Сыновья королей, дочери тисроков (гет)

Аравита растет при дворе Анварда, под опекой короля Луна Орландского.

Она учится вместе с принцем Кором — истории и геральдике, политике и правилам хорошего тона, и даже немного — тому, как владеть мечом: у фавна, который явился из Нарнии, чтобы взглянуть на тархистанские мечи, добытые у незадачливого войска Рабадаша. Этот фавн, Линдарк, соглашается обучить Кора основам боя на мечах. Когда Аравита приходит на первое занятие, он встречает ее с долей удивления и пожимает плечами, но не говорит ничего — кроме указаний, какие движения им проделывать.

— Но это же просто упражнения! — разочарованно произносит Кор.

Аравита закатывает глаза.

— Мой брат, бывало, упражнялся от рассвета до завтрака. Если тебе недостает мышц, чтобы махать мечом, ты не сможешь сражаться, глупый!

— Я не глупый! — сердито смотрит на нее Кор. — Я просто... я думал, что это будет чуточку более увлекательно.

Фавн в некотором замешательстве наблюдает за этим обменом фразами.

— Ваше высочество, мне говорили, что вы сражались под стенами Анварда в прошедшем году. Вы бы сказали, что это было увлекательно?

Пусть неохотно, но он признаётся:

— Нет.

— В том, чтобы хорошо владеть мечом, есть... радость. Красота. Но обстоятельства, в которых требуется применить подобную силу, никогда не бывают захватывающими или славными. — Фавн пожимает плечами. — Мы, обитатели Нарнии и Орландии, не идем на войну из гордости или ради удовольствия, для того, чтобы завладеть новыми землями и и взять добычу. Мы поднимаем наши мечи и натягиваем луки, только если возникает угроза — или при несправедливости, требующей возмездия. В кровопролитии нет ничего, достойного восхищения, и от него не должно получать удовольствие. Теперь же... — он переводит взгляд с одного на другую. — Упражняться!

И тем не менее, когда Линдарк возвращается в Нарнию, орландский мастер-мечник не желает видеть девушек, орудующих клинками, у себя на занятиях, и Аравита остаётся в школьном классе.

— Это несправедливо! — рычит она тем вечером в королевских покоях.

— Это не пристало леди, дитя мое, — говорит король Лун.

— Но я ведь и не орландская леди, так какая разница?

— Тебя бы не стали учить обращаться с оружием и в Тархистане, — спокойно подмечает Кор, сидящий по другую сторону стола. — Тебя выдали бы за Ахошту-тархана, и ты рожала бы ему детей.

— Я не в Тархистане, — напоминает она ему и подталкивает его босой ногой под столом, прикрытым скатерью, раздраженная тем, как он просто впитывает всё это, тогда как она сама ощущает себя рекой, грозящей выйти из берегов. — И я не понимаю, как это связано с моим намерением учиться бою на мечах здесь!

Лун твердо и решительно опускает ладони на стол.

— Аравита, дитя мое, послушай меня.

Он — не вспыльчивый человек, но Аравита догадывается, что нынешним вечером она подвергла его терпение серьезному испытанию. Она откидывается на спинку стула и подавляет гнев, пусть даже несправедливость бурлит у нее внутри, и к глазам подступают слезы.

Король Лун испускает долгий вздох, и вместе с ним уходит прочь ярость.

— Аравита, ты — дочь моего дома, и я нежно люблю тебя — да, даже будучи в гневе. Но ты должна понять меня. Ты не в Тархистане, но внешне ты по-прежнему тархистанка. Я принял тебя в свой дом, как собственное дитя, но в глазах многих придворных и простых орландцев это выглядит так, будто я пригрел на груди змею.

— Отец!

— Тише, Кор. Необходимо бывает знать, какие слухи в ходу — иначе как бороться с ними? — Он вновь возвращается взглядом к Аравите и накрывает ее ладонь своей. — Разумеется, я не верю в то, что говорят вокруг. Ты отважна сердцем и сильна духом. С тобой к этому двору прибыли очарование, изящество и радость — и мы нуждались во всем этом, видит Лев. Ты отреклась от своей родни, от своего народа, своего бога и поселилась среди людей, чьи обычаи для тебя непривычны. Но взгляни на наши ладони, а?

Он протягивает руку и кладет ее рядом с рукой Аравиты: его пальцы длинные и бледные, с немного дряблой кожей на внешней их стороне, что указывает на почтенный возраст.

И она смотрит на свою собственную ладонь: ее пальцы тонкие, некрупные и, возможно, слегка шишковатые на костяшках.

— Здесь, в Орландии, большинство будет видеть в тебе сначала тархистанку, и только потом — жительницу Орландии; если увидят ее вообще. — Его глаза, голубые с зеленой каймой, глядят прямо ей в лицо, ища понимания. — Я не хотел бы давать людям ни малейшей причины усомниться, что ты принадлежишь Орландии, дитя мое, ни при дворе, ни в простонародье. Ты понимаешь это?

Хотелось бы Аравите не понимать.

— Я не могу делать ничего, чего не делают орландские женщины.

— И всё прочее ты должна делать лучше, чем любая из них. — Король Лун гладит ее по волосам ласковой ладонью — напомнив этим Аравите отцовского старика-секретаря, доброго и обходительного. — Мы меняем положение вещей, моя дорогая — и оно изменится еще сильнее, когда ты и мальчики отправитесь в путешествие по стране, и люди получат возможность тебя увидеть и узнать, кто ты есть.

— Это несправедливо.

— Я знаю. Но нам не дано справедливой жизни, однако дано сделать жизнь справедливой — по крайней мере, настолько, насколько нам такое под силу по эту сторону Страны Аслана. — Он отпечатывает поцелуй у нее на лбу. — Теперь же осуши слезы, Аравита; посмотрим, найдутся ли у повара для нас какие-нибудь сласти.

Поездка по Орландии помогает — слегка. Люди получают возможность посмотреть на нее: тархистанскую тархину, которая помогла принцу Кору бежать из Тархистана.

«Да она же на вид совсем обычная девушка!»

«Похоже на то, хотя этот цвет кожи... и говорит она странновато».

«Ну, думаю, даже из Тархистана порой приходит что-то хорошее!»

Кора они, впрочем, принимают всем сердцем — своего принца, который однажды станет их королем. Само собой, Аравиту тоже признают приемлемой — благодаря той роли, которую сыграла она в его возвращении, благодаря ее присутствию рядом с принцами, благодаря ее манерам — безупречным, даже если немного вычурным.

Аравита сидит, выпрямив спину и опустив ноги на пол — вместо того, чтобы возлежать или сидеть, скрестив ноги. Она не путается в юбках, когда ходит, хотя они мешаются и хлопают её по ногам. Она не нервирует своих собеседников, обращая на них свое полное и искреннее внимание.

Помогает то, что Кор разделяет с ней некоторые из тархистанских обыкновений. Но ему меньше приходится отучиваться от утонченных манер, и поэтому обхождение, принятое в Орландии, дается ему легче. И, к тому же, люди более склонны прощать причуды принцу — а не какому-то тархистанцу, будь это даже простая девушка.

