Точка невозврата (гет)

Коридор был поистине нескончаем: он шел по нему уже, кажется, вечность. Бизон не знал, что это за место, где он — может, это госпиталь или некая секретная база… Правда, слишком огромное здание у нее получается... По обе стороны попадались двери, закрытые и без табличек. Почему-то он знал, что входить в них нельзя, надо идти вперед... Других коридоров, ответвлений, лестниц не было — только две нескончаемые стены и пространство между ними, уходящее в даль.

Он не знал, где он, но точно был уверен, что там, куда придет, должен сообщить своим о крысе-Корнееве. Это было единственное, о чем он думал. Бизон старался идти быстрее, боялся не успеть рассказать, но тело как будто не слушалось, и прибавить скорость не получалось.

Он шел один. Иногда рядом появлялась Рита. Он не видел, как и откуда она возникала, просто вдруг обнаруживал, что она идет рядом с ним. Она держала его за руку, но не вела, он шел сам. С ней идти было легче, как будто ее присутствие… помогало.

Стены давили. Он шел уже так долго, что ему начало казаться, что коридор становится уже и стены начинают смыкаться. Где-то внутри начинала шевелиться паника, и подавить ее оказалось совсем не просто... Не помогали ни упражнения на дыхание, ни расслабление — он просто не мог почему-то сконцентрироваться ни на чем. Приходилось упрямо идти дальше, стараясь не обращать внимания на набирающее обороты чувство тревоги и надеясь, что рядом снова окажется Рита — и снова станет легче.

Однажды стены исчезли. Очень быстро лампы под потолком погасли, стало темно и ничего не видно. Он протянул руку в сторону, хотел нащупать стену и идти, опираясь на нее, но рука не встретила препятствия и он чуть не провалился… в пустоту. Паника, тут же обрадовавшись такому повороту, будто заплясала от восторга — и сделать с ней хоть что-либо он снова не смог!.. Стараясь ровно дышать, осторожно переступил чуть вправо, убедился, что стены нет вовсе, и остановился, опасаясь сделать неверный шаг. Кругом была темнота. Абсолютная. В голове шумело и где-то вдалеке разорался сигнал тревоги — звоном, как на… подлодке. Почему подлодке, при чем сейчас подлодка — он не понял… Он же в коридоре… в здании… Бизон помнил направление, в котором шел, и постарался с него не сбиться. Шагал вперед предельно осторожно, превозмогая подкатывающую к горлу тошноту, и бесился от вынужденного промедления. Дышать было очень тяжело, воздух стал сухим и как будто разреженным. От нехватки кислорода паника разрасталась все больше — и абсолютно беспрепятственно!.. Он не мог с ней бороться, не мог сконцентрироваться... Оставалось только стараться ровно дышать, но это становилось все труднее и труднее… В какой-то момент он перестал вообще ощущать себя в окружающем пространстве, была только темнота и неясные мысли о том, что надо найти выход. Он уже не мог вспомнить, зачем именно. Затем исчезли и мысли.

Как снова оказался в освещенном коридоре, он не понял — да и не мог об этом нормально подумать. О том ужасе, который только что (или не только?..) пришлось пережить, он помнил смутно. Дышал ровно и свободно, больше не тошнило и в голове относительно прояснилось. Он снова шел вперед и снова знал только одно — надо дойти. И про Корнеева помнил.

Он все больше и больше уставал. Надежда, что дойдет, таяла все быстрее — сначала с каждой последующей дверью (он отмерял расстояние ими, когда становилось совсем невмоготу), затем — с каждым шагом. Конца пути все не было — не было даже хоть какого-нибудь ориентира. Он только знал откуда-то, что идти надо вперед — хотя уже прикидывал, что есть смысл пойти в обратную сторону, может быть, выход там.

Два раза он слышал голос Риты. Голос, который спас его от желания остановиться и прекратить эту бессмысленную погоню к призрачному выходу — может, и нет его вообще никакого?.. Голос, который заставил продолжить путь.

Ясный приказ выжить — она сказала «выкарабкаться» — придал сил, как будто в организме заложены резервы, мобилизующиеся при этом слове. И еще он понял самое главное — он попал в какую-то очередную передрягу и нужно из нее выбраться (и это возможно!) и, самое важное, там, за пределами этого злосчастного коридора его ждут, его ждет Рита! Он сумел даже различить беспокойство в ее голосе.

Стены продолжали давить, но все же меньше, и он старался не обращать на это внимания. Теперь идти было все труднее в основном из-за безмерной усталости.

В какой-то момент он вдруг почувствовал снова присутствие Риты — оглянулся, но ее сзади или сбоку не было, он по-прежнему шел один. Инстинктивно хотелось замедлить шаг, прислушаться к ощущениям... Но тело опять слушалось плохо. И вдруг ее услышал — так же, как с приказом, только голос. Она говорила о группе, о Бате, о повзрослевшем Стажере-Коте... Он продолжал идти, слушая рассказ, вслушиваясь в звук родного голоса... Казалось, он звучит прямо в его голове... или в привычном наушнике вокса... Когда она замолчала, он даже дернул было руку к несуществующей кнопке... Вдруг Рита его позвала:

— Борь... Бизончик...

В ее голосе была такая боль, что он порядком испугался. Тут же сработал выработавшийся условный рефлекс… Готов был бежать сию секунду — знать бы, где она, ведь рядом только километры пустого коридора в обе стороны! Нет, бежать бы не смог, сил нет... ну, ползти, какая разница!

— Родной мой...

— Я здесь, Рит... — попытался он прошептать, но губы не слушались, язык не ворочался. Но он чувствовал ее рядом и очень надеялся, что она чувствует его тоже.

— Почему я ничего так и не сказала тебе?.. Тогда еще... Сразу после того прикрытия... Может быть, сейчас все было бы иначе...

Боря остановился и привалился к стене. Хотелось передохнуть и… подумать. Он мало что понял, но слово "прикрытие" засело в голове, высветив в памяти только одно прикрытие, имевшее для него большое, особенное значение. Но ведь Русалка не об этом?.. Почувствовал вдруг легкое, будто невесомое прикосновение к ладони — как будто кто-то невидимый взял его за руку. Рита?.. По привычке хотелось обнять ее и успокоить, ее страх и боль он чувствовал, как свои собственные. Почему ей страшно? За него?..

Еще одно прикосновение, легкое, как дуновение ветра, к щеке. Будто Рита провела ладонью.

— Люблю тебя... — тихий шепот у самого уха заставил замереть прежде, чем он осознал смысл слов.

Пока он ошарашенно вдумывался в то, что услышал, Рита куда-то исчезла. Боря с усилием отвалился от стены и пошел дальше, в начале придерживаясь за нее рукой. Устал. Думать получалось с трудом, мысли шевелились подобно сонным мухам, ничего путного про ее слова не надумывалось, и он решил только, что во что бы то ни стало надо дойти — кроме Корнеева, еще выяснить, что же имела в виду Рита.

Со временем свет стал тускнеть. Это насторожило, перспектива еще одной темноты и пустоты никак не радовала, но темнота не наступила. Неожиданно рядом послышались голоса — до этого он слышал только голос Риты. Он не смог разобрать, чьи они и о чем говорили. А затем вдруг понял, что больше никуда не идет. И вообще… лежит. Похоже, что в больнице, судя по мерному пищанию какого-то прибора. Впрочем, писк этот… изменился: стал частым и в другой тональности. Это плохо?.. Хотелось сделать вдох, но… не получалось! Опять не получалось! Секундная вспышка паники заставила резко открыть глаза. Больница… он лежит в больнице. И что-то во рту, кажется, мешает дышать!

— Не волнуйтесь, это трубка искусственной вентиляции легких. Я ее сейчас уберу, дышите через нос.

Боря заметил подошедшего врача. Успокоили, скорее, не эти слова, а то, что несмотря на ощущение, что он сейчас задохнется, этого не происходило… Затем пришли воспоминания — больница, Корнеев… И еще было знакомое ощущение… как после приснившегося кошмара.

Писк прибора прекратился. Врач, предупредив, что уберет трубку на выдохе, вытащил ее, и дышать, наконец, стало легче. Боря инстинктивно откашлялся и освобожденно вздохнул полной грудью, параллельно подумав, что врач — знакомый еще по «Тайфуну», и Рита именно про него говорила, что Пригов его себе в КТЦ выписал. Значит…

— Как себя чувствуете? — спросил тот обеспокоенным тоном.

Мысли все еще ворочались медленно, будто им нужен хороший разбег, чтобы войти в привычный рабочий режим. Осознать, как он себя чувствует, было сложно, потому что он пока вообще никак не чувствовал.

— Не знаю...

Собственный голос показался хриплым, как на утро после удавшихся посиделок... Боря снова откашлялся и попытался подняться на кушетке повыше, но сделать это оказалось сложно — силы в руках было немного. Только сейчас ощутил охватывающую все тело жуткую слабость. В подсознании промелькнула мысль, что это и не удивительно — после такого долгого пути. Какого пути, где и когда, он додумать не успел.

— Тихо, тихо... Все в порядке, — поспешил успокоить его медик. — Силы вернутся и, возможно, весьма быстро, но нужно еще полежать.

— Что со мной, доктор?

— Вы были в коме. Без сознания. Что последнее вы помните?

— Коме?.. — Воспоминание о бесконечном, темном коридоре разлилось по телу холодной неприятной волной. Значит, все это было... видением? Сном?

— Борис, что последнее вы помните? — повторил вопрос врач, и пришлось сконцентрироваться на нем. Хотя подсознание убеждало, что там, в том видении, было что-то гораздо более важное.

Перед глазами возникла пристань, подозрительное поведение Корнеева, его разговор по телефону... Молниеносное движение, которого он никак не ожидал...

— Да, я помню. Корнеев... Он вколол мне что-то...

— А вообще что помните? Имя, год, страна...

— Да, помню я, Виктор Сергеевич. — На лице врача очень явственно обеспокоенность сменилась облегчением. — Борис Тарасов. Год — 2013-й, страна — Россия, президент… Медведев. Вот премьер-министра что-то запамятовал...

Облегчение сменилось настороженным недоумением, продержавшимся пару секунд. Затем — недоверием. Боря усмехнулся.

— Ну, слава Богу. Шутите, значит, все хорошо.

Проделав все необходимые дальнейшие манипуляции, Виктор Сергеевич оставил его, наконец, в покое, еще раз отметив, что «все, к счастью, обошлось». Бизон снова попытался подняться, врач помог ему, подставив подушку под спину. Теперь сделать это оказалось уже чуть легче, хоть и заняло немало сил. В голове прояснилось окончательно и вспомнились все события последних дней. Неожиданная командировка в «Смерч», приезд в КТЦ, встреча с Ритой, группа — не сдающий позиций контр-адмирал, повзрослевший Стажер и бойкая девица, молоденькая, отчаянная, но не лишенная рассудительности, Физика, о котором был наслышан, он пока не видел, — корабль-призрак, излучение и Корнеев…

— Доктор, мне бы водички. И кого-нибудь... Батю или Багиру...

