». Ксюшу бесило её собственное имя. Серьёзно, как не верти все сокращения, а всё какая-то лягушачья кличка выходит. Видимо, нормальной взрослой из неё не выйдет.

Она поделилась этим с Юлей. Та снова рассмеялась, но поспешила заверить, что это не над Ксюшей, и в ответ поделилась, что одну из её одноклассниц зовут «Ага» и добавила, что может, её сокращения и отстой, но пусть попробует придумать сокращения к «Аге».

— Агу не надо сокращать, это же уже короткое имя! — поспорила Ксюша.

— Скажи это её сёстрам, — хмыкнула Юля.

За разговорами было не так страшно удаляться от лагеря. Зато всё больше и больше на Ксюшу накатывала эйфория и редкое чувство довольства собой.

Вот это приключение! Не стыдно будет потом кому-нибудь рассказать.

Тени было не так много, но только вчера прошёл дождь, и воздух всё ещё был приятно-прохладным, а небо — прореженным частыми облаками, так что идти по утоптанной дороге под увлекательный разговор было легко и приятно. Иногда мимо проезжали машины. Тогда Юля тянула её за руку, сводя с обочины, но это не сильно раздражало — взрослой, да ещё и не посмеявшейся над её недовольством собственным именем и номером отряда, это было простительно. Так считала Ксюша. В конце концов, она достаточно раскрепостилась, чтобы спросить ещё раз.

— А что тебе там надо?

— Встретиться надо кое с кем, — уклончиво ответила Юля. — Я быстро, — заверила поспешно она, увидев в ответ подозрительный взгляд.

Нет, конечно, Ксюше было всего двенадцать, но она же не была совсем дурой. Ради чего ещё рисковать старшикам? Пиво продавалось и в киоске. Юля не курит. Значит...

— Свиданка, да? — она дернула Юлю за короткий рукав футболки. — Свиданка?

— Да нет, — отмахнулась Юля, но Ксюша только убедилась в своей догадке. Не то чтобы она жаждала быть третьей лишней, но ладно уж. Она ж все понимает, чай не маленькая уже. Главное, чтобы её Юля обратно отвела. Впрочем, им всё равно надо будет вернуться до конца тихого часа, который, не смотря на название, занимал два часа в их расписании.

Вскоре всё чаще стали попадаться домишки — достроенные и жилые, а потом они вышли на уже привычную Ксюше дорогу к морю, и она немного облегченно выдохнула — если что, она сможет дойти отсюда до лагеря сама. Отрядам приходилось проходить через жилые кварталы, чтобы попасть на территорию пляжного лагеря.

Ксюше было интересно, с кем именно собирается встретиться Юля. Они познакомились здесь? Если да, то как? Или они были знакомы до лагеря?

Её мысли по этому поводу были прерваны словами Юли:

— Пришли. Жди тут.

Она постучала в низкую калитку. Ксюша вытянула шею вверх, с любопытством осматривая двор. На улицах большей частью было пусто — на юге уважают тихий час не только в лагерях — и во дворе тоже. Но на стук совсем скоро где-то внутри хлопнула невидимая дверь и во двор вылетела девушка — чуть выше Ксюши, но крепче, и вся целиком — копна спутанных пышных волос. Загорелая-загорелая — на их фоне она выглядела совсем тёмной. Больше ничего Ксюша разглядеть не успела, потому что всё это тёмное-летнее-мощное налетело на Юлю и повисло у неё на шее. И прежде чем та потянула Юлю на себя и захлопнула калитку, Ксюша точно успела увидеть, как чей-то местный язык оказался у Юли во рту.

— А это кто был? — услышала Ксюша запоздалый вопрос через калитку.

Ого. Вот это да. Вот это ничего себе. Ого.

Ксюша повторяла это про себя по кругу, пока ожидала Юлю у входа — девушка увела её куда-то вглубь двора, и слышать их больше она не могла. Хорошо, что Юля успела вернуться до того, как она успела испугаться, что её бросили, и как раз после того, когда она перестала тупить.

— Не свиданка, да? — с несвойственным ей сарказмом спросила она.

— Не свиданка! — громко прозвучало из-за калитки, а потом её с шумом захлопнули. Ксюша подтянулась на цыпочках и снова заглянула во двор. Тёмненькая девушка стояла рядом и громко фырчала на калитку. Увидев Ксюшу, она тыкнула в её сторону пальцем и твёрдо, пусть и срывающимся иногда голосом, сказала:

— Нафиг иди! Это частная территория!

— Пошли, — Юля потянула её за ремешок сумки.

— Куда? — Ксюша растерянно мотала головой от калитки обратно к Юле. Калитка, впрочем, молчала. Только бросилась в глаза табличка «Морская, 8». Юля продолжала тянуть её в сторону.

— Всё равно.

— Ладно, — а что было делать? Правда, ничего, ничегошеньки было не понятно. Юля шла впереди, осунувшись и засунув руки в карманы джинсовых шорт. Ксюше вдруг стало её жалко. «Свиданка» явно ничем хорошим не кончилась.

— Зайдем в пиццерию? — предложила она, увидев знакомую красно-белую вывеску. Столько раз облизывалась на неё, когда с моря шла, и вот, повод. Правда, невесёлый. И денег у неё мало. Но ладно. Юля, как ни странно, согласилась. Сделав заказ, минут пять они сидели в молчании.

