Abyss (гет)

У него внутри стеклянное сердце — не бьется, не разбивается вдребезги, а просто сверкает от неоновых гирлянд, развешанных на вечеринке. Ему, на самом деле и по секрету, плевать на чувства. И неважно чьи они: очередной безмозглой пассии или собственные. Потому что так надо, потому что он выбил себе этот принцип кровью и клятвой, заведомо не нарушаемой. Никогда.

Только у сердца запретов нет, и плевать, из какого оно материала (черт бы его побрал). Сердце тянется к рыжим волосам, уничтожающим любое самообладание, подчиняющим себе. Сука, и как только влипнуть смог? Как только допустил, что от одного поцелуя сносит крышу и возбуждение заполняет каждую долбаную клеточку тела? И эта гребаная пропасть; он несется в нее с ускорением.

— Выглядишь дерьмово, Сталкер, — насмешливо тянет Крис, накрутив прядь ее проклятых волос на палец и резко дернув на себя.

Девушка что-то невнятно бормочет, уткнувшись носом где-то в районе ключицы. От нее несет алкоголем, в частности водкой, и чем-то еще. Этот запах до одури напоминает мужской одеколон, и Шистаду сносит крышу напрочь. Потому что никто не смеет касаться ее; потому что она лишь его пропасть. И когда только успел стать таким собственником? Пиздец, докатился.

А он по-другому не может. И это слабо напоминает историю о «долго и счастливо». Для таких, как он, время не имеет значения, а понятие счастливо стерлось еще тогда, когда жизнь поставила перед фактом: либо ты, либо тебя. И Крис, черт бы побрал, вбил себе эту фразу почти что железно, выжег в осознании несчастные четыре слова, чтобы никогда не забывать. И только когда он смотрит в эти теплые, наполненные карамелью глаза, в нем просыпается что-то человеческое. Настолько несвойственное ему, что это пугает. До ебаных колик устрашает и нагоняет тоску.

— Веселье закончилось, Мун. Вали домой, — грубо цедит парень, железно хваткой прижав к себе будто в опровержение собственных слов. Потому что ее и отпускать не хочется. Она же такая «удачливая», небрежная, хрупкая. Такие ломаются в его руках слишком быстро, с завидной частотой. Поэтому Шистад и хочет оградить ее от себя, выстроить бетонную стену. Но манит, сука, к ней магнитом. Черт бы побрал этот магнетизм.

И он падает, всякий раз смотря на эти рыжие волосы;

Пропадает в чертовой пропасти, жадно целуя искусанные и пухлые губы;

Он летит в эту пропасть с ускорением.

* * *

У него в глазах арктический холод, яро не сочитающийся с широкой улыбкой на устах. Потому что так надо, потому что так заведомо решено — скрывать свои истинные чувства, эмоции. А еще Шистад слишком хорошо знает значение слова «обжечься». Потому что всякий раз, определенно по пятницам, едкое чувство разъедает стеклянное сердце, когда взгляд внимательно наблюдает за Эвой. А в ней ведь нет ничего особенного, таких в этот вечер еще можно успеть отыскать. А потом в душной комнате прижимать со всей дури к кровати и шептать тот нелепый бред, от которого любая отдастся в тот же момент.

И проблема заключалась в этом; Эва была другой. Ее просто невозможно стереть из сердца, невозможно забыть ее аромат. Потому что она его чертова пропасть, в которую он падает добровольно, без шанса на выживание. И ему плевать, если уж быть честным. Потому что если и падать, то только на поражение; если гореть, то дотла.

Крис оставляет открытую бутылку пива, огибает толпу пьяных подростков, намереваясь прямо сейчас, в этот блядский момент, схватить Эву за волосы и оттащить к стене, прижимать ее всем своим весом и задирать подол не такой уж целомудренной юбки.

— Эй, Сталкер, как насчет небольшой оплаты за мою заботу о твоей пьяной персоне? — ласково шепчет Крис, заправляя выбившуюся прядь за аккуратное ушко. Эва озадаченно хлопает ресничками, понимая, что ее нажравшийся мозг не может воспринимать информацию.