Это жалит болью. По рождению она — тархина Аравита, дочь Кидраш-тархана, происходящего из рода тисроков, которые утверждали, что право на власть даровано им великим богом Таш...

Но нет, она не может так говорить — уже не может. Тархины Аравиты больше не существует; бог по имени Таш — ложный бог.

Она должна переделать себя заново, если ей суждено провести жизнь в Орландии.

Только Аравите из Анварда есть место здесь.

* * *

Становясь старше, Аравита делается советницей короля и его наследника в делах, имеющих отношение к Тархистану: она лучше понимает умонастроения и точку зрения тархистанцев, пусть даже детали того, что ей известно, становятся всё более смутными с течением лет. И всё же она улавливает в документах, приходящих из Ташбаана, тонкости, которые упускают орландцы — включая Кора.

— Твой совет насчет караванного пути был просто блестящим, — говорит Кор Аравите в рабочем кабинете его отца, после состоявшихся в Техишбаане переговоров. — Ты совершенно верно расшифровала губернатора. Стоило ему начать торговаться, и гордость уже не позволяла ему сдать назад.

Аравита, сидящая на стуле, изгибает бровь в его сторону.

— И ты, само собой, не дал ему возможности увильнуть.

— В этом не возникло необходимости, — отвечает он честно. — Он попался на крючок твоего совета, точно форель. — Он вздыхает, откидываясь на стуле и протягивая вперед ноги, всё еще одетый для верховой езды после возвращения с тархистанской границы. — Отец?

Лун просматривает привезенные им соглашения.

— Ты хорошо справился, Кор, вооружившись превосходным советом Аравиты.

— Мой господин слишком добр, — Аравита произносит это гладким, точно шелк, тоном, приберегаемым для общения с придворными, и ухмыляется, когда Кор закатывает глаза.

— Ничуть, дитя мое, — Лун откидывается назад на стуле и оглядывает своего сына и наследника. — Тебе сейчас лучше пойти помыться. Сегодня вечером предстоят пир и праздник — в честь равноденствия — и теперь, раз уж пришла новость, что ты вернулся, твоего присутствия будут ожидать.

Кор морщится.

— Я надеялся, сир, раз уж я только что прибыл...

— У тебя есть шесть часов, прежде чем сядет солнце. В достатке времени, чтобы принять приличный вид.

— Полагаю, предстоят танцы.

Аравита не может удержаться от смеха при виде выражения лица Кора. Как наследника, его просто осаждают партнерши.

— Если уж я должна танцевать, то должен и ты.

— При условии, что один танец ты прибережешь для меня?

— Едва ли я смогу этого избежать, — произносит она с улыбкой, отмахиваясь от него небрежным жестом. — А теперь иди!

Он кланяется им обоим и удаляется из отцовского кабинета резкими шагами, оставляя за собой слабую взвесь песчаной пыли из пустыни.

Лун вздыхает и ласково сжимает пальцы на запястье Аравиты.

— Рад я, что ты с нами, дитя.

— Я рада в той же мере. — В горле у Аравиты встает комок, и она опускает взгляд, смаргивая вдруг подступившие слезы. Ее голос остается ровным, когда она спрашивает: — Теперь, когда с этим делом покончено, что еще на сегодня?

— Ничего, кроме приготовлений к вечернему пиршеству. Иди и присмотри за тем, что требует присмотра, а затем удели время себе самой. Ты была слишком занята последние несколько недель, Аравита, и я поклясться могу, что щеки твои запали еще сильнее, чем было до отъезда Кора. Пойди отдохнуть.

Она целует Луна в щеку — его борода мягко задевает ее губы — и выходит из королевского кабинета. Только когда она оказывается в коридоре, она позволяет исчезнуть улыбке и дать волю чувствам, переполняющим ее сердце.

Выходит, Лун заметил, как она была занята в эти несколько последних недель? Аравита думала, что избежала внимания — не так уж это и сложно, когда королевский совет Анварда находится в весенней резиденции, Корин глубоко увлечен своими охотничьими делами, а Кора нет.

И в этом суть проблемы, не так ли — ее сердце, выражаясь одновременно иносказательно и поэтически?

Кор, принц Орландии, владеет глупым сердцем Аравиты из Анварда.

И, да будет милостив Лев, никогда не узнает об этом.

Аравита следит за последними оставшимися приготовлениями к празднику. После столь многих лет слуги замка хорошо знают ее, доверяют ей и уважают ее способности — а она, в свою очередь, уважает их. Еда уже готовится полным ходом, украшать зал, наконец, закончили, и музыканты с артистами заняли там свои места, так что они смогут играть, прерываясь лишь ненадолго, всю ночь напролет. Анвард не часто видит подобные торжества — орландцы не тот народ, что склонен к постоянным излишествам, — но когда здесь всё же пируют, то не мелочатся.

Всё на своих местах, так что Аравита возвращается в свои комнаты, чтобы немного поразмыслить и подготовиться к вечеру. В тиши своего будуара она скидывает туфли и чулки и подбирает под себя босые ноги, присаживаясь на постель. Книга тельмаринского философа, которую она начинала читать, лежит, закрытая, на подушках рядом, а сама Аравита смотрит наружу и вверх — на небо.

«При условии, что один танец ты прибережешь для меня».

Она бы сберегла ему каждый — пожелай он этого; будь это дозволено.

Быстрый, резкий стук в дверь ее покоев вырывает Аравиту из размышлений. Она неслышно проходит босиком по ковру, чтобы открыть дверь.

Кор из костюма для верховой езды переоделся в легкие бриджи и рубашку. Его светлые волосы всё еще потемневшие и влажные после купания, но улыбается он так же непринужденно, как и всегда при ней.

— Я надеялся, что ты еще не готова к вечеру. Мне можно войти?

Аравита жестом приглашает его внутрь, и старается не вдыхать слишком глубоко запах его кожи, смешанный с запахом мыла.

— Мы планировали этот праздник без тебя. Твой отец не был уверен, что ты успеешь.

— Это не составило труда, хотя я не буду слишком уж приятным собеседником.

— Обещаю не требовать от тебя остроумия, — Аравита взмахивает ресницами, подражая более кокетливым девушкам. — Дам тебе время подготовиться к болтовне на весь остаток ночи.

У него вырывается смешок; поколебавшись мгновение, он протягивает ей какой-то сверток.

— Я... я нашел это и подумал, что тебе понравится.

Когда она берет это в руки, на нее веет странным, и тем не менее отдаленно знакомым ароматом...

Память бьет, точно молния — могучим ударом изумления. Распахнув глаза, она в упор глядит на Кора, а следом спешит к столу — положить сверток туда и развернуть его проворными пальцами.

