Блестки (гет)

В полутьме банкетного зала много людей, много спрятанного под столом алкоголя и мало кислорода. Внутри — желание идти. Куда — непонятно. Его утаскивают в круг. Он танцует, прыгает, обнимается с пьяным другом, почти падает вместе с ним. Смеётся, пока пытается его поднять. Счастлив. Он счастлив.

Но всё будто через туман. Через призму пульсирующей в голове боли, выпитой бутылки коньяка и отзвуков попсы из огромных колонок. И желания идти. Он счастлив.

Он счастлив.

Он счастлив.

Он должен быть полностью счастлив, без но, хотя бы пару мгновений.

Но вот перед глазами скользит краешек блестящего платья…

Его снова тянут — в центр круга и в туманную явь, полную смеха и музыки. Он старается отключиться, раствориться в этих звуках и дать волю ногам. Танцует едва не вприсядку. Улыбается, вместе со всеми орёт простенькие тексты на простенькую мелодию. Ему хорошо.

Рядом вьётся девчонка из параллельного в жутко короткой юбке из черной кожи с разноцветными бликами. Майка в золотистых пайетках, прилепленные на щеки стразы. Она выпускница. Ей всё можно.

Они все сегодня свободны. Один вечер. Одну ночь.

Он бросает на неё короткий взгляд. Блестки… Ей они не идут.

Притупленное, загнанное глубоко внутрь желание идти вспыхивает снова. Он вырывается из круга быстро, резко, чтобы не было время на сомнение. Сомнение и страх перед тем, что предстоит.

В банкетном зале хаотично кучкуются люди. Недалеко от круга выпускников танцуют родители, собираясь по парам или в маленькие компании. Её блестящего платья среди них нет.

Он окидывает взглядом столы. Тарелки с недоеденным горячим, алое пятно пролитого вина на белой скатерти, одинокая кружка чая среди фужеров с остатками шампанского на дне. За дальним столом, развалившись на плетеном стуле, мирно сопит пай-мальчик со съехавшими по диагонали очками. Но её нигде нет.

Душно. Желание идти к ней, найти её и страх усиливают головную боль. Он начинает злиться. Признаться хочется не потому что чувствуешь, а чтобы наконец отделаться от мысли, «проглотить таблетку». Это неправильно.

Он буквально выталкивает себя на улицу. По коже пробегают мурашки от непривычной тишины и прохлады. Хорошо, что захватил пиджак, оставленный на стуле ещё в начале вечера.

Боль быстро стихает, когда он закрывает глаза. Лёгкий привкус воды в воздухе, запах зелени и ночь окутывают спокойствием. Сейчас время как будто остановилось, замерло кристаллами вокруг, оберегая его от волнений. Ему больше не страшно.

Он вспоминает школьные будни, полные ворчания, весёлых перемен и желания приблизить каникулы. Теперь в прошлом. Теперь школа в прошлом, но осознание пока не пришло. Сегодня он в безвременье, не школьник и не студент. Просто парень. Парень в кругу близких, наслаждающийся мигом беззаботности и вседозволенности. Влюбленный.

Слышится её смех. Не звон колокольчиков, не весенняя мелодия капели или пение птиц. Смех. Обыкновенный девичий смех. Такой близкий, понятный, родной. Не сразу он понимает, что смех звучит в реальности, а не в его воспоминаниях.

Когда он открывает глаза, голова больше не кружится, не болит, а мир рисуется более чётким и ярким, чем обычно. Чёрная ночь с тёмно-изумрудными пятнами деревьев и мелкой россыпью звезд — точно блестки — в вышине. Легкий ветер остужает горящие щёки. Отзвуки музыки похожи на фоновую заставку, очень тихую и плохо подобранную. Здесь хорошо. Здесь хочется остаться надолго… или хотя бы до рассвета. Чтобы потом смотреть, думать, понимать, что праздновали всю ночь. Что в первый и последний раз собрались вот так все вместе, одной большой школьной семьёй. Что это рубеж, что теперь всё будет по-новому… Думать и смотреть на растекающиеся по небу розовые, жёлтые краски. Но рассвет часа через два-три, и этого времени слишком мало. Тогда лучше уж навсегда.

Времени мало. Времени мало. Времени мало.

Если не скажет сейчас, потеряет всё: драгоценные минуты, момент, решительность, смелость… Он до конца жизни будет корить себя, если не скажет сегодня. Выпускные же и придуманы отчасти для последних признаний, первых поцелуев, долгих объятий.

Найти её было просто: идти на смех, не сворачивая. Её так некстати обступили подруги. Пышные платья, усыпанные искусственными цветочками, обмотанные прозрачной сеткой, самых разных цветов, которые потемнели сейчас и казались одной темно-серой массой с оттенками. Они обнимались, поправляли прически себе и друг другу, шептались и снова заливались смехом. Они клялись, что расстояние ничего не изменит, что раз они в одном городе, то будут встречаться часто и продолжат дружить, как раньше.