— Хорошо. Сейчас придет медсестра, даст воды, измерит давление, потом возьмем еще раз кровь на анализ. Надо оценить степень интоксикации в динамике. А вы лежите, дайте организму восстановиться и набраться сил.

— Добро. Спасибо, доктор.

Виктор Сергеевич вышел, уже за дверью крикнув кому-то: «Танюша!..» Боря откинулся на подушку. Все это время, с момента воспоминания о коридоре, не оставляла мысль о Рите — он знал, что ему надо о чем-то подумать... Сейчас, когда он остался один, появилась возможность сосредоточиться и вспомнить. Он закрыл глаза.

Стены... свет... двери... нескончаемый путь... будто в никуда... Рита рядом... Ее голос, приказ выжить... Снова коридор. Снова Рита... Еще раз ее голос... Ощущение боли. Вот оно… «прикрытие»... «так и не сказала» и... Боря открыл глаза. Слова, которые он прекрасно помнил, не могла сказать Рита!.. То есть могла, но... не в том смысле, который вроде бы следовал из сказанного...

Может, они просто плод его воображения? Но он нечасто позволял себе такие мечты... Или это проделки сознания, не обремененного в состоянии комы его привычными тормозами?.. Никто и ничто не удерживает в рамках "дружбы", вот и напредставляло оно невесть что!..

Но ведь был еще приказ. Он тоже плод воображения? Фраза настолько Риткина, будто это она сама сказала!.. С другой стороны, он же знает ее прекрасно, вот и смог представить настолько правдоподобно. Проблема в том, что то, другое, как раз не правдоподобно абсолютно!

Нет, наверно, она все же это сказала, но имела в виду... любовь дружескую... Русалка за него испугалась, он валяется без сознания, напичканный всякой дрянью, и неизвестно, придет ли в себя, вот и сказала... Ведь любит же она его как друга, как брата!

Но откуда тогда столько боли в ее голосе?.. Это была… другая боль. Не страх потери. Нет, про группу она рассказывала именно боясь… боясь его потерять. На мгновение стало тепло от осознания, что он так нужен ей. Но ощущение тепла тут же растворилось в пришедшей вдруг мысли. Про прикрытие, про «ничего не сказала» и то… — повторять даже в мыслях было… странно и страшно… — она это говорила… с другой болью.

Он задумался о разных ситуациях, когда подруга на что-то жаловалась, что-то ее беспокоило и мучило… И память, наконец, отыскала нечто похожее. Разговор о ее несостоявшемся материнстве. Разговор, который он с трудом смог вынести сам… Никогда раньше она об этом не заговаривала и вдруг спустя два года, почти перед самым его переводом, рассказала… О том, как боялась, о выкидыше… Она говорила тогда относительно спокойно (насколько в принципе возможно говорить такое спокойно), как о давно пережитом. И только последние слова, о вердикте врачей, были наполнены большей болью. Она давно ее пережила и приняла, но он понял тогда, что подруга впервые об этом сказала вслух… Боль была… давней, но говорила она о ней впервые.

То самое «люблю»… было таким же. Плюс нежность. К нему, Бизону. Нет, вообще в нежности подруги как раз нет ничего странного и необычного. Но не в сочетании со словом «люблю»! Она… вообще никогда этого слова не говорила, даже в дружеском, братско-сестринском смысле! Если уж говорила, то всегда — «обожаю». И только это.

От напрашивающихся выводов чуть волосы на голове не зашевелились. Да нет, ну не могла она этого сказать! Приснилось ему все!

Бизон выдохнул, уставился в потолок и попытался сосредоточиться, чтобы подумать спокойно. Спокойно не получалось, где-то рядом маячила паника — то ли та, из комы, от которой он еще не очухался, то ли новая, от приблизительного осознания масштабов сваливающихся на него выводов!

И при чем вообще прикрытие?.. То это прикрытие или нет? Может, она о каком-то своем? Во времена «Тайфуна» у нее их было много, одна операция «Вирус» чего стоила!.. Но какое прикрытие она имела в виду, после которого о чем-то ему не сказала? И жалеет об этом до сих пор. И что могло бы что-то изменить. Причем жалеет так сильно, что думает об этом, когда он лежит без сознания и она не знает, выживет ли он!

Вывод напрашивался один. И не столько по логике и здравому размышлению (от таких мыслей в голове снова стало не особенно ясно, так что Боря не был уверен, что на здравость ума сейчас способен). Этот единственный вывод подсказывал... собственный опыт. Это у него есть то самое прикрытие. Это он мог бы после него сказать те самые слова. Это он иногда жалеет, что не сказал, не осмелился рисковать дружбой.

Вариант «А если она тоже?» просто никогда не приходил в голову. Да и как он мог прийти?!.. Нет, в самом начале чисто гипотетически приходил — когда осознал свои чувства и пытался представить, что бы было если бы... Но, как и сейчас, вариант казался нереальным. Русалка всегда вела себя как сестра.

Но ведь и он вел себя как брат. Не желая терять дружбу, боясь испортить признанием так крепко устоявшиеся доверительные, теплые отношения. Он слишком дорожил ее дружбой, чтобы рискнуть обменять ее на... На отказ. Вероятность услышать «да» в ответ на признание казалась абсолютно невозможной. Настолько, что он даже и не пытался ее, вероятность, рассматривать.

В вдруг открывшуюся дверь вошла медсестра — вопреки его ожиданиям оказавшаяся полноватой женщиной средних лет. И почему он вдруг решил, что придет непременно симпатичная молоденькая медсестричка?..

— Вот, держите… — она протянула ему стакан воды.

Боря с усилием переключился с терзающих его мыслей. О них он еще подумает… Сейчас надо использовать возможность и постараться разузнать, есть ли вообще смысл о них думать. Смотрела медсестра на него с сочувствием, что было ему на руку, но первым делом его куда больше интересовала вода — во рту пересохло абсолютно. Он сделал несколько жадных глотков, хотел поставить стакан на тумбочку возле кушетки, но медсестра его перехватила и поставила сама.

— Спасибо, — Боря благодарно кивнул и посмотрел на нее.

— Как вы себя чувствуете?

— Отлично!

— А если серьезно? — чуть улыбнулась женщина.

— А если серьезно, спать очень хочется… Как будто пару суток не спал… — про себя Боря подумал, что он и не спал, он шел. Упорно и долго.

— Это нормально после комы. Переизбыток сна вызывает усталость и хочется поспать еще, чтобы восполнить недостающие силы. — Пока говорила, медсестра доставала из тумбочки стетоскоп и тонометр.

— А вы и есть та самая Танюша?

Она хмыкнула, расправляя шнур.

— Допустим…

— Скажите, Танюша… А пока я тут… спал, ко мне приходил кто-нибудь?

— Конечно! Ба… капитан третьего ранга Кошкина приходила. Очень за вас переживала, — сердобольно добавила женщина.

Ну, то, что Русалка за него переживала, в этом сомнений нет. Вопрос в том — как… На подобную мысль тут же откликнулась проснувшаяся совесть — Рите было плохо из-за него, а он тут ее реакции на составляющие раскладывает и степень ее переживаний оценить пытается!..

Но выяснить-то надо.

— А она один раз приходила?

— Нет… — качнула головой медсестра, протягивая ему манжету, Боря послушно подставил руку. — Два раза точно была. А может и больше, я не видела. Но два точно.

Подтверждение его догадок вместо того, чтобы обрадовать, напугало. Право слово, если бы был один раз, ему стало бы легче!..

— М-м-м, Татьяна, скажите… А бывает так, что пациент в коме слышит тех, кто с ним рядом?.. Мне кажется, что я слышал разговор Виктора Сергеевича с Багирой…

— Да?.. — медсестра, кажется, растерялась. — Вообще, знаете, по-разному говорят и точного мнения у врачей нет… Все, что касается сознания, еще не изучено полностью... Известны случаи, когда пациенты действительно слышали и все понимали, что рядом с ними происходит. Но таких, правда, единицы… — она застегнула манжету и улыбнулась: — Значит, вы уникальный человек!

Боря неопределенно хмыкнул, усмехнувшись. «Известны случаи… действительно слышали…» Ну, про приказ выжить он даже не сомневается…

Дверь вновь открылась, Боря выглянул из-за спины склонившейся над его рукой женщины, думая, что это пришла Рита или, может, и Батя на базе оказался — ведь надо сообщить о Корнееве, а подругу и просто ужасно хочется увидеть, но в палату зашел молодой врач.

— Таня, вас Виктор Сергеевич зовет… Срочно. Давайте я сделаю. Здравствуйте, — добавил он, обращаясь уже к Бизону, и тот кивнул.

— Опять что-то срочно… — проворчала медсестра, уступая место коллеге.

Забавно у них тут, развеселился Боря, которого на несколько мгновений отвлекли от пугающих размышлений. Он еще раз с готовностью подставил руку и, пока врач измерял давление, не думал вообще ни о чем. Для тех мыслей нужны одиночество и тишина. А сейчас он не один, да и думает больше о том, что вот-вот может прийти Рита.

На вновь открывшуюся дверь он снова выглянул из-за скрывавшего от него вид доктора. Сердце радостно стукнуло о ребра — хорошо, что измерения уже закончены!..

— А-а, товарищ капитан третьего ранга?.. Ваш приказ выполнен, остался жив, — в том, что приказ он слышал точно, Бизон ни капли не сомневался, а если и не слышал, но разведка боем не помешает.

Улыбающаяся, сияющая Рита села на кушетку рядом с ним, тут же протянув руку к его руке. Вспомнился коридор, как она шла рядом с ним, так же держа за руку. От воспоминания захлестнула такая волна нежности и благодарности, что все мучающие его мысли и невозможные предположения отступили на задний план... Тем более что она, нежность, отражалась в ее сияющих глазах. И он невольно просто залюбовался…

— Ты меня услышал?

— Ожиданием своим ты спасла меня…

В ее глазах блеснули слезы, и он посильнее сжал ее руку — все уже позади… Воспоминание о коридоре вызвало в памяти и Корнеева…

— Я много чего слышал. Корнеев…

Рассказ об убитом полковнике, о том, что он вывел группу на Уэлша, неприятно удивил — сколько всего произошло, пока он был в отключке! — но и окончательно отвлек и переключил на рабочий, привычный режим. А известие о том, что ребята скоро возьмут Уэлша, заставило подняться — не может же он и дальше валяться, пока остальные делом заняты!

— Куда?! — под ее возгласом он замер, одновременно осознав, что, честно говоря, сил-то встать особо и нет. — Ну-ка, лежи. Без тебя справятся.