Под шелковыми покровами скрывается работа мастера — филигранный сундучок, вырезанный из железного дерева, изящно инкрустированный полированным камнем — выложенным в извилистые узоры, принятые в тархистанском искусстве. Защелка — из золота, покрытого тончайшей гравировкой, и когда она откидывает крышку, то видит восемь небольших стеклянных флаконов, гнездящихся в отдельных ячейках с мягкой подкладкой, а в центре — крохотное блюдце в форме луны. Когда Аравита достает один из флаконов, бледно-золотистая жидкость проблескивает сквозь прозрачное стекло, на котором выписано слово «уд». Маслу внутри передается дрожь ее пальцев. Она спешно кладет флакон обратно в ячейку — иначе уронила бы в порыве чувств, — и наполовину вытаскивает следующий: темно-золотистый, подписанный словом «амбра», — а затем сдвигает его назад.

— Духи.

— Тархистанские духи.

— У моей матери был такой набор. Она смешивала на блюдце собственные свои ароматы... В основном — мускус и амбру, но иногда еще иланг и сандал... — Воспоминания накатывают на нее: такие старые, что сделались хрупкими по краям — больше ощущение, чем память, — словно древний пергамент, который брали в руки чересчур часто. — Я не... не знаю, что с ним случилось, когда она умерла. Должно быть, мачеха взяла его себе...

— Ну, выходит, теперь у тебя есть свой. Я увидел его — и подумал о тебе. — Улыбка Кора блекнет, когда он видит выражение ее лица. — Тебе не нравится?

Аравита заставляет себя улыбнуться.

— Нет, это прелестно. Заботливо с твоей стороны. Я... благодарю тебя.

Она делает шаг, чтобы обнять его, и руки Кора смыкаются вокруг нее — с такой непринужденностью, такой теплотой, такой безопасностью. Его детская неуклюжесть превратилась в мышцы взрослого, и юношеская вздорность уступила место благородству и мужеству, которые никогда не поощрялись в сыне рыбака. Аравита позволяет себе положить голову ему на плечо, словно так оно и должно быть — всего на мгновение, на единственное мгновение. Затем она расправляет плечи и отстраняется, отказываясь цепляться.

— Только не говори, что заплатил за это королевскую цену.

Кор смеется.

— Скорее, лишь цену принца.

— Так это была цена Корина — или твоя?

— Зависит от того, кого из нас ты ценишь больше.

— Я не могу ценить кого-то из вас меньше другого, — отвечает она; ее пальцы бегают над флаконами. От комка, стоящего в горле, щиплет глаза, и она сглатывает, прежде чем вновь поднять на него взгляд. — Благодарю тебя, Кор. Это было... я никогда не получала подарков, подобных этому.

— Я думал, ты можешь использовать их сегодня на пиру. — Он видит на ее лице отражение чувства, которое она не может спрятать, и торопливо добавляет: — Но всё на твое усмотрение — поступай, как нравится. — Он наклоняется к ней и касается губами ее скулы: братский поцелуй. — Увидимся позже.

Она провожает его, закрывает за ним дверь, и прислоняется к ней спиной. Ее взгляд то и дело обращается к духам на столе — подарку безмерной ценности, далеко за гранью того, что заплатил Кор. Аравита отдала бы каждую драгоценность, принадлежащую ей, каждый наряд в своем гардеробе, только чтобы иметь возможность нанести на себя эти духи сегодня вечером; но она не может этого.

Набор духов — это личный подарок; Кор даже представить не может, насколько личный, иначе бы он никогда не купил ничего подобного. Ибо для этого смешения ароматных масел тархина не приглашает слуг или рабов, но составляет свой собственный, особенный аромат. И когда она носит его на людях или в собственных покоях, то носит его для своего возлюбленного — мужчины, кто претендует на ее тело.

Об этом не говорят вне благородных домов Тархистана — и это, кроме того, не общеизвестно даже внутри них. В том, что именно Кор — из всех мужчин — купил для нее нечто подобное, одарил ее этим, кроется ужасающая ирония. Если бы Аравита всё еще верила в тархистанских богов, то сказала бы, что нынешним вечером они смеются над нею.

Тархина Аравита могла бы носить подаренные духи ради мужчины, которого любит; у Аравиты из Анварда на это нет права.

* * *

Аравита приходит на пир в своей обычной одежде, своих обычных украшениях, своих обычных ароматах: просто еще одна орландская леди. Она следит внимательным взглядом за блюдами, за музыкантами, за гостями — как подобает при ее обязанностях хозяйки. Она танцует с рыцарями и дворянами, и смеется вместе с дочерьми придворных, и никто не знает, что ее сердце обливается слезами.

— И что же кроется сегодня за твоей пустой улыбкой и прелестным оперением? — говорит Корин, когда они с ним становятся в пару для танца. Он танцует неплохо — все эти уроки не прошли даром — но это не доставляет ему удовольствия. Впрочем, он держит себя вполне достойно. — Тебе на глаза попался мужчина, равнодушный к твоему очарованию? Скажи мне его имя, и я надеру ему уши так, что в них будет звенеть!

Она смеется на его предложение — одновременно серьезное и насмешливое. Смеется — потому что сделать что-либо другое означало бы выдать то, что она так стремится скрыть.

— Просто устала. С этим праздником я выжата как тряпка.

— Тряпка, говоришь? — ухмыляется Корин. — Я всегда готов порвать кого-нибудь на тряпки!

— Ты всегда готов выставить себя дураком, — не остается в долгу она.

— И в этом нет ничего нового, — произносит новый голос. Кор постукивает брата по плечу. — Перестань донимать Аравиту топотом своих драчливых ног.

— И отдать ее в твои руки? — Корин косится на него. — Что скажешь, сестренка?

Аравита медлит. Кор слегка хмурится — как и его близнец. Она пожимает плечами.

— Он танцует лучше тебя, а дразнится меньше. Я готова сменять одного на другого.

— Ха! Высокая оценка, но такие низкие требования! — Корин насмешливо кланяется брату и передает ему руку Аравиты, а затем хлопает Кора по плечу и отступает на шаг.

Они вновь возвращаются в строй танцующих.

Аравита изображает внимание к танцевальным движениям. Хотя братья сложены примерно одинаково, Аравита до боли ясно осознаёт широту плеч Кора, тепло его рук, край его челюсти, прижатый к ее виску, — всё то, чего она не замечала, будучи рядом с Корином. Под его прикосновением ее бросает то в жар, то в холод; она — пламя и зола, сожженная до костей.

— Сегодня ты нарасхват, — замечает он. — Я даже не смог улучить момент потанцевать с тобой прежде Корина.

— Я обещала тебе один танец, — напоминает она. — И ты сегодня тоже не скучал.

Множество юных женщин сражались за то, чтобы привлечь его взгляд — прелестных и умных, чарующих и коварных, — и много кто из них мог бы стать достойной женой для будущего короля Орландии.

Только не Аравита.

Такова истина — простая, но горькая. Она отреклась от всего прочего, но не способна отречься от крови, бегущей у нее в жилах. Она — из рода тисроков и тарханов, от крови владык Тархистана, веками осаждавших Орландию как на честный, так и на бесчестный манер; и она не может претендовать на наследника Орландии.

