Звезды (джен)

Регулус обожал мерцание звезд. Обожал подолгу всматриваться в небосвод в тишине и восхищаться тем, чего, по сути, не было. Звезды были словно россыпью веснушек на небе, но настолько яркими и необычными, что ослепляли все вокруг, магнитом притягивая к себе взор. Поэтому Блэк часто задумывался о том, почему был назван в честь этих ослепительных созданий, что было в нем такого, что могло затмить все вокруг. Он смотрел на брата, чей потенциал в магии во многом превосходил его; смотрел на мать, своей эгоцентричностью которая могла превзойти любого, и не понимал, как может быть ровней той самой звезде. Регулус-чертов-Блэк был не просто обычным, он являлся никем. И это понимание душило своей убогостью.

Регулус Блэк старательно читал газеты, обозревая политическую колонку, и с замиранием сердца наблюдал за тем, как весь магический мир переворачивался, как хаос заполонял каждый сантиметр земли, и ему это нравилось. Нравилось настолько, что он сам был не прочь вступить в ряды так называемых Пожирателей смерти и начать вершить самосуд. Наблюдать за тем, как люди сами губят свои жизни — было интересно, но намного интересней представлялось окунуться в гущу этих событий, потонуть в беспощадных потоках крови и уничтожить весь этот мир к чертям.

Регулус ненавидел эту жизнь; одевался во все черное, мучительно выдавливал из себя равнодушие и старался забраться на высшую ступень беспощадной иерархии. Он ненавидел своего брата, веселость и беззаботность которого наводила на еще большую тоску, а его запредельная индивидуальность, убогая, проклятая индивидуальность, затмевала Регулуса повсеместно. Младшего Блэка не помнили, казалось, его попросту даже не существовало. Скрываясь за очертаниями своего выдуманного мирка, он с большим азартом наблюдал за тем, как в школе формировалось тайное движение — Пожиратель смерти — и с воодушевлением, с щенячьей верностью вслушивался в разговоры старшеклассников в полутьме.

— Однажды, вот увидите, — яростно взмахивал руками Эдвард Эйвери, сверкая своими черными глазами, — вы увидите, черт возьми, как мы, достойные управлять палочкой, возвысимся и уничтожим всю эту грязь со страниц истории магического мира. Ни один магл больше не встанет у нас на пути.

Когда решаешься сорваться в бездну, ты никогда не думаешь о последствиях. Ты просто смотришь вниз, в пронизывающую подсознание тьму, и приближаешься все ближе к пропасти. Убивать не страшно; не страшно было и думать о смерти, Регулус знал — он смертен. И он всматривался в этот мрак, забывая о звездах, забывая об индивидуальности и о брате. Темный Лорд был спасением, он был тем отправным пунктом, с которого и начинается вся жизнь. Но младший Блэк был юн, его никогда не воспринимали всерьез, а излишняя в чем-то молчаливость не выделяла его из массы. Регулус не жил — он существовал, намеренно придерживаясь политики невидимки.

Регулус вырезал все статьи из газет, касаемо Темного лорда и его культа; он заклинанием вклеивал их в стену, чтобы в который раз вывести из себя Сириуса, и где-то внутри упивался собственным величием. Ему казалось, что Лорд не просто вечен, он непобедим, он то, что прогромыхает над миром и положит ему конец. И Блэк действительно старался стать Пожирателем; Регулус практиковался в непростительных заклинаниях, стащив из библиотеки книгу о Темных искусствах, тренируясь на снующих по чердаку крысах. В первый раз было страшно: направить палочку на живое существо, хоть и мерзкое, было мучительно. Крыса, с подозрительно алыми белками, сгрызала разглашающиеся от плесени и влажности вещи, а воздух в комнате стоял удушливый, сковывающий. У Блэка тряслись коленки, они подгибались, а глаза то и дело устремлялись на дверь; если бы маман зашла сюда и застала его за этим занятием, Круциатуса ему было не миновать. И он стоял, окруженный старинной мебелью, с несгибаемо прямой спиной, целился в убогое существо. И Регулус думал обо всем в тот момент: он вспоминал свою мать, своего брата, звездные ночи, Темного лорда и еще многое, пока ярость, словно кипящая лава, не обожгла его легкие. Ярость, пронизывающая, излишне теплая, текла в его венах, когда с губ сорвалось это заклинание.

— Авада Кедавра!

Животное не пискнуло, оно повалилось на пол, когда сердце Блэка с еще большой силой оборвалось вниз. К глазам подступали слезы, колени подгибались, когда руки тряслись. Убивать не страшно, нет. Сверни однажды на эту дорожку, ты начнешь срывать головы с плеч так же часто, как и есть. И Регулус знал это, а еще он был уверен, что смерть — это не то, чего стоит бояться.

