Выходной (джен)

— Госпожа моя, уже темнеет.

Когда я подняла глаза от книги, третий советник склонился в легком поклоне. Он не любит меня отвлекать, даже по моему же приказу.

— Всё готово, госпожа. Я взял на себя смелость принести также теплый плащ. Сегодня ветрено.

В туго набитой сумке под чарами упрятаны сегодняшние жертвы: полдюжины едва оперившихся цыплят, с дюжину замороженных живьём рыб с красными плавниками, несколько белых мышей из личной лаборатории. Мне сегодня не хотелось возиться с разделкой кого-то более крупного.

Три пузырька: эльфийская кровь, березовый деготь и настой полыни. Первый я убрала в карман, остальные — в сумку.

Советник опустился на колено, чтобы помочь мне надеть сапоги. Слугам не полагалось видеть, как я ухожу по четвергам.

— Что я сделаю с тобой, если ты проболтаешься?

— Сначала заставите сожрать собственный язык, а затем подвесите вверх ногами.

— А после?

— Поднимете и заставите чистить выгребные ямы в городе, пока у моего трупа останется хоть одна рука.

Это было одним из требований к советникам: хорошее знание не только должностных обязанностей, но и последствий их неисполнения. Видимо, поэтому они отличались превосходной исполнительностью.

— Моя помощь больше не требуется, госпожа?

— В темном ритуале? И в каком же качестве?

Он не дрогнул, хотя за время службы насмотрелся всякого.

— Нет, советник, вы свободны, — сделаю вид, что не заметила облегченный вздох. — Доброй ночи.

Замок казался полувымершим, никто из приближенных не хотел совать нос в мои секреты. Что могло напугать людей сильнее, чем моя нескромная персона, колдовские эксперименты, казни на площади и даже ходячие скелеты с мелкими поручениями?

Только тайный ритуал, исполняемый каждый четверг, независимо от фазы луны, времени года или погоды.

Извилистый черный ход вел мимо кухни, где вполголоса рассказывали очередную сплетню, в которой причудливо сплетались некая «Сама», все трое моих советников, пойманный вчера мститель светлых сил, пара кровавых жертвоприношений и не менее кровавая оргия. Впрочем, для тех, кто не знал ничего интереснее жертвоприношений и оргий, сплетни не запрещались.

Мимо пыточной, откуда, несмотря на толстые стены, доносились чьи-то крики. Прислушавшись, кроме них я уловила скучающие интонации второго советника и умилилась его рвению. Если вчерашний светлый герой до завтра расколется, можно будет казнить его вместе с уже осуждёнными грабителями. И не вызывать старшего палача в его выходной.

Мимо конюшни, из которой с самым невинным видом просочилась Жуть, моя ночная кобылица. Пришлось отпустить ее «попастись» в городе. Привязывать и запирать ее было бесполезно, оставалось только убеждать не гулять по городу без позволения и не охотиться в замке дальше темниц. Она не знала ни седла, ни подков, только гексаграмма на недоуздке заключала хищного духа в постоянную лошадиную форму. Не то чтобы Жуть это сильно расстраивало, ведь она успела усвоить худшие привычки и лошадей, и духов.

Стена вокруг замка казалась чисто символической, если не знать, чем и как она защищена.

Стражники-скелеты не обращали на меня внимания. Магии эти кости требовали немало, зато были лишены неэстетичных особенностей более свежих покойников. К тому же не нуждались в теплой форме и усиленном питании, не просили жалования, не засыпали на посту. Да и у многих одним своим видом отбивали все желание напасть на замок.

Перед выходом в город я начертила на капюшоне восемь рун эльфийской кровью. Теперь меня никто не заметит и не узнает.

В городе было холодно, ветер норовил сорвать капюшон. Камни мостовой обледенели, пришлось идти медленнее. Фонари пока есть только на главной площади и паре улиц. Мой первый советник, в чьем ведении оставалась казна и налоги, еще искал способы удешевить уличное освещение. А в отчётах упирал на то, что по городу под властью Темнейшей ночью станут бродить только сумасшедшие и подозрительные личности, которых не так уж жалко. Он был не так уж неправ.

Привычная, знакомая чуть не до последнего камня подворотня.

Я замерла, заметив темную тень, которая кинулась под ноги. Еще две скользнули откуда-то сверху, в темноте засветились зелёные глазищи.

— Соскучились, мои хорошие?

Все больше голодных глаз и гордо поднятых хвостов, приветственное мурлыканье. Кошки. Моя тайна и моя слабость.

Серые, белые и рыжие, полосатые и пятнистые. Больше всего было моих любимцев — черных, желтоглазых. Забавные длиннолапые котята, матерые гривастые звери и старики с заметной проседью по хребту. Их собралось не меньше трёх десятков.

Они так и норовили подлезть под руку, потереться о мой плащ, выхватить из рук самый лакомый кусочек. И я кормила их, гладила, ощупывала, дёгтем и полынью рисовала колдовские знаки, что защитят мурлык от блох, болезней и злого взгляда. Как бродячие кошки защищали этот город от мышей, крыс, чумы — и меня.

Они не боялись меня и не боготворили. И за это я любила их больше, чем людей.

Ноги всё-таки замёрзли, руки пропахли всякой гадостью. Теплый плащ собрал на себя шерсть всех оттенков.

Все остальное будет завтра. Завтра будут советники и коварные планы, допросы и приговоры, темные ритуалы и колдовские эксперименты, от одного лишь описания которых у светлых магов кровь стынет в жилах. Завтра, послезавтра и до самого четверга. 

Но сегодня просто выходной и я кормлю котиков.