Кор отвечает коротким, немного усталым смешком.

— Скорее, был добычей.

— Разве все они охотились за тобой?

— Нет, — говорит он с легким вздохом. — Не все.

Аравита поднимает на него взгляд и укрепляет свое сердце перед лицом того, что должно быть сказано.

— Ты знаешь, в чем твой долг, Кор. Ты не можешь сбежать от этого. Отыщи, наконец, женщину, которая возьмет на себя твою ношу, и которой в ответ ты поможешь нести свою.

— Если она мне это позволит. — Он опускает ресницы — будто сдается. — Хочешь поскорее увидеть меня женатым, как большинство отцовских советников, Аравита?

— Да, — она не дозволяет себе ни малейшего колебания, ни попытки возразить. — И чтобы ты был счастлив с женой. Одно не исключает другого.

— Могу ли я попросить тебя сделать выбор за меня?

Он поддразнивает ее, но ужас от подобной задачи едва не лишает ее голоса.

— Нет, — говорит она, стараясь изо всех сил ничем не выдать себя, чтобы голос не дрогнул. — Даже за все духи в Тархистане.

— Ах, — Кор морщится. — Что за жалкий я человек, что добавляю дополнительный груз к твоей ноше. Брат столь же бессердечный, как Корин, я терзаю тебя своими тревогами и возлагаю на тебя их бремя.

Нежность крепкими побегами охватывает ее сердце. Вот что она любит в нём — его готовность оказаться неправым, его способность видеть ее боль и обеспокоенность, которая пронизывает сегодня всё их общение.

— Твои тревоги — не бремя, Кор. Но в том, что касается женщины, с которой ты разделишь жизнь, выбор за тобой.

— И за ней.

Аравита взглядывает на него при этих тихих словах. Ей показалось, что она слышит безнадежность в его голосе, но он отрешенно смотрит в сторону, прежде чем собраться и встретиться с ней глазами. Спустя мгновение Кор кивает; печальная полуулыбка мерцает у него на губах.

— Конечно же, ты права, Аравита. Мне стоит последовать твоему совету, и начать сегодня же.

Сегодня — это скорее, чем ей хотелось бы; но если необходимое должно случиться, то ей следует ожесточить свое сердце, не медля.

— А ты? — Он смотрит на нее — весь внимательность и доброта. — Есть ли здесь сегодня мужчина, способный разделить твою ношу?

«Есть, и сейчас я в его объятиях». Но этого она не может сказать и не скажет.

— Это заговор? И ты, и Корин чересчур уж любопытны сегодня вечером.

— Скорее, скажем так, беспокойство. Мы... мы хотели бы видеть тебя любимой кем-то, кто достоин твоего сердца, Аравита. Вот и всё.

— Ваше беспокойство принято к сведению, — Аравита отвечает с легким смешком и надеется, что он не услышал под этим дрожь ее голоса. Танец заканчивается, музыканты замедляют темп, и когда они сойдут с пола площадки, ничего уже не будет, как прежде. — Если и есть на свете такой человек, он еще не объявился.

— Надеюсь, что есть, — говорит Кор с ласковостью в голосе. — Ради тебя иначе и быть не может.

Музыка обрывается. Кор кланяется Аравите, и она делает в его сторону реверанс. И Аравита думает о мальчике, стоявшем у ворот сада Отшельника, ощущавшем себя неловко в своем наряде и в своих движениях, когда он кланялся ей на орландский манер, пока она отвешивала ему церемонный поклон, принятый в Тархистане. Тогда они были детьми и еще мало знали мир.

Больше они уже не дети.

Он помогает ей сойти с танцевальной площадки — прямо к приятелям, на которых она указывает, — и каждый следующий шаг уводит их всё дальше друг от друга и тех давних детей.

Когда Кор касается губами ее протянутой руки, она держит себя спокойно и благодарно ему улыбается, а затем отворачивается — чтобы не видеть, как он уходит.

* * *

Уинни приходит навестить ее в конце весны, приведя с собою своего сердечного друга и своих жеребят.

— Чтобы показать им, что лежит за пределами Нарнии, — говорит она. — И предупредить их о том, что может случиться, если они заплутают слишком уж далеко.

Они глядят, как жеребята резвятся на лугу за самыми стенами Анварда — с ними играет их отец, Трю, в то время как Уинни и Аравита сидят с овсом и яблоками, и прочими угощениями, собранными для них во дворце.

Кобыла искоса смотрит на нее; наклон большой головы достаточно выразителен.

— И у тебя самой до сих пор нет никого?

— Нет.

— Говорят, принц Кор выберет невесту еще до конца лета.

Аравита сосредотачивается на цветах у себя на коленях, из которых плетет венок. Последние несколько недель Кор часто бывает при дворе, говорит там с молодыми женщинами, ищет себе жену. Знатные орландцы в восторге от его внимания, и начинают интриговать без всякой меры — хотя вряд ли дело дойдет до перерезанных глоток.

— Так надеется его отец.

— Но не ты. — Уинни подталкивает ее в плечо. — Вы всегда были близки, Аравита.

— Близки, как брат и сестра.

— Близки как двое людей, которые до времени жили в другом мире. — Уинни встряхивает гривой. — Так же, как Игого и я оба знаем, каково быть рабом в Тархистане, в отличие от прочих нарнийцев. Но вы всегда были даже... ближе; вы, двое младших.

— Всё это было давно. И... — Аравита чувствует, как сжимается ее горло. — Он — принц и орландец. Вот что важно.

— Ты — приемная дочь короля.

— Я — тархистанка, — произносит она, и горячие слезы обжигают ей руку. Она стремительно стирает прочь этот признак слабости. — Дочь рода тисроков. Одна из них.

— Ты веришь, будто Кор считает именно так? И король Лун?

— Иногда я думаю, что было бы легче, если бы они так и считали.

Уинни вновь толкает ее в плечо, а затем трется краем челюсти о шею Аравиты — лошадиная ласка, понимающая, принимающая и успокаивающая. Аравита глотает слезы и прислоняется к шее Уинни.

Спустя какое-то время Уинни говорит:

— Я думаю, что на лето тебе стоит вместе с нами вернуться в Нарнию — может быть, даже до самой осени. Побыть там, где ты не тархистанка или орландка, а просто человек. И это освободит тебя от дел двора.

Аравита проводит ладонью по морде Уинни, поглаживая её по всей длине.

— Ты позволишь мне вернуться в Нарнию с тобой?

— Разумеется. — Уинни кажется удивленной, а следом издает звук, похожий на смех. — Ты ведь моя девочка, в конце концов — что может быть естественней? Есть одна старая гномья хижина в некотором отдалении — она будет для тебя жилищем, и дриады с наядами живут ниже по течению. Разве что, там не будет очень роскошно...

— Я могу выжить без роскоши, — раздумчиво произносит Аравита. — Я могла бы даже ночевать на земле, если будет нужно...