— Не говори никому, хорошо? — наконец сказала Юля.

Ксюша поспешно кивнула, радостная, что та сама заговорила. Не надо было спрашивать, о чём речь — и так ясно.

— Что у вас случилось? — рискнула в ответ спросить она.

— Я её бросила.

— Почему?! — удивилась Ксюша. Вот этого она никак не ожидала. И вообще... Бросают обычно плохие люди, да? А Юля не выглядела, как плохая.

— У меня другая. В лагере, — пояснила Юля. Потом поправилась. — Ну, почти. Можно сказать, почти. И теперь всё будет честно.

— Ясно, — ни черта было не ясно. Что не говори, а первый отряд есть первый отряд. Все у них эдакое. Не как у людей. — Ну, тогда ведь ты всё правильно сделала?

— Ага. Ты не парься, просто мне так не хотелось её расстраивать. Она так накинулась, а я... А, неважно. Просто я старалась, и всё без толку.

Важно, подумала Ксюша. Важно.

— Я очень расстроилась, когда олимпиаду по математике плохо написала. Хотя я очень старалась. Просто это не зависело от меня — она была слишком сложная.

Юля прищурилась, кажется, не совсем понимая, к чему тут это. Поняв это, Ксюша быстро закончила:

— Ты ничего не могла сделать, она бы всё равно расстроилась.

— А... Ну да. Я знаю.

И хотя в глазах всё ещё сидело сожаление, голос у Юли всё же стал поживей.

— Кстати, почему ты заказала себе вегетарианскую пиццу? Она же невкусная.

— Но я никогда такую не пробовала! А пробовать всегда надо новое, — схватилась Ксюша радостно за смену темы. Успокаивать тех, кто кого-то бросил? Всё-таки явно не её конёк. У неё самой вообще ещё никого не было.

Кажется, у них обеих отстранённо-абстрактные темы шли лучше, чем обсуждение личной жизни. Хотя Юля всё-таки рассказала, как успела познакомиться с местной девчонкой — оказывается, она была одной из тех, кто под шумок сбежали в день Нептуна с моря в город.

Звучало как настоящее приключение. Но Ксюша не расспрашивала — как-то это не к месту было. Только выслушала и постаралась успокоить — как могла.

Ей кажется, у неё плохо получалось. Но Юля и не говорила что-нибудь вроде «вырастешь — поймёшь». И это было приятно.

Пиццу пришлось дожидаться долго, зато к последнему куску Юля таки воспряла духом. А вот Ксюша снова забеспокоилась — тихий час подходил к концу.

— Ничего страшного. Всё равно на море после дождя никто не пойдет. Не хватятся, — убеждённо сказала Юля, и ей хотелось верить. Но всё же Ксюша постаралась, чтобы после сытных тёплых вкуснейших кусков райской пиццы они не сбавляли темп, возвращаясь к лагерю почти бегом. Солнце светило всё ярче, камешки ритмично шуршали под подошвами босоножек, и это сглаживало, утрясало сосущее беспокойство.

И зря.

Воспитательницы перехватили их ещё на подходе к ограде — их начали искать не так уж давно, к тому же их видела продавщица в киоске, поэтому, если здраво подумать, досталось бы им не так сильно, как могло бы. Но в тот момент, когда их затаскивали на территорию лагеря, крича и стращая разговором с заместительницей начальницы лагеря, было не до здравых размышлений. Ксюша мало что запомнила — только стыд, страх, бессильную злость, горящие щёки и, в какой-то момент — руку Юли на плече.

— Она просто увязалась за мной, мы погуляли, поели пиццы, что вы начинаете-то? Хотите звонить родителям — звоните, ради бога. Вам же лишние проблемы.

Ксюша пискнула, что не надо никому звонить, охваченная ужасом, но всё-таки слова Юли, как поняла она позже, взрослые услышали — по крайней мере, звонка не состоялось, пусть контрабандные сладости и забрали. Так что вскоре Ксюша оказалась в своей комнате, с девчонками, которые, как одна, виновато уставились на её заплаканное — не удержалась уже на выходе из кабинета директрисы — лицо.

Они наперебой начали ей что-то объяснять про проверку, которую решили провести, как назло, именно сегодня, про старшие отряды, которые проверяли первыми, про «а что же нам надо было делать», но Ксюша не слушала. Душила обида, и спёртое горло только-только начало отпускать. Она бухнулась на свою кровать, отвернулась к стенке и вскоре забылась крепким сном.

Зайцев, мальчик с пятого, с которым они ходили в один кружок по математике в её городе, принес ей полдник, который она в итоге проспала — её решили не будить. В другой день она бы оценила жест от нравящегося ей мальчика, но в тот момент на эмоции сил не было.

Впрочем, на ужин она пошла уже со всеми, но так как за ней теперь пристально следили, кажется, её маленькое путешествие подошло к концу.

* * *

Ещё пара нервотрёпок — уже отдельно от вожатого и воспитательницы их отряда — и пара завуалированных, но вполне понятных для Ксюши фраз, сказанных на линейке, и история её дерзкого побега из лагеря наконец закончилась. Ксюша ещё злилась и дулась на свою судьбинушку пару дней, не желая особо ни с кем разговаривать, но время в лагере бежит не так, как дома. Всё быстро забывается, тем более, когда до отъезда остается всё меньше и меньше времени.