Только Шистаду это и не нужно, в общем. Кто может ему, в конце концов, запретить? Поэтому он и толкает ее к стене, прижимаясь непозволительно близко, позволяя своим рукам нежно поглаживать округлые бедра, оставляя собственные отметины. Поэтому он и целует ее жадно, со всей страстью, отдаваясь долбаному возбуждению, в момент вспыхнувшему в крови.

Потому что она — самоличная пропасть;

Потому что она опьяняет похлеще сорока градусов и случайного секса в кладовке;

И он падает, растворяется, стремится. Он летит в эту пропасть с завидным ускорением.

Наверное, Эве просто стоит смириться. Просто выбить из себя всю эту дурь, носящую название «влюбленность», и склеить свое собственное сердце заново, а не отвечать на крышесносящие поцелуи. Эве просто надо научиться жить, хотя бы совсем немного, чтобы уже завтра начать строить свой новый мир или прочую ересь, которой ей ничтожно промывают перепонки друзья. Потому что просыпаться каждый долбаный раз в холодной постели и пытаться уловить в воздухе хотя бы мимолетный намек на мужской одеколон не просто глупо, а сродни безумию. Ебаному сумасшествию в ее жизни.

Мун прикрывает веки, окончательно размазав остатки туши по лицу, и горько скулит в ладони от боли в сердце голове. Уходить к ней домой по пятницам — становится традицией. И отчего-то это слово принимает дурной оборот; Мун не хочет так жить, не хочет долбить свое сердце с еще большой силой и выносить собственный мозг. Эве Квиг Мун не хватает элементарного тепла, а не убивающих волю касаний; ей не хватает той до одури сладкой любви и уверенности в завтрашнем дне. Эва верит: все это бездна, разъедающая ее жизнь, обугливая концы. И она позволяет ей расползаться глубже.

Только вот чувство покорности напрочь сносит и без того расшатанную психику, заставляет ее с маниакальным беспокойством высматривать Криса Шистада с его идеальной вечно мне-на-все-похуй улыбкой. Это так легко, на самом деле. Окунаться в его глубокие карие глаза, в которых лед, кажется, поселился навеки. И ты замечаешь это только тогда, когда полностью погрязаешь в этом гребаном дерьме под названием «любовь» или «одержимость». Ты понимаешь, что ныряешь в бездну темных глаз только тогда, когда со всей дури ударяешься о стекло его сердца. И ведь Мун далеко не пресловутая дурочка с заморочками а-ля «я смогу растопить его сердце» или «я сделаю его другим». Эве просто не хватает любви пятничного секса по расписанию.

Поэтому, проходя на следующий день мимо него в школьном коридоре, Мун клянется, что ей плевать на то, как много внимания он уделяет другим. Она клянется, что ей все равно, с кем он будет трахаться минут через десять в кладовке и кому на этот раз подарит толстовку с надписью: «Пенетратор». Только вот руки уверенно сжимаются каждый раз в кулак, стоит ей только заметить очередную пустышку, зажатую в его руках, а в сердце что-то бьется настолько больно, что спирает дыхание.

«Перестань меня так пронзать взглядом, маленькая извращенка. Или хочешь продолжения прошлой вечеринки, м?»

Эва, может быть, и подавилась бы компотом, прочтя это сообщение, если бы уже не задыхалась от убогих, ненужных чувств. Поспешно оглядев столовую в поиске чертова Шистада, Эва пытается утихомирить собственное сердце, которое в момент забилось быстрей. В конце концов, ей все же плевать, и она имеет чувство гордости, ему просто незачем отвечать. С осознанием собственной одержимости в ее голову проникает и грусть. Ведь Крис никогда не изменится. Никогда не перестанет использовать всех подряд, не будет смотреть только на Эву. Люди не меняются, черт возьми, и Крис не исключение.

«Ну же, Сталкер. Я же вижу, что ты читаешь мои сообщения почти сразу. Или настолько возбуждена, что нашла своим пальцам другое применение?»

Эва с силой сжимает челюсти, прочитав сообщение. Блядский Крис Шистад, который с непозволительной дерзостью врывается в ее жизнь раз за разом, который переворачивает ее мир вверх дном, не хочет оставлять свою игрушку. И самое глупое, что может делать Мун, — это с вожделением прижимать его на пятничных вечеринках и звать к себе. Только вот голос благоразумия остается всегда за кадром, а жизнь далеко не кинематограф, чтобы отмотать всё это назад.