— Аравита, Аравита! — к ней спешит молоденький жеребенок, в яблоках, с темными звездочками на холке. — Ты закончила венок! Закончила! Ой, он красивый!

Она поднимает цветочное плетение повыше.

— Подойди сюда и наклони голову, чтобы я могла надеть его тебе на шею, Тпрру.

— Ох, — говорит жеребенок, оттанцовывая в сторону. — Это не для меня! Я хотел, чтобы ты надела его на свою гриву, потому что я думаю, что твои волосы — как ночная река, и цветы будут смотреться звездами, которые плывут в ней!

Аравита замирает, тронутая детскими словами.

Уинни смеется — громким восторженным ржанием.

— Звезды в реке, действительно! Хорошо придумано, Тпрру!

И поскольку жеребенок не соглашается ни на что другое, Аравита возлагает на себя корону из луговых ромашек.

— Словно дриада, — говорит сестра Тпрру, Сина, высоко поднимая копыта. И оба жеребенка приходят в полный восторг, когда слышат, что Аравита может остаться с ними — их радость окружает ее и поддерживает не меньше, чем предложение Уинни.

— Так, значит, с нами в Нарнию? — вновь спрашивает ее Уинни по дороге назад.

— Да, — отвечает Аравита. — Если ты не передумала.

Уинни утыкается мордой Аравите в лицо, точно так же, как сделала в тот день, когда раскрыла свою природу — день, изменивший для Аравиты жизнь.

— Мы рады тебе в любое время, Аравита. В любое время.

Она обхватывает руками шею Уинни и чувствует благодарность за то, что та уверена в ней и принимает ее.

Трю и жеребята успели уйти вперед, и Аравита с Уинни следуют за ними, плечом к плечу, по извилистой тропинке. Замок, надежный и теплый, возносится перед ними над лужайками в ярком весеннем цвету. За ним шумит лес — под ветром, что приходит с холмов. Аравита глядит на всё это с болью. Здесь последние семь лет был её дом, и она никогда не покидала его дольше, чем на половину луны. Теперь же она уедет отсюда на многие месяцы, прочь от короля Луна, и Корина, и Кора...

Уинни подталкивает ее плечом.

— Кто-то там стоит начеку и следит, чтобы ты вернулась.

Аравита прикрывает глаза от полуденного сияния и замечает яркий блик солнечного света на непокрытой светловолосой голове, высоко на стене, над воротами — он смотрит вниз, на дорогу.

Она поднимает руку и видит, что он машет ей в ответ, и теперь мысль об отъезде из Анварда омрачает для нее небеса. Но Аравита знает: ей следует научиться жить с болью, будучи вдалеке, и, быть может, когда она возвратится, то сможет примириться со своими чувствами к Кору.

Порыв ветра поднимает ее волосы, превращая их в летящее облако прядей, которые она поспешно ловит, не позволяя запутаться. Она оставила свою ленту для волос на поле, и заколки, которыми она пользуется, чтобы держать волосы высоко, лежат в небольшой сумке, которую как раз везет на себе Сина. Взамен всего этого Аравита свивает волосы в подобие каната и перекидывает через плечо, чтобы дойти до ворот замка, пока Кор спускается со стены. Замковые собаки тявкают на Тпрру и Сину, затеявших возню среди них.

Аравите в лицо бросается жар, когда Кор скользит взглядом по ее волосам. Распущенные волосы — обычное дело в Нарнии, но орландские женщины собирают волосы — булавками или заколками, — или же носят их под чепцом, платком или вуалью. И всё же, встретив ее взгляд, он улыбается, и его глаза останавливаются на венке из ромашек.

— Корона тебе к лицу.

— Это я придумал! — гордо заявляет Тпрру, гарцуя, пока сестра едва не сталкивает его в корыто с водой.

Жеребята затевают возню и дурачатся, пока их не разнимает отец. Король Лун выходит взглянуть, что там за шум, и от всего сердца смеется, когда Тпрру пытается спрятаться за Аравитой, тычась головой ей в спину; тем временем Кор расспрашивает их о состоянии пастбищ на холмах, раздумывая, можно ли выпускать туда овец, а потом — о делах на перевалах между Нарнией и Орландией.

— По пути мы не видели ничего, что нужно было бы расчищать, — говорит Уинни. — Даже на самых высоких перевалах у детей не было трудностей.

— Это было так легко, что даже люди смогут запросто там пройти! — Тпрру толкает Аравиту носом под локоть. — Так что у Аравиты не будет сложностей, когда она пойдет назад с нами!

Мгновенно и резко падает молчание. Кор выпрямляется, прекращая гладить собак, а король Лун поворачивается к ней.

— В чем дело? — он встревоженно хмурится. — Ты покидаешь нас, дитя?

Аравита перебрасывает волосы через плечо.

— Уинни пригласила меня погостить у нее на лето. Поскольку дела с Техишбааном закончены, я сейчас не нужна в Анварде, и я столько лет не была в Нарнии...

— И ты отправишься одна? — Кор хмурится точно так же, как его отец, но Аравита встречает его взгляд, не дрогнув.

— Я буду с Уинни, и Трю, и их табуном.

— Еще в тех местах живут несколько дриад, наяда и речной бог ниже по течению, — доброжелательно добавляет Уинни. — Она не останется в одиночестве.

— Она будет в безопасности так же, как любой из наших жеребят, ваше величество, — заверяет их Трю.

Аравита смотрит на своего приемного отца. Он выглядит... обеспокоенным, и, возможно, немного опечаленным.

— Да, — говорит он, немного помолчав. — В последнее время я волновался, не требуем ли мы от тебя слишком многого, моя дорогая. Ты исхудала и выглядишь усталой, и мое сердце не может выносить этого зрелища. Конечно, без тебя нам будет еще печальней, но... Да. Уезжай и возвращайся к нам с румянцем на щеках и с легким шагом.

Она обнимает его, полная благодарности за разрешение, с облегчением принимает прикосновение его губ с своему лбу как благословение — и не смотрит на Кора.

* * *

В знак уважения к нарнийцам, которые сопровождали Уинни и Трю в Анвард — кентаврам, фавнам и говорящим зверям — банкет этим вечером устраивают на лугу возле замка, в свете горящих высоко на стенах факелов и маленьких мерцающих фонарей, развешанных на ветвях деревьев.

Всё как обычно — вино, смех, сплетни и разговоры; Аравита успевает пообщаться с людьми и нарнийцами, следя за удобством гостей и останавливаясь, чтобы перекинуться словечком с друзьями и знакомыми. Новости о ее поездке в Нарнию уже распространились среди двора: большинство выражают разочарование, что этим летом ее не будет в Орландии, а некоторые ухитряются предположить, что ее отослали прочь или изгнали — хотя Аравита и сама не может представить, за что ее можно было бы изгнать.

— Я надеялся, что вы приедете навестить нас на западе, — Йенс из Западного предела протягивает Аравите бокал вина, улучив спокойный момент. — Прошлой зимой, когда мы говорили об этом, вы были не против. Хотя, — признаёт он, — зимой можно согласиться на что угодно, лишь бы не сидеть запертым в четырех стенах.