Она помирилась с соседками и поделилась с ними купленными сладостями, которые ей всё-таки вернула подобревшая воспитательница. В конце концов, они тоже начали уже за неё волноваться, вот и сказали взрослым про лазейку в заборе — нельзя их было винить, пусть и хотелось. Вожатый перестал ходить за ней хвостом, перестав переживать, что она снова куда-нибудь улизнет. Всё больше накатывала ностальгия по прошедшему месяцу, по тому, что успело произойти, по всем пережитым ярким эмоциям. Подходил к концу и план мероприятий; на одном из последних Ксюша снова встретилась с Юлей.

В смысле, она и до этого замечала её, — на море, в столовой, на дискотеке, — но заговаривать не хотелось. Да и в окружении своих взрослых подруг Юля выглядела совсем иначе, и подходить к ней казалось чем-то просто немыслимым.

Этот конкурс между отрядами был откровенно дурацкий, но такие можно было встретить в любом лагере. Им с Юлей выпало стоять и терпеть духоту в надетой на них отрядной одежде. Выиграть должен был отряд, с которого снимут больше всего барахла. Непонятно, почему это надо было на кого-то надевать — но, кажется, это работало. В смысле, всем было достаточно весело. Кроме них двоих. Но куда деваться — стояли, покачиваясь от тяжести, и терпеливо ждали, пока последнюю серёжку вденут им... ну, куда-нибудь. В петлю для пуговицы. Положат на голову. Ха-ха, очень смешно, парни.

Сначала казалось, что побеждает первый отряд — взрослые девчонки и парни, не парясь, стали раздеваться до трусов, покуда вожатые не опомнились и не остановили начинающийся стриптиз. Зато четвертый с легкой руки Кати, самой мастеровитой девочки отряда, за месяц обзавелся кучей самодельных браслетов дружбы разной степени красоты, и, несмотря на некоторое сопротивление первого отряда, в итоге их тоже разрешили засчитывать. Так что теперь чаша весов потихоньку склонялась в их сторону.

Но у Ксюши уже начали болеть руки, на которые натягивали полоску за полоской.

Она посмотрела на Юлю и хмыкнула. Та походила на новогоднюю ёлку со всеми этими клипсами и красными пионерскими галстуками, повязанными друг на друга наподобие гирлянды. Очень раздражённую, надо сказать, ёлку с еле заметными следами помады — таки в этот раз её заставили стереть косметику. Та заметила её взгляд и выразительно закатила глаза. Ксюша нарочито громко начала дуть себе на запотевший лоб.

Остаток мероприятия они соревновались в том, кто более выразительно изобразит умирающую от жары.

Но выиграл всё-таки первый отряд — не благодаря театральным талантам своего манекена, конечно, но всё же.

Зато не с таким большим перевесом, чтобы четвёртому было очень обидно.

Минут через семь Ксюша смогла наконец с облегчением плюхнуться на привычное место. Зрительницей ей было быть проще, чем участницей. Минут через пять к ней незаметно подобралась Юля и толкнула в бок, чтобы она подвинулась. Скамейка находилась за сидевшими воспитателями, так что она осталась незамеченной.

— Чего тебе? — беззлобно буркнула Ксюша. На сцене было весело, конечно, но вдруг вспомнились все те крики и неприятности, и, как ни крути, а все они ассоциировались теперь с этой, в красном платке.

— Сильно досталось потом? После директора, — уточнила Юля, проигнорировав ее тон.

— Неприятно. Но родителям не позвонили. Хотя кто знает, приедем, могут и рассказать, — Ксюша помрачнела, вспомнив об этой угрозе. Ну что такое, ей же уже казалось, что всё забылось.

— Моей бабуле позвонили. Но только насмешили, она у меня-то с юмором.

Ксюша пожала плечами. Юля так легко об этом говорила.

— Ну ты что, дуешься, что ли? — снова толкнула её Юля.

— Если бы не ты, ничего бы не случилось, — вырвалось обидное, но стало немного легче.

Подсознательно она ждала ответных резких слов, хотя хотелось ей извинений. Просто вечно так выходило, а потом все всегда ссорились. Не извинялись. На понимание этого её опыта хватало, но молчать всё равно не получалось, вот и повторялось всё раз за разом.

— Скорей всего. Правда, извини, что так вышло. Ты младше, и я должна была подумать, что тебе будет тяжко, если нас вдруг поймают.

Ксюша не нашлась, что ответить. Дуться она умела, а вот извинения принимать... Как-то не было возможности научиться.

— Зато классно погуляли. И поели. Ну, правда, я удивлена, что тут каждый тихий час побеги не устраивают. Ты видела вчерашнюю курицу? — продолжила, как ни в чем не бывало, Юля.

— Да, — хихикнула Ксюша. Этот анекдот дошёл и до их отряда.

— Вот и я видела, как она ухлопывала отсюда, настолько была непрожаренная.

Резковатое слово резануло по ушам, но, кажется, никто больше его не услышал. Ксюша снова невольно захихикала — такой вариант звучал намного круче. Она не удержалась и задала вопрос, мучавший их отряд не первый день:

— А правда, что вы бублики в лифчиках из столовой таскаете? Я слышала от друга Зайцева.

— Правда.

— Но как?!

— Мы идем в туалет, типа пудрить нос, или как там это называется, и там засовываем. А на выходе нам в вырез не заглядывают.

— Офигенно, — искренне восхитилась смекалкой Ксюша. — А скажи ещё...