Убивать не страшно, нет. Страшно было то, что приходило после смерти. Он боялся того, что может прийти за ним, когда кровь навеки перестанет циркулировать. И он смотрел на крысу, мертвую и уродливую, пытаясь понять, где теперь ее жизнь, куда она, черт побери, подевалась. Изнуряя себя вычурной философией, Регулус не думал о том, что он совершил. Он не думал об этом больше никогда: воспоминание о первом убийстве стерлось так же быстро, как и ошеломило его. Это проще простого, да: в бездну прыгнуть легче всего.

-…я бы и впрямь хотел стать Пожирателем.

— Серьезно, Блэк? — насмешливо кинул Эдвард, надменно скинув брови. Ему было восемнадцать, и ему казалось, что у него вся жизнь впереди. Регулус скривился, представив, с каким бы удовольствием придушил его на месте. — Ты слишком молод, тебе только недавно шестнадцать стукнуло, о чем ты? Ты-то даже мышку убить не сможешь, а тут…тут они, эти мрази, понимаешь?

— Я смогу убить человека, — спокойно проговорил Регулус, и Эйвери замолчал. Он задумчиво посмотрел на него, когда его рука то и дело дотрагивалась до внутреннего кармана мантии. И Блэк ненавидел Эдварда, ненавидел всеми фибрами души, но решился с помощью него добиться величия.

— Я вижу, ты понимаешь, о чем говоришь, — тихо проговорил он, поблескивая своими глазами-бусинками. — Умереть за Лорда, да, это честь… Что ж, есть одна сука, которой я бы пожелал смерти даже сильнее, чем всему отребью маглорожденных. Как насчет…— Эдвард запнулся, а его глаза расширились от нахлынувших эмоций. Он побагровел и будто бы увеличился в размерах; казалось, его грудная клетка просто разорвется от чувств. — Да! Мы убьем эту сучку! — Эйвери оскалился, резко сунув руку в тот самый карман, а потом также быстро отстранился. Блэк успел заметить краешек белой коробки. — И если ты справишься, то знай, я непременно похвалю тебя Темному лорду, мы с ним, знаешь ли, в доверительных отношениях.

Эдвард Эйвери был лицемером, думал Регулус. Он пропагандировал ненависть к маглам, когда сам, видимо, был не прочь побаловаться их изобретением — сигаретами. Он говорил, что похвалит его перед Темным лордом, но сдержит ли свое обещание? И есть ли у лорда друзья вообще? Блэк хмурился, пытаясь сосредоточиться хоть на чем-то, когда в голову лезли одни и те же мысли: скоро Регулус опять убьет, скоро ему вновь придется направить палочку на жалкое существо и забрать у него то, за что оно так хватается зубами. Блэк тогда остановился; был темный вечер, до конца дежурства были считанные минуты, а звезды мерцали ярче обычного. Он смотрел, смотрел, черт возьми, смотрел, и не понимал, как можно было его назвать в честь этих ярких созданий? Ему отчаянно хотелось стать стоящим; не существовать, а быть — ему хотелось жизни. И Регулус готов был убивать, готов был ползать у ног кого-то сильного, только ради удовлетворения своего мимолетного пребывания в этом мире.

Регулус прикусил губу, впившись ногтями в ладонь. Сегодня он идет убивать. Да. Смерть идет. Она уже близко. И в его сердце поселилась тишина, не успокаивающая нервы, а дробившая все артерии и вены на куски.

* * *

Он ждал Эдварда в гостиной факультета, облачившись в длиннющий черный плащ, вертя в пальцах палочку. Ночь стояла темная, будто специально, чтобы скрыть его злодеяние. А в его голове не было ничего: ни единой мысли об убийстве, казалось, Регулусу просто плевать. И это было устрашающе, даже он сам начинал бояться того, что может жить внутри него. Стал ли он чего-то стоить, когда решился на такой отчаянный шаг? Станет ли он кем-то, после того, как примкнет к лорду? Блэк не знал; он не понимал даже, почему ждет Эйвери, почему так яро хочет быть на стороне Пожирателей и почему бы ему прямо сейчас не пойти к Дамблдору, покаяться и не стать на сторону своего брата.

Но только он не ушел, Регулус сидел в кромешной темноте, понимая, что уже давно распродал свою человечность. Блэк, хоть этого никто не признавал, был действительно жестоким человеком: разве мог кто-то с таким равнодушием наблюдать за муками всего волшебного сообщества? Медленно и постепенно, сам того не замечая, он становился подобием и воплощением своей фамилии. А это уже звучало фатально. И он сидел, не двигаясь, вслушиваясь в ночную тишину, мечтая, что вот теперь станет достойным всех этих звезд.

