Безумный день (джен)

Подперев голову рукой, я сидел за столом у себя в приемной и лениво перелистывал медицинский журнал. Жена уехала к тетке, но и Холмса в Лондоне не было, и мне приходилось коротать чудесные дни мая, сидя в ожидании пациентов, которые еще не сошли с ума, чтобы болеть в такую погоду. Во второй половине дня я собирался объехать кое-кого из постоянных, которых я уже давно называл про себя «радикулит», или «мигрени», или «подагра».

— Доктор, к вам пожилой джентльмен, — сообщила Мэри-Джейн. — Вот… — Она протянула визитную карточку на подносе.

— «Вот», — проворчал я, беря кусочек картона. — «Мистер Кавендиш».

Кто-то с улицы, что называется.

— Пусть войдет.

— Доктор, помогите, у меня ужасно болит голова! — господин не стал дожидаться, когда его введут в приемную, и сам показался на пороге.

— Проходите, сэр, — я бросился к пациенту и помог ему добраться до кушетки.

Старичок стонал, а цвет его лица внушал мне некоторые опасения. Не лучше ли было послать за каретой скорой помощи?

— Где вы живете, сэр?

— В Кенсингтоне. Прихватило вдруг.

Я расстегнул ему воротничок, обнажая жилистую шею, подложил под голову подушку, достал карманные часы и взялся за стариковское запястье. Странно — пульс был совсем не учащенным. И почему-то вдруг у самого заныла голова.

— Я уж к вам почти по знакомству, доктор, — слабым голосом проскрипел мистер Кавендиш.

— По знакомству? — удивился я, беря со столика стетоскоп.

— Я знаю мистера Холмса.

— О, вот как? — Да кто только не знал Холмса? Не исключено, что старичок когда-то был его клиентом. — Позвольте, я вас послушаю. Давайте расстегнем на вас сюртук…

— Да, я знаю мистера Холмса. — Что-то в тоне старика мне не понравилось. — Ах, молодость! Когда-то я тоже себе ни в чем не отказывал.

— Что вы имеете в виду? — удивился я, освобождая его шею от галстука.

— Когда ты молод, тебе доступны все удовольствия и все грехи, жизнь так многообразна… Днем ты добропорядочный джентльмен, а ночью можешь быть кем угодно — в этом город возможно все, не так ли?

Что-то старик слишком разговорился для больного, да и намеки его меня начинали бесить. А может, он самый обыкновенный шантажист?

— Не понимаю вас, — холодно промолвил я, приподнимая на старике рубашку и принимаясь его выслушивать. — Что за дьявол? — Какой странный ритм сердца. Я даже проверил стетоскоп — в порядке ли он? Потом еще раз взялся за пульс старика — спокойный и ровный, а сердце бьется в каком-то прихотливом ритме. Но так же не может быть.

— А что тут понимать? Разве вы по молодости не грешили, доктор? Сейчас-то вы почтенный муж… Но раньше, когда были холостяком?

Я бы наплевал на врачебную этику и выставил старикашку за дверь, тем более что умирать он не собирался, но не мог. После вопроса мистера Кавендиша в голову вдруг сами полезли воспоминания, но что у меня за грехи молодости — самые обычные, разве что вот в армии…

— Сильные, крепкие мужчины, — заговорил старик, словно отзываясь на мои мысли, — надолго лишенные женского общества. Правда, доктор? Конечно, армия в некотором роде оправдывает такие шалости, не так ли? А в школах — мало кто не вкусил греческой любви.

— Что вы мне говорите очевидные вещи? — отозвался я, а голова все ныла и ныла, и захотелось открыть окно и впустить немного воздуха.

— Младшие ученики подставляют задницы, сосут старшим, потом сами вырастают — и вот уже им кто-то сосет. А еще спустя годы случился молоденький ординарец из простых, такой ладный, привлекательный, преданный… — Я уставился на старика, и меня бросило в жар. — Но пройдут еще годы — и все прелести большого города перед вами, а вы ведь врач — знаете, как поберечься. И все так живут — за редким исключением.

— Знаете, что, — процедил я, — сэр, вы в полном порядке, поэтому не смею вас больше задерживать.

