Король руин (джен)

Ветер бежал волнами по широкому полю, приминал к земле гибкие стебли колосьев и поднимал в воздух полиэтиленовые пакеты. Заботливо стряхивал пыль с высоких бетонных колонн, изгородью растянувшихся вдоль пустынной дороги. По светлому небу протянулись облака и растаявшие следы самолётов. В один такой след упиралась башня старого замка. Эта уродливая громадина стояла на пустыре так давно, что ни один старик уже не помнил, чем этот замок был раньше. Больше всего он напоминал тёмный каменный скелет неизвестного зверя, умершего и истлевшего сидя, задравши к небу свою облупленную морду-башню. Но заброшенным он отнюдь не был.

Король этих руин стоял высоко над своими владениями. Он смотрел на город, лежащий далеко у подножья холма. Маленький город, в котором сейчас всего десять улиц, когда-то был скопищем хижин, крытых камышом, потом — деревней за крепким частоколом, потом — почтовой станцией, и вот уже стоят кирпичные многоэтажки, а между ними натянуты провода. Замок смотрел и будет смотреть на это пустыми глазницами окон.

Потом король заслонил глаза козырьком ладони и прищурился, силясь разглядеть что-то за горизонтом. Там растянулся лесной массив, перерезанный светлыми прогалинами. Король бы хотел знать, что там, но не знал, потому что его владения кончались там, где кончались колосья. Ветер играл с его волосами цвета соломы и хлопал по телу рубашкой. Он отступил на шаг от пропасти, пинком скинул жестяную банку в траву, спустился по едва заметным выемкам в старом камне, едва не оставив на обломке гнилой доски свой кроссовок, и утонул по пояс в колосьях.

У стены с вкраплениями мха он поднял свой рюкзак и поплёлся к старому белому амбару. Окна давно заколотили досками. На просевшей крыше росли тоненькие берёзки и мох. Распахнув дверь, он нашарил в темноте выключатель и, пощёлкав, вспомнил, что мастер так и не починил проводку, протянутую от ближайшего гаражного муравейника за холмом. Он на ощупь пробрался мимо станков и ящиков, закатил в угол стеклянно зазвеневший стакан, согнал с дивана Зубастого и сам растянулся от подушки до подушки, не снимая обуви. Зубастый принялся обнюхивать его карманы на предмет съестного. Король руин отвернулся к спинке и проигнорировал тычущий в спину нос.

— Терпи, — буркнул он. — Мастер вернётся, будет еда.

Зубастый переключился с него на рюкзак и попробовал лямку на зуб. Получил за это дело по ушам и, обиженно скуля, поплёлся в темноту. Собачий нос издалека почувствовал крепкий спиртной дух, только потом пёс услышал скрип двери. К вошедшему мастеру Зубастый так и кинулся бы, не задержи его задняя лапа. Та в последнее время вообще его подводила, не желая чувствовать землю и быть опорой. Пёс ещё не верил, что на её месте осталась короткая культя. Мастер добродушно потрепал его бурый загривок.

— Заскучал, поди, красавец… — проговорил хриплым баском. — Улицы боишься, всё здесь отсиживаешься. Думаешь, отрастёт?..

— Голодный он, — донёсся голос короля руин из темноты. — Уже принюхивается, думает, с кого бы начать.

Мастер достал из кармана сухарь и дал собаке. Зубастый вгрызся, прикончив еду с двух укусов. Распустил слюни, поднял лапу, прося добавки.

— Сколько дали? — король руин нашарил в темноте фонарик, служащий закладкой потрёпанной книжице. Пощёлкал, разбудил батарейки и вырвал для себя ещё один абзац, прежде чем погас свет.

— На улице день, — заметил мастер. Он прошёл к своему станку, протёр его рукой от пыли, любовно касаясь заточенных зубьев пилы.

— Мне здесь удобно. И недотраченный заряд жалко выкидывать, огнеопасно там или… радиоактивно. Сколько?

— Мало.

Помолчали. Под потолком зашуршал крыльями Мохнат, со скрипучим писком зевнул. Он поселился здесь недавно, но за кров и вкусных тараканов готов был помочь — по мере своих сил, разумеется. И король руин знал об этом. Знал также и о том, что крысы обнаглели и дразнили Зубастого, который из-за своего размера и неуклюжести не мог их поймать. Он ненавидел серых тварей так же, как большой старый пёс, но, сколько ни тыкал в темноту ножом, заслышав скрежет, не попадал. Хотел надоумить Мохната охотиться на малявок, но тот не хотел совершать акт, пусть и дальнеродственного, но каннибализма.

— Я видел кое-кого на поле, — как бы невзначай сказал мастер.

— Ну и что? — король руин положил голову на руки и всматривался в два горящих жёлтым глаза летучей мыши. Те, как два отблеска на тёмной воде, то гасли, скрываясь за волнами, то вспыхивали ярче. Зверёк похлопал кожистыми крыльями, разминая суставы, потом поскрёб коготками и уснул.