— Корнеев говорил с Уэлшем о кладбище…

О каком именно кладбище, вспомнить не удавалось. Он тогда только-только прислушался к разговору, еще не осознав, что это что-то важное.

— …кораблей.

Вот как? Им и это уже известно?..

— Ага…

— Теперь мы знаем, что большую установку люди Уэлша собирают там.

Рита улыбнулась — наверно, его обалдевшему виду от того, что вся имевшаяся у него важная информация оказалась уже известной. Но это и к лучшему. Она вдруг поднялась, высвободив руку из его ладони — кольнуло разочарование, что она так быстро уходит, но тут же растворилось: в ее глазах светилась радость, другая, не связанная с ним… Чему бы Рита ни радовалась, он готов разделить это вместе с ней, и если это то, из-за чего надо ее отпустить, он, конечно, смирится.

— А мне пора лететь в Зеленоморск. — Так вот в чем дело, догадался Боря. — Будем на месте все решать.

Тут же вспомнился один из недавних разговоров по телефону — встречаться не было времени у обоих, но изредка все же созванивались. Подруга жаловалась на штаб, на то, что Батя с Приговым держат ее при себе и не допускают к полевой работе, видите ли, за пультом она им нужнее! Теперь он улыбнулся плескавшемуся в ее серых глазах предвкушению. Багиру выпускают на волю. Да еще и в Зеленоморск. Не просто на волю, но еще и к морю!.. Вспомнилась «тайфуновская» привычка привозить из командировок по возможности что-то местное — как правило, вкусное. Ну, а что из портового городка привезти можно?..

— М-м-м… рыбки привези…

Русалка ожидаемо кивнула, улыбаясь, и направилась к двери. А Боря, повинуясь безотчетному порыву, попытался встать. Хватит ему лежать, пока другие воюют.

— Отставить, каплей Тарасов!

От неожиданности он вздрогнул и посмотрел на подругу, теперь ее глаза полны были гнева. Отданный приказ тело «услышало» и само привело в исполнение — он начал ложиться обратно прежде, чем осознал, чем именно недовольна Рита.

— Выполнять приказ: немедленно принять горизонтальное положение до полного выздоровления. Задача ясна?

— Так точно! — полунапуганно-полуулыбаясь ответил Боря.

— Выполняйте!

Вернувшаяся к нему Рита, сменив гнев на милость, наклонилась его поцеловать. Он подставил щеку, стараясь оставаться серьезным, но превращение грозного командира в нежную подругу все же заставило улыбнуться.

— Есть…

— А рыбки привезу, — довольно усмехнулась Рита, шагнув обратно к двери.

Когда она вышла, он все же поднялся — сел на кушетке повыше. Даже к лучшему, что Рита уехала, ему слишком многое теперь надо обдумать.

Вспомнилось, как она спросила «ты меня услышал?»… Сказать бы в ответ: «Я все слышал» и посмотреть на ее реакцию. Она, эта реакция, ему сейчас так же необходима, как осознание, что кошмар, из которого он только что выбрался, закончился.

Он-то закончился, но, кажется, собирается начаться новый!..

…«Люблю тебя»…

Что ему теперь делать?.. Забыть и сделать вид, что ничего не слышал? Нет, глупо обманывать самого себя, он не забудет и не сможет забыть. Но что тогда?.. Выяснить, правда ли это? И если да, то что именно Рита имела в виду?.. Но как? Любой вопрос ставит под удар если не ее, то его самого!.. Тот факт, что он этим интересуется, обличает в первую очередь его самого! Ведь по идее он должен решить, что смысл имелся в виду дружеский — и даже не задумываться, что могло быть что-то другое.

Вновь открылась дверь, Боря успел подумать, что это вернулась Рита, но вошел врач, тактично ушедший при ее появлении. В руке у него был характерный железный латок, при виде которого Боря привычно поморщился. Виктор Сергеевич обещал же, что еще возьмут кровь на анализ… Лучше бы брали, пока он без сознания был!.. Боря вновь послушно, но куда менее охотно, протянул руку, а при виде шприца привычно отвел взгляд…

После ухода врача, зажимая согнутую руку, он снова откинулся на подушку, возвращаясь мысленно к Рите. Уехала она наверно уже?.. Или собирается еще?.. Такое ощущение было, что ей о том, что она летит в Зеленоморск, сообщили буквально у дверей его палаты… Глаза сияли еще не пережитой полностью первой радостью. Может быть, поэтому она так естественно вела себя, будто ничего… такого… не говорила?.. Или она решила, что он не слышал? Или, что вероятнее, еще не успела осознать, что раз слышал приказ, то мог слышать и то… Рада была, что очнулся, да еще перед этим сама получила приказ выдвигаться «в поля» — за всеми эмоциями не успела подумать?..

Значит… Значит, скоро поймет. И что? Ну, если все же гипотетически представить, что она тот самый смысл имела в виду. То, что тогда? Что Рита решит делать, когда поймет, что он мог слышать ее слова?.. Сделает вид, будто ничего не говорила? Не в ее характере. Попробует объяснить их ему?.. Выдать за дружеское проявление чувств? Тоже не в ее… Навряд ли она станет так открыто лгать ему. Но и признавать, что это правда, не станет — раз до сих пор не сделала этого.

Ох, нет… Да не может быть этого!.. Русалка любит его?.. Этого не может быть — просто потому что не может. Они не могут быть двумя идиотами, которые любят друг друга и скрывают это, дабы не разрушить свою дружбу! Это… как минимум, обидно! В плане неудавшейся личной жизни обоих.

Еще это чудовищно больно.

Боря откинул одеяло и все же попытался встать — спокойно лежать и думать такие мысли было невозможно. Осознание, что последняя одежда, которая на нем была, — камуфляж, и он, видимо, остался там, где ему оказывали первую помощь, пришло только сейчас. То есть надеть ему… нечего? Пришлось ложиться обратно… Правда, одеяло он натянул с удовольствием — в палате было довольно прохладно, а ощущение тепла, появившееся с приходом Риты, давно растворилось…

Так… Ну… Добро. Предположим — только предположим! — что Рита его любит. Очевидно, с «Тайфуна», ведь в последние три года они виделись не часто. Значит, во время их совместной службы произошло нечто такое, что изменило ее отношение к нему. Когда это произошло и что именно — он подумает позже. Что она… стала делать? Он не помнил никакого серьезного изменения ее поведения… Она сразу все скрыла — по тем же, очевидно, причинам, что и он сам. Запрет на отношения, действующий в отряде, и их дружба… Дружба, которую они оба не решились поставить под удар… Представить, что они по одним и тем же причинам страдали столько лет… все-таки слишком невозможно. Если еще и одновременно…

Она сказала: прикрытие. Если речь об их совместной работе, то навряд ли имеется в виду что-то другое. Значит, то самое. Значит, все же одновременно…

Они изображали семейную пару, жили в одном номере в гостинице, разделив широченную кровать горой подушек, и от души веселились, разыгрывая небольшие сценки для благодарной и не очень публики. Объект их интереса жил в том же отеле на постоянной основе и, по их расчетам, рано или поздно должен был заинтересоваться эффектной женщиной, как раз отвечающей его «запросам»… А до непосредственного начала главной части операции у них было несколько условно свободных дней.

Вводная тогда вообще показалась обещанием отпуска!.. В курортном городке некий Архипов, местный владелец «заводов, газет и пароходов», собирался, по агентурным данным, устроить локальную войну со своим конкурентом, по совместительству, бывшим партнером. Методы мог избрать какие угодно — например, взорвать отель, принадлежащий партнеру и в котором тот поселится по прибытии, или захватить судно, если тот решит прогуляться в море. Приезд партнера планировался аж через полторы недели, и Боря тогда не понял, зачем их привлекают к операции так рано. Но дальнейшие слова командира все прояснили. По мысли командования, к Архипову можно было подобраться вплотную. Оказывается, тот слыл местным Казановой, который не сможет упустить лакомый кусочек — привлекательную женщину, чем-то его зацепившую. А дабы кусочек был еще слаще, женщина должна быть… замужем. Любил «Казанова» женщин завоевывать!.. Когда Батя объявил, что на задание по решению Петровича отправляются Багира и Бизон, Боря развеселился — работать в паре с подругой он обожал, а прикрытие — да еще такое… романтическое! — однозначно обещало быть веселым! А неделя курортной жизни под прикрытием сулила долгожданный отдых!

Мир, его, Бизона, мир, покачнулся в последний свободный вечер. Началось все… с шашлыков. Вообще, всевозможных харчевен в небольшом городке было много — на любой вкус. Но особенно хвалили шашлыки в одном из кафе на набережной. Оно было расположено в стороне от основной массы, отчего казалось более уютным. Боря там был недалеко, когда присматривал за гуляющей в одиночестве «Анной Валерьевной», и разливающийся по всей округе умопомрачительный запах поджаривающегося на углях мяса оценил самостоятельно. Вот только Рита почему-то отказывалась туда идти — говорила, что выходное платье у нее одно, и предполагалось поражать в нем воображение клиента, а не быть приложением к утолению его, Бизона, аппетита. В один из вечеров Боре, стоя на балконе их номера, чудилось, что он даже на таком расстоянии — до берега добрый километр — слышит чудесный аромат. Как назло повара в их отеле готовили… на «четверочку», иногда слабенькую… Порой содержимое тарелки и вовсе напоминало походную стряпню Гнома!.. Боря, вернувшись тогда с балкона, принялся уговаривать Риту — мол, устроим тихий семейный ужин, может, дата у нас какая, годовщина свадьбы, к примеру. Для дела только на пользу пойдет! Если объект увидит — так даже лучше, сговорчивее будет, мимо такой женщины точно пройти не сможет, заинтересуется еще больше. Рита под его напором сдалась. Он позвонил в кафе, заказал столик на двоих на следующий вечер и попросил записать на счет их номера в отеле. Как потом оказалось — зря.

Администратор кафе оказался чересчур добросовестным. Ну или просто жадным до хороших чаевых, на которые он, видимо, рассчитывал. Он услышал, в каком номере какого отеля они живут, сделал собственные выводы и в соответствии с ними организовал им столик. Дело в том, что снимали они единственный оказавшийся свободным, на момент подготовки операции, двухместный номер — так называемый, люкс для новобрачных. К счастью, в самом номере не было ни пресловутых сердечек, ни прочей свадебной атрибутики, просто номер таковым числился. Но администратор в логике своих рассуждений пошел странным путем.

