Твоя ненависть лучше любви (гет)

Принцесса была ни жива ни мертва, но, скорее, не от страха за себя и свою жизнь, а за жизни своих родных, с которыми наверняка случилось что-то страшное, раз банда захватчиков преспокойно входит в ее фамильный замок, как к себе домой. Впереди шел высокий мужчина в розовом боа и зловеще улыбался. Это был Донкихот Дофламинго — безжалостный пират и узурпатор.

Он важно прошествовал по парадному холлу замка, окидывая из-под очков кровожадным взглядом немногих присутствующих. На минуту остановился рядом с принцессой, беззаботно болтая о своей победе и том, как ему легко удалось вернуть себе Дресс Розу, якобы причитающуюся ему по праву.

Он предложил ей выбирать: вступить в семью Донкихот, погибнуть от его руки или идти на все четыре стороны скитаться по острову, где каждый ненавидит ее и ее семью, где никто ей не поможет. Прежде чем она успела что-либо ответить, посоветовал не спешить, тем более он сейчас занят и соблаговолит выслушать ее чуть позже.

Виола была в отчаянье. Ее отец, король Рику, оказался в лапах захватчиков, о судьбе прочих членов семьи пока было ничего неизвестно. Она понимала, что если хочет спасти отца и не погибнуть сама, то должна предложить все, что у нее есть, то есть саму себя. Главное выжить, подняться, а потом можно будет и подумать о мести. И для этого нужно быть к врагу как можно ближе. Возможно даже ближе, чем приличествовало женщине ее положения. И она собрала все свое мужество и решилась. Она сделает все, что в ее силах и даже больше, какими бы гнусными и непристойными вещами ей не пришлось заниматься.

Придя в тот же день к Дофламинго она согласилась присоединиться к семье Донкихот, если он пообещает сохранить жизнь ее отцу. Молодой господин как раз был занят какими-то делами с Треболом и Сеньором Пинком и только молча кивнул головой, не отрываясь от важных бумаг. В тот момент Виола ощутила себя такой жалкой и никчемной букашкой, которую босс даже не удостоил вниманием. Но сдаваться она не собиралась. Он сам еще будет валяться у ее ног! Гордо вздернув голову, девушка вышла, словив в спину ехидный взгляд Требола и несколько сочувственный Сеньора Пинка.

Дофламинго не было до Виолы особого дела. Пока что. Его эта незрелая девчонка слегка забавляла, не более. Принцесса Дресс Розы была для него лишь небольшим дополнительным военным трофеем. Сначала ее надо как следует испортить, замарав белые ручки принцессы кровью врагов семьи Донкихот, а там видно будет.

Что ж, Джокер, как называли Дофламинго в преступном мире, благодушно принял предложение Виолы пощадить ее папашу Рику Долдо III в обмен на её услуги. Прежний король и так не представлял для него никакой угрозы, и его убийство ничего бы не решило. Напротив, сохранить жизнь ненавистному королю, которого жители острова ныне считали главным виновником всех бедствий было даже выгодно. И у девчонки будет повод стараться угодить семье.

* * *

У Дофламинго было много женщин. Так много, что всех уже и не упомнишь. Порой самые отчаянные красотки чуть ли не дрались за право оказаться подле него. Были и не такие легкодоступные, впрочем, тоже павшие под натиском его сумасшедшего обаяния. Были и те, кого он принуждал силой. Но все это наскучило. Его все больше поглощали бесконечные дела, а развлекаться с женщинами или не сильно хотелось, или хотелось чего-то особенного.

У Дофламинго было чутье. Едва завидев Виолу впервые, нет, даже еще до этого, он уже чуял, что получит что-то необычное. Сверженная и опозоренная прекрасная принцесса, чистая и невинная, как роза из Страны Цветов — такое не каждый день удачно подворачивается тебе под руку. Он не собирался торопиться. В конце концов, принцесса была редкой штучкой, и он планировал с ней поиграть. Как можно дольше, чтобы сполна насладиться игрой. Сама придет и сама себя предложит. Он даст ей времени столько, сколько потребуется. А пока ему доставляло истинное удовольствие наблюдать за ее отчаянием.