— Ты должен быть осторожнее. Не хватало ещё… Парень, ну ты понимаешь.

— Ты боишься, — разоблачающе прошептал он.

— За тебя. Как попадёшь, так всё, считай, конец. Когда-то мы оторвались от них, и связываться с ними теперь не стоит.

Король только презрительно фыркнул.

— Предоставь моё будущее мне, — в который раз сказал он и завернулся в тоненький плед.

Надеялся, что мастер отстанет, но тот сегодня оказался настойчивым.

— Я отвечаю за тебя, парень. Пообещай, что она уйдёт если не завтра, то до понедельника. Она не должна тут крутиться. Мешает, да и… опасно водиться с такими.

— С какими?

Мастер постучал по столу пальцем, вспомнил слово и осторожно, будто Мохнат или Зубастый могли кому сболтнуть, прошептал:

— С людьми.

Король руин промолчал, сопя в подушку и хмурясь. Мохнат издал писк, больше похожий на слово «вниз», но объяснить свою мысль не потрудился. Так тянулось время до вечера. Плед казался колючим, постоянно то сползающим, то комкающимся под боком. Королю руин так и не удалось заснуть. Он слышал, как ветер свистит в его замке, как шуршат колосья и проезжают машины. Слышал свистящий храп Зубастого, которого угостили ещё одним сухарём. А сам думал о грядущей ночи. Закрывая глаза, видел, как темнеет закатное небо, и под громадными соснами оседает мрак, блестящий когтями и оскалами. Ночь уже крадётся к порогу на мягких лапах, но не спешит с прыжком, знает, что всё равно настигнет своих жертв. Как вода просочится в щели, обступит со всех сторон, заключая в свои тесные холодные объятия. Рано или поздно и на нём вырастут колосья…

Бояться ночи он начал недавно. Просто увидел, что может скрывать темнота. Разрушенный замок был его крепостью на краю тёмного и светлого миров, на границе дня и ночи. Амбар — его оружейной.

Когда он скинул вконец надоевший ему плед, обнаружил, что за ставнями уже темно. По дороге проехал автомобиль, и стало тихо. Мастер спал, а Зубастый сторожил у двери, положив голову на лапы и насторожив уши. Снаружи было действительно тихо. Даже ветер, обычно гуляющий в пустом замке, казалось, притаился и не дышал. По руке побежали мурашки, спрятались за шиворот.

Колосья шелохнулись. Это заметил не только король, но и Зубастый, который поднялся на три свои лапы и заинтересованно помахивал хвостом-колечком. Король руин уже знал, что случится дальше.

— Привет? — девочка отпрянула, стоило королю выйти из амбара в своём обычном доспехе — длинной до колен куртке и высоких сапогах. Она засмеялась. — Куда ты так вырядился?

Зубастый стоял на пороге, свесив язык. Запахи улицы пугали его, и он не смел переступить полоски лунного света. Он пока решил, что будет охранять амбар.

— Да что-то здесь не так, — уклончиво ответил король руин, поводя взглядом по морю колосьев. — На охоту. Пошли.

— На кого мы охотимся? — она бежала рядом, поспевая за его широкими шагами. Тропинка вела их к замку, на башне которого сидела круглая луна.

Он заметил, что её джинсы скроены дорого, что она выглядит чистенькой, выхоленной домашним уютом, и отвёл глаза.

— А ты точно хочешь узнать? — остановил её за плечо. В глазах человеческой дочери плескалось любопытство, пересиливавшее страх. Он не выдержал снова и, чтобы не смотреть на неё, начал озираться по сторонам. — Они могут быть опасны для таких, как ты.

— Я не боюсь, — шепнула с усмешкой. — Пусть будет хоть кто, не убегу. С тобой не страшно.

Король распахнул куртку и вытащил из-за пояса внушительный кривой нож. Лезвие поймало лунный свет, задержавшийся в зазубринах на стали. Он сам соорудил для него рукоять, так что тот крепко лежал в ладони. Девочка отпрянула, но тут же стала ещё ближе, разглядывая оружие.

— Полезли, — сказал король и, взяв нож в зубы, стал подниматься по привычным для него уступам на первый этаж замка. Девочка вскарабкалась следом. Она ощупью нашла все выемки скрошившегося камня, оступившись лишь раз. Его протянутую руку схватила пыльная, в крошке и влаге рука, и вот уже они стояли рядом. Сейчас король почти не видел в ней человека, даже подумал, что она может когда-нибудь стать такой же, как он.

— А что теперь? — они стояли на открытой площадке в двух метрах над землёй, смотрели поверх остатка стены на поле. — А, король руин?

— Ждём.