Аравита смеется:

— Это всего лишь одно лето, лорд Йенс. Я вернусь уже осенью.

— Возможно, тогда мне стоит ждать вас в гости? — настойчивость звучит в голосе юноши; видна она и в том, как он смотрит на Аравиту. — Я хотел бы когда-нибудь показать вам Западный предел, моя леди. Нам далеко до Анварда по изяществу, но там есть... неукротимость духа, которую вы, полагаю, оцените.

В его глазах светится восхищение и надежда, и Аравита не оставляет это незамеченным. «Кто-то, кто будет знать ее и разделит ее ношу», сказал Кор, не зная о ее скрытой тоске и всё же предлагая решение.

— Может быть, когда настанет осень, — говорит она Йенсу, не возражая, но не обещая ничего.

Юный лорд принимает ее нежелание соглашаться немедленно и не пытается больше убеждать ее, но вместо этого начинает обсуждать происшествия на границе западных пустошей, и тема оказывается для неё интересной.

Последние два года Аравита следила за прихотливыми изменениями политики приграничных племен и движением на западных пустошах, замечая в их решениях тонкие и хорошо скрытые следы чужого влияния. Она рассказала о своих подозрениях королю Луну и Кору — о том, что Тисрок поддерживает нападения степных племен на западных границах Орландии, — и с их одобрения поделилась и с Йенсом этими заботами. Пока что он охотно прислушивался к ее рассуждениям, даже когда убеждал приехать и проследить за ситуацией самостоятельно.

Йенс, не чинясь, принимает то, что Аравита разбирается в политике, и его уважение придает вес восхищению, которое он, похоже, испытывает к ней. Он на несколько лет старше нее и уже приобрел кое-какой опыт в управлении, после того, как его отец пострадал при падении и медленно выздоравливал. Учитывая все обстоятельства, он может быть достойной партией.

Если юный лорд Западного предела заинтересован не только в ее взглядах касательно племен с пустошей, нет никаких причин, почему бы Аравите не принять его ухаживания; но только он — не Кор, и этому ничем не помочь.

Наконец, к ним присоединяются другие, лорд Йенс куда-то исчезает, и направление беседы меняется — от дальнейшего обсуждения поездки Аравиты в Нарнию они переходят к теме пропавших королей и королев, а после и к вопросу о том, кто будет править теперь Нарнией, когда страна осталась без своих владык. Некоторые, впрочем, говорят не столько о союзе или управлении, сколько о завоевании.

— В последние годы у нас больше ртов, чем мы можем прокормить, а там есть свободная земля, которую можно возделывать...

— Земля, которая принадлежит Нарнии и нарнийцам, — говорит Кор, становясь рядом с Аравитой. — Не Орландии.

— Со всем уважением, ваше высочество, но Пэвенси пропали шесть лет назад, и нет никаких признаков того, что они вернутся...

— Тогда пусть нарнийцы сами выбирают себе правителя. Орландия не станет предлагать им своих, — его голос не колеблется, и волна гордости захлестывает Аравиту. Одно дело — заявлять о намерении, и совсем другое — защищать свои взгляды.

— Но разве Орландия не желает укрепить свои границы, ваше высочество? С каждым годом великаны в Эттинсморе становятся всё беспокойнее. Если они или ведьмы с севера двинутся на Нарнию, где они остановятся? Разбойники Западного предела осмелели в последнее время — они даже грабят перевалы в горах. А еще есть Тархистанская империя, и она всегда ждёт. Что мы будем делать, если Тархистан вторгнется в Нарнию с моря и захватит ее? Нас раздавят, точно жука между ладонями!

— Что до Тархистана, Орландия всё еще соблюдает соглашение с Тисроком и принцем Рабадашем.

— Но именно благодаря Рабадашу мы знаем, что слову тархистанцев нельзя доверять, — говорящий поспешно оглядывается на Аравиту. — Кроме, разумеется, леди Аравиты.

У нее перехватывает дыхание и кровь приливает к щекам, пусть даже на ее коже это незаметно. Она не может ни возразить, ни привести свои аргументы — ничего, только неловко кивнуть, признавая исключение, которое вовсе не является исключением, а лишь слегка замаскированным оскорблением.

Кор недобро щурится и, протянув руку, сжимает пальцы Аравиты. Ее предательское сердце заходится в стуке, но если ее пальцы и вздрагивают в ответ, он не подает знака, что заметил это, обращаясь к пожилому лорду.

— Если вы припоминаете, я тоже воспитывался в Тархистане. Если слову принца Рабадаша нельзя верить, то и моему тоже. Как бы то ни было, Орландия не нарушит соглашений. Мы не собираемся становиться империей — в этом мой отец согласен со мной.

После этого почти никто уже не спорит, и собеседники поспешно находят поводы удалиться, оставив Кора и Аравиту наедине. Она осторожно высвобождает руку.

— Какая глупость, — бормочет она. — Он готов оправдывать захват Нарнии Орландией, приводя в пример Тархистан.

— Среди нас всегда найдутся сторонники войны, — напоминает ей Кор. — Им не нужны оправдания, чтобы действовать.

— Главное, чтобы они не действовали так, как Рабадаш — против договоров и против чести. — Аравита всё еще помнит гордого и гневного мужчину, которого она видела всего дважды — сначала при свете факелов во дворце Тисрока, и во второй раз уже здесь, в Анварде. Ни разу он не запомнился ей ничем хорошим, и она ни на йоту не доверяет его обещаниям мира.

— Они знают, что думает отец о бесчестных поступках. А теперь знают и мое мнение тоже, — он смотрит ей в лицо. — Как ты, Аравита? Я видел, что тебе было неприятно, хотя и не решился привлечь к этому внимание.

Аравита прижимает ладони к щекам — теперь они не горят от стыда и бессильной злости.

— Глупо позволять этому так уязвить меня. Я ведь не считаю себя больше тархистанкой, и всё же...

— И всё же, — соглашается Кор, и она вспоминает о недавнем замечании Уинни: «как двое людей, которые до времени жили в другом мире». Он смотрит на нее чуть более задумчиво. — Лорд Йенс — он не донимал тебя перед этим?

— Нет, ничуть. Мы говорили по большей части про Западный предел. Он был разочарован, что я не приеду туда этим летом, чтобы посмотреть на племена своими глазами — ты ведь помнишь, отец хотел, чтобы я подтвердила свои подозрения.

— Да, я помню.

— У Йенса есть кое-какие соображения насчет племен и их передвижений, — замечает Аравита, высматривая юного лорда в толпе и чувствуя на себе взгляд Кора, задумчивый и тревожащий. — Тебе стоит поговорить с ним сегодня.

— Аравита, — настойчиво говорит он. — Откуда взялось это твое решение уехать?..

— Аравита! — Тпрру подбегает к ней, фыркая и размахивая хвостом. — Мама сказала, что нам пора ложиться спать, а ты обещала рассказать нам историю про Касси из Шинара!