Неприятное чувство лживости этих слов заставило его поморщиться. Интуитивно он чувствовал, что клятва будет нарушена, нарушена обязательно и в первый же месяц учёбы в вузе. Он знал, что для некоторых из них это станет ударом. И вспоминал слова родителей о том, что это нормально. Что это жизнь.

Интересно, он будет видеться с ней?

Стоило ему подойти ближе к укромному закутку над рекой, огороженному периллами, как смех затих. Новые шепотки. Смех. И девушки, как по команде, развернулись. Одна из них противно хихикает, вторая играет бровями, третья якобы незаметно машет подругам в сторону банкетного зала. Она приветливо улыбается, как улыбается всем и всегда. Иногда он воображает, будто для него улыбка другая, более приветливая, более нежная.

Её подруги уходят быстро. Их поразительное умение видеть во всём романтический подтекст играет сегодня на руку. Он боится, что она сейчас уйдет за ними. Ошибается.

— Тоже решил проветриться?

Он кивает, становится рядом с ней, облокотившись на перилла.

— Как тебе концерт?

— Я уже плохо его помню, — с усмешкой признаётся он, вызывая на её лице новую улыбку.

— Я тоже. Как будто неделю назад было…

Пока она рассказывает о том, что больше всего запомнилось из официальной части, о том, как хорошо все выступили на сцене, какие они молодцы и как она всеми восхищается, он украдкой рассматривает её счастливое лицо и вновь удивляется этой искренности, какой-то почти детской эмоциональности. Её иногда просят быть спокойнее — и это кажется огромной глупостью.

— Ты здо̀рово читал стихи, — она поднимает взгляд, одаривает его тёплой улыбкой. Совершенно особенной — на этот раз точно особенной, он в этом уверен.

Он смотрит на неё сверху вниз. В сложной прическе прячутся маленькие кристаллики, блестящие звёздной пылью тени подчеркивают большие глаза — их не портит даже слегка растёкшаяся тушь — а тёмно-синее платье, кажущееся в ночи чёрным, мягко переливается при каждом её движении. Ей идут блески. Идут, потому что она сама светится изнутри.

Они молчат пару минут. Она смотрит вдаль, задумчиво, постепенно затухая. Он видит мурашки на обнажённых руках и шее, ниже и тут же отводит взгляд и снимает пиджак.

— Я не замёрзла, — возвращает она, почувствовав прикосновение тёплой ткани к плечам. Но пиджак не отдаёт. — Но теперь тебе будет холодно.

— Меня греет изнутри, — усмехается, а внутри всё дрожит. Сейчас, кажется, подходящий момент.

— Не так уж много ты выпил.

— Ты просто плохо за мной следила, — нужно собраться. Осмелиться. В конце концов, это просто пара слов…

— Эх, а я старалась, — вздыхает она театрально, снова начиная светиться, снова улыбаясь.

Пора. Даже если она не разделяет его чувств, она не из тех, кто будет смеяться или прогонит. Она всё поймёт. Она всегда понимает…

— Слушай, как ты думаешь, — очень тихо, вмиг посерьёзнев, спрашивает она, глядя на воду. Он замирает, — мы все будем встречаться вне школы? Гулять, ходить в кино?.. Мне страшно, я не хочу, чтобы всё заканчивалось.

— Почему ты решила, что всё закончится? Всё зависит от нас… — но замолкает тут же.

Она улыбается как-то горько и безнадежно. Опускает взгляд, рассматривая блестки на юбке, потом поворачивается к нему. Слёз в её глазах он в этот вечер не видел: ни когда благодарили учителей, ни когда прощались со школой и уезжали из неё в банкетный зал, ни на тостах за столом… Но сейчас она едва держится, чтобы не размазать тушь до конца.

— Да, от нас, — горько усмехается и проговаривает, уже без слёз, но с холодной безнадежностью. — Исчезнем из жизней друг друга, будем сами по себе.

Они стоят близко, но она делает к нему ещё пару шагов, касаясь его брюк краем пышной юбкой. И он, обескураженный доверием, откровением и собственной смелостью, её обнимает. Очень нежно и осторожно касается ладонями предплечий, потом спины, легонько прижимает к себе. Она такая маленькая, такая тёплая… Куда она может исчезнуть?

Прислушиваясь к далекому грохотанию музыки, они стоят так совсем недолго. Но эти прикосновение он запомнит на всю жизнь… Так, по крайней мере, кажется сейчас.

Она успокаивается быстро — всё-таки праздник — и, выпутываясь из его объятий, предлагает:

— Перейдем на чай? От шампанского болит голова…

Он кивает. Ему тоже на сегодня хватит крепких напитков.

Через год, на вечере встреч он по-прежнему в пиджаке, на её глазах по-прежнему блестящие тени.

Больше они не виделись — не до, не после.