Тетрадь смерти, последнее желание и первосортные сладости (гет)

Тишину развеял стук дамских каблуков.

Сначала Эл решил, что ему послышалось. Он не спал уже четыре дня, и бессонница время от времени сказывалась на нём лёгкими слуховыми галлюцинациями. Ничего серьёзного. Подобное случалось, всему виной его образ жизни и полная погружённость в работу. Ничего. Ещё пару часов, и он приляжет отдохнуть.

Стук каблуков повторился и Эл прислушался к нему.

В своём кабинете он определённо был один. Помещение надёжно охранялось, сюда никто не мог войти, хотел он этого или нет. К тому же, Эл не слышал, чтобы кто-то открывал входную дверь. Звук, должно быть, издавал один из компьютеров. Возможно, он случайно открыл аудиофайл. Осталось только найти его и закрыть…

— Эл…

Голос… мамы? Эл замер, прислушиваясь, делая вид, будто не обращает никакого внимания на постороннего человека. Это уже не галлюцинация. К стуку каблуков и до боли знакомому голосу прибавились тихий шелест одежды и тяжёлое, сбившееся дыхание.

— Эл, я…

Что-то не так. Эл попытался повернуться, но не смог даже пошевелить мизинцем. Всё тело сковал болезненный, отвратительный паралич. Сердце Эл билось, лёгкие вбирали в себя воздух, но прямым приказам мозга тело не подчинялось. Что это? Паралитический газ? Когда только его успели пустить в комнате?

— Прости, — посторонняя подошла совсем близко. Мягкими руками она коснулась неподвижной головы парня и повернула её в свою сторону. — Я всегда прихожу без приглашения.

Нет. На маму она совершенно не похожа. Молочно-белая кожа; мягкие, светлые волосы; тонкие, с опущенными уголками губы. Она была одета в белое, и всем своим светлым обликом больше напоминала не то призрака, не то покойницу. Она мягко, почти заботливо улыбнулась ему, тёплыми руками касаясь его лица, и в её янтарных глазах Эл видел тлеющую, затаённую грусть.

— Когда вновь сможешь двигаться, не пытайся меня ударить, — она наклонила голову набок. — Это ничего не даст. Синяк пройдёт быстро, а ты, возможно, сломаешь ногу. Как я сюда попала? Охрана, двери, кодовые замки… даже стены — всё это для меня не преграда. Но сейчас это неважно… я тебе не враг.

Она щёлкнула пальцами, и Эл, потеряв равновесие, свалился на пол. Он слишком долго сидел, прижав колени к груди, и только после странного воздействия почувствовал боль в ногах. Но это мелочи. Кто сейчас перед ним? Что она сделала с охраной? И, самое главное, как и зачем пришла сюда? Она каким-то образом парализовала его. Гипноз? Вполне возможно. Эл пришёл в себя после щелчка пальцами. Громкого звука обычно достаточно, чтобы вывести человека из гипнотического транса.

— Эл, — незнакомка поднялась, убрав руки за спину. — Начни дышать.

Он сделал глубокий вдох, только после слов девушки осознав, что всё это время сидел, затаив дух.

— Это… незаконное проникновение, — произнёс он на выдохе.

— Да, — она вздохнула. — Я присылала тебе письма, предупреждала, что приду, но… наверное, стоило быть настойчивее.

Она не могла стоять на месте. Незнакомка то подходила к окну и слегка отодвигала задёрнутые шторы, то её внимание привлекали искусственные цветы в вазе, то ей было интересно, что стоит на книжных полках. Она нервничала. И, поняв это, Эл перестал её бояться.

— Что тебе нужно? — произнёс он. — Расскажи, прежде чем попадёшь в тюрьму.

— У меня есть к тебе одно дело, — начала она. — У меня нет денег, но… ты ведь берёшься не только за дорогостоящие расследования, так? Достаточно тебя заинтересовать…

— Ближе к делу.