Юля охотно развеивала мифы и легенды, сложенные о её отряде младшими. Не всё было понятно, а что-то совсем непонятно... Но к тому времени, когда они, смешавшись с толпой, вместе вышли с площадки, Ксюше уже не казалось, что мир шестнадцатилетних такой уж непонятный и недосягаемый. Хотя всё равно... Всё равно он был очень крутой и интересный.

По крайней мере, если судить по словам тех из них, кто не пьет, не курит и не колется.

— Идёшь на дискотеку? — спросила Юля, когда они подошли к корпусам. Корпуса были совсем небольшие, так что отряды были разбросаны по лагерю. Первый и четвёртый были совсем в разных сторонах. Ксюше не очень того хотелось, но надо было возвращаться к остальным — впереди было подведение итогов дня.

— Да, конечно, — а как иначе. Дискотека — это танцы и веселье, такое пропускать никак нельзя.

— Я хотела бы познакомить тебя со своей... подругой, — Юля замялась, но Ксюша как-то сразу поняла, что она имеет в виду. Они не говорили о девушке с посёлка — о Тане, Ксюша запомнила, как её зовут, — да и Ксюша вообще запретила себе думать об этом. Если там, за оградой, всё казалось просто неловким и непривычным, то здесь, в лагере, это стало запретной-запретной тайной.

И всё же... Этого просила Юля.

— Можно, — пробормотала неуверенно Ксюша. Взгляд воспитательницы на её затылке становился навязчиво сверлящим. Она виновато оглянулась. — Всё же мне пора идти, покеда!

— Увидимся, — ответила Юля. Они разбежались в разные стороны, не без сомнения в мыслях.

* * *

Когда Юля позже, в модных джинсах и снова с яркой помадой на губах, скользнула к ним, спешно собирающимся и передающим по кругу набор теней, взятый напрокат у соседок, в комнату, то произвела прямо-таки фурор. Все сразу затихли, зашагали деревянной походкой и стали переговариваться исключительно шёпотом. Ксюша не знала, радоваться ли, что эта гостья пришла именно к ней, или всё же переживать. Она, в принципе, уже сейчас чувствовала себя неловко, хотя Юля, уточнив, которая кровать её, просто села поверх покрывала и застрочила что-то в телефон, не давя на них всех своей очевидной взрослостью. Хотя телефон и сам по себе вызывал приступ уважительной зависти — их отряду телефоны выдавали только по вечерам на оговорённое время. И то только тем, у кого они свои были.

— Как ты узнала, где я живу? — спросила она, когда девчонки на редкость быстро разобрались с одеждой и ушли в коридор, ловить остальных. Темнело. Музыку уже включили — она доносилась до корпуса слабым эхом.

— Спросила у вожатого.

Вот так просто. Всё же здорово быть взрослой и не чувствовать проблем с тем, чтобы просто что-то «спросить у вожатого».

— И не наругал?

— За что? Я просто зашла за подругой, — пожала плечами Юля, продолжая строчить. На секунду подняв взгляд, спросила: — Ты уже собралась?

— Почти, — Ксюша схватила оставленные тени. — Я быстро!

— Мне тоже ещё пять минут нужно, не спеши.

В итоге это Ксюше пришлось её дожидаться. Она села рядом с Юлей, подобрав ноги под себя. Непривычно было сидеть одной в комнате с кем-то из другого отряда и наблюдать, как за окном сгущается ночь. Вообще в лагере быстро забываешь о личном пространстве и уединении. Но сейчас Ксюше скорей нравилось, чем нет.

Она задумалась, поглаживая приятную на ощупь «парадную» юбку, которую ещё ни разу не надевала до этого, и пропустила момент, когда звуки прожимающихся кнопок затихли.

— Что? — спросила она. Юля виновато смотрела на неё.

— Извини. Не получится... не получится тебя с ней познакомить. Она не хочет приходить.

— На дискотеку?

— На дискотеку. Или ко мне. Или к тебе. Да чёрт её поймет, — она посмотрела на телефон и засунула его в карман. Она не кричала, но её голос почему-то почти сипел.

— Ну... — Ксюша не знала, что сказать. Ей в принципе не особо было понятно, в чём проблема. Только понятно было — Юля расстроилась. — Можем сходить к ней? Поговорите.

— Не надо. Ей ничего не надо, и мне тоже тогда ничего не надо, — буркнула Юля в ответ.

В дверь постучали — буквально два раза, для вида — и дверь тут же отворилась.

— Вы идете? Все уже ушли. И ты, Юля, тоже. Опять тебя твоя вожатая обыскалась.

— Я же сказала, что иду к другому отряду! — голос с сиплого сорвался, и получилось достаточно громко.

— Вот ей сама об этом и скажешь, — спокойно ответила Марина Сергеевна, для порядка нахмурившись. Чтобы не наглели.

Делать было особо нечего, так что до дискотеки они в итоге дошли втроем. Юля шла, почти волоча ноги, и было видно, что идти ей не очень-то и хочется. Ксюша, глядя на неё, и сама как-то увяла.

По приходу они забились на самую дальнюю лавочку. Точнее, Юля забилась — Ксюше просто совесть не позволяла оставить её одну. Подошли знакомые Юли с её отряда, но та их отвадила парой отрывистых фраз. Из разговора Ксюша поняла, что «подруга» Юли, видимо, вовсе решила не приходить на последний вечер — отговорилась от воспитателей, что у неё сильно болит голова и вообще месячные в самом разгаре.