Когда они с Ритой пришли к назначенному времени, их ждал… островок киношной романтики. Во всяком случае, такое раньше Бизон видел только в кино. Столик стоял у самой воды, рядом стулья, накрытые пледами, вокруг — зажженные факелы, не столько дающие тепло, сколько создающие определенную атмосферу. Наверно, создающие… Боря в них вообще никакого смысла не увидел… На столе — тарелки, бокалы и ведерко с торчащей из него бутылкой шампанского. Завершала картину роза — в том же ведерке. А финальным аккордом стала улыбающаяся физиономия администратора… Боря тогда дернулся было к нему — объяснить, чем чревата излишняя услужливость, но Ритка остановила. Собственно, ведь именно это и было нужно — показательный романтический ужин. Тут романтики — хоть отбавляй! А шашлыки свои он в любом случае получит. «Зря я, что ли, платье надела и на шпильках от отеля шла?» — прошипела тогда Багира ему на ухо, на что он, успокоившись, возразил, что ведь предлагал на руках донести… Правда, следующий Ритин шаг с деревянного настила на песок показал, что в каждой шутке всегда есть место правде, — Боря подхватил подругу на руки и донес до их столика, усадив прямо в кресло. Она тихо возмущалась, что люди смотрят, неудобно, а он, привычно улыбаясь, изображая абсолютную радость, так же тихо пояснил: «И не только люди». Когда уже сели, Рита обернулась на оставшееся чуть позади остальное пространство кафе, и, снова повернувшись к нему, чуть кивнула, давая понять, что клиента заметила.

Романтики вокруг было… море. Закатное солнце будто расплавилось и растеклось по зеркальной поверхности. Очень нежное и… молочное, что ли... Как растаявшее мороженое крем-брюле. Подошедший официант принял у них заказ, немало удивился шашлыкам — наверно, они не соответствовали «романтическому ужину» — и разлил по бокалам шампанское. И вроде не возразишь, сам говорил, что романтический ужин удачно впишется в легенду, а уж какая романтика без шампанского?.. Но на поднимающиеся в бокале пузырьки он смотрел тогда с тоской, думая, что к такому шашлыку идеально подошла бы стопка-другая водочки. Холодненькой. Вон, и ведро со льдом рядом… Правда, когда все же принесли шашлык — горяченный, только-только с огня, издаюший обалденный аромат специй! — Боря простил им все: и дурацкую инициативу, и шампанское, и розу. Мешало только, что есть его пришлось с помощью ножа и вилки, место обязывало. Такой шашлык надо есть непременно руками, с наслаждением откусывая прямо от куска, а потом облизать пальцы, измазанные в мясном соке… И сидеть при этом надо у костра, чтобы босые ноги утопали в этом мягчайшем, еще не остывшем песке… Ходить по нему в ботинках — варварство.

От шашлычных воспоминаний свело желудок, который, очевидно, решил, что он достаточно проснулся и после суток вынужденного голодания неплохо бы подкрепиться!.. Мда… Навряд ли ему сюда еды принесут… Бизон тяжело вздохнул, допил за неимением другого выбора оставшуюся воду и вернулся к прерванным мыслям — к счастью (или нет?..), они быстро отвлекли от чувства голода.

Он потом не раз вспоминал, что же тогда случилось, что именно повлияло на него. Сначала все было… обычно. Ну, насколько в принципе такой вечер может быть обычным!.. В смысле, их общение было таким же, как всегда. Они обсуждали что-то — по поводу еды, городка, в котором провели уже несколько дней, коллег-друзей, оставшихся на базе — чем-то они сейчас заняты?.. Со стороны наверно и выглядели семейной парой… Дабы подчеркнуть нежные отношения он брал периодически Риткину руку в свою, мягко поглаживал ее пальчики — и продолжал о чем-то говорить. Или молчать. С Русалкой было легко и то, и то.

Легкий бриз трепал огни факелов, а Рита с удовольствием подставляла ему лицо… И, казалось, наслаждалась морем. Плеском воды, редкими криками чаек, которых не заглушала музыка, доносящаяся из кафе. Наверно тогда он оценил тот вечер не только за очень вкусный шашлык. Это был почти отдых. Точнее даже, это был отдых и почти немного работа. Клиент посматривал в их сторону и большего им было не нужно. И им — как, впрочем, и всегда вдвоем — было просто очень хорошо. У костра с мангалом, да с водочкой или коньячком, на худой конец, вином (нормальным, негазированным!) — было б еще лучше. Но и так неплохо. И чем-то даже… интересно. Тем, что необычно.

В какой-то момент Рита переплела их пальцы, руки так и продолжали лежать на столике одна в другой, и ему вспомнилось, как его последняя пассия любила это делать, особенно, когда они шли по улице или были где-то на людях. Часто повторяла, что переплетенные пальцы означают полное взаимопроникновение партнеров друг в друга. Борю бесило слово «партнеры» — ему казалось, что он проводит время с нравящейся ему девушкой, и это как-то иначе должно называться, — и бескрайне удивляла ее уверенность в том, что у них это самое «полное взаимопроникновение» есть! Она знала его процентов на… десять от силы.

Наверно, именно это воспоминание и привело его к дальнейшей цепочке… неожиданных сравнений. Он вдруг подумал, что именно с Русалкой у них и есть полнейшее взаимопонимание и на уровне очень близкого дружеского общения присутствует то самое взаимопроникновение. В обычное время подобная мысль и не пошла бы дальше, но тогда их нежно сцепленные руки и общая исполняемая роль заставили сделать и следующий шаг в рассуждениях. Он представил Риту на месте той самой Анечки — надо же, и имена совпадают, по роли Ритка как раз Анна! — и в голове как будто что-то щелкнуло… будто недостающая деталь прочно вошла в собранный механизм с характерным щелчком. Он подумал, что именно такая женщина, как Рита… очень ему подошла бы. И еще она, как никто больше, его знает и понимает. Вот уж точно не на десять процентов!

С удивлением подумал тогда, что она, в отличие от всех его подружек… настоящая. Раньше не приходило в голову задумываться — он оценил ее сразу как бойца, и чуть позже, как отличного друга, но не задумывался о том, какая она… женщина.

А в памяти почему-то тут же предстал их номер в гостинице, как подруга ушла переодеваться в ванную, и на его стандартную шутку про «помочь?» вдруг ответила согласием. Оказалось, что ей нужна помощь с «молнией» на платье. И сейчас он вспомнил… ощущение ее кожи под своими пальцами. Нежной, мягкой и… привычной — сколько раз переодевались в гидрокостюмы, сколько раз помогали друг другу их застегивать?.. Только сейчас это воспоминание смутило, потому что было явно не про работу и не про дружескую помощь.

Почему он вообще об этом подумал тогда?..

Конечно, он отмахнулся тогда от этой мысли сразу же. Ну, подумаешь, что взбрело в голову… В конце концов, после той самой Анечки у него и не было никого… Вот и… занесло не в ту степь. Но мысль вернулась очень быстро — когда Рита пригласила его на танец. Она вдруг наклонилась, он посмотрел зачем и с удивлением увидел, что она снимает туфли. Затем она встала, протянула ему руку и тихо возмутилась: «Вас, что, в пажеском корпусе за дамами ухаживать не учили?!» Он только тогда осознал, что зазвучала какая-то медленная музыка — услышал, но не придал значения. Поднялся, обнял ее, ставшую теперь привычно ниже, и вдруг в голову пришло сравнение — только Русалка из всех известных ему женщин могла снять туфли, будучи в вечернем платье, и танцевать босиком!.. И эта ее особенность и исключительность показались очень правильными. И еще он подумал, что это наверняка выглядит… соблазнительно. Тут же глянул в сторону объекта, ведь, конечно же, подумал именно в этом смысле! Соблазнительно со стороны, а не для него!.. И тут же поймал себя на двойственном ощущении — порадовался, что объект смотрит в их сторону, и почувствовал… укол ревности?.. Может быть, не ревности, но тот факт, что этот тип должен на Риту запасть, стал ему неприятен. Необходимость ловить его на приманку в виде Русалки и так не очень радовала, но была делом довольно обычным. Тогда же он почувствовал личную неприязнь к объекту, и вовсе не потому что тот готовил некую диверсию.

Тогда вспыхнувшее раздражение в адрес Архипова он списал на дружеское беспокойство за подругу. А мысль, та самая, о том, что Рита, как никто больше, подходит ему, он не стал развивать дальше — пожалел только, что не встретил, да и не встретит, другой такой же. Но тот вечер и на следующее утро остался в памяти и казался чем-то очень особенным — он потом только понял, что любовался тогда Ритой, как женщиной… Красивой и… родной. Остались в памяти ее волосы, в которых сверкало закатное солнце, ее босые ножки — оказавшиеся вдруг стройными и красивыми, он никогда об этом не задумывался прежде, — ее пальчики, лежавшие в его ладони… Все это было донельзя знакомо: он не один раз наблюдал, как она заплетает косички, чтобы волосы не мешали на задании, бывало даже, помогал заплетать, если у нее руки заняты были, ее обнаженные ноги он видел каждый день в бассейне, что уж говорить о ее пальчиках, так часто перевязывавших ему раны, делавших массаж или просто по-дружески теребивших его по растрепанной шевелюре. И всего этого он не раз касался — ее волос, ее… Да ее… всю! Сколько спаррингов они провели? Он прекрасно помнил на ощупь ее тело. Но… это было тело условного противника. И подруги. А тогда, там, в тот вечер он любовался не подругой.

Но понял он это только через несколько дней. Когда случилась операция «Терра инкогнита». Рита, подхватив пакеты с накупленными нарядами, побежала переодеваться, привычно отмахнувшись от его привычной шутки, а ему тут же вспомнился аналогичный диалог — тот, в номере отеля. И мысль та, уже за ужином, когда ему вдруг вспомнилось ощущение ее гладкой кожи под его руками, тоже сейчас напомнила о себе — неясным ощущением… сожаления?.. Он снова от мыслей этих отмахнулся, сосредоточившись на прерванном разгадывании кроссворда. Но они вернулись очень быстро — с возвращением Риты… Собственная шутка прозвучала тогда в ушах эхом, теперь уже с отчетливым сожалением, что она отказалась от помощи. Ее нарочито вызывающий наряд вызвал ту самую реакцию, на которую и был рассчитан. Правда, навряд ли Русалка рассчитывала соблазнить таким образом их, его и Батю… А в памяти возникла потрясающе красивая женщина в облегающем платье, босиком ступающая по дощатому пирсу… Он шел тогда за ней и не осознавал, что просто любуется… Потом был адмирал Бекетов и еще одно, уже знакомое, чувство, немного похожее на ревность. Если несколько дней назад он объяснял его себе исполняемой ролью «мужа», то сейчас пытался убедить, что ревнует исключительно по-братски! Что-то там Бате про гормоны и серое вещество говорил, оправдывая собственную реакцию.

Реакция тогда его самого неслабо напугала — особенно, тем, что оказалась не единичным случаем. И прошло немало времени, пока он к ней привык, смирившись с тем, что та потрясающая женщина, которую он умудрился увидеть в подруге, никуда больше от него не уйдет… Но и его не станет.