Она провела пальцем по системному блоку одного из пяти компьютеров в комнате.

— Завтра в четыре утра состоится ритуальное жертвоприношение, — она опустила взгляд в пол. — На Пикадилли. У тебя не получится эвакуировать местных — они не уйдут. Поймать террористов тоже не выйдет. Я и они — одного поля ягоды… ты ведь уже вызвал охрану, да?

Эл убрал палец с кнопки экстренного вызова, утопленной в полу. Она была расположена так, что нажать на неё случайно или задеть ногой никак не получалось. Подобные кнопки были спрятаны в стенах, в мебели, в полу — на всякий случай. Невозможно переборщить с мерами безопасности, но их недостаток ведёт к гибели.

— Следи за новостями.

С этими словами она резким движением настежь открыла окно. Тяжёлые шторы всколыхнул ворвавшийся в комнату порыв холодного, пахнущего дождём ветра. Ветер развевал её длинные светлые волосы и просторный белый костюм, свободно сидящий на стройном теле.

— Эл, — негромко произнесла она, обернувшись и одарив его доброй, спокойной улыбкой. — Запрещаю тебе умирать.

Когда телохранители во главе с Ватари ворвались в номер, девушка ловко запрыгнула на высокий подоконник и без страха и сомнений шагнула в пустоту. Её тело, такое лёгкое и элегантное, исчезло, утонуло в прозрачном воздухе. За кирпичной стеной пропали из виду сначала её ноги в белых сапогах с высоким каблуком, потом исчезли светлые волосы. Эл смотрел на это бессмысленное, необдуманное самоубийство и не мог оторвать глаз. Она, лишь бы не быть пойманной, спрыгнула с высоты двадцати восьми этажей.

— Быстро! — приказал он. — Обыщите тело!

Телохранители послушно рванули вниз по лестнице, перепрыгивая три-четыре ступени. Эл почему-то предчувствовал, что внизу они ничего не найдут. Ни клочка волос, ни лоскутка от костюма, ни следов крови. Эта девушка… неужели она проникла в комнату, пройдя сквозь стены? Маловероятно, бред, абсурд, но этого нельзя исключать. И если она ходит сквозь стены, то ничто не мешает ей пройти и сквозь асфальт.

— Ватари, под зданием пролегает станция метро?

— Да, — он закрыл окно, едва касаясь рам руками в перчатках, чтобы можно было снять отпечатки пальцев.

— Пусть остановят движение поездов по этой ветке. Прикажи полицейским обыскать тоннель. Пусть наши люди опрашивают прохожих: не пробегала ли мимо них девушка в белом костюме.

— Хорошо.

Ватари отдавал приказы по рации, в то время как Эл подключался к камерам наблюдения на улице Пикадилли. Там, под зонтиками среди беспокойной толпы зевак было легко спрятаться.

Правду ли говорила эта девушка? Было сложно игнорировать ту, кто непонятно каким образом парализовал его, а потом выпрыгнул в окно. Пикадилли. Площадь или улица? Эл проследит за всем. Эти места — самые оживлённые в Лондоне, и для террористов это прекрасная, удобная и желанная цель. Эл тут же отдал приказ полицейскому управлению Лондона перекрыть улицу и площадь, поставить ограждения и не пускать в эти места никого ближайшие сутки.

— Тело не найдено, — сообщил Ватари, нажав кнопку на рации. — Свидетелей ещё опрашивают. Сейчас проверят тоннель метро.

— Хорошо. Она касалась рамы окна. Сними отпечатки пальцев, — он поднялся, чтобы осмотреть как следует свою комнату. Быть может, девушка обронила хотя бы один волосок. — Ватари, она сказала, что присылала мне письма.

— В день на ваш почтовый ящик приходит полторы тысячи писем, Эл.