Старик возражать не стал. Он довольно бодро вдруг сел на кушетке, застегнулся, не спеша завязал галстук, и пальцы действовали слишком ловко для человека его лет. Я отошел к столу, испытывая непонятную тошноту, списав ее на отвращение, которое вызывал во мне этот субъект.

— Да, доктор, мне значительно лучше. — Он довольно потер руки и встал. — Спасибо вам, сэр. — Мерзко захихикав, он взял шляпу и, мелко семеня на полусогнутых ногах, скрылся за дверью.

— Господи, что это было? — пробормотал я, доставая платок и вытирая лоб.

Плеснул себе немного бренди и выпил залпом, потом подошел к окну и поднял раму. Подышал немного, но голова не проходила.

Сумасшедший старик все не шел у меня из головы, когда Мэри-Джейн ввела в приемную под руку неизвестную мне даму в глубоком трауре. Та еле держалась на ногах, я поспешил придвинуть кресло и, когда посетительница села, подложил ей под спину подушку.

— О, мадам, — пробормотал я, глядя, как она комкает платок пальцами, затянутыми в черный шелк. — Сочувствую, но позвольте узнать ваше имя?

— Мое имя вам ничего не скажет, доктор Уотсон, а я не хотела бы его озвучивать — в память о моем несчастном сыне. Бедный мой мальчик! — и дама зарыдала.

Я предложил несчастной воды. Дама в черном приняла стакан, и он скрылся под слоями густой вуали, которую она чуть придерживала рукой.

— Спасибо, доктор. Мой сын Уильям совершил ужасный поступок. Увы, ничего не удалось сделать, чтобы спасти его доброе имя, но его вынудили, доктор, его довели до самоубийства!

Дама держалась с достоинством, голос ее, еще совсем не старый, отличался звучностью и глубиной.

— Я понимаю ваше желание поделиться с кем-то горем, — сказал я, — а к священнику вы бы не пошли. Врач же сохраняет тайну пациента — это непреложный закон.

Дама покивала головой.

— Да, доктор, вы правы.

— Вашего сына шантажировал кто-то?

— Боюсь, сэр, что все сложнее. Он знал своего невольного убийцу и доверял ему. Я однажды мельком видела этого человека — высокий, худой джентльмен, с орлиным профилем.

Неприятно заныло за грудиной, чуть только я услышал это описание. Но мало ли в Лондоне высоких мужчин с орлиным профилем?

— Мне казалось, что мой бедный Уильям обрел нового друга, — продолжала дама, и я успокоился — это точно не Холмс, потому что мой старый товарищ не склонен был заводить новые дружеские связи. — Старше себя, опытнее, человека надежного во всех отношениях. Моему сыну приходилось проявлять осторожность в некоторых вопросах — ведь он был приближен к одному важному лицу в правительстве. Даже тень скандала нельзя было допустить.

— А, простите, при чем тут дружба и скандалы? — не понял я.

— Друг, доктор, — шепнула дама, — очень близкий друг.

— Вы позволите закурить? — спросил я, похолодев.

— Конечно, доктор. Уильям курил, — дама всхлипнула. — А уж как курил его друг! Однажды дым из кабинета сына просочился даже на лестницу, служанка потом долго проветривала помещение.

Сердце опять дернуло болью.

— Так что же случилось с вашим сыном, мадам? — спросил я, чувствуя, как голова начинает ныть.

— Ох, его сердце было разбито, доктор! Он так доверял тому человеку, а оказалось, что бедного моего мальчика просто использовали.

— Как?

На моей памяти Холмс только один раз изображал влюбленного, чтобы добыть нужные сведения: ухаживал за горничной Милвертона Агатой и даже дошел до того, чтобы обручиться с девушкой.

— Тому человеку нужны были сведения, — как бы вторя его мыслям, прошептала дама. — Несчастный мой сын! Он не выдержал предательства.

— Соболезную, мадам, — пробормотал я. — Обычно несчастные, решившие свести счеты с жизнью, оставляют записку…

— Да-да, — дама раскрыла сумочку и достала оттуда сложенный вчетверо листок. — Оставил. Потому я и пришла к вам.

Я развернул записку и прочел: «В моей смерти прошу винить Шерлока Холмса».

Чего мне стоило сохранить лицо, что называется.