Пришлось учиться относиться к Русалке по-новому. То есть по-старому, по-дружески, но тая настоящие чувства глубоко внутри. А они вырывались наружу. То через нежные прикосновения, которые он удерживал в рамках обычных для их дружбы, то через ревность. А ревновал он ко всем — к сослуживцам, к попадавшимся по работе типам, подобных тому, с которого все началось, и, уж конечно, к тем, с кем подруга заводила романы. Виталика, продержавшегося дольше всех, пришлось принять и… пережить, хотя неприятие он вызывал колоссальное.

Однажды он принял решение все же поговорить. Рассчитал все, только вернулся из командировки, все продумал — если станет ясно, что нет у них никакого будущего, он переведется, вон, только что звали, готовы были у «Тайфуна» переманить. Не мог он больше смотреть на то, как любимая женщина пытается построить личную жизнь, а ее избранники приносят ей только… несчастья. Но… соскучившаяся подруга позвала на ужин, светилась от радости, что он рядом, и… жаловалась на очередные разочарования от очередного кавалера. Как он мог разрушить их отношения?.. Он же нужен ей! И это намного важнее того, что она нужна ему.

Что же получается?.. Она встречалась со всеми этими… кавалерами, но любила его?.. Собиралась замуж за Виталика, потому что любила его, Бизона?!

Головой он думал, что этого не может быть, а сердце затапливало огромное чувство вины! Вот-вот перельется через край и затопит его всего, полностью… Если бы он тогда осмелился все же сказать о своих чувствах, все было бы иначе! Все. Было бы. Иначе. Тут же в голове снова прозвучал ее голос, переполненный сожалением и болью — и ровно те же слова!.. Он все эти годы боялся ей признаться — и она боялась того же!

Они все-таки те самые идиоты.

Нет, идиот здесь он один. Она — все же женщина, несмотря на то что Багира, ей позволительно бояться, это он должен был решиться!.. Оправдывает ли его то, что не решился именно из-за нее, потому что не осмелился рискнуть и лишить ее себя?.. Оправдывало тогда. Но не оправдывает сейчас, когда он знает, что сделал ее тем решением несчастной!..

Хотелось что-нибудь разбить… ударить… порвать… Смяв в кулаке одеяло, Бизон сдержался от разрушительных действий. Стакан стоял рядом очень соблазнительно, но как потом объяснять медперсоналу рассыпанные на полу осколки?.. Еще решат, что у него приступ буйности и помешательства на фоне комы… Затаскают по обследованиям.

«Так тебе и надо, — ехидно прокомментировала совесть его метания. — Вот помучайся теперь… Ритка столько лет мучилась рядом с тобой…» Тот факт, что и он все эти годы страдал и счастлив не был, совесть интересовал… мало. Совсем не интересовал, она как будто забыла об этом.

Сделанные выводы требовали действий. Нестерпимо хотелось найти Риту — и все выяснить. А он вынужден лежать здесь и ждать, когда… ему штаны принесут! Да и Рита наверняка уже уехала.

Воспоминание о том, куда она уехала и почему — ведь там должен быть он, а не она, — охладило, но тут же вызвало еще один удар совести. Он здесь валяется без штанов и самобичеванием занимается, а мог бы чем-то помочь делу!

Боря все же решил встать и хотя бы выйти из палаты, может, там найдет кого-то… На его счастье (или нет?), как раз зашел Виктор Сергеевич. Зашел — и заставил лечь обратно. Пришлось подчиняться… А перебрав все аргументы о жалобах Бате и Багире, пришлось смириться, что лежать ему еще долго. Да и Риткин полушутливый приказ вспомнился. Попросил только принести одежду, чтоб хотя бы до туалета дойти самостоятельно… Врач на это со странным «а, да, точно» вышел и тут же вернулся с неким объемным пакетом, вручил его Бизону, пояснив, что «это Рита принесла», и ушел, пообещав подумать насчет сроков постельного режима.

В пакете оказались его собственные ботинки в отдельном пакете, его собственная одежда, «гражданка», в которой он приехал в КТЦ два дня назад, и еще в одном пакете… его белье — трусы с носками, те самые, в которых он был тогда же, очевидно, их прислали из больницы вместе с камуфляжем. То есть Рита это все собрала вместе и приготовила к его… пробуждению, так, кажется, говорят про выход из комы. Такое проявление заботы немного успокоило, потому что было привычным для их отношений, но тут же посетили две нестандартные мысли. Первая — что это очень напоминает отношения… семейные. Вторая — сложенные в отдельный пакетик трусы и носки вызвали прилив… смущения?.. Они столько лет переодевались на глазах друг у друга, столько лет обрабатывали друг другу раны, что казалось, не осталось у них уже почти ничего личного и интимного. Но это все — служба. А сейчас смутило собственное белье, которое Рита всего лишь переложила из одного пакета в другой — смутило то, что она вообще об этом подумала. И все потому, что он сам за последний час… или сколько прошло-то?.. думает о ней исключительно как о любимой женщине, а не боевой подруге.

Но в свете последних выводов… она о нем думает ведь так же — как о любимом мужчине. И вот это проявление заботы — это тоже именно о любимом мужчине. Как сделала бы любящая, заботливая… жена.

Что же они сотворили со своей жизнью?!.. Что он с нею сотворил?!.. Сколько лет прошло в мечтах друг о друге… Он боялся потерять ее дружбу, боялся променять доверие и дружескую близость на призрачную и абсолютно несбыточную возможность их взаимного совместного счастья, а эта возможность… всегда была рядом с ними. Шла за ними по пятам, шаг в шаг, сидела у костра на дружеских посиделках, пила с ними водку в горькие дни и… что?.. ждала? ждала своего часа?.. А что было бы, если б Рита не сказала сейчас ничего? Если бы он в отключке ее не услышал?!..

Он больше не мог находиться в этой палате! Он чувствовал себя сейчас как в… барокамере. Чувство вины, сожаления, некой злости непонятно на кого, что все так вышло, безумное желание сделать хоть что-то, отчаяние от осознания прошедших впустую лет давили со всех сторон подобно… запущенному режиму компрессии. И зависал он на каждой «остановке» своих мыслей как в процессе декомпрессии при подъеме.

Вот только ощущение было, что… с каждой новой мыслью он все дальше уходит в глубину. И собственный максимальный рубеж уже давно пройден. И нет уверенности, что вообще удастся выйти обратно на поверхность.

Он вспоминал себя, все то, что ему пришлось пережить, всю боль… и представлял, что все то же самое пришлось пережить ей. Он ревновал ее ко всем, а она ревновала его, он терпел ее Виталика, или Дениса, или Шального, а она терпела его девиц. Он обнимал ее, когда ей было плохо, стараясь делать это исключительно по-дружески, а она… в это же самое время… искала его поддержки, довольствуясь дружеским теплом…

К своему удивлению, он начал вспоминать детали. Уж лучше бы не начал, может, еще осталась бы надежда, что ему все приснилось!.. Ее ревность, которую он всегда воспринимал как «родственную», ее частую грусть, когда она отмахивалась от него, «да просто так, Борь, все хорошо» и улыбалась уставшей улыбкой, ее остаточный страх, когда он все же выбирался из какой-нибудь передряги, и злость в серых глазах, изрядно сдобренная нежностью и сочувствием, когда она перевязывала ему раны… Она его любила все эти годы. И ей было плохо все эти годы.

Лучше бы он ничего не слышал!.. Какое счастье, что он все-таки услышал!..

Может, все же нет?.. Может, приснилось?.. Но в голове уже стройной логической цепочкой, подобно роте солдат на плацу перед командованием, шли стройным маршем разрозненные до этого доводы. Услышанный приказ. Подтверждение от медсестры. «Люблю» вместо «обожаю». Прикрытие и «так и не сказала». Ее боль, давняя боль.

Хотелось воздуха. Хотелось выбраться из этих четырех стен, они давили, как в том кошмаре давили стены коридора — вещий ему, что ли, сон снился в коме?! Казалось, что еще немного и он задохнется — как чуть не задохнулся от трубки в горле.

От тяжести всех размышлений неожиданно освободил вновь зашедший Виктор Сергеевич. Сообщил, что договорился с генерал-майором, тот обещал подумать, что поручить Бизону, и приказал тому явиться в ИВЦ. Переключение на работу стало настоящим спасением и тем самым глотком воздуха. Оделся Бизон сравнительно быстро — слабость все еще ощущалась, но привычка и желание действия (теперь уже любого) подстегивали. До аналитического центра он добрался тоже сравнительно быстро, по дороге отложив все вопросы на потом — по многолетней привычке оставлять все личное до появления свободного времени. Не обошлось, конечно, и здесь… без декомпрессии… Выплыть из бездны свалившихся на него вопросов оказалось не так просто. Но к подходу к стеклянным дверям, за которым скрывалось нынешнее место обитания его Русалки — даже, наверно, хорошо, что именно сейчас ее нет… — в голове хоть немного прояснилось.

Правда, личное бесцеремонно ворвалось в рабочий процесс — когда в ответ на свой вызов Багиры по связи он вдруг услышал… ее крики. Сначала перепугался, она говорила сквозь стоны и воображение быстро нарисовало всевозможные ранения… Замолкшая на время работы совесть мигом встрепенулась — ведь вместо него подруга полетела в Зеленоморск!.. Затем разобрал про Уэлша и запуск новой установки. Тут же вспомнились собственные ощущения от излучения, и он еле дождался (как же это непросто, когда сидишь и помочь ничем не можешь!), когда через несколько минут Рита ослабленным, но уже лишенным боли, голосом сообщила, что они ушли с кладбища кораблей.

В дальнейшем операция и ее завершение прошли ровно. Ни Багира, ни группа больше не были в опасности, а впоследствии артиллерийский залп, наконец, уничтожил и установку, и ее безумного создателя. После переговоров Пригова по видеосвязи с полковником из Штатов, Бизон организовал вертолет для группы и оказался… неожиданно свободен. Операция окончена и ему больше нечем заняться — не то что в ИВЦ, но и вообще… До возращения Риты. Возвращение, которое по-хорошему надо бы основательно обдумать. Да и вообще решить, что делать теперь…

В палату не хотелось категорически, да и вроде отпустили его уже, потому Боря решил направиться в комнату отдыха, где сейчас не должно было быть никого, но на полпути был остановлен генералом, появившимся как-то внезапно и не очень понятно откуда. «Как черт из табакерки», — пронеслось в голове. И улыбался довольный успехом Пригов как-то подозрительно… Оказалось, что генерал намерен на радостях устроить небольшое застолье, пообещал выделить помощника на машине, а от Бизона требовалось составить для этого самого помощника список — что купить нужно. Он, конечно, сказал, что может съездить сам, не мучиться со списком и все решить уже в магазине, но… разумеется, его никто не пустил, пригрозив возвращением в медблок.