— Почему нельзя просто сказать, что не хочешь куда-то идти? — спросила Ксюша в воздух, когда они отошли. — А потом жалуются, что мы отговорки придумываем.

— У неё правда месячные, — тихо возразила Юля. — Но всё равно...

Юля сложила руки на груди.

— Всё равно, можно было вместе это время провести. И не бросать меня в последний вечер. И не писать потом эсемэски вместо того, чтобы сказать в лицо. И не...

Юля запнулась.

— Впрочем, может, я и заслужила, — дернула головой. — Ай, ладно. Тебе-то что.

— Мне интересно, — честно ответила Ксюша. — То есть, — поспешила поправиться она, — я хотела бы помочь.

— Да ничем уже не поможешь. Всё, расстались мы с ней.

— Снова? — ляпнула Ксюша прежде, чем подумала головой.

Юля снова насупилась.

— Я не ветреная.

— Я не говорю, что ты... ветреная.

Они посидели в молчании. К тому же, медляк сменился активным «бум-бум-бум» и разговаривать теперь было сложно. В очередной перерыв между песнями Ксюша спросила:

— И ты не пойдешь за ней?

— Зачем? — Юля хмыкнула. — Вряд ли у нас что-то бы вышло. Просто я думала, если мы будем с одного города, будет лучше. Отношения на расстоянии — это ведь так... глупо.

Ксюша подумала, что она наверняка хотела сказать «по-детски», просто решила её пожалеть.

— И ничего не глупо. У меня родители два года порознь были, и только потом съехались.

— Правда? — заинтересовано спросила Юля.

— Угу.

— Всё равно. Так редко бывает.

— А разве люди, знакомые с одного города, никогда не расстаются?

Юля озадаченно наклонила голову.

— Ну, в принципе, да.

— Вот именно! — подняла палец Ксюша.

— Вообще все и всегда расстаются. Тогда... Ай. Зачем тогда вообще начинать.

Они просидели ещё одну песню в тишине. Ксюша ковырялась каблуком в промежутке между плитками, а Юля, поставив одну пятку на скамейку, просто смотрела на танцующие парочки.

Ксюше стало грустно. Так грустно, как бывает во время медляков. У неё тоже никого не было, и одной быть иногда было очень грустно. Особенно, когда, как сейчас, сидишь вся нафуфыренная. Приготовленная — для чего? Иногда, в принципе, было нормально, а иногда, как сейчас — тревожно. Если б она сейчас была среди остальных девочек, было бы проще. Но сейчас, рядом с вроде бы такой самостоятельной и решительной Юлей, которая совсем на неё непохожа, но которой также грустно, и на которую даже смотреть тоскливо — стало совсем невмоготу.

Юля прервала её мысли — резко, как будто на что-то решилась.

— Слушай, я подумала... Я совсем забыла, мы же завтра уезжаем, не хочешь обменяться телефонами или вк?

— Вк?

Юля по её лицу поняла, что она не знает что это, и стала объяснять:

— Ну, сайт в интернете такой. Набираешь адрес, находишь человека, там можно переписываться и всё такое. Как эсемэски короче.

— А можешь записать? — поспешила предложить ей Ксюша. Она всё равно ничего не поняла, но, в принципе, уже привыкла, что интернет-поиск обычно всё достаточно хорошо объясняет, даже намного лучше людей. Она достала из своей сумочки ручку и блокнот — не то чтобы она много чего туда писала, но ей нравился рисунок на сумке, и она всегда носила её с собой. А если уж носишь, то там что-то должно лежать, верно?

Юля положила блокнот на скамейку и быстро записала на первой открывшейся странице комбинацию букв и цифр. Немного подумав, дописала фамилию — «Колышева», потом своё имя и обвела все кривой линией.

— Вот. Напишешь, если захочешь, — как-то устало улыбнувшись, она подала ей обратно блокнот. Другие из Ксюшиного отряда уже записали свои телефоны, правда, в другом месте — Юля записала информацию на черновике, загаженном всякими играми, а ещё почеркушками, которые она от нечего делать рисовала в тихий час. Но Ксюша почему-то всё равно была очень-очень рада. Она посмотрела на Юлю, не забывшую оставить ей, Ксюше, свои контакты, и внутри поднималось нечто такое сильное. Может, даже отчаянное.

Так сильно хотелось напоследок сделать все ещё лучше. Для себя или для Юли. А не сидеть тут с ней как... как сычихи.

— А скажи, — она засунула ручку с блокнотом обратно в карман сумочки. — Вот только честно.

— М? — вполне доброжелательно донеслось в ответ.

— Вот та Таня. Она тебе нравилась? Честно.

— Ну, конечно. Иначе мы бы...

— Сильнее, чем эта с отряда?

— Я не ветреная, — недовольно поджала губы Юля.

— Да ты не поняла, — отмахнулась Ксюша. Вот же завела шарманку. — Ты с ней что, получается, рассталась только из-за того, что она местная?

Юля пробормотала что-то не особо связное, явно не определившись, что именно хочет сказать, но явно желая опровергнуть её слова.

Не вышло.

— Ага. Тогда понятно. Ты не ветреная.

Она выдержала эффектную паузу.

— Ты дура.

Юля фыркнула, но отрицать не стала.

— Ничего уже не исправишь.

