Мост над небом (джен)

Небо над городом было такого же глубокого синего цвета, как и над Лощиной, а вот благостной патриархальной деревенской тишины не было и в помине. Двадцатитысячный Лондон орал рыночными зазывалами, ругался толкающимися прохожими, вопил обокраденными зеваками. Цокот копыт верховых, мычание, блеяние и визг скота, выкрики и гогот толпы, собравшейся на площади вокруг бродячих балаганщиков, стук молотков рабочих на строительных лесах у большого храма обрушились на братьев порывом ураганного ветра. Кадм сморщился, как от кислого, и в шутку закрыл уши ладонями. Антиох, быстро наворожив тишину и отвлекающие чары, сколдовал розгу и врезал ей Игнотусу пониже спины, прямо по достойному короля великолепному плащу.

— Ай! — воскликнул Игнотус и обиженно глянул на брата.

— Не айкай, на тебе сто одёжек, вот домой вернёмся — я тебя по голой коже попотчую. Вот тогда и поайкаешь.

Антиох погрозил Игнотусу розгой и оглянулся вокруг.

— Ты куда нас приволок! Это же собор святого Павла, самый конец Чипсайда! А нам надо к старой главной римской дороге, к менялам и ювелирам. Теперь что — тащиться через весь город, сквозь месиво магглов?!

Антиох в сердцах запустил хворостиной в большую кучу песка, камней и всяческого строительного мусора, под прикрытием которой Игнотус облюбовал местечко для своих визитов в Лондон.

С того места, где они стояли — почти на самой вершине холма Ладгейт, — открывался красивый вид на город, и если бы не весь этот шум, а ещё и явное зловоние от мясных рядов и сточных канав, можно было бы провести немало времени в приятном созерцании. После пожара заново отстроенные улицы стали шире: на некоторых теперь легко могли разойтись даже две повозки — и город рос ввысь. С северной стороны Чипсайда рыночные ларьки, прилавки, небогатые домишки мелких торговцев взгляд не радовали, а вот с южной — дома были явно богаче. Трёхэтажные, чисто выбеленные фахверковые ближе к реке и белоснежным башням Тауэра сменялись каменными. В просвете между колокольнями храмов блестела величественная Темза, вблизи Куинхита вся утыканная мачтами кораблей.

— Да ладно тебе, пройдёмся, — Кадм успокаивающее пожал брату локоть. — Посмотри на нашего малыша, он тебя даже не слышит.

Игнотус привстал на цыпочки, жадно разглядывал пёструю толпу, весь напрягся, как молодая гончая на сворке, только что не скулил от нетерпения.

— Слышите, там турнир, — обернулся он с широкой улыбкой к братьям, — заглянем, ну хоть на пять минут!

И действительно, со стороны Смитфилда сквозь базарный шум доносились протяжные звуки горнов и бой барабанов.

— Проявиться в толпу магглов, а не в укрытие? На костёр захотел? — снова наколдовал розгу Антиох.

Игнотус, смеясь, отпрыгнул от него в сторону.

— Не пугай меня костром, я уже не маленький. Давайте зайдём, ну что вам стоит!

— А вот ноешь ты как маленький, — улыбнулся Кадм. — Ты в Лондон чуть ли не каждый день мотаешься, не насмотрелся ещё турниров?

— Я хочу с вами! Мох с вас отрясти хочу!

— Какая хочушка-то у него большая отросла — надо уменьшить, — достал зазевавшегося Игнотуса хворостиной по ногам Антиох. — Если бы ты не проторчал полчаса в сыроварне возле маслобоек, красуясь перед деревенскими девками, может, и заглянули бы.

— Я проторчал?! — возмущённо воскликнул Игнотус и выхватил розгу из рук Антиоха. — Это вы в сырную пещеру полезли и застряли там!

Сломал хворостину и бросил её в брата. Антиох увернулся, засмеялся.

«Сэр Осберт Дамиеттский пройдёт испытание камизой!» — донёс с полей выкрик герольда ветер.

— Слышали, слышали! — схватил братьев за руки Игнотус. — Он выйдет на бой без доспехов, в одной рубашке своей дамы!