Наедине с мыслями и необходимостью принять решение о дальнейших действиях он остался после того, как лейтенант, которого Пригов отрядил ему в помощь, умчался в ближайший супермаркет. Времени оставалось уже немного, лететь группе недолго, да и аэродром близко… Что подстегивало не только лейтенанта, но и Бизона.

Перспектива посиделок с группой была, в общем-то, на руку… Неформальная обстановка, но при этом не вдвоем — пожалуй, сейчас это даже лучше. Аккуратно посмотреть, как Рита будет держать себя… В очередной раз напомнила о себе совесть, но Бизон подавил ее коротким: «Надо». Никаким другим способом он и не выяснит, а выяснить он теперь обязан. Если есть хотя бы малейшая возможность, что все так, как он понял, он обязан выяснить во что бы то ни стало. А возможность есть. Есть. Какой бы невозможной ни казалось до сих пор.

Шепот и «люблю тебя», такой близкий, как будто она наклонилась к нему и прошептала на ухо… Картинка представилась так отчетливо…

Он выяснит. Обязательно.

* * *

Тишину разбавлял лишь гул не прекращающих свою работу компьютеров, да негромкие переговоры оставшейся в ИВЦ дежурной смены. Можно было бы идти домой — в конце концов, Пригов свой отчет увидит лишь ближе к обеду, после возвращения из Министерства, значит, можно доделать и утром. Но — во-первых, нет гарантий, что утро будет спокойным и свободным, а во-вторых, домой… просто не хочется. Если бы прямо сейчас раздался сигнал тревоги, стало бы легче — работа отвлекла бы от горьких размышлений, так и норовящих пробиться сквозь события последней операции в отчете, да показатели эффективности группы. Впрочем, нет… Лучше бы что-то серьезное сейчас не случалось. Кот с Мурой сильно потрепанные после операции, а у Физика еще не зажили ожоги на руках. Даже Батя, в силу опыта потрепанный значительно меньше «котят», отправлен домой в приказном порядке. Нет уж, пусть отдохнут и восстановятся. Хватило им в последнее время тяжелых операций — с самого начала образования КТЦ долгие, серьезные задания один за другим сваливались на группу. Сначала занимались транспортировкой «Снегиря», потом ловили неуловимый «Конрад»… Да и за последующие две недели хватило работы. Последняя операция была не такой продолжительной, заняла всего один вчерашний день и половину сегодняшнего, но ребятам досталось немало и в этот раз. Только часа полтора назад с базы разъехались…

Глаза от нескончаемой работы перед монитором устали и Рита, прикрыв их, откинулась в кресле. Может, и в самом деле домой пойти?.. Но что там делать?.. Там ей останется только… думать, а думать ей сейчас никак нельзя. Тем более дома ее теперь ждут только… пустая квартира, пустой же холодильник и пустая же постель. И только фотографии в рамках на стене… Дорогие, любимые лица.

Как же она скучала по «Тайфуну»! Во всех смыслах. Здесь ей, запертой в стенах ИВЦ, остро не хватало привычной работы, привычного ощущения себя на своем месте. Здесь, в этом кресле, она чувствовала себя почти чужой. Она умела делать то, что делает, только хорошо, потому пришлось учиться, — тем более от этого зависели и успех операций, и жизни дорогих людей, — но тренированное тело и не менее тренированная душа рвались… в бой. Потому она часто вспоминала «Тайфун», где была бойцом, где была на своем настоящем месте, где была Багирой — без приставки «Степановна» в обращении Пригова!

Но «Тайфун» манил и другим: там всегда рядом был Бизон. И по нему она скучала тоже во всех смыслах. Не хватало их боевого взаимодействия, не хватало рядом человека, понимающего ее с полумысли — что в бою, что в… жизни. Не хватало его дружеской поддержки, его солнечной улыбки, его вечного и вызывающего умиление своей вечностью стремления что-нибудь пожевать и… тепла его рук. Не хватало его самого. Близкого, родного и… любимого. Ее персонального, личного солнца.

С ним не всегда бывало легко. Солнце не только грело, но порой и обжигало, совсем не подозревая об этом. Когда уезжал вечером с базы, весело сообщая, что отправляется на свидание, когда потом одинокой ночью она, пытаясь заснуть, вспоминала его руки, бережно обнимавшие ее в машине по дороге с задания.

Нет, она научилась с этим жить, научилась не страдать и пыталась построить все же свою личную жизнь… Безуспешно, но это не было следствием любви к Боре. Или было?.. Но так получалось, что каждый, кто оказывался рядом с ней, на поверку выходил… не совсем достойным кандидатом. И дело не только в том, что единственный, по мнению ее сердца, достойный всегда был рядом. Просто никто не выдерживал сравнения. Ни по личностным качествам, — не везло ей с мужиками катастрофически! — ни по близости и доверительности отношений. Она никого не подпускала так близко, как его, то ли интуитивно опасаясь подвоха, то ли подсознательно оставляя это место за ним. Никто не знал ее лучше, чем он.

И никто не знал его лучше, чем она. Никакие «Люсики»…

Правда, совсем недавно была у него женщина… Рита, любя, желала ему счастья, но рядом с Борей всегда были только девицы недалекие и явно не подходящие на роль той, что поймет и примет его таким, какой есть. Но после перевода, примерно год назад, появилась у него женщина, о которой он сказал как-то так, как никогда не говорил о «Люсях». Рита тогда обрадовалась за него и… испугалась. Испугалась, что потеряет его, что хорошая, достойная женщина сможет стать для него не только любимой, но и другом… То есть займет ее, Ритино, место.

Тогда как раз расформировали «Тайфун». Батя исчез из ее поля зрения, питомцев раскинуло кого куда — Кота и Рифа перевели, Физика посадили. Бизон во второй раз пытался устроиться на гражданке — и в жизненном смысле, и в личном… Она осталась одна. И тогда в ее жизни появился Игорь. Наверно от безысходности... Просто не было больше сил быть одной. Хотелось счастья, хотя бы его призрачной иллюзии… Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что навряд ли он соберется и вправду уходить от жены. Но… хотелось верить.

Еще ей хотелось верить, что получится наладить что-то в жизни без Борьки. Когда его перевели, она чудовищно тосковала каждый день, пока не начала потихоньку привыкать. Точнее, отвыкать. Убеждала себя, что так будет только лучше… Но лишилась-то она не любимого человека, а в первую очередь друга. Очень близкого. Необходимого. И если она и радовалась, что уставшему от безответных чувств сердцу будет так проще, то по Борьке-другу тосковалось все равно… Успокаивала себя тем, что у него новая жизнь и, может быть, реальный шанс на счастье… Пока он не позвонил однажды с новостями о возвращении на службу — настойчиво позвали в одно подразделение и он согласился. Она осторожно тогда поинтересовалась, как в личном… А потом мучилась совестью за то, что, несмотря на абсолютно искреннее сочувствие и разочарование, что ничего у них не получилось, все же… в глубине души обрадовалась.

Она была почти уверена, что с Игорем у них тоже ничего не получится, хотя иногда позволяла себе поверить в сказки про развод… Наверно, они все же любили друг друга по-своему, но каждый был для другого способом… побега. Борисов бежал от не устраивающих его отношений с женой, Рита — от одиночества. Оба получали лишь иллюзию, но на какое-то время хватало и этого самообмана…

Она прекратила их связь в тот день, когда Бизон лежал без сознания в их медблоке. Судьба женщины, провожающей своего мужчину пятничным вечером домой, потому что там его ждут, показалась ей в тот момент абсолютно чужой. А сказки про развод все больше походили на… развод. Настоящая ее судьба боролась тогда за жизнь на больничной койке. И дела ей не было в тот момент до того, что Бизон принадлежать ей никогда не будет. Может быть, она не сделала бы этого так поспешно, но Игорь позвонил в самый неподходящий момент, когда она только вышла из палаты после того самого признания… Слишком резким получился контраст между испепеляющим все внутри пламенем страха и беззаботным голосом в телефоне. Его обладатель не был виноват ни в своем незнании, ни в несвоевременности звонка, просто она вдруг поняла, что безумно устала от обмана. Да и мысль, неоднократно за прошедшие месяцы посещавшая, о том, что Боря не оценил бы этой связи, понял бы ее мотивы, но сам считал бы неправильным, напомнила о себе…

Воспоминание о признании заставило открыть глаза, сесть в кресле ровно и вернуться к отчету. Все что угодно, лишь бы не начать сейчас думать еще и об этом!.. Рита посмотрела на лежащий на столе телефон и… взяв в руки документы, что просматривала перед тем, как сделала паузу, решительно принялась за работу. Не отвлекаться… не думать… не ждать…

С полчаса она работала, сосредоточившись на деле. Кроме пресловутого отчета, на столе накопилось немало макулатуры, требующей внимания. Она даже не представляла раньше, что в штабе может быть так много бумажной волокиты!.. Когда на это жаловался Гном после своего «увольнения» в штаб, ей, Багире, свободно разгуливающей по своим джунглям, казалось, что тот немного лукавит… Теперь же мучила совесть за то непонимание, успокаивало только, что Серега о ее мыслях не знал. А может, и догадывался, что друзьям его не понять… Сытый голодному не товарищ, так ведь?.. Они понимали, сочувствовали, но ведь… не полностью.

Определив еще несколько дел на сегодня — уж лучше разобраться с ними сейчас, чем они будут копиться, — Рита решила сделать перерыв, выпить кофе и хоть немного отдохнуть от компьютера. Потому она встала, привычным движением подхватила со стола телефон — да, не ждать, но… мало ли?.. — и направилась из душащих стен ИВЦ. Хорошо бы выйти на воздух, но больно далеко идти, да и… тогда уж лучше одеться и ехать домой. Лучше она сейчас передохнет, быстро все закончит и поедет.

Снова понятие «дом» не означал «тепло». Но он и при Игоре теплым почти и не стал. За несколько месяцев отношений в ее квартире так и не появилось ни одной его вещи, кроме зубной щетки, которую она выбросила в тот же памятный — вовсе не Игорем — день. В прошедшие с тех пор две недели она даже не скучала, на службе было некогда, а в свободное время мысли тут же уносились к вновь появившемуся в ее жизни Бизону. Точнее, к тому, что она теперь имела все шансы его потерять!..

С полным стаканчиком кофе Рита от автомата в коридоре направилась к комнате «Смерча». Там можно было спокойно посидеть — в отсутствие группы в тишине. Горячий кофе согревал — в последнее время больше согреть не могло ничто. В эти две недели при мыслях о Борьке становилось… холодно.