* * *

Виола уже не раз предпринимала попытки привлечь его внимание, но безрезультатно. Она все еще была слишком для него непорочна, недостаточно искушена обманом и не слишком коварна. И он не обращал на нее внимания. Хотя возможно ей так казалось.

Но однажды он ее похвалил. Взял пальцами за подбородок, обвел ими овал лица и улыбнулся так неприятно, что у Виолы мурашки по всему телу побежали. Затем он коснулся ее волос и сказал, чтобы та их больше не стригла, ведь длинные ей пойдут гораздо больше.

С тех пор Виола стала их отращивать. Она добросовестно выполняла приказы семьи Донкихот, совершенствовалась в искусстве ассасина и ждала своего часа.

* * *

И вот однажды она сама пришла к нему поздно вечером, дерзко сверкая взглядом. Теперь ему было интересно, что же она предпримет дальше. Впрочем, это и так было понятно, просто ему ужасно любопытно было за этим наблюдать. Бывшая принцесса Дресс Розы предлагает себя, как последняя потаскуха. Это стоило того, чтобы видеть!

Дофламинго театральным жестом распахнул объятья, приглашая ее. Он смеялся. Особенно весело ему стало, когда та дрожащими пальцами расстегивала платье, пытаясь скрыть свое волнение.

Мысль о том, что близость с главой семьи Донкихот поможет ей подобраться к нему и убить, придала ей сил. Она собралась, решительным жестом сдернула с себя одежду и опустилась к нему на колени. Дофламинго легонько поглаживал ее и любовался, как эстет дорогой статуэткой. Он обводил рукой изгибы ее тела и нагло расспрашивал о ее опыте в интимном деле. Хоть Виола теперь и являлась членом семьи, ему по-прежнему доставляло удовольствие ее унижать. И он спросил прямым текстом, имел ли ее кто-нибудь из его подчиненных. В ответ та врезала ему смачную пощечину и стремглав унеслась прочь, едва успев подхватить с пола брошенную одежду.

Однако возмездия за пощечину не последовало. Наоборот, Дофламинго смог ее до крайности удивить, притащившись с букетом цветов и пригласив на романтический ужин. Ему казалось это забавным. Он обещал, что больше не будет говорить ей подобные гадости, все время мило, как ему казалось, улыбался, а после предложил уединиться у него в спальне.

А дальше было все чудесно, если так можно сказать. В эту ночь Дофламинго старался показать, насколько может быть деликатен, ему не хотелось сломать игрушку раньше времени. К тому же он и так долго ждал. Впрочем, терпения его хватило только на платье. Белье он с нее практически срывал, азартно заваливая на королевское ложе и заставляя испытывать приступ паники, первобытный и необузданный. Виола неосознанно даже попыталась спихнуть его с себя, но какое там: разгоряченного шичибукая было уже не остановить. Ей казалось, что под его тяжестью она вот-вот задохнется. Дофламинго сдерживал себя как мог, хотя бы ради того, чтобы не портить удовольствие себе. У них впереди еще много ночей, но эта особенная: сегодня гордая принцесса словно бы окончательно признала свое поражение. Сегодняшнюю ночь он, вероятно, даже запомнит, а уж она — и подавно.