— Мне кажется, это какая-то ошибка. Мистер Холмс в последнее время часто уезжает на континент, по делам. Он редко бывает в Лондоне.

— Понимаю, вы готовы защищать его…

— Мадам, у меня даже сохранились его телеграммы из Франции — если хотите, мы можем проверить даты. Я бы скорее поверил в фантастическое предположение, что у вашего сына и в самом деле был роман с Шерлоком Холмсом, чем в то, что он довел бедного мальчика до самоубийства. Но кто-то мог выдавать себя за него. Особенно, если подходила внешность.

Дама как-то сразу пошла на попятный.

— Я, конечно, понимаю: вы бы сделали все, чтобы защитить репутацию мистера Холмса, но у меня и нет причин не верить вам, доктор. Вы, я думаю, человек чести и не стали бы покрывать преступление.

— Можете быть уверены, — ответил я, чувствуя, что безбожно лгу. Но я не верил в эту историю — точнее в то, что Холмс… Холмс!

Дама вдруг охнула и схватилась за сердце, а я — за ее запястье. Боже мой, только бы ничего серьезного, и пусть она уйдет. Еще немного — и мне самому понадобится врачебная помощь.

Перед глазами уже плясали мушки — я считал удары, пытаясь понять — почему мне так знаком этот пульс? Впрочем, даме стало лучше, она поднялась и собралась уходить. Конечно, мне бы следовало задержать ее, расспросить подробнее, но я почему-то это не сделал.

— Мери-Джейн! — позвал я служанку, когда посетительница под вуалью ушла.

— Да, сэр? — служанка заглянула в кабинет. — Ох, сэр! Вам нехорошо? Вы так бледны!

— Больше я никого сегодня не приму. Я, пожалуй, пройдусь немного — подышу воздухом.

— А не лучше ли вам полежать, сэр, отдохнуть?

— Я сам знаю, что мне делать! — Вдруг меня охватил приступ гнева, и я закричал на прислугу, чего никогда не делал.

Выскочив в прихожую, я схватил шляпу и трость и вышел из дома.

На воздухе мне скоро стало легче. Я не спеша шел по улице, опираясь на трость, постепенно успокаиваясь и даже начиная обращать внимание на прохожих. Голова постепенно проходила. День выдался теплым, солнечным. Проходя мимо дамского магазина, я увидел в витрине чудесный кружевной зонтик и остановился, чтобы получше его рассмотреть, думая, конечно, о том, чтобы порадовать жену. И тут справа я уловил внезапное движение — словно кто-то внезапно спрятался, чтобы остаться незамеченным. Я повернулся в сторону тумбы с афишами — видимо, этот кто-то нырнул за нее. Забавно.

Я пошел дальше, стараясь выглядеть непринужденным, и когда улица не оставляла преследователю шанса для маневра, я повернулся к витрине обувного магазина, но смотрел не на мужскую обувь, а на отражение улицы в стекле. Правда, мне не показалось: какой-то молодой человек остановился вслед за мной и тоже уставился на витрину соседнего магазина, но нервозность выдавала его с головой.

Так-так… Я пошел дальше, выбирая удобный переулок, чтобы свернуть туда. У меня при себе была только трость, но добротная и тяжелая, выручавшая не раз в критические моменты. Раздумывая о слежке, я чуть не налетел на двух молодых женщин, быстрым шагом идущих навстречу мне.

— О, простите, леди! — я сделал шаг в сторону и приподнял шляпу.

Но дамочки даже не удостоили меня взглядом, да и по виду они напоминали или медичек, или тех сумасшедших из приличных семей, борющихся за права женщин.

Я тут же забыл о дамочках, потому что мне попался подходящий переулок, и я нырнул туда. Проскочив сквозь него, я оказался совсем в другом мире — старые дома в три этажа со сплошными балконами, ждущими, когда до здешних участков доберутся городские власти и снесут ветхие жилища, застроив улицу новыми и фешенебельными. Поразительно, как безлюдно было вокруг. За спиной послышался топот ног по булыжнику. Я тоже прибавил хода, пока не оказался в тупике между домами, между кирпичными стенами, лишенными окон, и встретился со своим преследователем лицом к лицу. Вполне прилично одетый молодой человек, казалось, не выказывал никакой враждебности, но ухмылка на его лице мне не понравилась.