Ох, зря она сюда пришла!.. Комната напомнила, как они отмечали тогда успешное завершение операции. Кот, привычно улыбающийся, но время от времени странно поглядывающий на Муру, Физик, присоединившийся к ним после визита в медблок и смущенный ролью героя, донельзя радостный генерал, гордый, что он — как будто лично! — уделал все ЦРУ, Батя, радующийся окончанию операции без потерь, и Бизон… Оклемавшийся за эти несколько часов и… странный?.. Нет, если предположить, что он все слышал, то не странный как раз. Пытающийся найти ответ. Он, по своему обыкновению не желая ее тревожить, делал вид, что все в порядке. Она же пыталась за обычной улыбкой рассмотреть то, что не видно другим: он был чем-то обеспокоен, что-то его тревожило, причем, волнами — будто забывался, а потом снова накатывало. По привычке хотелось… просто спросить. Хотел или нет, но он почти всегда выкладывал ей, что его беспокоило. Сейчас спрашивать было опасно, она не успела еще хорошенько обдумать, как объяснить свои неосторожные слова. Но не могла и не спросить — вдруг и впрямь что-то случилось, совсем не связанное с ней!

Спросила. И заметила растерянность первых секунд — не ожидал, что она спросит?.. Потом отмахнулся, мол, все нормально, все в порядке. А она не решилась настаивать. Если он все слышал, значит, уже успел обдумать… Значит, слышал он или нет, она поймет только из его дальнейших действий. Ведь может так быть, что не слышал?..

Тогда, в тот день, возможность того, что он, кроме приказа выжить, слышал и те ее слова, дошла только в вертолете. За сборами и радостью просто не успела додумать свое же «ты меня услышал?» до конца. Сначала от осознания навалился панический ужас, но потом она вспомнила каждое мгновение их разговора — пусть и короткого, но и его было достаточно, — и не нашла признаков того, что Бизон… напуган? растерян?.. Конечно, она не раз представляла его возможную реакцию… Не сомневалась, что определяющим будет чувство вины… И не сомневалась, что он исчезнет из ее жизни — ради нее, как он будет думать. Впрочем, если бы он узнал, она сама не смогла бы оставаться больше рядом, чтобы не мучить его той самой виной.

Но то, что она не нашла признаков в том разговоре, еще ничего не гарантирует… Он тогда только очнулся, может, вообще еще не успел сообразить или вспомнить… Или уже вспомнил и что-то обдумал — она же не знает, сколько тогда времени прошло до ее прихода. Что-то обдумал и принял решение на первый разговор сделать вид, что не слышал. А потом на совместных посиделках пытался понять что-то по ее поведению?.. Вполне вероятно.

И что он понял? Что решил?..

Когда он только приехал в КТЦ после вызова, у них было очень мало времени на общение — обнялись, перекинулись парой слов и пришлось включаться в работу. Условились тогда после операции посидеть втроем или вдвоем, как получится. Но его кома, ее участие в операции, Пригов со своей инициативой — все спутало карты, сидели они вместе с группой, но когда расходились по домам, договорились созвониться. Фразу сказал Батя, Боря подтвердил, что, конечно, созвонятся, а она вроде как осталась в стороне. Не было у нее сейчас, измученной сомнениями, уверенности, что тогда вообще подразумевалась и она тоже!..

А на следующий день Пригов вдруг заговорил о том, что хотел бы перевести Бизона к ним. Сказал, что поговорит с его командованием. И упомянул, что Бизона отправили в командировку. На две недели. Две недели ей предстояло прожить, ничего не зная о тех самых его дальнейших действиях, по которым она собиралась судить, слышал он или нет.

Две недели ее мысли, сомнения и страхи были предоставлены сами себе. К концу двух недель остался один только страх. Он исчезнет из ее жизни, если все слышал. Исчезнет, потому что будет думать, что ей так станет легче.

Рита с силой смяла в руке пустой стаканчик. Дура!.. Не могла язык за зубами держать?!.. Столько лет молчала, скрывала, даже в такие минуты, когда это было невыносимо тяжело!.. А тут… сдалась… перенервничала, видите ли… Неужели это штаб так ее расслабил?.. В руках себя держать не может!.. Профессиональный диверсант…

Диверсант — и психолог заодно — иногда включались в работу, говорили о бессмысленности самобичевания и о необходимости спокойно продумать план действий. План придумываться категорически не хотел, стопорился на пункте «Выяснить, слышал ли». Как она это выяснит?.. И что ей теперь делать?.. Если он все слышал и теперь будет избегать ее, как его… возвращать? И… надо ли возвращать? Ведь прежними они уже не станут!..

По привычке она рвалась поговорить с ним — за годы дружбы любое недоразумение решалось простым разговором. Сейчас же это невозможно. Что она ему объяснит?.. Что любила его все эти годы? Обманывала, претворяясь подругой? От одного представления, что он про нее будет думать — а ведь может быть думает и сейчас! — навевал ледяной ужас. Сочинить, что имела в виду что-то другое?.. Может быть, и можно было бы, уж она постаралась бы его убедить… Но вранья Борька ей не простит.

Вот и получается, что ей остается только ждать. Ждать, когда он вернется из командировки и как-то себя проявит — позвонит, скорее всего. Если позвонит.

Когда страх окреп, набрал обороты и понял, что сопротивление ему оказывают не самое сильное, после подобной мысли стало добавляться «если вернется». Страх потери легко переключался на страх гибели, а память услужливо подсказывала все прошлые случаи, когда Бизона отправляли в подобные командировки. Если он где-то был нужен, значит, в этом «где-то» ситуация настолько тяжелая, что не справиться без бойца его уровня. Опасная, значит, ситуация. Одергивала себя, заставляла не думать, но если от угрозы его жизни мысли удавалось переключить, они тут же возвращались к угрозе ее личной потери.

Смятый пластик в разжатых пальцах медленно разгибался, безнадежно стремясь восстановить былую форму. Увы, глубокие трещины, чуть не сломавшие его совсем, не позволят этого сделать. Вот так и они с Борькой, думала Рита, не смогут стать прежними, навсегда останется трещина, которая неминуемо сломает их отношения. Может быть, она сумеет его убедить, что полный разрыв принесет еще больше боли, может быть, сумеет научить его по-прежнему видеть в ней только друга и не думать о ее любви. Но что-то все равно уйдет… Он не сможет как прежде обнимать ее, как прежде шутить на грани дружеского флирта, не станет ревностно расспрашивать об очередном романе. Не будет ласковых слов, когда он заметит, что ей грустно или она устала, не будет нежно-дружеских прикосновений в попытке согреть и поддержать… Не будет больше тепла.

Придет солнечное затмение.

Полярная ночь. Навсегда.

«Дура ты, Кошкина, — сквозь леденящий душу ужас пробился вдруг внутренний голос. — Надо было тогда сразу действовать, брать быка за рога… то есть Бизона… Может, не зря тебе тогда казалось, что шансы есть. А ты струсила! «Дружба, отряд, не хочу терять…», вот и сиди теперь, страдай!..»

Ей в самом деле тогда, после того прикрытия, казалось, что… что-то изменилось. Что-то с Бизоном происходило, что-то, связанное с ней. Он часто молчал, о чем-то задумывался и ей казалось, что несколько сторонился ее. Сначала она перепугалась, что сама чем-то выдала себя, но, разобрав каждый момент по кусочкам, пришла к выводу, что, в общем-то, ей и не в чем было проколоться. В тот самый вечер ей было, конечно, непросто, но она не сделала и не сказала ничего такого, что могло бы Боре показаться странным. Тогда она напрямую спросила, что с ним происходит — и он принялся уверять ее, что все в порядке, просто устал, с Иркой воспитательные проблемы, да и просто хочется в настоящий отпуск.

Неприятный холодок пробежал по спине… Те его отговорки — она не сомневалась, что то были отговорки, — очень напомнили те, что были две недели назад!.. И возможная причина его странного поведения и тогда, и сейчас одна — она сама. Но тогда, много лет назад, он не мог догадаться о ее чувствах, в этом она была уверена и дальнейшее общение это подтвердило.

А потом, анализируя его состояние и то, что он как будто не явно, но все же избегает ее, она пришла к мысли… что прикрытие, та обстановка, непривычная для них роль влюбленных, могла спровоцировать у самого Бизона… нестандартные мысли в ее сторону!.. Вывод поначалу и сам показался уж слишком… нестандартным. Она привыкла, что он видит в ней сестру и подругу, и не ждала иного. А любящее и порядком этим измученное сердце сделанным выводом… воодушевилось так, что пришлось усмирять улетевшую в дальние дали фантазию. Но… его состояние, то, что она видела, в этот вывод вписывались… идеально. Именно так он вел бы себя, если бы вдруг увидел в боевой подруге и близком человеке… женщину. Был бы растерян, смущен, чувствовал бы себя виноватым за «неправильные» мысли.

Несколько дней она решала, что ей делать. Сердце подсказывало, что глупо упускать такой шанс, но разум твердил заученное наизусть — запрет, риск дружбой… Что, если она ошибается?.. Лучше она будет иметь возможность быть рядом, чем рискнет и, возможно, потеряет его совсем.

Она так ничего и не сказала, а Боря довольно быстро стал обычным и прежним, они вернулись к привычному «брат и сестра», и она решила, что то, если и было что-то, на поверку оказалось временным «сбоем», вызванным непривычной романтической обстановкой прикрытия. Ему что-то, возможно, показалось, но прошло время, во всем разобрался, успокоился и все вернулось в прежнее русло. Может, и не было ничего?..

— Вот ты где… — бесцеремонно прервавший ее воспоминания Пригов остался в проеме полуоткрытой двери. — Кошкина... может, тебе выходной взять, а?.. Давай-ка завтра дома отдохни.

Внезапная забота генерала неприятно удивила и насторожила.

— На тебя смотреть, — продолжил он, — того…

— Что? Страшно? Умеешь ты комплименты делать!

— Да я не в том смысле! Жалко смотреть…

— Еще лучше… — неприязненно пробормотала Рита. Перспектива провести день в четырех стенах пустой, одинокой квартиры в компании молчащего телефона откровенно пугала. Когда там именно кончаются Борькины две недели?.. И когда у него появится свободное время?.. И появится ли он в ее телефоне, когда это время будет?..

— Короче, завтра отдыхаешь, возражения не принимаются, считай приказом. Только отчет по сегодняшней операции мне сделай.

— Уже, — коротко ответила Рита, поднявшись с дивана и кидая смятый стаканчик в мусорное ведро. — Володь, ты меня искал, чтобы сообщить, как ужасно я выгляжу?

— А… Нет… Там, это… В общем, пошли, Рит, — почему-то вдруг улыбнувшись, махнул Пригов головой в сторону коридора. Выглядел он чуть смущенным, да и «красноречивая тирада», а особенно отсутствие на генерале пиджака весьма ярко намекали на что-то неслужебное, отчего Рита тут же сделала вывод, что речь об очередной картине. Не сидится генералу дома, не рисуется… Тоже… одинокая душа, ищущая свой выход… — Ну-у, пойдем, пойдем… — поторопил ее художник-генерал и подвинулся, как бы уступая место для нее в проходе.