Ксюша пару раз ударила каблуком по асфальту, стряхивая налипшую землю, обдумывая свою сумасшедшую мысль. Хотя, а что, не такая уж и сумасшедшая. Половина воспитательниц уже куда-то испарилась, все про них уже забыли. Время у них есть.

Она, конечно, ещё только в шестом классе, но все же ей показалось, что то немногое, что она смогла увидеть около той калитки, было вполне искренним.

Она решилась.

— Чего не исправишь? Исправишь. За любовь надо бороться! — провозгласила она с твердой уверенностью в своей правоте. — Пошли.

— Куда? — не поняла Юля.

— К ней, конечно же. Извинишься там, все дела.

— Ты что! Нельзя! Если запалят, такой кипеш будет! — зашипела Юля, оглядываясь, будто боялась, что кто-то из танцующих их услышит.

— Ну и что? Мы завтра уезжаем. Давай, мы быстро. Идти-то минут десять. А дискотека до двенадцати идёт.

Юля ещё слабо поотнекивалась, но у неё так и не вышло придумать достойную отговорку. Да и, когда они начали пробираться по многочисленным дорожкам к дальней территории лагеря, стало заметно, как эта идея её потихоньку воодушевила.

— Тебе не обязательно идти со мной, — громко шептала она Ксюше уже через пару минут. — Можешь просто подождать меня.

— Одной в темноте гулять опасно! — отрезала Ксюша.

— Ты говоришь, как взрослая.

— Не всё, что говорят взрослые — тупо.

Они вместе рассмеялись, хотя Ксюша и сама понимала, что безопасней всего было бы вообще остаться в лагере.

Но никто из них бы уже обратно не повернула.

Они отошли от дорожек с заботливо понатыканными фонарями и углубились в территорию, заросшую деревьями и неостриженными кустами. Глаза быстро привыкли к темноте, и они осознали проблему ещё до того, как подошли к ограде.

— Ну как так! Ну как? — несколько раз произнесла Ксюша, в четыре руки с Юлей обшаривая прутья в слепой надежде, что они просто перепутали место. Но светившаяся в темноте задняя стенка киоска, как и свеженькие, не тронутые ржавчиной прутья, ясно говорили, что они пришли на верное место.

— Заварили, — обреченно подытожила наконец Юля. Ксюша в надежде попыталась надавить на новые прутья, но нет — не поддавались.

— Чёрт, — выругалась она. — Ну ладно. Ты же всё равно сможешь перелезть, да?

Юля пнула ограду.

— Не-а. Они же ровные. Ветка просто упадет, упора нет — я пробовала раньше.

— Чёрт, — Ксюша не могла поверить, что ничего не выйдет. Юля обреченно привалилась к стволу дерева, пока сама Ксюша расхаживала туда и сюда, не зная, куда выплеснуть нерастраченную энергию.

— Ладно, забей. Глупая была затея, — в конце концов, сказала Юля. Ксюша упрямо затрясла головой.

— И вовсе не дурацкая! — надо было просто хорошо подумать. — Помоги мне.

— М?

— Подсадишь меня. Тебя я вряд ли подниму. Вот так, замком руки сделай, — она показала на себе.

Юля послушно пригнулась и подставила ладони. Ксюша сначала занесла ногу в туфле, но Юля тут же убрала руки.

— Не, снимай обувь. Не оттолкнешься нормально. Да и на дороге ноги переломаешь.

— Но как же... — засомневалась Ксюша.

— Давай их сюда. Ты в них всё равно ходить не можешь, — потом, видя, что Ксюша всё ещё колеблется. — И вообще, они тебе не идут. Так что снимай.

— Они подходят к юбке, — обиженно пробубнила Ксюша, снимая обувь и аккуратно ставя рядом. — Они красивые!

— Кто сказал, что это орудие зла красивое, явно сам их не носил, — отрезала Юля. — Впрочем, как и юбки. Залезай уже.

Ксюша ойкнула, когда её с силой подтолкнули наверх. Как будто на лифте подъехала. Она поспешно ухватилась за верхние перекладины и закинула одну ногу через ограду. Юбка задралась и спуталась вокруг ног, и невольно пришла мысль, что юбки — и вправду не самая удобная в мире вещь.

— А у тебя помада страшная. И под платок не подходит. Кто вообще красится под пионерский платок? А еще она у тебя вечно размазывается. Не умеешь — не красься, — пробубнила она, разозлившись, что вот так сходу согласилась с Юлей. Несколько секунд пришлось соблюдать опасное равновесие между острыми концами железных стрелок, но перегруппировавшись, она смогла спрыгнуть по другую сторону. Юля, поджав губы, смотрела на неё сквозь ограду.

— А у тебя тени под цвет туфель. Ценительница моды.

Они сверлили друг друга взглядами несколько секунд. Ксюша махнула рукой.

— Ладно, я пошла.

— Стой! Ты-то перелезла. А я? — опомнилась Юля.

— А ты остаёшься тут, — просто сказала Ксюша. Хорошо, что Юля поняла это только сейчас. — Будешь ждать меня. Что мне ей передать?

Юля ещё немного пометалась, но, в конце концов, сдалась, понимая, что Ксюша всё хорошо продумала.

— Дай свой блокнот, — вырвав страницу она, прищурившись и низко склонив голову, стала писать на коленке. Потом сложила листок в несколько раз и протянула через прутья. — Просто отдай ей. И возвращайся быстрей, ладно?