Эва злится с каждой минутой все больше и думает, что падение в бездну, увы, неизбежно. Она стремительно поднимается из-за стола и усердно игнорирует выкрики подруг, думая, что потом непременно разберется с этим. А сейчас ей просто хочется сбежать и непонятно, от чего именно больше — от реальности или же чувств. И только когда на следующей перемене Эва увидит одно непрочитанное сообщение от Криса Шистада, то бросится в черную дыру с завидным ускорением.

«До следующей пятницы, Мун. Приходи, пожалуйста».

Нигде Крис не чувствует себя так уверенно и хорошо, как на вечеринке в доме у совершенно незнакомого парня или девушки. Быть мудаком не так трудно, как можно было предположить. Потому что, когда тебе насрать на чувства других, они перестают совать их тебе под нос, пытаться вбить в районе сердца и заставить принять. Что вообще нам дают эти проклятые чувства, насильно вдолбанные в мозг? Страдания и боль? Увольте, Шистад обожает веселиться, горечь любви ему нипочем. По крайней мере, так думает он, пытаясь выследить среди толпы стройный силуэт Эве Квинг Мун. По крайней мере, он пытается думать так, не находя ее.

Эва вообще какая-то другая. Крис бы мог сказать, даже отбитая, потому что щенячью верность бровастому Юнасу он по-другому объяснить никак не может. Шистад не понимает и этого упрямства, когда Мун, еще трезвая и не раскрепощенная, не хочет идти с ним на контакт. Неужели еще убивается по своему парню, который даже толком и врезать не может за девушку? Крис насмешливо ухмыляется своим мыслям, выпивая залпом бокал виски и щурясь от едкого привкуса. Если бы кто-нибудь спросил у него, с какого хуя Эва поселилась у него в мозгах, Шистад бы лишь пожал широкими плечами, толком не зная ответа на этот вопрос. Он и сам не понимает, кто выжигает ее имя у него в легких и ломает ребра всякий раз, когда Мун стоит вся такая обреченная и потерянная, будто бы только неделю назад родилась. А все из-за этого Юнаса или как его там. Крис сжимает руку в кулак, скрипя зубами.

«Что, Эва, из развратницы и пьяницы в монахиню?»

Если рассуждать с точки зрения физики, то Мун его долбаная черная дыра. И она засасывает его, как наркотик, как ебаный никотин или адреналин во время драк. Поэтому ни отпустить, ни забыть ее не выходит, сколько бы шлюх не успел бы Крис Шистад перелапать. И от этого, наверное, он так отчаянно пишет ей проклятое сообщение, а потом злится на самого себя же, откидывая телефон на барную стойку, который медленно скользит по отполированной поверхности стола. Виски отливает янтарным цветом, и Шистад задумчиво глядит в бокал. Возможно, не заинтересуй она его еще тогда, на той проклятой вечеринке, когда спутала с девчонкой по имени Крис, и не продинамь его, он был послал ее на хуй. Забыл бы, как и всех до нее, и танцевал бы уже с кем-нибудь на этой убогой вечеринке, а не мучился от недотраха.

Крис пьяно хмыкает, безразлично поглядев на экран телефона и не увидев никакого сообщения, идет прямо к толпе. Иногда лучший способ забыться — это броситься во все тяжкие в свою тьму. А ее внутри у Шистада столько, что можно спокойно открывать бассейн. Впрочем, ведя такой образ жизни нечего было ожидать. Когда твоя жизнь представляет из себя ебаное турне на выживание, ты просто ныряешь в этот образ жизни с головой, приспосабливаешься, меняешься. Шистад встает из-за стола, улыбаясь во все тридцать два зуба, и идет прямиком к толпе, чтобы найти себе кого-нибудь на один вечер, желательно, с рыжими волосами и больше не вспоминать ни о какой Эве Квиг Мун.