— Дамиеттский… крестоносец, значит, — прищурил глаза, враз посерьёзнел лицом Кадм. — Никак они не угомонятся. Сеют смерть, играют в смерть, а смерти-то и не видят — не знают, что это такое. В глазах, до самой агонии, ничего, кроме удивления. Дети, дети — злые дети.

Игнотус исподлобья коротко глянул на Кадма:

— Ну, нет, так нет. В следующий раз.

Подхватил братьев под локти и повёл в сторону шумной улицы.

Уходя вниз от Ньюгейта, Чипсайд сужался, а людей на нём меньше не становилось. Пробираясь через толпу, братьям приходилось хорошенько смотреть под ноги, чтобы не вляпаться в навоз или в какую-нибудь кучу зловонного мусора, истекающую смрадными ручейками гнили.

— А ты ещё задирал нашего красавчика, Антиох, грозил ему скотным двором, — Кадм, подобрав полы длинного плаща, перепрыгнул через небольшой сток, отходящий от мясных рядов и полный костей и кровавых ошмётков, — погляди, как ловко он обходит всю эту дрянь на мостовой, и на его вызывающе пурпурной обуви нет не пятнышка грязи!

— Да наш скотный двор — сама чистота по сравнению с этой улицей. А хуже воняет, наверное, только в аду. И посмотри-ка, Кадм, наш малыш будто по воздуху плывёт. Похоже, он приспособил себе на подошвы невысокие котурны и заворожил их на невидимость. Слышишь, Игнотус? — Антиох дёрнул брата за рукав. — Ох, и доиграешься ты у меня и отведаешь-таки розог, без шуток!

Игнотус только посмеивался на подначки братьев. И грязь, и вонь ему были нипочём — он вертел головой во все стороны, улыбался девушкам, приценивался к товарам, кидал монетки особенно уродливым нищим, досадливо отмахивался от их «да продлит Господь дни благодетельного лорда» и явно наслаждался прогулкой.

Так, перешучиваясь и пересмеиваясь, братья прошли Шерстяную и Молочную улицы, миновали рынок зерна и вышли к Скобяной улице. Тут Антиох опять принялся ворчать.

— Всё-то надо сделать наперекор. Сколько мы времени потеряем. Вот она — лавка Джарви — свернуть, и десять шагов до неё. А мы проходим мимо, потому что нам обязательно надо на Корнхилл. И придётся толкаться со всяким отребьем на Полтри — того и гляди худ⁽¹⁾ вместе с головой срежут.

Игнотус примирительно улыбнулся:

— Ну, будет тебе, ворчун, тут хода всего пять минут. И хотел бы я посмотреть на того недотёпу, что попытается что-нибудь у тебя украсть.

— Благородные господа прибыли на турнир? — раздался позади братьев мелодичный женский голос. — Есть ли у господ достойный их ночлег и достойная их кухня, не хотят ли господа развлечься после долгой дороги?

Антиох, Кадм и Игнотус остановились и повернулись в сторону голоса.

К ним подошли три молодые женщины. Говорившая — ярко-рыжая, синеглазая, красивая, с буйной копной кудрей — нежно улыбнулась и почтительно склонила голову. Стоявшая по её правую руку смуглянка — на вид не старше двенадцати — смотрела в пол. Третья девица, с неестественно белыми волосами и сильно накрашенным лицом, держалась за спинами своих товарок.

На одежде девушек не было ни разрезов, ни полосок. Украшений было немного, а те, что были, выглядели совсем не вульгарно. И если бы девушки не заговорили первыми, никто бы и не заметил, что ткань на их платьях дешевая, золото сусальное, а камни — простые стекляшки.

Антиох нахмурил брови.

Рыжая, наткнувшись на его взгляд, улыбаться перестала, а разглядев на груди Кадма крест, резко развернулась и, подталкивая перед собой своих спутниц, увлекла тех в ближайший проулок — узкую щель в четыре фута шириной, перекрытую сверху почти соприкасающимися выступами вторых этажей домов.

— Ведьма! — выплюнул Антиох.