— Кто вы такой? — спросил я, держа трость наготове. — Что вам от меня нужно?

— Ничего особенного, доктор Уотсон. Не в моих правилах доводить до ручки одного человека, но я слишком голоден, а вы — лакомый кусочек, в вас так много жизни.

Зрачки молодого человека вдруг стали расширяться, как у наркомана, они заполнили уже всю радужку. Глаза вдруг затуманились, и в них словно заклубился черный дым, так что вскоре они напоминали черные дыры. Я прижался к стене, похолодев от ужаса.

Внезапно в переулке возник еще один человек: молодой мужчина в длинном плаще. Он подбежал к моему преследователю, и в руке его сверкнуло длинное узкое лезвие. Мгновение — и лезвие вошло тому в основание шеи. Нападавший на меня издал нечеловеческий вопль — не в том смысле, что он громко закричал — такой звук просто не мог издать человек. Возможно, некий зверь, но не человек. Лицо юноши странно съежилось, сморщилось, как печеное яблоко. Он словно усыхал, на глазах превращаясь — сначала в старика, а потом во что-то, напоминающее мумию — из рукавов торчали желтоватые кисти с длинными пальцами, и, наверное, у меня помутилось в голове, потому что пальцев было семь.

Рухнув на землю, существо затихло. Мужчина подошел к нему и толкнул носком ботинка. Труп мгновенно рассыпался в прах.

Кажется, мне стало плохо — несколько секунд я просто ничего не соображал, а когда пришел в себя, то обнаружил, что сижу на мостовой, а тип в плаще хлопает меня по щекам и трясет за грудки.

— Эй, доктор! — обратился он ко мне панибратски. — Очнулись? Повезло вам.

— Кто вы? — пролепетал я.

— Зовите меня просто Джек. Посидите, мне надо прибрать за собой.

Он подошел к валявшемуся костюму, взялся за штаны и пиджак, встряхнул их хорошенько — серая пыль просыпалась на булыжники. Вытряхнув и рубашку, Джек бросил вещи на ящик, валявшийся в переулке.

— Какому-нибудь бедолаге вещички пригодятся. Только вот не понимаю, где же мои фурии?

Я хотел уже спросить, о ком это он, когда в переулок вбежали те давешние дамочки, на которых я налетел на улице.

— Харкнесс! — крикнула та, что постарше. — Как это понимать? И что теперь нам делать со свидетелем?

— Полегче, леди. Не вздумайте ничего сделать доктору. Это вам не просто случайный прохожий. Это доктор Джон Уотсон. Тот самый, — подчеркнул он.

Пока женщины шептались между собой, Джек помог мне подняться на ноги.

— Хорошо, Харкнесс, мы отправим отчет наверх, и если там посчитают нужным, то сами разберутся.

— Терпеть их не могу, — буркнул Джек, когда дамочки удалились. — Но застрял я тут надолго.

— Кто вы такой?! — почти закричал я.

— Джек, — улыбнулся он лучезарной улыбкой.

Мужчина был очень красив. Я бы даже сказал — непристойно красив. Держал он себя несколько развязно, но при этом производил впечатление приличного человека, как ни странно.

— Почему этим женщинам моя фамилия должна что-то говорить? — не унимался я и продолжал его допытывать, не поддаваясь на его чары.

— Вы же знакомы с Холмсами. Обоими, — тут он неожиданно подмигнул мне. — Доктор, давайте-ка я довезу вас до дома, а то вы еле стоите на ногах. Пропустим по стаканчику, и я постараюсь вам объяснить некоторые вещи.

Я согласился — а что мне еще оставалось? Джек поймал кэб, и, когда мы приехали ко мне, я тут же завел нежданного гостя в кабинет. Тот сразу же стал распоряжаться, как у себя дома.

— Ложитесь на диван, доктор. Я плесну нам брэнди.

Ничего против дивана я не имел. И раз уж мой посетитель не утруждал себя приличиями, я снял галстук и расстегнул воротничок. Джек вручил мне бокал и уселся в кресло, закинув ногу на ногу.

— Задавайте свои вопросы, доктор.