* * *

Но на утро лучше не становится, а странное уныние оползнем сваливается на голову. Крис морщится, чувствуя странное жжение во рту, и бросает мимолетный взгляд на комнату, понимая, что он у себя дома. Выяснять, как это получилось не хочется, а воспоминания о прошедшем дне полностью выветрились из головы. Кажется, он все-таки отыскал в шумной толпе незнакомую рыжеволосую девушку и даже неплохо провел с ней остаток времени, но что же было потом Шистаду вспомнить уже не удается. Отыскав свой телефон, Крис болезненно хмурится, наткнувшись на не закрытую вкладку Директа. Эва, как и ожидалось, давно прочла его сообщение, но отвечать не собирается. Блядская Мун. Он и возненавидеть ее не может — просто не за что. А так обидно иногда признавать, что она с ним только по пятницам; что она его только из-за алкоголя и поцелуев.

Потому что только Крис может быть мудаком, только он может бессовестно врываться в чужую жизнь, переворачивать ее с ног на голову, а потом так же незаметно исчезать, будто его и не было. Шистаду этому и учиться не надо было, его жизнь всегда была такой, покрытой серыми красками, в которую уж точно не вписывались эти убогие рыжие волосы Эвы. И как выковырять ее имя из собственной памяти, как забыть этот терпкий запах горького шоколада и яблок? На этот вопрос судьба ответа не предлагает, более того, будто бы кричит, что нужно утонуть в этой черной дыре полностью, раствориться, исчезнуть в ней. Только Крис Шистад не отчаянный придурок, утопающий в человеке. Нет. Это люди тонут в нем.

Поэтому, когда он подъезжает к школе и эффектно выходит из нее, он даже не смотрит в сторону Эвы, которая будто бы назло, именно сегодня прожигает его зверским взглядом. Поэтому Крис не улыбается ей обезоруживающей улыбкой и спокойно уходит в сторону своих друзей, ощущая странные косые взгляды в свою сторону. Шистад морщится, когда сжимает руку Вильяма, предчувствуя неприятности, которые были вечным спутником в его жизни. Но только подумать над этим парадоксом у него не получается, потому что именно в этот момент кто-то с силой дергает его за плечо и со всей одури ударяет по лицу, прямо по правому глазу, причиняя адскую боль и заставляя кровь бурлить по венам с новой силой. Внутри просыпается животная ярость и желание уебать этого урода, который так жалко напал со спины. Поэтому, не церемонясь, Шистад отвечает в ответ, без промаха попадая в солнечное сплетения, заставляя парня отшатнуться назад и попытаться ударить в ответ. Кто-то что-то закричал, а Вильям уверенной хваткой сцепил руки Шистада за спиной, требуя успокоиться. Только Крису плевать, если бы мог, он заставил бы этого урода харкать собственной кровью, вперемешку с зубами, чтобы вытекла вся дурь.

Глаз неимоверно жжет, а нос, кажется, тоже пострадал. Вывернувшись из крепких объятий, Шистад поднимает запачканную сумку с земли и стремительно направляется на задний двор. Крис злобно морщится, ощущая внутри бессильную ненависть, и с маниакальной злобой ударяет кулаком о бетонную стену здания. На хуй школу, на хуй эту жизнь, на хуй Эву Квиг Мун. Уехать бы подальше из Осло, бросить все и зажить новой жизнью, без всяких убогих чувств и криминального прошлого. Шистад злобно смеется, оседая на холодную землю, и вытирает пальцами кровь с лица.

— Доигрался, Шистад? — слышит он приглушенный голос Эвы, не веря своим ушам. Крис поднимает голову и натыкается на холодный взгляд карамельных глаз, запоздало замечая пакет льда в ее руках.

— Все еще сталкеришь, Мун? — безобразно улыбается он в ответ, отворачиваясь, пытаясь перестать вспоминать их совместные ночи и томный шепот с хрипотцой в голосе Эвы.

Пакет льда летит на землю, к его ногам. Улыбка гаснет на мгновение, а глаза вновь осматривают фигурку Мун, изучая все ее изгибы, которые Шистад выучил уже наизусть. Девушка хмурится, скрещивает руки и смотрит так пронизывающе и строго, что Крис, наверное, впервые, испытывает стыд.

— Перестань трахать все, что движется, Пенетратор, — шипит она, закачав головой, будто бы понимая, что этому никогда не быть. А потом, Эва разворачивается, бросив напоследок странный, полный отчаянья взгляд.