— И не слабая, нас почти сразу распознала, — добавил Кадм. — И говорила на латыни — значит, скорее всего, училась в Хогвартсе.

— Салазар Слизерин был прав, что не хотел учить магглокровок в школе, — возмутился Антиох. — Закончить Хогвартс и зарабатывать, продавая себя! Никакой гордости! Потворствовать животной похоти магглов!

— Ну, может, она и не закончила Хогвартс, — пожал плечами Кадм. — И я надеюсь, что себя она не продаёт, а вместе со своими магглами заманивает сластолюбивых дураков в ловушку и обчищает их мошну.

— Да кто клюнет на этих магглов! Одна — совсем ещё девчонка, другая — какая-то мужичка, её и белила с кармином не спасают.

Кадм с грустной улыбкой глянул на брата.

— А это и не девушка, это — кинед⁽²⁾.

Антиох презрительно скривил губы, сложил пальцы в отвращающем жесте.

— Магглы — грязные животные! Нет магии — нет чести.

— А что ты называешь честью, брат? — Кадм замедлил шаг, внимательно посмотрел в глаза Антиоха. — Да, магглы гораздо более нечистоплотны в страсти, чем мы. В походе в Святую землю за войском, в котором люди пылали истинной верой, тащилось не менее тысячи проституток, и они не оставались без работы. Но я бы никогда не стал говорить, что у магглов нет чести, потому что я видел, как эти гуляки и блудодеи подставлялись под сарацинские клинки, прикрывая раненых товарищей.

— Но ты видел и другое…

— Да… и хотел бы забыть, — Кадм сжал плечо брата. — А тебе разве не хотелось бы тоже многое забыть, Антиох?

— Хотелось, Кадм, хотелось, — Антиох накрыл ладонь Кадма своей. — Как бы мне хотелось никогда не знать, что такое боль от предательства тех, кого считал не друзьями — семьёй! Предательства, лишившего нас родителей! Ты прав: не из-за бесчестных магглов, а из-за бесчестных магов ты был вынужден пойти в Палестину и…

Антиох замялся, махнул рукой.

— Но я всё и всех помню, и я всегда отдаю долги…

Кадм вдруг засмеялся, кивнул Антиоху на Игнотуса:

— Погляди-ка на нашего малыша — вылитый совёнок.

Игнотус, внимательно слушавший разговор братьев, округлив глаза и смешно сжав рот, попытался грозно поглядеть на Кадма, но не выдержал и тоже засмеялся.

— Ну и что? Сова — символ мудрости. Внимаю вам и ума набираюсь.

— Набирайся, набирайся, а я помогу, если что, — Антиох ухватил Игнотуса за ухо. — И убеди меня, что не в поисках любви продажных красоток ты торчишь в Лондоне дни напролет.

— Отпусти его, Антиох. Чтобы наш красавец — и искал любви? — заступился за Игнотуса Кадм. — Да она сама его находит. Вот соорудит он себе свою мантию и будет под ней от мельничихи с кузнечихой прятаться.

— Как всегда: двое на одного, да? — Игнотус насупился, натянул на голову капюшон, скрывая покрасневшее ухо. — Я ведь только с вами так! Один я всегда под заклятием невидимости. Чтобы я ещё хоть раз попытался вас куда-нибудь вытянуть…

— Да ты уже вытянул так вытянул: в самую Африку, — хохотнул Антиох.— Ну, всё, наконец-то пришли.

Антиох шагнул к окованой серебристым металлом двери добротного каменного здания.

— Кто-нибудь со мной?

— Нет, уволь, не переношу гоблинов. Как ты с ними дела ведёшь, не понимаю, — Кадм махнул рукой в сторону стоящей рядом церкви. — Я в храм.

— Нормально веду. А ты? — Антиох кивнул Игнотусу.

— Да мне незачем: у меня всего достаточно, я к галантерейщику загляну.

— Хорошо, — Антиох взялся за ручку двери, — тогда через сорок минут — здесь. Жду ещё пять минут. Не придёте — встретимся у Джарви.

