Din öde ö (гет)

Над островами разливался призрачный солнечный свет. Так неуверенно лучи пробивают тяжёлые сине-серые тучи. Полдень, но непогода так бушевала, так сердилась, что было темно.

Как бывает темно в наших северных краях ранней весной.

Хоть и был май.

Я так устала. Глаза режет от бессонной ночи и от слёз.

Чертовски устала. От недосказанности.

Ведь я привыкла всегда говорить так четко. Четко задавать вопросы, четко знать, что я хочу — и это всегда удивляло моих мужчин, — знать, что я хочу от них. Хотела слышать вразумительные ответы. Так и должно быть, мне всегда казалось, для простого офисного работника. Порядок на рабочем месте, в голове и в жизни. По выходным выбираться в театры и музеи или читать книги. Это то, чем я занималась до.

Он снёс мне крышу. Просто да, так тоже бывает. С его приходом я перестала спать, перестала есть.

Он появлялся всегда внезапно и так же исчезал. Я ненавидела быть заложницей обстоятельств — а стала его заложницей.

Ни одного, холера, вразумительного ответа на вопросы вроде «когда и где мы встретимся». Я ненавижу эту дрожь от рыданий, но сейчас почему-то чувствую себя героиней дешёвой мыльной оперы. Я запрокинула голову назад, оперлась локтем прямо на салон машины. И рыдаю куда-то в окно. Если бы у окна старенькой «Вольво» было плечо, пожалуй, я именно туда и плакала.

Обычно я не ругаюсь, но сейчас так и хочется хорошенько выругаться, выпрыгнуть из машины на полном ходу, прыгнуть с этого моста в воду. Желательно прихватить с собой камень на шею. Вот чтоб с концами.

Раньше, впрочем, я и не плакала при мужчинах, незачем было.

— Я ненавижу тебя, — хрипло прошептала от слёз. — Ненавижу! — увереннее повторила. — Ты ни разу не дал понять, нужна ли я тебе, в каком качестве, зачем и куда ты меня везёшь… Зачем ты так со мной…

Ненавижу: это так унизительно.

И до дрожи люблю.

— Крис, наша ссора не стоит того, чтобы ты так переживала, — кажется, этот наглец и кто он там ещё за рулём вздохнул, и довольно тяжело.

— Ты меня любишь до потери пульса каждый раз, когда мы видимся, ты делаешь всё, чтобы я привязалась, но я не могу тебя вечно ждать!

Мне совсем не стало легче. Я постоянно об этом говорила, а он молчал.

— Крис, солнышко, неужели ты не понимаешь, что это все моя работа была?

Да, да. Как в фильмах, работник спецслужб, как укатит на задание, так и чёрт разберет, когда он будет.

И я это терпела два года. Как-то раз мы были приглашены на свадьбу наших близких друзей. Он не пришел. Одни говорят, он был в клубе с какой-то красоткой, другие — что это был далеко не он.

— Я тебе устала повторять, что ты либо меняешь работу, либо предупреждаешь заранее, что ты не приедешь, либо мы расстаёмся.

Красотки в клубах ладно, но когда постоянно он не приходит, а ты переживаешь, жив ли он там вообще, почему не пришел этой ночью и появится ли вообще в ближайшие три дня — это выматывает. Особенно если любишь человека. И когда в твоё наказание он ни разу не сказал, что любит.

Странное чувство заставило меня взглянуть на него. Лицо было искажено какой-то досадой, кажется.

— Крис, если бы ты мне нужна была только для секса, я бы так и сказал. Это не так.

— Тогда скажи, куда мы едем?

Машина затормозила возле пристани. Ник помог мне выбраться, и я почувствовала, что все же на равнодушного… не скажу кого, но он не похож.

— У меня есть подарок для тебя. Я знаю, это глупо звучит после такой ссоры, — во время скандала я его сильно ударила, вот он и потер свежую ссадину на щеке, — но ты же умница. Я тебе смогу все показать. Это будет больше, чем любое мое слово.

Спорить не хотелось, и я, шмыгая носом и кутаясь плотнее в плащ, побрела за ним к лодкам.

— Моя красавица, — сочувствующе произнес он, — я знаю, как ты любишь приключения и сюрпризы. Обещаю, я не разочарую тебя.