Наверное, быть мудаком все-таки просто. Не надо объясняться перед кем-то, оправдываться или менять репутацию конченого бабника. Но только черная дыра рано или поздно поглотит его полностью и без единого шанса на выживание.

Эва кутается в ни хера не греющую шаль плотнее, дрожит всем телом и мысленно поливает все матом. У нее сердце скачет как угорелое, не успокоишь его и не оглушишь, аж блевать охота, и непонятно, правда, от чего. То ли дело было в выпускном классе, который она вот-вот окончит, то ли в матери, которая все-таки умудрилась найти себе жениха в свои-то сорок с лишним. Но, действительно, кого пытается обмануть Квинг Мун? Все было дело в долбаном Шистаде, который по определению своему был проблемой. Да еще какой, на самом деле. Эта проблема, как морская пучина, лишает тебя кислорода.

Эва останавливается возле полупрозрачной двери одного из элитных кафе Осло и сжимает пальцы до хруста. Он вернулся. Просто взял и вновь ворвался в ее жизнь, как когда-то. Блядский Крис Шистад, внезапно уехавший учиться заграницу, с новой силой врывается в ее полуразрушенный мир, сносит остатки спокойствия и назначает встречу в этом чертовом месте. Мун на секунду замирает в смятении, мнется возле порога, понимая, что эта встреча не значит ровным счетом н-и-ч-е-г-о. Что уже завтра все будет, как и месяц назад, что Крис опят уедет черт знает куда, забудет о ее существовании. Да, Крис Шистад — ебаная проблема, и пора уже избавиться от нее окончательно.

Наверное, если бы не странные чувства в груди, все бы это ей напомнило дешевую мелодраму, так яро обожаемую малолетними девочками. Тогда бы Квинг Мун иронично усмехнулась своим мыслям, затушила бы пожар внутри себя и с уверенностью сказала бы, что это все уж точно не про нее. Но, когда с чертовым стремлением катишься вниз, на самое дно морской пучины, мысли как-то теряются в голове. Вскрывают череп, потрошат его до пыли и вылазят наружу. Поэтому, когда невидимой силой Эва поддается вперед и с уверенностью открывает дверь, она клянется, ее лицо не выражает ни одной существенной эмоции, способной выдать это убогое состояние хаоса внутри себя.

Эва уверенно направляется в сторону Криса, замечая, что рядом с ним расположился в расслабленном состояние Вильям Магнуссон, когда напротив него сидящая Нура готова выцарапать ему глаза. Мун истерично смеется где-то внутри, заламывает пальцы до переломов, мечтая развернуться и убежать обратно. И зачем только пришла? К чему весь этот спектакль?

— О, Эва! — радостно зовет Вильям, сексуально облизывая губы. Что ж, можно отдать должное, что-то не меняется и вовсе. Следом Квинг Мун бросает мимолетный взгляд на Сатре, у которой на лице было написано все мнение по поводу происходящего. Впрочем, ее не за что винить. Когда два с половинной года назад Магнуссон все-таки уехал в Лондон, их отношения оборвались до одной-единственной ниточки. Нура, долбаная перфекционистка и реалистка во всем, попросту не верила в любовь на расстоянии, доводила себя до такого состояния ревности, что даже прямолинейная Сана предпочитала молчать. Правда, долго это не продолжилось. Одна из однокурсница Вилльяма и по совместительству знакомая Нуры безапелляционно сбросила Сатре компрометирующие фотографии, после которых их отношения канули в лету.

Весело, блядь.

— Мун. — Эва вздрагивает на мгновение, останавливается и пресекает любые попытки побега. Потому что этот голос она не спутает ни с чем, а эти наглые нотки прожигают перепонки до крови.

— Крис, — формально махнув головой, уверенно отвечает Эва, смотря в его бездонные глаза. А он совсем не изменился, хотя кому ей врать? Она просто не может заметить изменения в его внешности, потому что, как ебаный сталкер, просматривала все его фотографии в социальных сетях. Эта любовь уже давно перешла порог «зависимости» и медленно перекатываясь к «болезни». И если бы можно было разом перечеркнуть все эти чувства, вырвать их с корнем, то ее жизнь, возможно, стала бы совсем иной. Может, Эва наконец-то перестала бы сравнивать всех парней с Крисом, перестала бы испытывать эту искрометную ревность. Только вот проклятое «может» никак не хотело перерастать в слово «уже».