* * *

«Девятый час»⁽³⁾ уже отслужили, а до вечерни ещё два часа — в храме было пусто и тихо. Где-то наверху в стропилах ворковали голуби. Расцвеченные косыми лучами солнца, торжественными кострами пылали витражи, сияло серебряное распятие.

Кадм, стоя на коленях, молился. Молча, но истово: клал поклоны, осенял себя крестом — губы безостановочно двигались на его лице с плотно закрытыми глазами. Старый священник стоял за колонной, не решаясь подойти. Жалостливо смотрел на Кадма — повторяя за ним, так же беззвучно шептал слова молитвы.

Вдруг Кадм остановился, сел на пятки; не открывая глаз, запрокинул назад голову. Лицо его разгладилось, исчезла морщина между бровей. Золотой отсвет витража коснулся его лба, лёг царским венцом. Священник перекрестился. Посидев так с минуту, Кадм одним движением поднялся и пошёл к выходу сквозь первые вечерние тени, начавшие заполнять храм. Открыл дверь и будто вышел в чистый свет. Старичок-священник, крепко сжав псалтырь, смотрел ему вслед.

В маленькой задней комнате лавки Джарви Кадм и Антиох оказались почти одновременно. И почти сразу же за ними туда проявился и Игнотус. Братья посмотрели на него и дружно расхохотались. Игнотус прикупил себе новенький бегуин⁽⁴⁾ нежно-голубого цвета. Плотно завязать его под подбородком Игнотусу не удалось: мешали непокорные волосы. И теперь они торчали жёсткой чёрной соломой надо лбом, ушами и шеей Игнотуса.

— Сними это, — сквозь хохот проговорил Антиох, — сейчас же.

— Знаешь, Игнотус, — Кадм потянул за завязки бегуина, распуская узел, — я понимаю, что это модная французская штучка для настоящих мужчин, — но мне почему-то очень хочется взять тебя на ручки.

Скрипнула дверь, и в комнату зашёл ярко-рыжий мужчина. Среднего роста, жилистый. Он улыбался, но глаза внимательно оглядывали всё вокруг. Из согнутой в кулак ладони торчал кончик палочки.

— Пресвятые угодники и их гусыни⁽⁵⁾! Да это сами братья Певереллы! — улыбка мужчины стала искренней, он протянул братьям руку. — Неужто решили проводить старого Джарви. Польщён, польщён. Благословенна будь, Мария Медиланская⁽⁶⁾ и дырка твоя, защити от греха, не дай обделаться от восторга!

Не страшащийся ада Джарви богохульствовал от души, но на Кадма всё же поглядывал. Тот морщился, но ничего не говорил.

— Ох, ты, дрищливое очко Мерлина! Ты, Игнотус, никак, решил к ёжикам в епископы податься⁽⁷⁾? — Джарви округлил глаза на чепец Игнотуса. — Когда будешь себе капеллана рукополагать, руку с задницей не перепутай.

— Да далась вам эта тряпка! — Игнотус стащил с головы бегуин. — Это индийское сукно! Я за него десять пенсов отдал.

— Десять пенсов! — присвистнул Джарви. — Да будь у меня лишние десять пенсов, я бы сразу на Гроупкант⁽⁸⁾ смотался. Хотя такому красавчику, как ты, бляди и сами приплатят… Ну, идёмте, идёмте в лавку, что мы тут толпимся.

Все стены не слишком просторной и темноватой лавки Джарви были заставлены полками со слитками металлов, камнями, всяческими инструментами: клещами разной длины, пробоями, маленькими наковальнями, молотками, зубилами, свёрлами, волочильнями, напильниками. У Игнотуса, как всегда, просто руки зачесались купить что-нибудь.

Но главные богатства хранились в зачарованных сундуках под прилавком — золото и драгоценные камни, добытые без волшебства и также — без волшебства — привезённые в Англию. И как раз в такой сундук сейчас бережно перекладывал из большой сумы золотые самородки высокий темнокожий мужчина.

— Асофо, почтенный фримен⁽⁹⁾ Бобо, — окликнул того Джарви, — глянь, кто к нам пожаловал. Игнотуса ты уже знаешь. А это его старшие братья: Антиох и Кадм.