Виола была едва жива, ей ужасно хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Но страх постепенно уступал место возбуждению от настойчивых ласк, и ей на мгновение даже показалось, что все не так плохо. Потом ее затопило чувство стыда, но не потому, что она отдается, как уличная девка, а потому, что ее тело, не тронутое раньше другими мужчинами, так охотно отзывается на ласки ее злейшего врага. И она возненавидела себя за это. Она не имела права получать с ним удовольствие, и она ненавидела его еще больше за то, что смеет ей его доставлять. Сегодня он станет для нее не только безжалостным тираном, убийцей и мучителем, объектом мести, но и первым мужчиной. Возможно, что не последним, но кто знает… Ее жизнь стала столь шаткой и ненадежной, что может оказаться гораздо короче, чем хотелось бы. Только бы достаточно длинной, чтобы успеть отомстить…

Каждое его прикосновение распаляло ее все больше и больше, раздувало пожар страстной ненависти, приближало ее возмездие. Дофламинго получал удовольствие, лапая стройное женское тело, а Виола черпала в их порочной связи силы для расплаты с мерзким узурпатором и убийцей ее сестры. Сделавшись любовницей Доффи, она стала на шаг ближе к своей заветной цели.

* * *

В ее танце было столько жара и страсти! Виола танцевала так, словно бы от этого зависела ее жизнь. Она кружилась, выгибалась, легко била каблуками в пол и на ходу срывала с себя одежду. Дофламинго это завораживало. Завораживало и будоражило кровь почти как в годы юности. Пожалуй, Виола была единственной женщиной, которой удалось с тех самых пор вскипятить и вспенить в нем желание до такой степени.

Заканчивая танец, принцесса финальным аккордом сбрасывала нижнее белье и принимала эффектную позу, прикрываясь лишь только каскадом волос. Прямо перед этим моментом мужчина чувствовал прилив жара, что поднимался снизу до самой головы, подобно волне цунами. Он возбуждался, одновременно удивлялся и негодовал: даже оставшись полностью перед ним обнаженной, она продолжала быть для него загадкой. Для него, того, кто видит людей насквозь. И лишь на мгновение Дофламинго осознавал, точнее чувствовал, что она ему неподвластна и убеждал себя в том, что это глупости. После, нехорошо усмехаясь, он вставал с кресла, подходил к Виоле и властным жестом подталкивал ее к постели. Она сделает все, что он ей прикажет. Он в этом не сомневался.

Он брал ее пальцами за подбородок, проводил ими по овалу лица и по ее прекрасным длинным волосам и купался в ее полном жгучей страсти взгляде, чувствуя, как вновь и вновь его накрывают жаркие волны. Виола была как дорогой коньяк с вулканического острова Периодо, но даже тот так не горячил кровь. Дофламинго помнил принцессу еще зеленой девчонкой, что со страхом и тревогой взирала на то, как ее дом захватывает семья Донкихот. Зеленые его не интересовали, но уже тогда он почувствовал в ней искру темперамента, что так привлекал его. С тех пор принцесса похорошела, округлилась и отрастила прекрасные длинные волосы, которые так ему нравились. И с тех пор она стала целиком и полностью принадлежать ему.

* * *

И все-таки он увлекся. Не настолько, чтобы потерять голову, но так, как не увлекался, наверное, никогда раньше. И у этого верящего в свою неотразимость мужчины уже не первой свежести, голова которого была занята исключительно делами, нашлась своя петелька, за которую его можно зацепить. Сам он такой возможности не допускал, в чем и просчитался. Хотя это все равно никак не повлияло бы на исход их отношений.

Может, Дресс Роза, земля страсти, так на него действовала, а может, дело было в самой Виоле, но Дофламинго даже пару раз ловил себя на мысли, что был бы не прочь, если бы она им слегка покрутила, хотя бы в плане ролевой игры во время любовных утех, но это было не в его правилах. Никто и ни при каких обстоятельствах не имел права им командовать. Никто не смел стоять выше его.

Иногда он развлекался, словно бы мстя за то, что та пытается найти у него слабость, при помощи своей техники превращая любовницу в подобие марионетки. Он заставлял ее делать все, на что была способна его извращенная фантазия. Но она выдерживала это и продолжала пропитывать его ядом чувственности, который мало-помалу на него все же действовал.