Эл кивнул, низко склонившись к полу и осматривая каждый сантиметр. Он ещё не закончил осмотр, когда ему сообщили, что в метро тоже чисто: в тоннеле не нашли ни живой девушки в белом костюме, ни трупа. Провалилась ниже? А что было ниже? Канализация? Грунтовые воды? Эл вздохнул. Прошло уже много времени, и искать девушку уже не имеет смысла. Свидетели тоже молчали. Быть может, она так же одурманила их, как сделала это с Эл.

Не важно. В четыре утра её пророчество на улице Пикадилли не исполнится, а значит, расследование, которое она хочет предложить, его не интересует.

Полиция Лондона согласилась перекрыть улицу и площадь.

А в четыре утра на площади Пикадилли вспыхнуло второе солнце.

Старые друзья дали ей имя Гефьён.

За прекрасный сад, который уже давно высох и развеялся по ветру, не оставив семян. За доброту и мягкосердечность. За красоту, за цветы в волосах, за спелые апельсины… за всё это её назвали Гефьён. Было ли у неё настоящее имя? Да. Было и исчезло в веках, забылось и пропало, словно холодный утренний туман.

Она сидела в дешёвой закусочной — единственном месте, на которое у неё хватало денег — когда сообщили о взрыве на площади Пикадилли. Пострадавших от взрыва нет — Эл позаботился об этом и, должно быть, его совесть теперь чиста. Пострадавшие заперты в своих квартирах. Они лежат бледные, с посиневшими губами, холодными пальцами навеки схватившись за сердца. Гефьён раскрыла перед собой на деревянном, покрытом надписями, столе зловещую чёрную тетрадь. Белые листки испещрены мелким, компульсивным почерком, имена наползают одно на другое. Посчитать их было сложно, но жертв было около полутора тысяч. Гефьён закрыла глаза и сложила руки в молитве. Она не знала этих людей, была им чужой, и о её существовании они никогда не узнали. Но это не значит, что Гефьён должна относиться к ним равнодушно.

— Покойтесь в Небытии, — прошептала она. — Я восстановлю утраченную гармонию.

Ей не стало легче от этих слов. Она не услышала ни последней воли умерших, ни тихой песни их лёгких, точно вздох, душ. Боги смерти. Это их тетрадь. Это их грубая, отвратительная работа. После записи в тетради душа человека навеки связывается с Небытием, его сознание пропадает, и он служит обыкновенным кормом для богов смерти. Такой жестокий, такой жуткий мир мог появиться только по воле человека. Гефьён не слишком удивилась, узнав, что все боги смерти некогда были людьми.

Интересно, Король Смерти тоже был человеком? Гефьён не знала и подозревала, что никогда не узнает.

Она убрала чёрную тетрадь под одежду. Эту вещь она с большим трудом украла у своих людей, своей выходкой предав их. Впрочем, Гефьён не считала свой поступок предательством. Заключив сделку с богом смерти, её люди предали всё то, чего их культ придерживался со времён рождения на свет первого человека. Гефьён понимала, почему они взбунтовались. Они хотели бессмертия, их не устраивала маленькая роль тихих, смиренных слуг. Не понимала она, как три десятка человек нашли в себе смелость забрать жизни у полутора тысяч. Несчастные. Гефьён надеялась, что они смогут это пережить.

Пока до них не доберётся рука правосудия.

Гефьён взяла первый пухлый бургер, который уже успел остыть. Не страшно. Пережёвывая вредную пищу, она думала, когда лучше всего будет вновь заявиться к Эл.

Они были уже давно знакомы, жаль, что Эл этого не помнил. Это произошло много лет назад, когда этот взрослый мужчина ещё едва мог разговаривать и помещался на худых руках матери. Его мать звали Луиза. Гефьён помнила её лысой, истощённой, с ввалившимися щеками и острыми, выпирающими ключицами. Гефьён не знала, от неё или Ллойда Лоулайта Эл унаследовал свой выдающийся ум, не знала она и того, каким образом эти двое смогли найти её новый, каменный сад. Этот сад с деревьями-колоннами возвели её люди. Он никогда не нравился Гефьён.