— Блэк? Ты здесь? — тихо проговорил голос, принадлежащий, несомненно, Эдварду. Регулус вздрогнул, будто очнувшись после сна, и встал со своего места. — Отлично, — пролепетал Эйвери, заметив длинный силуэт, и пальцем поманил его.

— Ты же понимаешь, кого мы идем убивать? — холодно поинтересовался Блэк, сощурившись. Ему не нравилось, совсем не нравилось, то, что хотел сделать Эдвард. Уничтожать чистокровную, которых и так немного, было глупо и вразрез со всей идеологией, навязанной Эдвардом.

— Эта мразь должна поплатиться…к тому же, неужели ты больше не хочешь стать Пожирателем? — он внимательно посмотрел на Регулуса, оскалившись. Его черты лица были настолько непривлекательными и отталкивающими, что внутри, Блэк мог поклясться: все сжималось от непонятного ужаса.

Один шаг навстречу бездне не есть приговор.

Один шаг на пути к величию имел свой толк.

Один шаг, вообще-то, и был началом его конца.

И Регулус сжимал палочку, открывая дверь, понимая, что больше прежней жизни не будет. И он невербально накладывал заклинание на свою сокурсницу, зная, что все это также бессмысленно, как и он сам. Алисия Паркинсон не заслуживала того, что должна получить; она просто не была ни в чем виноватой. И вот тогда Блэк задумался, а нужно ли это вообще? А был ли смысл хоть в чем-то: в Темном лорде, в Ордене Феникса, в Пожирателях, в убийствах? Черт возьми, а был ли смысл в том, что Регулус вообще появился на свет? Поднимая хрупкое тело с кровати и спускаясь вниз по лестнице, Блэк растерянно глядел по сторонам, он глядел прямиком в свою бездну.

— Идем, надо наложить невидимые чары и пронести ее в Выручай комнату, — замешкался на секунду Эйвери, трусливо поглядывая на запертые двери. Этот идиот боялся того, чего так желал, вызывая в Регулусе яркую вспышку ненависти. — Там и расправимся.

В коридорах стояла звенящая тишина, свет от факелов падал на стену, изображая диковинных монстров. Перебираясь через коридоры на восьмой этаж, они неслышно ступали по каменному полу. Регулус смотрел иногда в окно, подмечая: ветер был настолько сильный, что приковывал стволы деревьев к земле, а небо напоминало, скорее, тартар. Оно было действительно непроницаемо темным, что не было ни звезд, ни луны. И тогда его пробила дрожь. Не потому, что он шел совершать убийство; не потому, что Регулус опять делал то, чего никак не желал. Просто бездна, в которую Блэк так долго и пристально всматривался, похоже, стала всматриваться в него*. Она явилась перед ним в своем истинном обличии.

-…говорят, она обладает какими-то там силами. Но я считаю, что все это дурь для тех неспокойных душ, которым явно не хватает волшебства в жизни. А хотя, казалось бы, они учатся в магической школе.

— С-силами? — тихо прошептал Регулус, бросив мимолетный взгляд на Алисию, абсолютно не понимая, что происходит сейчас.

— Ну да, Паркинсон, — полушепотом хмыкнул Эйвери, злобно оскалившись. — Эта дрянь, видите ли, не просто ведьма, так еще и провидица. Она вечно приносила мне несчастья: говорила, что умру я, не дожив до девятнадцати, что связался с не теми. И прочую чушь. Говорила также, что Темный лорд проиграет, — Эдвард плюнул на пол, проведя рукой по своему лицу. — Ну разве не дура? А когда я по-хорошему хотел с ней…поиграться, так эта полоумная чуть не наложила на меня какие-то там чары. Но ничего, теперь Паркинсон не просто умрет, но и хорошо меня развлечет.

Сердце бешено застучало где-то в висках, когда до Регулуса стало медленно доходить, что именно хотел сделать Эйвери. Он бросил мимолетный взгляд на безвольное тело, испытывая в душе чудовищное смятение, но по-прежнему следовал за Эдвардом.

Темный лорд проиграет.

Т-е-м-н-ы-й лорд проиграет.

Провидица.

Эйвери был не просто мелочным и в чем-то ненормальным, он был ублюдком, который не следовал за своими же принципами. Пуская пыль в глаза окружающим, Эйвери никогда не подчинялся до конца: он мог запросто изнасиловать чистокровную волшебницу, с которой так нельзя было поступать хотя бы из-за одного факта — она, черт возьми, чистокровная. А были ли все Пожиратели верны принципам и Темному лорду? Поддерживали ли они идеологию, как казалось? А есть ли тогда вообще смысл подчиняться хоть какому-то политическому движению? Регулус аккуратно положил девичье тело на кафель в Выручай-комнате и стал смотреть на нее. Блондинистые локоны разметались по полу, напоминая поля пшеницы, а бледное лицо иногда вздрагивало. Блэк был уверен, еще минут десять — и Алисия окончательно проснется. И что-то глубоко внутри не давало ему наложить на нее повторное заклинание.