Деваться все равно было некуда, потому Рита лишь вздохнула и подчинилась. Картина действительно была — видать, успешное завершение операции вдохновило, — и генералу не терпелось получить оценку восторженного зрителя. Пришлось подыграть. Впрочем, картина была и впрямь неплохой, да и сюжет ее уж слишком близок. Берег моря, «молочный» закат… Тоскующей по воле Багире показалось, что она слышит тихий шум прибоя и чувствует дуновение ветра, наполненного свежестью… Стало грустно — впрочем, и до этого весело не было! — и захотелось высказать все претензии по поводу отсутствия полевой работы, которая прочно ассоциировалась со свободой вообще, но у Риты просто не было сил — очень тяжелые были в эмоциональном плане эти две недели… Потому она лишь высказала одобрение, правда, искреннее, и сделала пару шагов в сторону двери, намекая на то, что ее неплохо бы отпустить. Польщенный генерал напомнил про выходной и отчет, поинтересовался парой текущих дел и предложил отправляться по домам. Рита неопределенно кивнула — совсем необязательно посвящать начальство в свои трудолюбивые планы, — и, выйдя из кабинета, направилась обратно в ИВЦ, доделывать то, что начала.

Приговская картина напомнила… картинку, о которой она вспоминала за последние две недели слишком часто. Тихое, спокойное вечернее море, очень похожий закат… Она шла по пирсу — в одной руке снятые туфли, в другой клатч, полагавшийся к вечернему платью. И то, и то хотелось выбросить за ненадобностью. А больше всего хотелось самой прыгнуть в воду! Может, хотя бы так стало бы легче! Хотелось свободы. От неудобной обуви и наряда, от навязанной роли, от… чувства, сжигающего изнутри. Она, профессиональный диверсант, сбивалась с этой чертовой роли весь вечер. Все потому что роль эта накладывалась на другую — привычную, каждодневную роль подруги, вовсе не влюбленной в своего друга. А играть надо как раз влюбленную. То есть… себя. И как это сделать, чтобы он ничего не понял?.. За ужином она еще продержалась, выбрав привычный дружеский тон и стараясь не обращать внимания на проявления нежности, оказываемые Бизоном «по сценарию». Но в танце нежность была уже не показной… Он обнимал ее так, как мужчина обнимает свою женщину — не обращать внимания и на это было уже невозможно!

Они остановились в конце пирса, берег остался далеко позади. К счастью, больше не было рядом зрителей, для которых надо что-то играть — сил у нее уже не осталось. Остался только один. Самый… придирчивый, если вдруг в ее игре промелькнет хоть мгновение фальши. Но и самый привычный.

Волны разбивались внизу о деревянные сваи с тихим плеском. Теплая вода манила к себе с той же силой, с которой ее тянуло к Боре. Он стоял чуть позади, и ей до смерти хотелось к нему прикоснуться. И ничего ведь не было в этом противоестественного и нереального — они часто по-дружески обнимались, но то, что сейчас она хочет почувствовать его руки вовсе не из дружеских чувств, мешало, не позволяло ей даже приблизиться к нему. Если бы он вдруг понял, что она чувствует — это было бы катастрофой!

А он обнял, неожиданно, чем вызвал закономерную дрожь, скрыть которую никак не было возможно. Спросил, холодно ли ей — и не дожидаясь ответа, обнял еще крепче. Правда, это по-Бизоновски крепкое объятие было настолько привычным, что немного вернуло растерянной Рите уверенности и почвы — «дружеской» почвы! — под ногами. Она обняла его, укрываясь в его объятиях от раздиравшей душу боли. Невероятным усилием воли заставила себя ни о чем большем в его руках не думать и по привычке наслаждалась его теплом, ища и находя в нем… поддержку.

То прикрытие, тот вечер — просто красивая картинка нереальной жизни…

Что он подумал, если слышал ее слова про прикрытие? Что она тогда влюбилась? Да какая в сущности разница тогда или нет, если она прямым текстом ему сказала, что любит!

Ставшая уже почти привычной паника очередной волной подкатила прямо к горлу, сбивая дыхание. Нет, она не будет об этом сейчас думать.

Рита вернулась к прерванной работе, твердо решив, что после выходного она обязательно выбьет у Пригова или Бати свое участие в операции. Не может она больше здесь сидеть, особенно сейчас — ей разрядка позарез необходима. И если после своей командировки Бизон не объявится, она… Поедет к нему сама. Когда-то ей казалось, что такой разговор никогда между ними не состоится — тем не менее, не раз его представляла. Значит, вполне возможно, состоится…

От принятого, пусть и, возможно, совершенно убийственного, решения стало легче.

Она почти закончила, когда вдруг чьи-то руки закрыли ей глаза.

— Господи!.. Кто?..

Она даже шагов сзади не слышала!.. Молниеносную вспышку инстинкта подавила мысль, что никто чужой здесь появиться не может, но предположений, кто это может быть, не было никаких совершенно! Оба единственные возможные кандидаты — Батя и Васька — находятся дома и уже наверняка спят без задних ног. Физик просто не стал бы так делать, да и Пригов, в общем-то, тоже: стеснялся ее немного генерал, что не мешало ему, впрочем, командовать. Больше некому!.. Вообще выходка была целиком и полностью в духе… Борьки. Но тот сейчас где угодно далеко, только не здесь! А интуиция почему-то предательски молчала, как будто вовсе ничего странного не происходит.

Борисов?.. Пришел за объяснениями?..

— Ну, кто это?! Мне не до шуток!

Внезапно руки исчезли. Где-то на задворках сознания успело пробежать странное сожаление, очень знакомое ей сожаление, если бы она в него вдумалась, но осознать его Рита не успела. Потому что, закинув голову назад, увидела склоненное над ней лицо… А солнечная улыбка и светящиеся теплом родные глаза послужили толчком к действию. Бизон!.. Она вскочила с кресла и повисла у него на шее, начисто забыв о находящихся в ИВЦ офицерах. После первого и очень привычного «слава Богу, живой!» успела подумать, что если Боря ничего не слышал, то такие объятия ему могут показаться странными. Но она просто не могла иначе… а он подхватил ее с такой готовностью, будто знал, какая у нее будет реакция. Знал — и не боялся. Нет, она подумает об этом потом. Сейчас не может… Она обнимала его, наслаждаясь тем, что… снова может дышать. И единственное, что способно ей помешать — то, что в его крепких объятиях это проблемно само по себе! Обнимала и отчаянно хотела, чтобы никакого выяснения отношений между ними и не состоялось. Он пришел, он как прежде тепло улыбается ей, значит… значит, все хорошо. По привычке хотелось полной ясности, но абсолютно полной между ними не было никогда, потому можно смириться и с такой…

— Ты вернулся?.. Мы тут уже наслышаны про твою командировку… — она не могла перестать улыбаться, радость затапливала полностью. Мог ли Боря «переварить» то, что услышал, и сделать вид, что на самом деле не слышал ничего?.. Она уверена, что нет, это не в правилах его принципиальности, но она должна была попробовать использовать единственный шанс на то, что он действительно ничего не слышал.

— Да, утром еще, да и про Пригова уже в курсе, он там развернул целую кампанию, — так же улыбаясь, наверно в ответ на ее сияющую физиономию, ответил Боря. — Ритуль… давай куда-нибудь сходим?

— Сейчас?.. — растерянно переспросила она. Привычное — еще из давней, «тайфуновской» жизни! — предложение разлилось по измученной сомнениями душе таким желанным теплом… Но сомнений этих было так много, что она просто… не верила, что все действительно снова хорошо.

— Нет… Сегодня мне еще Ирку с поезда забрать надо, она к подружке ездила. Ну а завтра у меня выходной, можем вечером сходить куда-нибудь.

По спине прошла волна мелкой дрожи и Рита даже отвела на секунду взгляд, испугавшись, что он поймет, в каком она смятении. От возвращения в ее жизнь таких привычных его дел и проблем на глаза чуть не навернулись слезы… Она же почти уверилась, что все это уже потеряла!.. Вид беззаботно говорящего про сестру и выходной Бизона настолько диссонировал с двумя неделями жизни в аду, что ей легче было поверить в то, что она сейчас спит и это все ей сниться, чем в реальность происходящего.

— Так и у меня выходной!.. — несмело проговорила Рита, все еще опасаясь подвоха. Например, что Борька сейчас исчезнет… Или вдруг скажет «нам надо поговорить»... Но Боря продолжал сиять солнечной улыбкой и, похоже, ни о чем серьезном заговаривать не собирался… Просто выходной?.. Вдвоем?.. Ох, насколько же другими красками теперь заиграл всученный генералом отдых!

— Ну, добро. Я позвоню завтра, — улыбнулся Боря, целуя ее в щеку. — А сейчас побежал на вокзал.

Он направился к дверям, а она все не могла сбросить охватившее ее оцепенение…

— Иришке привет! — крикнула она ему вслед, продолжая думать, не померещилось ли ей это все… Может, она спит?..

— Добро, — махнул Бизон рукой и скрылся в коридоре.

Рита опустилась в кресло, ощущая, как почти подкашиваются ноги, и посмотрела на монитор, думая о том, как внезапно может все изменится… Только что сидела страдала, что жизнь кончилась!.. А теперь… Он снова с ней? Все хорошо?.. Ведь не был бы он таким беззаботным, если бы все слышал. Даже если бы за это время все обдумал. Результат его такого обдумывания, она уверена, был бы катастрофическим для нее. Нет, он не исчез бы молча… Они бы поговорили… Но друга Бизона она потеряла бы навсегда. Значит… скорее всего… он все-таки ничего не слышал?.. Ну, может же быть такое! Приказ услышал, а это нет! Тогда сознание прояснилось, а позже нет! И зря она страдала столько времени!..

Она все еще чувствовала его тепло, он ей не приснился, он действительно здесь был и у нее действительно, оказывается, есть шанс, что все осталось по-прежнему. С плеч медленно сползала бетонная стена, свалившаяся на нее две недели назад… Можно жить дальше. Оно, это «дальше», вообще есть!.. Каких-то пять минут назад Рита была уверена, что нет.

Она отложила в сторону папку с документами, в которых сейчас не смогла бы разобрать ничего, чувствуя, как все еще бешенно бьется сердце. И подумала, что жизнь, вполне возможно, только что разделилась на очередное «до» и «после».

Она не знала, что настоящее «до» и «после» случится завтра. Впрочем, для них обоих это разделение произошло уже давно. Несколько лет назад оба прошли свои «точки невозврата». Невозврата из нового чувства, невозврата из того, что стало мечтой. Несбыточной, как им казалось. Они пытались от своей мечты уйти, найти иной путь, иную судьбу, но жизнь вернула их друг к другу — потому что нет другого пути, нет другой судьбы, если есть мечта.

А завтра они пройдут еще одну точку. Одну на двоих. Вместе.