Квинг Мун щурится напоследок, плюхаясь на свободное местом рядом с Шистадом, и уверенно перемещает свою руку к бутылке с названием «водка», от души выливая прозрачную жидкость себе в стакан. Крис заливисто смеется, слегка присвистнув.

— А ты все такая же ненасытная, — интимным шепотом цедит он, пододвигаясь чуть ближе, опаляя ее знакомым одеколонам.

— Шистад, тебе ничего не светит, уймись, — закатив глаза, отвечает Нура, слегка покачав головой. Сатре время от времени глядит в телефон, закусывает задумчиво губу.

И вроде все идет более-менее гладко. Алкоголь размягчает чувства, делая их едва осязаемыми, и уже минут через тридцать Эва от души смеется над пошлой шуткой Шистада, прошептанной ей на ухо. Его рука по-привычному располагается на ее колене, иногда едва заметно поднимаясь вверх. И, кажется, что, когда его пальцы начинают пересекать черту дозволенного, Эве становится уже все равно. Кажется, что она почти готова броситься в пучину с головой, но блядское чувство в груди так ноет, так ранит ее изнутри, что Квинг Мунг ели заметно щурится, демонстративно поднимаясь со своего места и поправляя задравшуюся юбку.

— Ты куда? — тут же интересуется Нура, которая за весь вечер так и не проронила ни слова. Сатре настороженно хмурится, с заметным укором поглядывая на качающую из стороны в сторону подругу.

— Д-домой, — ее язык переплетается, когда перед глазами все плывет, а тело полностью теряет контроль. Квиг Мун задорно подмигивает Крису, соблазнительно качнув бедрами, и уверенно выходит из элитного заведения, испытывая острую тошноту.

Блядский Крис Шистад.

Б-л-я-д-с-к-и-й К-р-и-с Ш-и-с-т-а-д.

Он пролез в ее внутренности, выжег внутри огромную дыру и вновь прокрадывается в ее жизнь. Эва ощущает слезы на своих щеках, которые тут же размазывает вместе с тушью. Ноги сами собой несут в переулок между домами, а тело так ноет по ласке рук Шистада, что становится противней вдвойне. Когда дыхание окончательно сбилось, а идти стало совсем тяжело, Мун останавливается и прислоняется к стенке незнакомого дома и всматривается в темноту, слыша чьи-то шаги.

— Эва-Эва, как же это в твоем репертуаре, напиться и убежать. — Крис подходит к девушке совсем близко и наклоняется, едва касаясь своими губами ее лица. — А я уже и забыл, каково — это вылавливать тебя в темных переулках.

— Иди на хуй, Крис, — отстранено отвечает Мунг, переставая отдавать себя отчет в собственных мыслях и словах. — Катись уже в свой Лондон, или где ты там учился. Ты еще не понял? Тебе здесь не рады.

— Ой, да ты плакала? — А он как будто и не слышит ее, вжимая в стенку с остервенением. Эва ощущает, как лопатки с болью впечатываются в бетон, а его руки без промедления пролазят к ней под белье. — Неужели из-за меня?

Мун протяжно стонет под властью его рук, когда Крис с яростным нажимом проводит своим языком по проступающим венам на ее шее.

— Как думаешь, может, трахнуть тебя прямо здесь?

И Эва не выдерживает. Просто берет и с разбега пускаются в кипящую пропасть, сильнее прижимая его тело к себе.

И пускай это все на один только пятничный вечер, и пускай, что это не значит ровным счетом ничего. Потому что эта проблема, как морская пучина, лишает тебя кислорода и с ней определенно надо что-то делать.

Крис Шистад — долбаный моральный ублюдок. Чертова сволочь, редкостный мудак. Ему, конечно, на это все плевать, да и марать мысли таким совсем не хочется. Потому что мысли итак безнадежно запачканы проклятой Эвой Квинг Мун, которая будто бы назло перестала отвечать ему на сообщения. Это бесит. Просто охуеть как бесит, а ей, по-видимому, все равно.