Мужчина обернулся, блеснул в улыбке зубами, ослепительно-белыми на тёмном лице, крепко пожал братьям руки. Бросил коротко, но весомо:

— Очень рад!

В тонкотканной верблюжьей абе⁽¹⁰⁾, накинутой на длинный шёлковый котт глубокого винного цвета, по-арабски перепоясанный золотистым кушаком и в лихо заломленном, наподобие фригийского, синем колпаке, он выглядел очень значительно. Но в то же время и очень располагающе, несмотря на пышный и богатый наряд. Антиох поискал взглядом знаменитый шнурок с амулетами, но ничего, кроме золотой тесьмы, украшающей одежду Асофо, не заметил — однако по взгляду Кадма, направленному на широкую грудь мавра, понял, что тот шнурок из паутины видит.

— Ну, прощаться будем: день к концу идёт, — погрустневший Джарви хлопнул Игнотуса по плечу. — Хорошие вы мужики, братцы Певереллы. Хорошо с вами работалось. Берегите себя. А занесёт вас ветер на наши зелёные холмы — так я вам завсегда рад. Деньги у вас есть — сов своих не сожрёте с голодухи, так что пишите. А я, так и быть, поищу вам что-нибудь из любимых ваших сидских финтишлюшек. И ты, Асофо, знаешь, где меня искать. Всегда помогу и советом, и делом.

Джарви отсалютовал им римским жестом, крутанулся на месте и исчез.

Какое-то время Асофо и Певереллы молча оглядывали друг друга. Ни напряжения, ни неловкости не чувствовалось между ними. Похоже, опасения старших братьев после такого красноречивого письма встретить в Асофо пустого балабола не подтвердились.

Антиох приподнял брови, улыбнулся, слегка наклонил голову.

Асофо по-восточному прижал ладонь к сердцу и тоже поклонился.

— И ещё раз повторю, милостивые господа, я очень рад.

Антиох внимательно поглядел в глаза Асофо.

— Без господ, просто по именам.

Тот ответил таким же внимательным взглядом.

— Хорошо. И взаимно.

И они опять пожали друг другу руки, будто заново скрепляя знакомство.

Игнотус положил на полку миниатюрную наковаленку, которую преувеличенно внимательно разглядывал всё это время, решительно вышел вперёд.

— Асофо, у нас к тебе есть вопросы.

— С удовольствием отвечу, — Асофо опять прижал ладонь к груди. — Но, может, не здесь? Не согласитесь ли почтить мой дом своим присутствием и разделить со мной трапезу?

— Только если ты не откажешься принять от нас скромное подношение, — ответил Антиох.

Щёлкнул пальцами, и у их ног появилась завёрнутая в вышитую льняную скатерть туша косули, бочонок медовухи и корзины с фазанами и сыром.

— Королевский подарок, — кивнул на косулю Асофо. — Благодарю.

— А вот ещё, — спохватился Игнотус и вытащил из-за спины абак. — Смотрите.

Перехватил абак поудобнее, сначала накидал одно число, стряхнул абак и накидал другое. Коснулся палочкой справа и косточки передвинулись сами, показывая результат математического действия.

— С другой стороны коснуться — будет вычитать. Снизу — делить, сверху — умножать. Вот.

Кадм и Антиох с гордостью за младшего брата смотрели, как меняется лицо Асофо, как перестаёт оно быть спокойным, как из-под маски вежливого достоинства вырывается мальчишка-маг, жадный до знаний и чудес. Он почти выхватил из рук Игнотуса абак. Его большой и указательный пальцы замелькали над костяшками, вспорхнула палочка.

— Угадали, удружили! Как я хотел что-нибудь такое. Да ещё от самих Певереллов! — Асофо заозирался, обшаривая взглядом полки. — Эх, у меня тут ничего нет… Пойдёмте скорее ко мне домой, пойдёмте.

Повернулся к прилавку, позвал: «Амессан», сказал несколько слов на гортанном языке непонятно откуда появившемуся человеку, закутанному по самые глаза в синие одежды, распахнул входную дверь лавки и сделал приглашающий жест.