Аравита оглядывается на Кора — они оба беспомощны перед энтузиазмом жеребенка, — и чувствует облегчение от того, что не придется отвечать на его вопрос. Он машет рукой:

— Иди. Поговорим позже.

— Извините, ваше высочество! Аравита, ну идем уже!

Она с извиняющимся видом оглядывается на Кора и следует за жеребенком через толпу, думая о том, почему слова Кора звучали как угроза и обещание одновременно.

* * *

Часы спустя, уже после того, как все гости разведены по постелям и шатрам, Аравита обнаруживает, что не может уснуть.

Она рассказала жеребятам историю о Касси, человеческой девочке, и компании коренных нарнийцев, которые пытались украсть жезл Белой Колдуньи лет пятьдесят назад. Девочка и ее товарищи потерпели неудачу, и многие нарнийцы отдали свои жизни за то, чтобы оставшимся в живых удалось бежать, сама же Касси исчезла в сопровождении Аслана, оставив прочим распространять рассказ о случившемся. Аравита слышала эту историю в свое первое лето в Нарнии от одного из кентавров, чей предок видел, как Касси ушла вместе в Великим Львом, чтобы никогда не вернуться. Кентавры рассказывали эту историю, как напоминание о доблести и смелости, а также о том, что поражение — это еще не конец, только передышка перед новой попыткой.

После этого она вернулась к гостям, чтобы продолжить исполнять обязанности хозяйки праздника. Она избегала Кора и его вопрошающих взглядов, и всячески уходила от вопросов, касающихся ее отъезда в Нарнию, отвечая лишь легким смехом.

Но даже после того, как она легла в постель, возбуждение кипит в ее крови, не позволяя уснуть.

Она набрасывает теплый халат, берет лежащий на столе трактат и бесшумно проходит по притихшим залам в часовню, где белый камень сияет холодным светом под луной. Там она заворачивается в шерстяное одеяло и устраивается, скрестив ноги, на кушетке под окном; лампа над головой бросает на бумагу теплый свет, которого достаточно для чтения.

Несмотря на недавний банкет, здесь тихо и спокойно — сидеть у окна, глядя на залитый лунным светом пейзаж. Аравита расслабляется, слушая тишину ночи и звуки Анвардского замка — случайный скрип, бормотание далеких голосов, шаги, проходящие мимо. Она пытается не думать о том, как будет скучать по всему этому, когда уедет в Нарнию, в Западный предел или куда-то еще, где она сможет дать своему сердцу исцелиться.

Стук в дверь застает ее врасплох, и она вздрагивает, прежде чем увидеть, кто это.

— Тебя не было в твоих комнатах, — говорит Кор, входя.

И он всё равно искал ее.

— Удивлена, что ты меня нашел.

— Ты обычно бываешь или здесь, или в библиотеке, а раз луна так высоко — здесь самое подходящее место. — Он присаживается рядом с ней, вытягивая ноги. — Ты давно планировала сбежать в Нарнию?

— Только с сегодняшнего утра. И я не сбегаю, — Аравита чувствует, что должна сказать это. Она собирает листы трактата, аккуратно выравнивает их края. — На этот раз мне не нужно убегать от замужества.

— Ты так в этом уверена? — Кор пристально смотрит на нее. — Йенс из Западного предела хорошо отзывался о тебе, когда я говорил с ним. И он спросил... Спросил об условиях и соглашениях касательно тебя, если ты решишь выйти замуж.

Значит, она была права насчет намерений Йенса.

Однажды, думает Аравита, она будет рада этому. Сейчас, когда Кор сидит рядом с ней, ей удается только пожать плечами.

— Он... добр. Хороший человек. Это будет не такая уж плохая партия.

— И это всё, чего ты ищешь, Аравита? Супруг, который будет всего лишь неплохим?

— На что еще могу я надеяться? — Она произносит это легко, но горечь поднимается внутри нее, словно буря. — Я — тархистанская женщина в Орландии, Кор. Проживи я здесь хоть тысячу лет, я по-прежнему останусь тархистанкой в Орландии: не заслуживающей доверия уже из-за цвета кожи, полезной лишь потому, что может объяснить всё, что исходит из Тархистана...

— Не для меня! — Кор вскакивает с места и поворачивается к ней; его губы сжаты, потрясение написано на лице. — И не для отца, я уверяю тебя. Аравита, ты ведь не веришь...

— Нет! — Но не имеет значение, что думает он или даже король Лун — они, в конце концов, принадлежат не себе, а стране. — Но то, что ты видишь во мне, когда смотришь на меня, отличается от того, что видят во мне другие. Мои собственные плоть и кровь метят меня тархистанкой, моё тело — предательство, которому нет и не будет прощения.

— Мне же может быть прощено, что угодно; я ведь их принц.

— Ты ведь орландец. — Ее рот кривится. — Не вини себя, Кор. Мы — те, кто мы есть; от крови королей Орландии или тисроков Тархистана. — На мгновение она улыбается — слабой, язвительной улыбкой. — Разве не говорил поэт: «Чего не переменить, то следует выносить в терпении; ибо всё проходит со временем, и там, где сегодня скала, назавтра будет песок»?

Он даже не вздрагивает, когда она использует эту тархистанскую манеру выражаться.

— Мне ведомо, что также поэт сказал: «Женщина, обладающая мудростью, не имеет цены; береги же ее превыше сокровищ». И ничего больше не сказано здесь о ее крови или о том, какого цвета у нее кожа.

Кор долго смотрит на нее, не отводя глаз; лунный свет падает прямо на его лицо, серебрит его волосы и делает резче его черты. И Аравита молчит, потому что не может придумать, что ей сказать — всё, что угодно, кажется либо обидным, либо не отражающим ее чувств.

— Когда я вернулся из Техиш-баана, ты сказала, что не станешь выбирать для меня жену. — Кор наклоняет голову, и кадык четче выделяется на его горле. — И всё же я бы выбрал для тебя мужа. Такого, кто улыбнется, если ты босой придёшь к ужину. Кто не станет возражать, если ты распустишь волосы и будешь носить в них только цветы. Кто отыщет тебя при свете луны и станет обсуждать с тобой мирные договоры, политику и поэзию Тархистана. Мужчину, для которого ты смешаешь духи, которые я тебе подарил.

Аравита смотрит на него, не сводя взгляда; сердце грохочет у нее в груди, пока Кор глядит на нее — в его взгляде неприкрытая тоска, горькое смирение, и глубокая, ужасающая нежность.

— Я бы выбрал для тебя мужа, который будет любить тебя и дорожить тобой, Аравита. Который разделит с тобой твою ношу, как ты разделишь его ношу с ним, а не добавит к ней тяжести.

Ей требуется подавить в себе недоверие и отрицание, чтобы задать вопрос:

— И в Орландии найдется такой мужчина?

— Один — так точно. — Кор не отворачивается от нее, хотя его щеки становятся неуловимо темнее цветом. — С Йенсом из Западного предела может стать двое. В любом случае, я выбрал бы для тебя мужчину, которого ты любишь столь же сильно, как он тебя — мужчину, который стоит твоей любви, а не просто «подходящего» супруга.

