Дорога надежды (гет)

В небо уходит стрела на излете, сломан мой меч.

Больше не будет ни жизни, ни воли — что их беречь?

Щит не сберег меня, что мне теперь беречь?

Был на исходе дня cломан в бою мой меч.

Джон нервно закусил губу — и помрачнел: это была не его привычка, а Арьи. И кажется, он вновь ощутил вкус пепла и крови во рту. Вкус разоренного, мертвого города, от которого он уже не избавится.

Весна, так давно не касавшаяся земель к северу от Стены, опережала его отряд на много лиг. Снег таял, первая робкая зелень пробивалась сквозь мерзлую землю.

Вокруг он видел столько жизни

Но в памяти Джона остались только пепел и кровь. Он был мертв изнутри — и было так легко поверить, что он совершил ошибку, что он не заслуживает прощения, что он предал все, чем он дорожил. Так легко сломаться от чувства вины. Как будто внутри не кости, а обсидиановые хрупкие лезвия. Трескающиеся. Кромсающие плоть.

Джон бы, не задумываясь, принял любое наказание, остался единственным дозорным на опустевшей Стене, если...

Но перед глазами отчётливо вставали два лица.

Одно — обезумевшее. Джон как наяву увидел сгоревшие дома королевской Гавани. Некоторые выглядели почти не потревоженными пожаром, но стоило заглянуть в окна — и становилось понятно, что внутри царили только копоть и смерть.

Дейнерис стала такой же. Внешне все еще прекрасная и совершенная, изнутри она оказалась выжженной пламенем и кровью, родовым безумием. Она уже погибла — до того, как кинжал вонзился в ее сердце.

И он помнил второе лицо — искаженное мукой… Слишком живое. Слишком...

Джон сжал правую руку в кулак. Он так и не понял, что сложнее. Вспоминать глаза Дени — мертвые, жесткие, но торжествующие? Где не осталось ни боли, ни сострадания. Где горело только пламя и не осталось ничего человеческого. Только выжженная пустыня.

Или глаза Арьи, напротив, знавшие слишком много боли.

Именно поэтому он не чувствовал вины и со спокойным сердцем ушел за Стену. Джон защитил ее. Защитил их всех.

Пламя мертвого, обезумевшего дракона не оставило бы в живых никого. Позволить причинить боль Арье?

Никогда.

Плевать, что он сам теперь точно похоронен под слоем невидимого пепла. Арья свободна и, вероятно, даже счастлива.

В это Джону очень хотелось поверить. И у него почти получалось, если не вспоминать ее лицо, залитое слезами. И последние судорожные объятья тоже стоило забыть.

Маленькому волчонку лучше держаться подальше от драконов — любых драконов. Она сделала правильный выбор.

Наверное.

Как кричал Дрогон, когда почуял смерть Дени. Почти человеческий вопль взлетел в израненное, осыпающееся пеплом небо.

Джону хотелось вторить этому крику. Не тогда. Сейчас.

Потому что на месте сердца осталась огромная выжженная дыра — когда Арья сказала, что больше не вернётся.

Мейстеры говорят, что земля круглая. И если долго плыть на запад, можно оказаться на востоке. А если повернуть на юг, в конце концов доберешься до севера.

Может быть, она еще вернётся?

Права была Игритт — он дурак и совсем ничего не знал.

Слишком поздно он понял, где его настоящая семья. Огонь разрушает, холод хранит — но сгорать в пламени гораздо проще.

В какой момент он позабыл о своем долге защищать семью? В какой момент они с Арьей поменялись местами?

«Это я должен был защищать её, а не она меня».

Дурак.

И сколько ни повторяй, что она будет счастлива...

Отец всегда говорил, что одинокий волчонок гибнет, но стая живет.

А он не смог стать для Арьи стаей — да, видят боги, и не старался.

Дурак, дурак, дурак!

Но если пойти на север, можно прийти на юг. А если долго плыть на запад...

Джон пришпорил коня и крикнул изо всех сил:

— Поворачиваем на восток!

В конце концов, надежду у него никто не мог отобрать.

В небе над нами плывут облака в свой заоблачный край.

Ты выбираешь дорогу надежды — ну что ж, выбирай...

Что мне теперь терять

Здесь, на закате дня?.