— Что это был… было за существо? — спросил я.

— Очень сложно вам объяснить. Не человек, разумеется, хотя хорошо его имитирует. Он побывал у вас сегодня дважды за утро и хорошо подпитался. Обычно такие, как он, стараются скрываться и ничем себя не выдают. Увы, мои фурии действуют точно по инструкции — нашел чужого и ликвидировал. Они не любят разбираться в их целях и потребностях.

— Этот мой сегодняшний визитер — он что, вроде нечистой силы? — предположил я.

— Нет, конечно. Хотя люди часто объясняют именно так. Он пришелец из другого мира.

— Какого еще другого? — не понял я.

— С другой планеты.

— Послушайте, Джек, или как вас там, вы меня за дурака держите? Может, с Луны?

— Ну, что вы, доктор! И не думал. Говорю все, как есть. Вы знаете, что такое Торчвуд?

Название показалось мне знакомым — я задумался.

— Кажется, так называется какое-то поместье. В нем даже королева однажды гостила.

— Совершенно верно, — кивнул он. — Гостила. Визит настолько ее потряс, что она распорядилась создать еще одну секретную службу, на самом деле секретную, доктор, о ней знают единицы, — и назвала ее Торчвуд. Эта служба бережет Британию от враждебных созданий — не оригинально, верно? От созданий враждебных, таинственных и никому не известных. Как то, что повстречалось сегодня вам.

Я приподнялся на диване.

— Вы хотите сказать, что и Холмс?

— Смотря какой Холмс.

— Майкрофт! — воскликнул я.

— Я вам ничего не говорил, доктор, — широко улыбнулся Джек.

— Это существо сегодня наговорило мне столько ужасов про младшего Холмса, — начал я.

— Забудьте. Оно читало ваши мысли и выуживало информацию, а потом переиначивало ее так, чтобы напугать вас и лишить воли. Так из вас было легче качать энергию.

— Какие мысли? — возмутился я. — Да никогда бы в жизни я не подумал о моем друге такие непристойности!

— Есть такая вещь, доктор, которую еще не открыли, но скоро откроют. Называется подсознание. Следите за медицинскими журналами и особенно за достижениями австрийцев в области психиатрии. Вы можете не думать о некоторых вещах, но ваш разум фиксирует то, что вас тревожит. Вы можете не признаваться себе в чем-то, но подсознательно вы обо всем знаете. А ваш друг…

— Что?! — спросил я резко.

Джек опять улыбнулся — немного мечтательно, как мне показалось.

— Увы, этот орешек оказался даже мне не по зубам. Хотя я долго его обхаживал. Но что поделать — он исключительно однолюб.

— Что вы имеете в виду?

— Кажется, доктор, вопрос «что?» становится вашим любимым, — рассмеялся Джек.

Наглец! Будь у меня только силы…

— Однолюб ваш Холмс! — повторил он. — Никогда не понимал таких вещей, но, возможно, лет через сто пятьдесят и до меня дойдет.

Я ничего не сказал — только посмотрел на него, как на ненормального.

— Что ж, доктор… — Я заметил, что произносить слово «доктор» доставляет Джеку удовольствие. — Отдыхайте, набирайтесь сил, а я пойду, пожалуй.

— Послушайте…

— Нет-нет, и не уговаривайте меня! — рассмеялся он. — А лучше воспользуйтесь дедукцией — самой простой.

Он на какой-то странный манер отдал мне честь и удалился. Я кинулся к окну и увидел, как он переходит улицу и спокойно идет себе, как ни в чем не бывало, а я уже ожидал, что он испарится в воздухе. Дедукция… Я сел на диван и залпом выпил оставшееся бренди. Дедукция… Ну, конечно же! Я еле дождался нужного часа, привел себя в порядок и поехал в клуб «Диоген» — с твердым намерением добиться от Майкрофта правды по некоторым вопросам. В том числе и касающихся моего, как сказал Джек, подсознания.

* * *

Содержание нашего разговора с Майкрофтом я не могу доверить бумаге, а что касается Джека, то однажды мы вновь повстречались с ним во время одного совместного с Холмсом приключения. Но, боюсь, что я мало следил за ходом расследования, а больше за Джеком, держа его от моего друга на приличном расстоянии.