Он помог мне сесть в лодку, оттолкнулся и поплыл.

— Куда это мы? — недоверчиво спросила я. Было холодно, волны высокие поднимались. Брызги так и летели в нас.

— Куда-то, где меня разбивает страсть и тоска.

Он причалил к одному из небольших островков. Их тут было много, и людям было все равно — честно говоря, города хватало, а дополнительно строить мосты ради клочка земли, которую можно было бы застроить разве что домами, рассчитанных на квартиры-студии… Зачем, правда?

Он помог снова мне выбраться, и я поймала себя на мысли, как же схожу с ума от его холодной сейчас, но обычно теплой, мягкой, сильной ладони, держащей бережно мою маленькую. Он был даже сейчас, в этот момент страшного скандала, привлекателен. И это то, что раздражало больше всего.

Что в любом состоянии, после чего бы там ни было, после серьезного разговора, пропажи, скандала я всегда хотела его. Я возбуждалась как ненормальная, снова наблюдая за ним. Он не самый красивый, но харизматичный…

Настолько, что я унижалась. Я никогда себя так с мужчинами не вела. Никогда, никогда не проявляла инициативу и не позволяла владеть собой. Не позволяла подминать себя под партнёра, терпеть все эти проявления власти над собой, все эти метки.

Ему прощалось все: и бессознательное сжимание запястий так, что на них проступали синяки, и многочисленные засосы на шее и ключицах, и… И говорить не хочу. Я была игрушкой, и я не помню, действительно ли я была так пьяна на вечеринке, где мы познакомились, чтобы он почувствовал свою власть надо мной уже тогда. И чтобы я безоговорочно на это соглашалась.

За воспоминаниями и рассуждениями мы дошли до домика, спрятанного в лесной чаще, казалось бы.

— Крис, — Ник сейчас, кажется, был решительно настроен. — Я уволился.

Внутри обрушилось все, что было выращено за два года. В том числе и хорошее. Из-за меня уволился?

— Крис, я понял, что я слишком, слишком сильно люблю тебя, чтобы ты страдала дальше. Я хочу быть с тобой, а не на работе. Я хочу тебя тогда, когда я хочу, а не когда обстоятельства позволяют. Крис, я понимаю, что́ ты от меня ждёшь. Я знаю, что ты хочешь семью, что ты готова даже детей от меня иметь.

Меня явно заливал румянец, а Ник не думал останавливаться, четко собирая в речь все вопросы, накопившиеся за это время.

— Да, я не буду столько зарабатывать, я не построю больше нам дом вроде этого, — он открыл дверь, впустил меня. — Ни одна живая душа не знает об этом острове, об этом доме. Я люблю тебя, слышишь?

Он сказал это так тихо, что я, не успев оправиться от шока, рассмотреть уютный домик, обернулась, чтобы внимательно посмотреть на него.

— Люблю, — он произнес это напряжённо и с тревогой в голосе, словно это могло меня ранить, свести с ума.

А ведь так и было. Час назад молотя его кулаками, желая, чтобы он убирался из моей жизни, теперь я совершенно растерянно стояла на пороге его дома. На необитаемом острове, который был моим.

— Но ведь он решил держаться от неё подальше, потому что не понимал её, — только и смогла сказать я, снова чувствуя себя героем никак не жизни, а уже песни.

— И ты такое же чувствуешь. Но я надеюсь на другое решение.

Я люблю его, несмотря ни на что. В этом доме тихо, уютно. Он рядом, уже мой.

Мой навсегда.

— Я люблю тебя, — снова задыхаясь от плача, сказала я, пошла наружу. Глотнуть неприветливо холодного майского воздуха. Понять, что янтарь на берегу и сосны только наши. Что этот остров цветет так ярко, как, кажется, расцветает моя жизнь. А, может, и его.

Солнце чуть осмелело, начало пригревать. Захотелось просто любить его тут, на берегу, чувствуя, как ноги то и дело окатывают скупые на нежность морские волны, лежать на песке, перебирая мокрые волосы друг друга.

— Мы оба, кажется, были очень одинокими, — мягко произнес Ник, стоя за моей спиной. Обхватил могучими руками мои плечи, и я поняла: мне не вырваться. Да и не хотелось уже.

— Так научи меня всему, что ты знаешь…