Ждать почти не пришлось. Король услышал шорох внизу и прижал девочку к стене, жестом приказывая молчать. Сам же выглянул и увидел, как зверь выходит из темноты. Он был большой, в холке на две ладони выше Зубастого. Над своим плечом король услышал испуганное сопение.

Вытащил нож. Он не сомневался, что волк пойдёт к амбару. Так и случилось. Выбравшись на тропинку, тот потрусил к постройке, постоянно принюхиваясь к колосьям, которых касались их ноги. Тогда король выпрямился и окликнул его. Волк поднял косматую морду, увидел силуэт, выхваченный из темноты лунным светом, и ответил.

Волки обычно отвечают королям руин, молчат они только людям, помня старую вражду. Этот волк знал, что рядом человек, но ему не было до этого человека никакого дела. Он засмеялся хриплым порыкивающим смехом. Король сжал рукоять ножа до побелевших костяшек, и рука девочки легла ему на плечо.

— Здравствуй, последний король, — прекратил смеяться волк. — В это полнолуние кончится твоё правление. Я — вожак, имя моё — запах мой, наречение моё — Ёггард, свирепый. Я пришёл драться насмерть с тобой. Со мной братья и сёстры мои, и они жаждут тёплой крови твоих подданных и тех людей, что живут у подножья холма. Который век ты — преграда для них. Но в это полнолуние я — таран для них. Я пришёл драться с тобой и убить.

Девочка слушала рык, но не понимала слов, только угрозу в них. Она крепче сжала плечо короля.

— Мы схватимся один на один, — сказал король так уверенно, что прогнал страх своим голосом. Вместе с рукой на своём плече он ощутил, что до него множество королей этого замка дрались с вожаками и побеждали их. Но все они, кода-то пропавшие в веках, казались ему исполненными силы и геройства. Он же был ещё мальчишкой. Мастер нашёл его в поле по весне. Король ждал от судьбы слабого, по глупости забредшего на поле волка, чтобы только попробовать вкус драки, но богиня путей в эту ночь не была на его стороне. Послав вожака, она собиралась либо убить короля, либо вознести его. Он выбрал второй путь, схватил свой страх в кулак и отбросил. Зверь стоял перед ним, и луна серебрила его вздыбленную шерсть. И сейчас король руин не боялся ночи. — Вожак с вожаком. Пока ты в моих владениях, ты будешь подчиняться моим законам.

— Так по-человечески… — презрительно оскалился волк.

Зверь не сомневался в остроте своих когтей. Он облизнулся, глядя на двух людей в замке, и сел на задние лапы. Луна уже спрыгнула с башни, зацепилась за острый штырь ржавого флюгера и повисла, как капля.

— Эй, Ирис, — обратился он к девочке. И увидел, что в ней ещё много человеческого, хоть она и стоит рядом с ним. Эта её оболочка нежности, выхоленности, была словно броня, мешавшая ему разглядеть её суть. Но имя её он понял. — Сейчас я спрыгну, а ты останешься здесь, а лучше заберёшься на башню и будешь ждать меня там. Если поросту колосьями, зови на помощь. Но не раньше.

— Постой, король! — Ирис схватила его рукав, так крепко, что сама не поверила, что отпустит. — Ты собираешься драться с ним?

— Да.

— Но это же волк! Большой волк!

— А я король руин. Так что здесь нет ничего удивительного. Короли всегда дрались с волками, — успокоил он Ирис. Глаза девочки округлились.

— А если ты не вернёшься? — прошептала она.

— Тогда у руин будет новый король. Так всегда было, ещё когда здесь не руины были, а… Ну, я не помню, что тут было.

— Стой, — она снова удержала его, теперь уже сосредоточенно глядя в пол, на носки своих кожаных ботинок. — Почему Ирис?

— Потому что это твоё имя.

Он спустился, чуть не содрав о бетон ладони. Вытянул нож перед собой и пошёл к вожаку, приминая ногами гибкие колосья.

Волк выждал два удара сердца и поднялся на лапы. Его не за гладкую шерсть выбрали вожаком. Король руин мог бы положить руку ему на загривок, не наклоняясь, а через широкую грудь зверя шли старые борозды шрамов. Волк оскалил клыки и вышел на тропу, достаточно широкую для поединка. Король выбрался из колосьев чуть поодаль. Волк прыгнул. Но король отпрянул в сторону, и тут же развернулся, потому что зверь хотел достать его из-за спины. Король махнул перед собой ножом и отбежал, вожак помотал головой. Волки не любят долгих поединков, им по душе сцепиться раз, разорвать зубами и отшвырнуть от себя мёртвого врага. В глазах вожака король видел именно это.

Лапы застучали по вытоптанной земле и подбросили зверя, король упал, сшибленный громадным весом. Когти впились ему в плечи, он выдохнул в густую шерсть. Вожак не спешил кусать. Его глаза замерли с широкими зрачками. По руке, всё ещё сжимающей нож, потекло что-то тёплое.

