Предательство (джен)

Леди Джессика совершила выбор, и этот единственный выбор многократно отразился в самом времени. Спустя много лет после того, как ныне живущие умрут и рассеются пылью среди звёзд, их дети и дети их детей, и тысячи грядущих поколений детей будут жить с последствиями того, как выбор Джессики изменил Вселенную. Одни называют его величайшим преступлением в истории, другие тверды в своём благоговении. Такая малость — и такое грандиозное наследие.

Принцесса Ирулан, «Происхождение Муад'Диба»

Прямоугольные залы центрального космопорта Бене Гессерит на Валлахе IX непримечательны, бесцветны и лишены отделки. Эхо шагов Преподобных Матерей никогда не нарушает тишину: стены и пол сделаны из поглощающего звук материала, привезённого с другой планеты. Целесообразное пространство — и ничего больше.

На сером полу Джессика стоит на коленях под мягким белым светом. На ней простое чёрное платье прямого покроя, с жёстким высоким воротником. Юбки аккуратно расправлены вокруг лодыжек; она ждёт, когда её отпустят и проводят на хайлайнер. Каждый мускул её тела расслаблен, но готов прийти в движение в любой момент. Всё на своём месте.

Когда она чувствует, что больше не одна, то поднимает глаза от пола. Взгляд скользит по чёрному одеянию Преподобной Матери Гайи Елены Мохийам начиная с подола, тянущегося по полу, до широких рукавов и, наконец, до открытого лица Мохийам. Она ждёт, когда Преподобная Мать заговорит. Не терпение движет ей. Бене Гессерит не нуждаются в терпении. Что должно случиться, то случится. Всё остальное не важно. Всему своё время.

Она склоняет голову, когда Преподобная Мать касается её виска большим пальцем. Они одни в коридоре: другие Преподобные Матери и их слуги отбыли. Вопреки тому, что представляет собой этот момент, лишь одна женщина увидит отправление Джессики. Поначалу ей это показалось бы странным, но она отбросила многое из того, что было свойственно ей раньше.

— Ты поедешь к герцогу Лето Атрейдесу и родишь ему дочь, — словно предрекая, произносит Преподобная Мать. Это церемония, и не более того. Джессику уже проинструктировали. Бене Гессерит ничего не оставляют на волю случая. Нет никаких сомнений насчёт того, что от неё ожидается. Каждая деталь запечатлена в её памяти. Она знает, кто она такая — инструмент, которым будут пользоваться, пока он не выйдет из строя. Каждая Преподобная Мать и каждый, кто служит Бене Гессерит, знает то же самое. Этого — и не меньшего — требует точность выполнения селекционной программы.

— Я поеду, Мать, — решительно и бесстрашно говорит она. Она выучила все уроки, прошла все испытания и выдержала неописуемые мучения, чтобы на неё возложили этот долг. В эту секунду, возможно, впервые она ощущает, как тяжким грузом лежат на её плечах многие поколения работы Бене Гессерит. Она склоняется под этим весом. Когда Преподобная Мать снова говорит, она почтительно не поднимает взгляд от её подола.

— Теперь. Есть ли у тебя вопросы напоследок? Говори, дитя. Сейчас не время для молчаливости.

— Я знаю, каков мой долг, Мать.

— Это не вопрос, о котором я говорила. — Даже теперь, когда Джессика — больше не ученица и Мохийам — больше не учитель, её голос звучит с такой же холодной, непоколебимой суровостью, как и в тот день, когда Джессика пришла в школу Бене Гессерит и преклонила перед ней колени. Малейшие движения губ и, иногда, открытый сердитый взгляд Мохийам научили Джессику контролировать поступки и мысли.

И даже сейчас она колеблется. Сомневается, когда сомневаться запрещено. Это прошло спустя мгновение, но не настолько короткое, что Преподобная Мать не смогла бы его заметить. Она выпрямляет спину, расправляет плечи, поднимает подбородок, чтобы посмотреть Преподобной Матери в глаза, пытаясь спасти то, что можно, от её короткого поражения.

— После того, как я рожу его дочь… — осторожно произносит она. Годами она изучала цену слов, как сказать многое, ничего не произнеся. Как спрашивать, не спрашивая, и отвечать, не отвечая. Как дать понять ровно столько, сколько она хочет. Она изучала, но могла бы проучиться сотню лет и так и не достичь искусства управления речью Преподобной Матери. Императоры и лорды трепещут перед Мохийам. Они пытаются скрыть это, но подготовка Бене Гессерит выявляет гораздо больше, чем подозревает большинство людей. Иногда Джессика размышляла: что бы они сделали, если бы узнали, что их подозрения меркнут перед действительностью.

— Тогда можешь делать, что угодно, — отвечает Мохийам после тяжёлого молчания. — Останься с ним. Учи свою дочь. Учи его, если захочешь. Когда твой долг будет исполнен, он станет простым мужчиной, а ты — простой женщиной. Но предупреждаю, Джессика: ты не должна рожать ему сыновей. Подари ему всё, что он пожелает, но не сына. Ты знаешь это.

— Да, Мать.

— Есть только одна первостепенная задача. Ты должна родить дочь. Она станет началом кульминации наших трудов. Такой долг мы возлагаем на тебя, — несомненно, в голосе Мохийам Джессике послышалась не гордость. Мохийам никогда не гордится заслугами учеников.

— Я не подведу вас, — обещает она с пылом, который сама от себя не ожидала. Она верит в идеалы Бене Гессерит — она должна, а иначе зачем она здесь? Она верит, но не той нерушимой верой, которую испытывают некоторые, прошедшие обучение. Возложенная на неё обязанность — это задание, которое надо выполнить, а не вера, которой надо придерживаться.

На мгновение ей кажется, что её рвение породило вспышку эмоций в глазах Преподобной Матери. Если она и правда существовала, то исчезла, не оформившись во что-то существенное.

Джессика встаёт на ноги. Она кланяется ещё раз, взгляд устремлён на тёмный пол, руки сложены на животе. Когда она прибудет на Каладан, то переоденется и распустит волосы. Чёрные мантии не помогут привлечь внимание герцога. Она вспомнит наставления: многие будут ставить под сомнение её мотивы. Многие никогда не поверят женщине, обученной Бене Гессерит, не важно, каковы доказательства её верности герцогу. Она должна дать ему всё, что он пожелает, быть тем, кем он захочет — не меньше, иначе всё, что она достигла годами работы, всё, ради чего трудились Бене Гессерит, пойдёт прахом.

Спустя много лет, наблюдая, как её сын превращается в мужчину, Джессика думает над тем разговором и задаётся вопросом, следует ли ей считать себя предательницей. Она подозревает, что за единственный акт неповиновения Бене Гессерит называют её гораздо худшими словами.

Если она предательница, думает она, то что именно она предала?