— Конечно, — Ксюша развернулась и побежала. Ноги кололи случайные камешки, но после туфлей это казалось ей приятным массажем, а не болью. Около поворота она развернулась и помахала Юле. А потом ускорилась.

Она повторяла про себя Танин адрес раз за разом, как мантру. Легко запоминается, если подумать «Морская, 8». Этот адрес сам как море. Бесконечный и большой, вот. Ещё она думала, что скажет Юле, когда вернётся. Что-то вроде «я всё!» или «а ты сомневалась, что у меня выйдет?»

В тот момент она совсем не боялась. Чёткая цель окрыляла её, и сердце быстро билось — не испуганное. Взбудораженное.

Она подбежала к голубой калитке изрядно запыхавшаяся, и всё ещё тяжело дышала, когда ей открыл какой-то высокий взрослый бородатый мужчина.

— А я к Тане, — на автомате сказала Ксюша, упираясь руками в колени. Мужчина молча закрыл калитку и прокричал: «Таня-я-я!». Таня и вправду вышла, как раз тогда, когда Ксюша снова смогла внятно говорить.

— Это от Юли, — она передала записку, влажную от её взмокших рук, прежде чем Таня успела открыть рот. Она даже не додумалась положить её в карман, и теперь немного смутилась этого. Таня молча прочитала записку. Помахала ею в воздухе, раздумывая. Посмотрела на Ксюшу.

— Что сама не пришла? — деланно-спокойным тоном спросила она, хмурясь.

— Не смогла сбежать из лагеря, — Ксюша отряхнула мятую юбку. — Мы завтра уезжаем.

— Ясно, — Таня всё ещё стояла, смотря на неё, и Ксюше неловко было вот так взять и уйти. Надо было ещё что-то сказать.

— Она сожалеет. Правда, — как можно убедительней сказала она, заглядывая Тане в глаза. — Она не ветреная, просто ошиблась.

— Не ветреная... — задумчиво протянула Таня. Потом вздохнула и снова посмотрела на бумажку. — Ладно. Скажи, я ей звонить не буду. Пусть сама звонит.

— Ладно, — улыбнулась Ксюша. Это ведь уже что-то, верно? — Мне надо возвращаться в лагерь, так что...

— Да-да, конечно, — опомнилась Таня. Потом протянула задумчиво: — Везёт же некоторым на подруг.

— Да мы не подруги, так, — отмахнулась Ксюша. Эта мысль показалась ей крайне глупой. Разве кто-то из младших может дружить с кем-то из первого? — Я просто хотела помочь.

— Всё равно, — улыбнулась Таня. — Спасибо.

После скомканных «пока» Ксюша побежала в обратную сторону. Но усталость взяла своё, темп всё замедлялся, и обратный путь занял намного больше времени. После выполненной задачи её наконец нагнал страх: она дёргалась от каждой тени, резко надвигавшейся из-за угла, и совсем измоталась к тому времени, когда показалось светящее окошко ларька. Сегодня оттуда никто не выглядывал: видимо, продавщица в этот раз попалась не самая любопытная. Ксюше и самой не хотелось бы привлекать внимание взрослых, так что она обогнула киоск по кругу.

Юли на месте не было. Но даже если и была бы, Ксюша поняла, что не только Юля просчиталась в плане этой вылазки. Как она могла залезть обратно — ведь с этой стороны совсем некому было её подсадить?

«Так, спокойно», — сказала себе Ксюша, пока тени подступали к ней за спиной. Туфли лежали на месте. Если бы Юлю застукали, уж наверняка вместе с ней и туфли бы забрали, так?

Ксюша решила было подождать, но секунды ожидания растягивались для неё в пугающе длинные интервалы, так что она пошла вдоль забора, в отчаянии надеясь, что обнаружит какую-нибудь другую, ещё незамеченную никем лазейку.

Она успела завернуть за угол и пронаблюдать две смены видов оград, но нашла, что искала. Не совсем то, правда, но это был выход.

Когда Ксюша говорила, что хорошо лазает по деревьям, ей мало кто верил. Скорей всего из-за её большой попы или, как говорила тётя Лена, «здоровенной задницы». Ксюшу раздражали эти замечания. Хотя чаще всего вне глаз тёти Лены или других комментирующих она быстро забывала об этой своей детали.

Пролезать в узкие дыры ей это не мешало. Как и лазить по деревьям.

Это было большое, основательное такое дерево. Было даже проще, чем пролезать через дыру или висеть на тонкой перекладине ограды — она быстро залезла наверх, осторожно прошлась по толстому суку, и, дождавшись, пока под её весом ветка начала натяжно скрипеть, спрыгнула на землю. Ноги заломило, но было вполне терпимо. Ксюша сжала зубы, приказав себе не обращать на боль внимания, и она прошла уже через пару минут.

Она оказалась за столовой, это стало понятным, как только она обошла здание и увидела разукрашенную старой, советской фреской стену. Теперь надо было вернуться и найти Юлю.

Уставшая и выдохшаяся, Ксюша не сразу заметила её. Только когда та вдруг налетела, шумная, резкая, с ошалевшими глазами, и обняла крепко, до боли в рёбрах.

— Я так перепугалась! Мне позвонили, звала вожатая... Я постаралась отделаться как можно быстрей, но сама понимаешь. Вернулась — а тебя всё нет! Уже думала сдаваться идти, то есть уже пошла...