— Даже жалко портить такое тело, — елейно проговорил Эйвери, опустившись на корточки. Он жадным взглядом всматривался в Паркинсон, когда его руки медленно начали развязывать одежду.

Когда решаешься прыгнуть в бездну, ты никогда не думаешь о последствиях. Тебе кажется, что весь мир упадет перед твоими ногами, а жизнь…а жизнь не стоит и грамма твоих переживаний. Но только сорвавшись, не пытайся дотянуться до обрыва, потому что теперь, да, именно теперь, ты уже летишь. И Регулус понял это именно тогда, когда мучительно наблюдал за тем, как скользят руки Эйвери по женскому телу; как он, подчиняясь животному инстинкту, оставлял синяки и царапины на гладкой бледной коже.

И тогда, именно тогда, когда конец стал отсчитывать свое начало, что-то внутри начинало давать сбой. Что-то внутри стало яростно протестовать, пробивая надутую пленку безразличия.

— Круциатус! — с яростью прокричал Регулус, нацелившись в Эйвери. Ненависть, пронзительная, такая искренняя ненависть ко всему прожигала его ребра, лавой извергалась внутри. Он ненавидел все: мир, свою жизнь, себя. Все, что Блэк так упорно строил, что возносил до небес, рушилось со стремительной силой, потому что Регулус был обычным подростком, нелюбимым и самым доверчивым из всех. И ему было больно, так больно, что от нее не было спасения. Тело Эдварда сжималось в ужасающих судорогах, он кричал и извивался, а его белки наполнялись кровью, превращая их в алые. Его крик пронзительно гудел в перепонках, а сам он напоминал скорее жалкую крысу из подвала. — Круциатус! Круциатус!

Его тело вздрогнуло в последний раз, а глаза стали устрашающе пустыми. Эйвери, сжав на секунду пальцы, безвольно повалился на пол, смотря своим глупым, но безумным взглядом на Блэка. Регулус с громким эхом рухнул на кафель, а его палочка выпала из рук, покатившись по кафелю. Он с ужасом смотрел на тело, испытывая что-то непонятное. По щекам текли редкие слезы, а сам он, схватившись за голову, с силой зажмурил глаза. Был ли он теперь великим? Был ли достоин своего звездного имени? Стал ли он вообще хоть кем-то? Вздрагивая, Регулус закусывал до крови губы, понимая, что скоро бессильно упадет. Теперь ему не было дороги назад, теперь он будет вынужден навсегда нести бремя Темного лорда, подчиняться ему и делать вид, будто клятвенно верит всем его словам. Но отчего-то Блэк понимал, что уже совсем не верит ничему.

— Блэк? — взвизгнул женский голос, пронзив его. Регулус оторвал руки от лица и с ужасом поглядел на Алисию. На ее лице было смятение, страх и что-то еще, пока понимание, какое-то паранормальное понимание не отобразилось в ее глазах. Прикрываясь своей порванной одеждой, она переводила взгляд с Эйвери на Блэка и наоборот, касаясь руками своих запястий и плеч, на которых красными пятнами проступали царапины и синяки.

…Эта дрянь, видите ли, не просто ведьма, так еще и провидица. Она вечно приносила мне несчастья: говорила, что умру я, не дожив до девятнадцати, что связался с не теми…

— Я…я...— Реугулус быстро стер все мокрые дорожки со своих глаз, прытью поднявшись на ноги. В этой комнате не было ничего, кроме едко белого кафеля и огромного окна, открывающего вид на небо. Оно по-прежнему было без прояснений, темным и пугающим, и только одна звездочка мерцала где-то вдалеке. Блэку отчего-то казалось, что именно сейчас все и изменилось, что сейчас все повернулось в обратную сторону. Отдав свой черный плащ Алисии, Блэк случайно дотронулся до ее запястья, отчего Паркинсон резко отскочила, а ее лицо исказилось в ужасе. Она была очень странной: ее огромные голубые глаза, казалось, видели что-то невидимое, а понимание, всегда отображенное в ее чертах, пугало до дрожи.

— Смерть, — тихо прошептала Паркинсон, до хруста в пальцах сжав черный-черный плащ. — Смерть идет, — сказала она вновь, и Регулус почувствовал неосязаемый страх. Он сглотнул и медленно отошел назад, а потом споткнулся о мертвое тело Эдварда, упав прямо на него. На него смотрели эти тупые, налитые кровью глаза, а в комнате резко повеяло холодом. — Смерть идет, Регулус. Она уже в пути. Она очень близко.