— Моя жена умирает, — произнёс Ллойд, когда остался наедине с Гефьён. Они пили отвратительный горький чай в пакетиках. Кажется, у него был аромат ромашки. Вернее, от аромата ромашки у него было только название. — Вы же здесь… культу жизни следуете? Прошу вас, вытащите её.

— Не могу.

Он не ответил. Этот человек уже привык слышать отказ. Опухоль Луизы неоперабельная, Гефьён чувствовала во всём её теле распустившиеся цветы смерти. Метастазы.

— Нам сказали… — попытался Ллойд. — Вы поможете…

— Должно быть, вас ввели в заблуждение. Я не могу спасти вашу жену. Но если вы решитесь отпустить её, она… с моей помощью пойдёт дальше.

— Дальше?

— Да. Первым её ориентиром будет Юпитер, потом — Сириус, Антарес, VY Большого Пса. Она не будет мучиться, не будет страдать. Вместе с телом умрёт всё земное, она забудет вас, забудет сына, забудет себя. Но её душу ждёт долгое странствование.

Она услышала, как о стол ударились две крупные слезы.

— Простите, — она опустила взгляд. — Я слишком прямолинейна.

— Скажите, — Ллойд утёр слёзы рукавом. — Я увижу её… в этом странствовании?

— Может быть. Вы точно встретитесь в конце пути.

— В… конце?

— Там, где царит вечная тьма. Там, где вселенная заканчивается, там, где не существует времени, где умирает свет. Туда приходят те, кому надоело сияние звёзд. Там… настоящие сады.

— А что после? После садов?

— Её душа вспыхнет новой галактикой, тысячами звёзд и тысячами тысяч планет.

— А потом?

— Мистер Лоулайт, — Гефьён опустила взгляд. — Я прожила недостаточно долго, чтобы это познать.

Он обещал обдумать её предложение, даже отправился обсудить это с Луизой, оставив Гефьён присматривать за их маленьким сыном. Мальчишка сам тянулся к ней. Он цеплялся за её светлые брюки, тянул её за рукава кофты, тёрся щекой о длинные волосы и шумно вдыхал их цветочный аромат. А после пропал. Потерялся в темноте каменного сада. Гефьён, натёрла мозоли и охрипла, пока искала и звала его. Всё это время Эл прятался у неё за спиной и внимательно следил за каждым её шагом. И это детское коварство разозлило и развеселило её. Какой позор — быть обманутой существом, которое едва научилось ходить.

— Надо же, — она улыбнулась. — Может быть, в прошлой жизни ты был гениальным преступником? Не расскажешь мне?

— Не, — ответил Эл, засунув в рот большой палец.

— И всё же, — она коснулась рукой жёстких волос мальчишки. — Запрещаю от меня прятаться.

С тех пор Гефьён могла найти Эл в любой точке земного шара. Она просто знала, где он, чувствовала это на уровне первичных инстинктов. Даже сейчас, во время обеда, она чувствовала присутствие Эл примерно в пяти километрах от себя. Он сменил квартиру. Опять. Интересно, с такими частыми переездами его не начала мучить дезориентация? Лично Гефьён, просыпаясь рано утром, долго не могла понять, где находится.

Всё же, теперь на Эл наложен самый сильный из всех возможных двадцати шести запретов. Остался ещё один раз. После него Эл, как любой буйный ребёнок, не станет её слушаться. Может, стоит ему что-нибудь разрешить?.. Нет. Слишком рано. Да и тех, кому что-то разрешили, развелось так много, что они решили сотрудничать с богом смерти.

Бургеров на тарелке не осталось, и Гефьён, утирая губы салфеткой, поднялась. Она оставила на столе смятые зелёные купюры, такие необходимые людям и такие бесполезные там, где она провела свою долгую жизнь. Проходя мимо хозяйки забегаловки, Гефьён остановилась.