Бытует мнение, что хаос — это истинная свобода, тогда все его существование можно описать этим убогим словом. Потому что разбрасываться всем, и никогда ни над чем не думать — гребная дилемма его ублюдочной жизни.

Крис нервно курит чуть ли не вторую пачку подряд, настороженно оглядываясь по сторонам, ощущая едкое чувство омерзения. Причем в такой форме, что прожигает мышцы насквозь, оставляя после себя рубцы. Шистад бросает мимолетный взгляд на белое здание своей бывшей школы и совсем не ебет, что здесь забыл.

Со всей дури ударив об осыпающуюся стену, Шистад стискивает зубы, прокусывая до крови губу. Гребаная Эва. Чертовка Квинг-Мун. И ведь не выбить ее из своего сердца, не выписать на хуй. И эта константа в виде чувств начинает гнить изнутри, тормошить давно залатанные раны. Внимательно посмотрев на часы, Шистад быстро кидает сигарету на землю, понимая, что ждать здесь ее абсолютно бессмысленно. По пятницам Эва редко когда бывает «в себе».

И только убогое чувство рвется наружу, говорит ему подождать. Но Шистаду плевать. Он редкостный мудак, а таким по инструкции прописано быть идиотом.

И если хаос — вся его жизнь, то хочется, конечно, провести ее с кем-то надежным. С кем-то вроде нее.

* * *

Когда на второй день прибывания в Норвегии, Крису так и не удается поймать Мун, его ярость доходит до апогея. С натиском прорывает здравомыслие и заставляет напиться до состояния полного кретинизма. Шатаясь и бродя по таким знакомым улицам, Шистад прямиком заваливается в знакомый двор, начиная барабанить в дверь. Только ему, блядь, никто не отвечает.

Крис сжимает руки в кулаки и идет прямиком к окну, в которое так частенько любил залазить. И кажется, что хаос внутри него несравним просто ни с чем, потому что сквозь стекло он явственно видит Мун. Мун, которая беззастенчиво зажимается с бровастым ублюдком Юнасом.

Просто блядь. Охуеть теперь.

Крис пронзает ногтями ладонь, надавливая с неимоверной силой, почти до крови. А в груди все бушует с остервенением, с лютой яростью, на которую способен лишь тот, кто вновь что-то потерял. И это что-то дробит душу на куски, измельчает до состояния фарша.

Крис Шистад — долбаный ублюдок, редкостный мудак и вообще полный отморозок. Таким с рождения положено надевать маски и играть роль законченного урода. Только вот с Эвой так не выходит. Возможно, потому что она такая же. Возможно, потому что с ней что-то меняется.

И только чёртов хаос, грёбаный феномен свободы, остаётся с ним навсегда.

* * *

Шистад сжимает конверт с приглашением на свадьбу и мысленно поливает все трехэтажным матом. «Выхожу замуж», «счастлива», «приходи». Сука, как это вообще соотносимо? Шистад ударяет рукой об стенку со всей дури, оставляя вмятину, когда внутри все просто сходит с ума. Гребаная Мун. Чертова Эва. Как она вообще могла? Крис заливается смехом, задыхается на мгновение и продолжает стоять. А не пойти ли тебе на хуй, Мун?

Только что-то все-таки заставляет взять его билет до Норвегии; что-то точно хочет, чтобы он разрушил внутри себя все стены, что так неумело поставил за этот год. И это бесит, вымораживает до пелены перед глазами.

— Удачной личной жизни, Эва, — говорит он спокойно, смотря на светящееся бледное лицо. — И поменьше бухай.

Мун тараторит в ответ, притягивая за шею Юнаса, а у Шистада внутри что-то обрывается. Падает вниз и ударяется о пустоту. И почему-то сейчас маска урода налезать не хочет; не хочется даже слащаво улыбаться. Крис фыркает напоследок, покидая зал, надеясь, что она хотя бы проводит его взглядом. Только такого не случается, ему вообще в последнее время не очень везет.

Наверное, это и называется хаосом — безграничная свобода со сводящей с ума болью. И от этого утопающего чувства хочется вскрыть вены прямо на улице. Только Шистад — редкостный ублюдок. А такие живут долго, и он проживет.