Однажды Виола совершила серьезную промашку, но Дофламинго все предусмотрел. Не удавшееся ей задание завершила Детка Пять, а вот Виолу босс наказал, заставляя вытворять на виду у всех жуткое непотребство. Движимая невидимыми нитями, она сама сбрасывала с себя одежду и ласкала на виду у прочих членов семьи. После чего заслужила презрение от женской ее части и похабные предложения помощи от мужской.

Этот урок она запомнила надолго. Ее сердце как никогда было полно пылкой ненависти к узурпатору и желания, чтобы он сдох. Жаркими ночами, в порыве страсти она царапала ему спину, вонзая ногти все глубже, и представляла с каким удовольствием вонзит в нее нож.

* * *

Иногда она оставалась у него до утра. Когда тиран крепко спал, ничуть не заботясь о том, что она может попытаться убить его во сне, та иногда украдкой использовала свои способности, чтобы заглянуть в его мысли и душу. То, что она там видела, выворачивало ее саму наизнанку. Он сгубил ее старшую сестру руками Диаманте, но в этом не было ничего удивительного. Он убил своего младшего брата собственными руками. А еще отца. И не испытывал никаких угрызений совести на сей счет. Это было немыслимо. Рядом с ней мирно спал монстр.

Но вот парадокс: Виола, погружаясь в воспоминания этого страшного человека, ощущала такую ненависть и боль, что ее собственные казались ей почти смехотворными. Она тщательно гнала от себя мысли о том, что начинает проникаться к нему если не сочувствием, то какой-то его особой, ненормальной формой. Еще больше этого человека ее ужасало то, насколько она становится с ним похожа.

А он был просто жестоким подонком, чье сердце наверняка никогда не знало ни любви, ни сострадания. И оттого одиноким. Он собрал вокруг себя «семью», пытаясь заменить приспешниками родных, которых отняла у него жестокая судьба, и которых он убил сам. Родных не выбирают? А он может! И пускай это все самообман.

Только Виола стала настолько близка ему, что смогла увидеть его настоящим: без очков, без фальши и лицемерия. Иногда он беспокойно ворочался во сне, утыкался носом ей в плечо и замирал. Пару раз, поддаваясь слабости и женской жалости, Виола гладила тирана по голове, заставляя задышать ровно; она проводила кончиками пальцев по дергающейся жилке у него на лбу, и в голову ей лезли совершенно странные и невозможные фантазии, заставляющие представить что ласкает сейчас любимого супруга, и что все, случившееся с ней — это просто страшный сон. Потом она забывалась смутной дремой, а когда открывала глаза, то настоящий кошмар начинался снова.

Дофламинго, что очевидно, считал ее своей вещью, но обращался хорошо. Виола ни в чем не знала отказа. Более того, он понимал ее больше, чем кто-либо. Понимал и любил… на свой ненормальный манер. Любовница и немного плюшевый медвежонок, утешающий обиженного на весь свет ребенка. Большого такого ребенка и чертовски опасного.

Иногда от отчаяния Виоле закрадывалась и такая странная мысль: не сможет убить тирана, так хотя бы попытается приручить, смягчить жестокий нрав лаской, отдать всю себя, пусть забавляется с ней и не трогает других. Но она знала, что это невозможно. Человека, в чьи страшные воспоминания она украдкой подглядывала, не изменит ничто и никогда.

* * *

Виолетта становилась дерзкой. Она, играючи, звала его Доффи, а он не возражал. Это был еще один шаг к цели. Казалось, Дофламинго даже радовался, что она так раскрепостилась и все больше дерзит. Ему это нравилось. Он хотел не сломанную и покорную принцессу Дресс Розы, а ту горячую штучку, которую в ней разглядел еще в первый день их знакомства. Во время любовных игр, когда тот прибегал к своей технике ради извращений, он всеми силами старался подтолкнуть ее к тому, чтобы раскрыть весь потенциал страсти и пыла. И пусть она его этой страстью спалит ко всем демонам! Ради такого и умереть не жалко.