— Спасибо, — произнесла она. — Было очень вкусно.

Хозяйка, тучная женщина средних лет, оторвалась от экрана телевизора, чтобы смерить Гефьён задумчивым взглядом. На ней был белый фартук и голубое платье в белую клетку. Быть может, Гефьён бы надела такое и работала бы здесь, если бы её кормили здешними бургерами три раза в день.

— Ты бы не ходила сюда, — со вздохом произнесла женщина. — Здесь мужланов много, всяких пьяных проходимцев… а ты выглядишь так, будто тебя легко ограбить и потискать в углу.

— Внешность обманчива.

— Вот как? Драться умеешь?

— Нет.

— Быстро бегаешь?

— Нет.

— Тогда как же ты спасёшься от опасности?

— Не знаю.

Она рассмеялась, тем самым заставив Гефьён улыбнуться.

— Ладно, приходи ещё как-нибудь. Спрячу тебя от похотливых взглядов.

— Вы очень добры, — ответила Гефьён. — До свидания.

Гефьён вышла из забегаловки в глубокой задумчивости. Нормально ли это — смеяться после сообщений о терроризме? Возможно, если человек живёт в аду или искренне ненавидит человечество. Может быть, на эту женщину тоже наложили запрет? Кто знает… Гефьён не могла без вмешательства прощупать чужой разум, а связывать себя запретом ещё с одним человеком она не хотела. Достаточно на сегодня. Самый долгий её запрет продержался четверть века. Двадцать пять лет она жила, зная о местонахождении Эл. Быть может, проживёт ещё столько же.

— Милая Гефьён! Как давно мы не виделись!

Она похолодела, услышав знакомый голос.

Слова запрета, срывающиеся с уст Гефьён, заглушил выстрел. Горячая пуля вошла в затылок и намертво застряла в её голове. Глаза Гефьён закатились, она рухнула на колени, сделала судорожный вздох и ощутила запах мокрого асфальта. А после тепло ушло из тела.

Тело доставили в полдень, спустя четыре часа после гибели. Смерть исказила красивые черты девушки, превратив её лицо в бледную маску скорби. Её белый костюм испачкался в грязи и пыли, кое-где одежда была разорвана. Светлые волосы превратились в чёрные сосульки от запёкшейся крови. Ей прострелили затылок.

И всё же, она не была мертва. Эл дотронулся до её шеи, осторожно коснулся ледяной кожи, прощупывая пульс. При большой кровопотере пульс на запястьях не прощупывается, а при выстреле в затылок, как оказалось, он не прощупывается и на шее. Задумавшись, Эл опустил голову ей на грудь, закрыл глаза и прислушался. И ощутил удар сердца. Сильный, громкий и единственный. Он подействовал на Эл отрезвляюще, словно пощёчина.

— Ватари, — произнёс он. — Извлеки пулю.

— Слушаюсь, — ответил Ватари, оправляя перчатки.

В такой работе услуги профессионального хирурга были не нужны. Если девушка мертва, не столо беспокоиться, что хирургическое вмешательство убьёт её. Если она не могла умереть… Эл задумался. Должно быть, это ужасно неприятно, когда холодный пинцет изнутри копошится в мозгах, царапает их, касается. Нужно будет хотя бы извиниться перед незнакомкой.

Ватари легко перевернул её на живот. Удивительно… насколько послушным, податливым и беспомощным может быть человек, если его убить. Пуля пробила ей череп, проделала в нём широкую чёрную дыру, которую едва прикрывали волосы. Эл опустил взгляд. Была эта девушка бессмертной или нет, ей вряд ли хотелось, чтобы кто-то разглядывал её увечье.

Ватари срезал её волосы и небрежно бросил длинные пряди на пол, срезал лишнюю кожу, удалил осколки кости. Он быстро извлёк пулю. Смятую, тяжёлую и всю в крови, Ватари бросил её на неглубокое стальное блюдце.