Её разум — мятущийся клубок; и это при том, что тишина вокруг них делается невыносимой, и ее просто необходимо прервать. Аравита хватается за мысль, которая яснее всего горит у нее в голове.

— Почему ты подарил мне те духи, Кор?

На мгновение Кор опускает взгляд.

— Потому что коробка была прекрасна, и увидев ее, я подумал о тебе. И торговец сказал... — Его глаза вновь встречаются с её. — Торговец сказал, что это достойный подарок для тархины, которой некто хотел бы оказать внимание.

— Быть может, внимание лучше было бы проявить словами?

— Должно быть. Но ты... тебе всегда приходилось быть настороже, Аравита. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной или лишенной выбора. Я не хотел, чтобы ты вынуждена была уезжать из Анварда, чтобы сбежать от меня.

— Я уезжаю в Нарнию не потому... — Хотя именно поэтому. Может быть. Наверное. Аравита чувствует жар на своих щеках, шее, лбу, когда выражение ее лица изменяется — понимание и надежда ярко расцветают на нем.

— Аравита?

Она глядит на него прямо.

— Я не стала бы выбирать тебе жену, Кор, потому что я скорее выцарапала бы этой женщине глаза.

— Тогда выбери себя, — говорит он мягко. Он встает с кушетки и преклоняет колени на полу перед ней, простирая руки ладонями вверх в умоляющем жесте. — Не уезжай в Нарнию. Выбери меня взамен этого.

— Я не могу, — Аравита не сдвигается с места. — Кор, ты — орландский принц. Я — тархистанская кровь.

Его лицо темнеет.

— Ты не больше тархистанка, чем тархистанец — я. И мне нужна супруга, которая знает, каково это — жить на границе миров, как знаю это я. Супруга, которая знала меня до того, как я сделался принцем; которая готова была смотреть, как я счастливо женюсь на ком-то другом. — Его глаза сияют ярко — даже в темноте. — Была ли это ложь?

— Ты сказал, что будешь рад видеть меня счастливой замужем за кем-то другим, — резко отвечает она. — Это — тоже было ложью?

— Когда я верил, что не могу быть никем иным, кроме как братом — мужчиной, способном только причинить вред женщине, которую он любит, если он посмеет протянуть руку дальше — тогда да. Я бы доверил тебя тому, кто будет хранить тебя от тревог и облегчит твое бремя, Аравита. — Он берет ее за руку, переплетает ее пальцы со своими и не позволяет ей отстраниться. — Но обернись ко мне и говори теперь правду. Ты любишь меня?

— Кор...

— Да или нет. Это вовсе не сложный вопрос.

— Не тогда, когда ответ имеет значение для всей Орландии!

— Я люблю тебя, Аравита из Анварда. Любишь ли ты меня — да или нет?

И, глядя Кору в глаза, Аравита понимает: в конечном счете, ответ действительно прост.

— Да, — говорит она тихо. — Да, я люблю тебя, Кор Орландский. И да, если ты позволишь мне это, я возьму в мужья того, кого я люблю. Того, кто был достоин моей любви, даже когда был просто рыбацким сыном, не знающим о том, что он — принц.

Радость озаряет его лицо — он счастлив ее словам.

— Да?

— Да!

Он наклоняется к ней, и она тянется к нему, встречая на полпути...

Первое касание губ выходит неуверенным и робким — они учатся такой простой вещи, как поцелуй. Аравита чуть приоткрывает рот, и их губы скользят, прижимаясь друг к другу — нежная радость, от которой перехватывает дыхание — и у него тоже, потому что он прерывает поцелуй. Их взгляды встречаются, удивленные и довольные, и на этот раз, соприкасаясь губами, они улыбаются.

Кор кладет руку ей на затылок, углубляя поцелуй. У Аравиты кружится голова, и она проводит кончиками пальцев вдоль его челюсти, по легкой округлости щеки, и выше — зарываясь в легкий шелк волос по мере того, как поцелуи становятся всё увереннее. Когда они прерываются, Кор прижимается к ее лбу своим и гладит ее по распущенным волосам.

— Я — твой, и ты — моя.

— Да, — Аравита закрывает глаза, слушая их общее дыхание, прерывистое от возбуждения, обладая и принимая обладание.

— Завтра мы скажем отцу, — говорит Кор, касаясь губами ее щеки.

Аравита вздрагивает от вновь вернувшейся неуверенности.

— Кор, но что, если он не одобрит это?

— Тогда мы убежим в Нарнию и на север?

Они смеется — наверняка он этого и хотел — но быстро становится серьезной.

— Кор, я все равно уезжаю в Нарнию с Уинни и Трю.

Он выпрямляется.

— Аравита...

— Я обещала Тпрру и Сине, — напоминает она. — И я сдержу слово.

Тревога на его лице постепенно сглаживается.

— Но ты обручишься со мной прежде, чем уехать?

— Если отец даст благословение.

— Он согласится, — Кор обнимает ее крепче. — Я думаю, отец уже давно догадался о моих чувствах.

— А Корин?

— Он знает, — напряженный голос дает понять, что его брат-близнец не молчал об этой заботе. — Он не давал мне покоя — указывал на каждого мужчину при дворе, кто хотя бы посмотрел в твою сторону, или с кем ты говорила, и спрашивал, что я буду делать, когда ты покинешь Анвард или хуже — выйдешь замуж за какого-нибудь придворного...

Аравита думает о язвительных расспросах Корина на том празднике, когда Кор вернулся из Техишбаана, и не знает — догадывался ли тогда Корин о непокое ее сердца. Он может изображать младшего сына, но он достаточно умен, чтобы видеть настоящее положение вещей.

— И ты не обращал на него внимания?

— Всё, о чем я мог думать — что ты согласна отдать меня другой женщине; как будто я был платьем, не соответствующим твоему вкусу.

Она проводит кончиками пальцев по его груди.

— Дело ведь не во вкусах, Кор.

— Теперь-то я это знаю. — Он касается большим пальцем ее губ, не сводя взгляда с ее лица. — Ты точно вернешься ко мне из Нарнии?

Аравита прижимает ладонь напротив его сердца, чувствуя его тепло и уверенность — сердца, которое бьется для нее.

— Я обещаю.

* * *

Одним осенним днем — после того, как летний урожай уже собран, но еще до того, как зима закроет орландские перевалы, — Аравита из Анварда выходит замуж за Кора Орландского. Они приносят друг другу клятвы перед большим стечением свидетелей — как нарнийцев, так и орландцев, и пусть даже некоторые бормочут о том, что принц берет за себя невесту-тархистанку, на этих немногих прочие смотрят косо.

И на протяжении всего дальнейшего вечера над гостями веет аромат утонченной смеси жасмина, амбры и цитруса, составленной на глиняном блюдце, — которую нанесла на себя сегодня женщина ради своего возлюбленного.