Ксюша, наконец-то расслабившаяся и успокоившаяся, блаженно слушала её сбивчивую речь. Потом сама обняла её. Это было правильно сейчас.

— Всё нормально. Я пришла, тебя нет. Обратно по дереву перелезла. За столовой. А Тане позвони, она должна ответить.

Юля благодарно улыбнулась, и Ксюша увидела в слабом отсвете далеко стоявших фонарей её блестящие глаза. И отсутствие губной помады.

И стало как-то совсем хорошо.

— Пошли на дискотеку? Может, успеем потанцевать, — предложила она.

И они пошли. И танцевали вдвоем прямо около стучащих по ушам колонкам. Босиком, обе — сложив заранее обувь под ближайшую скамейку.

Говорить было сложно под рёвом гремящей музыки, но им и не хотелось. Они просто отрывались вовсю. Ксюша так точно — в этот вечер, впервые за весь месяц, она не думала, как выглядит, и как её видят другие. Юля танцевала лучше, и двигалась она плавней, но это было неважно — главное, они танцевали вместе.

На последний медляк её пригласил Зайцев, и этого она ждала, пожалуй, весь месяц — чтобы её пригласили танцевать. Вернулась она к Юле окрыленная.

— Знаешь, я думаю! — закричала она на ухо Юле. — Я думаю, что мне всё-таки нравятся мальчики!

— Сочувствую! — прокричала в ответ Юля и рассмеялась.

Больше они до конца дискотеки не разговаривали.

После шума и криков дошли до корпуса они в непривычной тишине, бредя поодаль от остальных. Ксюша, усталая, почти повисла на Юле. Та обнимала её за плечи, с готовностью придерживая и держа их обувь в другой руке.

— Я тут подумала, — заговорила она, когда они дошли. — Тебе не нравится сокращение твоего имени, так? А если Сеня?

— Сеня? — удивилась Ксюша. Но потом поняла: — Да. Да, звучит здорово!

— Отлично! — довольно выдала Юля и убрала свою руку. — Мне пора идти, — с сожалением добавила она.

— Мы ещё увидимся в поезде? — спросила с надеждой Сеня.

Та покачала головой.

— Нас развезут разные поезда. Я спросила сегодня. Эй... ну ты чего?

Сеня отстранилась.

— Я буду скучать, — честно сказала она.

— Я тоже, — кивнула Юля. — Обязательно пиши.

— Угу.

Сеня смотрела вслед Юле долго-долго — пока уже совсем не могла разглядеть её в темноте.

* * *

С утра были сборы, толкучка, смывание зубной пасты, беспокойства, забытые вещи и немного слёз.

Поезд показался тихим раем после всей этой шумихи. Сопровождающие вырубились довольно быстро, и можно было спокойно дурачиться, болтать, есть припасенную заранее еду и бегать между купе.

Зайцев нерешительно зашёл к ним часа через два.

— Ксюш, а можно... — начал он, но Сеня его перебила.

— Сеня. Называй меня Сеня.

Он замолчал, сбитый с мысли. В принципе, Сеня отлично знала, что у неё можно было попросить, так что уже потянулась рукой к пеналу.

— Ты за цветными ручками?

— Дурацкое какое-то прозвище.

— Это имя, — возразила она в ответ.

— Дурацкое имя.

— Сам ты дурацкий.

Сеня не хотела его обидеть. Это случилось как-то на автомате.

— А ты дура, — с вызовом сказал он.

Вот это было слишком.

— Что ты сказал... — но он уже бежал между полками, отлично понимая, что такое разгневанная девочка.

— И подружка твоя страшная!

Вряд ли она бы его догнала. Да и зачем? Бить кого-то ей всегда было жалко.

— Сам дурак! — крикнула бессильно она ему вдогонку и вернулась на полку. Злость всё ещё распирала её грудь, и она решительно открыла блокнот на странице с телефонами.

Восемь девочек и два мальчика: Зайцев и его друг. А ещё адрес «вк» Юли, вырезанный со страницы черновика и бережно вклеенный рядом с остальными. Сначала она замерла в раздумьях, стоит ли так уж злиться на него. Всё-таки он был не такой уж и злой, Зайцев этот, и танцевал с ней в последний вечер.

Но почему-то именно имя Юли заставило её сделать, что задумано. Не потому, что она сказала тогда, на дискотеке — «сочувствую!» Просто Юля ни разу не назвала её дурой, даже когда она вправду говорила что-то неловкое. Не пыталась специально обидеть даже в ответ.

Было жалко вычеркивать мальчишечий телефон. Она ещё до этого жалела, что не получилось больше ни с кем теснее пообщаться из мальчиков. Они вечно занимались чем-то своим и... Да блин. Она что, виновата, что они такие скучные? С Юлей в сто раз было интересней. Было о чем поговорить. А Зайцев — сам дурак. Это точно.

Она решительно замарала чёрной ручкой номер Зайцева. Вот так. Сложила блокнот под подушку и с чистой совестью уставилась в окно.

Минут через пять она поняла — на самом деле, она с нетерпением ждёт, когда приедет. Приедет, разберёт вещи, сгонит папу с компьютера и напишет наконец своей новой подруге. В том, что у неё появилась новая подруга, она больше не сомневалась. Таня была абсолютно права.

И совсем не важно, что Юля со старшего отряда.