— Эл, — негромко произнёс Ватари, словно боясь потревожить покой мёртвой. — Что дальше?

Эл подошёл к девушке, шаркая ботинками по полу, наклонился к ней и прошептал:

— Сколько тебе нужно времени?

Ватари тяжело вздохнул. Он не надеялся на какой-либо ответ и не верил, что кто-то мог выжить после падения с двадцать восьмого этажа.

— Два… — раздался сдавленный, хриплый, слабый голос в звенящей тишине. Голос больше похожий на предсмертный хрип. — Часа…

— Что-нибудь нужно? — сохраняя спокойствие, спросил Эл.

— За… кажи… пиццу…

Эл кивнул, девушку он решил больше не тревожить. Он не знал, как проходит процесс восстановления, да и не хотел этого знать. Всё происходящее мешало ему здраво рассуждать: бессмертная девушка, умеющая ходить сквозь стены, сотни умерших от сердечного приступа и бесполезная бомба на площади Пикадилли. Порой Эл казалось, что его сводила с ума бессонница. Однако… этой ночью он выспался, а галлюцинации не рассеялись: девушка по-прежнему была бессмертна, площадь уничтожена, а люди не воскресли.

— Эл… — обратился к нему Ватари, когда они покинули комнату. Его голос, обычно спокойный и уверенный, дрожал. — Откуда такая уверенность?

— Я предположил, что пуля не убила её, но парализовала и притормозила регенерацию. И оказался прав. К тому же, она выжила после падения с двадцать восьмого этажа.

— Мы не нашли тела. Она могла упасть на двадцать седьмой и спастись.

— Тогда как объяснить её проникновение в мой кабинет? Её нет ни на камерах видеонаблюдения, её никто не видел… — Эл не дождался ответа. — У меня есть предположение, куда она могла исчезнуть после прыжка в окно. Либо она провалилась в грунтовые воды, и её течением отнесло к Темзе, по которой она за целую ночь проплыла пятнадцать километров, а утром её застрелили в той закусочной. Либо более реалистичный вариант: у неё был сообщник, и она рухнула на грузовик. Грузовик отъехал, а её никто не успел или не смог увидеть и услышать.

Ватари пришлось согласиться с предположениями Эл. Да у него и не было другого выбора.

Оставшись в своём кабинете, Эл терпеливо ждал, когда истекут обещанные два часа. Ватари тоже ждал этого, наверное, даже с большим нетерпением. Во второй раз в своей жизни он столкнулся с настоящим чудом, со сверхъестественной тайной, которую ему хотелось разгадать. Первым чудом в его жизни был Эл.

Для девушки Эл заказал тридцать шесть видов пиццы — все из ближайшей настоящей итальянской пиццерии. Было бы гораздо проще, если бы девушка захотела чего-нибудь сладкого: сладостей у Эл в запасе было куда больше, чем каких-то тридцать шесть видов.

Дверь в комнату, где лежала девушка, негромко открылась. Незнакомка сначала выглянула, а после осторожно вышла. И она была совершенно цела, даже волосы, которые срезал Ватари, чтобы извлечь пулю, заново отросли, но она сама всё ещё была в чёрных пятнах от запёкшейся крови.

— Мне нужен душ, — проговорила она, критическим взглядом осматривая свои кровавые, рваные одежды.

— Ватари, — произнёс Эл, сидя на диване в гостиной, убрав ноги под себя.

— Пройдёмте за мной, — дрожащим голосом произнёс старик. — Но сначала ответьте мне… вас застрелили, а вы мало того, что выжили, так ещё и заказали пиццу…

— Вас что-то удивляет?

— Обычно люди после такого умирают…

— Вот как? — ответила она. — Надеюсь, их убийцы несут справедливое наказание.