Хотя солнце уже явно склонялось к закату, после сумрачной лавки оно казалось ярким, как в полдень. Асофо махнул рукой в сторону блестящего церковного шпиля.

— Я живу неподалёку, сразу за Святым Олафом. Я надеялся, что вы примете моё приглашение, и нас ждут. Мой помощник присмотрит за лавкой и позаботится о ваших подарках. Но это… — он поднял вверх руку с абаком. — Это я никому не доверю.

Дом Асофо действительно был совсем рядом. Новый, каменный, трёхэтажный, во фландрийском стиле — он был настоящим украшением улицы. Асофо открыл дверь.

— Заходите, друзья. Вы не в гостях, вы у себя.

За входной дверью было пусто — никого, кроме мужчины с саблей наголо, точно так же, как Амессан из лавки, закутанного в синее. Мужчина охранял вход на лестницу, ведущую на второй этаж. Увидев зашедшего вслед за Певереллами Асофо, он поклонился и отошёл от лестницы.

— Я думаю заняться ещё сукном, и здесь у меня будет склад или ещё что-нибудь, пока не придумал, — сказал Асофо. — Идёмте наверх.

Сквозь приоткрытую дверь, ведущую в комнаты второго этажа, доносилось тихое пение, сопровождаемое ритмичным перебором тамбурина. Асофо отворил дверь шире и пригласил братьев войти.

Навстречу им, с возвышения перед очагом, застеленного коврами и пёстрыми, богато украшенными подушками, поднялась изумительной красоты женщина. Волнистые тёмно-золотые волосы красавицы ниспадали из-под затейливого драгоценного венца на плечи густо расшитой по вороту и краям рукавов белой льняной туники, обёрнутой по стройным бёдрам яркой разноцветной тканью. Поддерживающий эту ткань пояс, сплетённый из блестящих нитей, пышными кистями почти доставал до острых носов мягких кожаных туфель без задников. Мелодично прозвенев многочисленными серебряными украшениями, она шагнула к Асофо.

Игнотус прерывисто вздохнул: на свету красота женщины стала ещё ярче. Эту красоту не портили даже кресты, свастики и ещё какие-то символы, вытатуированные на лице незнакомки — а лишь добавляли ей таинственного, сакрального волшебства. Кадм незаметно ткнул Игнотуса в бок.

— Моя жена Дихья, — просто и веско сказал Асофо, нежно пожав той руку.

Игнотус зажмурил глаза и поклонился долгим поклоном…

Далеко отсюда, за сотни миль, вскрикнула, больно уколовшись веретеном, дочка мельника. И глухо охнула, до мяса обжёгшись о раскалённые щипцы, дочка кузнеца.

1) Худ — капюшон с пелериной и длинным хвостом, в котором часто прятали деньги и мелкие предметы.

Вернуться к тексту

2) Кинед — в Древнем Риме мужчина-проститутка, пассивный гомосексуалист.

Вернуться к тексту

3) «Девятый час» — ежедневное католическое богослужение (три часа дня).

Вернуться к тексту

4) Бегуин — мужской чепец, надевался под головной убор. Иногда носился самостоятельно.

Вернуться к тексту

5) «и их гусыни» — в средневековом Лондоне прозвище «Винчестерские гусыни» носили проститутки. Лицензия на занятие проституцией в Саутворке выдавалась Винчестерским епископом. В Лондоне официально проституция запрещалась.

Вернуться к тексту

6) Мария Медиланская — такой святой не существует, но подразумевается раскаявшаяся блудница.

Вернуться к тексту

7) «к ёжикам в епископы» — Джарви намекает, что Игнотус похож на священнослужителя с выбритой тонзурой (чем выше сан — тем больше тонзура).

Вернуться к тексту

8) Гроупкант (Gropecunt Лейн) — общее название для улиц «красных фонарей» в средневековой Англии.

Вернуться к тексту

9) Почтенный фримен — Асофо официально платит налоги в казну Лондон Сити и имеет статус свободного, не крепостного. На социальной лестнице — почти вплотную к мелкопоместному дворянству.

Вернуться к тексту

10) Аба — длинный плащ из верблюжьей шерсти с прорезями для рук.

Вернуться к тексту