Боль расколола их обоих, заставила короля выдернуть нож и полоснуть им снова, а вожака — засучить лапами, прокусить куртку противника до чувствительной кожи. Волчьи когти полосовали разодранные, окровавленные ноги и плечи, из пасти с хрипом вырывалось дыхание, влажное от крови. Нож вошёл глубоко. Король застонал от боли, и повернул рукоять. Волк тоненько заскулил, отступил и, качаясь на лапах, пошёл прочь. Через несколько ударов сердца, которые были слишком медленными, слишком громкими, он лёг, принялся лизать скользкую шерсть на животе. Потом свернулся калачиком, продолжая скулить, и постарался не слышать боли. Король остался лежать. Он чувствовал, что его разодрали. Что когда он встанет, с него будут свисать клочки обкусанных ушей и рваные полоски рукавов. Но всё-таки встал.

На тыльной стороне ладони, порвав плёночку кожи, проклюнулся росток. Король хотел оборвать его, но руки не послушались. С тем же успехом он бы пытался сломать собственный палец.

Ирис спустилась с замка и бежала навстречу. Король руин обернулся на чёрную громаду леса, чувствуя спиной сотни ненавидящих глаз и ледяное дыхание ветра из чащи. Но пока он сжимал в руке свой единственный коготь, никто не переступал границу поля. Пока он держался на ногах, никто не смел посягнуть на его владения. Сегодня он в который раз стал королём руин.

Когда девочка подбежала, ветер уже слизал с него раны, но куртка и штаны остались болтаться лохмотьями. Уши, кажется, вернулись на прежнее место.

— Ты жив! Жив! А это было так страшно… Ой, — она заметила росток на его руке. — Это больно?

— Я не почувствовал.

— Ты цел, — отступила она, замечая, что под лохмотьями куртки заросла кожа, хотя ткань и пропиталась кровью. — Ты не ранен.

— Я король руин. В этом нет ничего удивительного.

В глазах Ирис залегло непонимание.

— Но он же набросился на тебя, он драл тебя лапами, а на тебе нет ни царапинки, — она отступила. — Кто ты тогда?

Король понурил голову и взглянул на росток, налитый свежей зеленью. Часть его самого. Сколько на этом поле колосьев и сколько королей было здесь до него… Станет ли он когда-нибудь таким, как они — заросшим травой, неподвижным? Когда-то он проклюнулся из одного колоска, когда-то был зёрнышком величиной с ноготь мизинца.

— У руин всегда были короли, — ответил он Ирис. — Это всё, что я знаю.

Девочка кивнула, потом посмотрела на него серьёзными глазами человека, который нашёл объяснение невероятной увиденной им вещи.

— Ты дух. — Сказала она. — Значит, ты не существуешь. А я ради тебя сбежала из дома.

На тыльной стороне ладони короля вдруг что-то с болью закололось. Он сунул руку за пазуху куртки и сжал в кулак.

— Только духа волк не может поранить, — безжалостно продолжала она. — А может, и волка я себе тоже придумала, и тебя!

Король не выдержал, зашипел и с ужасом посмотрел на свою руку. На ней торчал второй росток, чуть меньше первого.

— Хватит, — попросил он.

Глаза Ирис округлились. Она обернулась на тропу, где лежал Ёггард, совсем недавно переставший скулить. Земля под ним была черна от крови, как и разодранный доспех короля. Ирис отступила на шаг, потом побежала. Колоски гладили её ноги, какие-то мешали пройти, какие-то сами расступались. У каждого из королей было своё мнение.

— Ирис!!! — услышала она крик за спиной. И остановилась, набрав полную грудь воздуха и сжав кулаки. Поле колыхалось вокруг неё серебряными волнами ещё не налившихся спелостью колосьев.

— Ты сказка, — сказала она рукам, которые обняли её плечи. Сказала слишком уверенно. — Все вы — какая-то старая глупая сказка.

И заплакала. Потому что вокруг были только колосья. Не было больше никаких рук, никто не сжимал её плечи, никто не стоял за спиной, и не за кем было убегать в тёмную ночь из дома, не о ком было мечтать.

Наутро мастер нашёл её в колосьях. Когда он выходил из амбара, то увидел волков, уносящих тело своего вожака и прикапывающих за ним пропитавшуюся кровью землю.

— Это ещё не конец, — с какой-то усталой ненавистью сказал один из волков, смотря на мастера.

— Конечно, нет, — ответил тот. — Я уже который век слышу эти слова, и всё ещё верю в них.

Девочка просто спала. Когда она проснулась, то встала с дивана, не испугавшись ни большого пса, ни хлопанья кожистых крыльев в темноте, ни мастера, точившего камнем древний, но, несомненно, острый меч.