В душе она провела около часа. Как выяснилось, большую часть этого времени она пыталась выстирать свой костюм обычным мылом. У неё получилось, вещи, пускай и рваные, больше не были перепачканы в пыли и крови. Но пока одежда, ей пришлось надеть вещи Эл. Его однотипные белые водолазки без рукавов висели бесформенными мешками на её стройном теле, брюки не держались на талии, поэтому, пока её вещи не высохнут, она решила ходить в одной водолазке. И от этого Эл чувствовал себя неловко.

— Как тебя зовут? — спросил он, когда девушка открыла первую коробку с пиццей.

— Гефьён.

— Фамилия?

— Её нет. Просто Гефьён.

Она придвинула открытую коробку с пиццей к Эл, предлагая разделить еду с ней.

— Гефьён, — повторил Эл, касаясь большим пальцем нижней губы. — Есть ли способ убить тебя?

— Есть.

— Какой?

— Этого я не хочу рассказывать, — она доела кусок пиццы. — Пусть это будет моя единственная тайна от тебя.

— У тебя есть сверхъестественные способности?

— Да.

— Ты запретила мне умирать. Что это значило?

— Это сложно объяснить, но… думаю, ты сможешь понять, — она прожевала второй кусок пиццы, оттягивая время, думая, с чего начать. — Твоё имя теперь принадлежит мне.

Эл остановил на Гефьён немигающий взгляд.

Она рассказала о богах смерти, об их мрачном мире, в котором бесконечно скитаются души людей, чьи имена записали в особую тетрадь. Она назвала имена всех богов, рассказала о Короле Смерти и о важных правилах той тетради, с помощью которой можно убить человека. Бог смерти или человек, держащий в руках тетрадь, убьёт другого, если знает его имя и видел его лицо. Гефьён рассказала и о глазах, которые способны видеть имя и дату смерти.

— Мой запрет способен обмануть даже Короля Смерти, — проговорила Гефьён. — Глядя на меня, он увидит твои имя и дату смерти. А, глядя на тебя, он увидит моё настоящее имя.

— Без даты смерти?

— Дата смерти мерцает. Обычно богов это отпугивает. Такие, как я, их естественные враги, конкуренты в пищевой цепи.

— И чем вы питаетесь?

— Жизнями. И яблоками. Когда я была моложе, из-за яблока между моим культом, человечеством и богами смерти разгорелась жестокая война. Вы её называете Троянской.

— Мне кажется, или ты только что пошутила?

— Кто знает, — она улыбнулась.

— Сколько ещё существует запретов?

— Двадцать шесть. Некоторые из них дают сверхъестественные способности тому, кому что-то запретили.

— Например, тебе?

— Да. На меня наложили один из самых могущественных запретов, — она закрыла глаза ладонью. — Мне сказали: «Запрещаю тебе изменяться».

— Понятно, — ответил Эл. — При запрете нужен зрительный контакт. И к людям со способностями попала в руки тетрадь смерти.

— Верно. Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Я не хочу, чтобы их убили. Я люблю их. Но… по-другому нельзя. Мои любимые подчинились богу смерти. Теперь им одна дорога — в Небытие. Они… никогда не увидят сады.

Гефьён потёрла глаза тыльной стороной ладони, пряча слёзы.

— Они продолжат убивать, — проговорила она. — И их не остановят ни стены, ни оружие, ни полицейские. Сам видел, на что они способны. Я тоже не могу их остановить. Они не слушаются. Но я всё ещё могу рассказать о них, и о том, какие запреты на них наложены… и что я им разрешила. Эл… прошу, помоги мне.

— Хорошо. Я возьмусь за это дело.

— Спасибо, — Гефьён низко опустила голову. — Обещаю, после смерти я проведу твою душу к садам так далеко, как только мне будет позволено.

— Давай для начала поработаем.

— Хорошо. Думаю, стоит начать с самого слабого, но самого полезного. Ему я разрешила…