Они были похожи. Они горели одинаково ярко: бывший теньрюбито и бывшая принцесса. Идеальная пара. Особенно теперь, когда Виола, как и он, стала профессиональной убийцей. Когда она умерла для всего мира и возродилась вновь, как член семьи Донкихот. И, чем Дэйви Джонс не шутит, могла бы стать ему неплохой женой! Дофламинго знал: все равно никого более подходящего на эту роль не найти, сколько бы он ни старался. Но он не старался и не думал о подобных глупостях.

Иногда Доффи проявлял к ней знаки внимания и заботливо интересовался здоровьем, иногда мог приласкать по настроению, причем даже на виду у прочих. В такие моменты Виола понимала, что обманываться на его счет не стоит и как никогда была рада своим способностям распознавать ложь. Однако в такие моменты использовать их было еще страшнее, чем не иметь вовсе: а вдруг это все окажется правдой?

Дофламинго бы никогда не признался, что нуждается в ней. Ему не требовались ее способности, он и так видел все, что скрывают люди, а если и нет, то его ребятки быстро выбивали правду из кого следует. Просто нужен был благовидный предлог, чтобы оставить ее в семье, не сказать же, что она ему просто понравилась? Засыпая с ней рядом, он постепенно остывал, как потухший вулкан после извержения. Над ним бледными призраками носилось ощущение счастья и гармонии, верно, никогда не испытываемое им ранее за всю жизнь, даже тогда, в детстве, когда он жил с родителями на святой земле Мариджоа, и когда у него «все было хорошо». Он знал, что Виола его ненавидит всем сердцем так горячо, что желает убить. И это согревало его душу: столько неподдельного внимания, столько искреннего чувства к его персоне. Для него это было дороже любых признаний в любви, таких глупых и бессмысленных. Ничто так не умиротворяло, как объятия женщины, желающей тебя убить. И он сделает все, чтобы это желание в ней не остыло.

Виолетта становилась все более раскрепощенной и уверенной в себе. Как в делах, так и в постели. Иногда Дофламинго вместо довольно жестоких сексуальных игр доставляло огромное удовольствие лениво растянуться на кровати и наблюдать за тем, как она пытается его объезжать. В буквальном смысле. От того, что она вытворяла, извиваясь на нем верхом, любой мужчина давно бы уже потерял рассудок. А он заворожено наблюдал за живым пламенем во плоти, танцующим на его чреслах. Он чувствовал, как оно хочет спалить его, но не может, и ощущал себя согретым и обласканным. Виола смогла дать ему то, чего не могли другие. Но в этом он также не желал себе признаваться.

С появлением Виолетты семья Донкихот словно бы стала полной. У него появилась любимая «женушка», привносившая в семейную жизнь уют, но не скучная домохозяйка, а непредсказуемая и опасная, покорная только на вид женщина. Он позволит ей временно заполнить в его жизни некоторый пробел и позаботиться о тех личных мелочах, которые не должны отвлекать великих людей, подобных ему, от свершений. И пусть это будет недолго. А он не сомневался в том, что так и будет. Более того, он бы глубоко разочаровался, будь это не так.

* * *

Дофламинго сидел в любимом кресле и потягивал безумно дорогое коллекционное вино. Он на удивление был задумчив и серьезен. Вечные очки шичибукая лежали на столике рядом с пробкой от бутылки. Мужчина глядел на закат, необычно бледный и одноцветный для Дрес Розы, какие редко бывали даже в зимнее время.

Виола появилась бесшумно, как и положено уважающему себя ассасину. Она давно уже входила в его покои без приглашения. Донкихот даже головы не повернул, он сделал приглашающий жест рукой, так и продолжая пристально разглядывать совершенно неинтересное сейчас небо. Он лишь краем глаза отметил ее обворожительные движения в платье с вызывающим вырезом с низу до самой талии, который, стоило ей сесть к нему на колени, позволял видеть больше, чем следовало. Дофламинго даже оторвался от окна и, ожидая, когда в глазах прекратится мелькание от света, попытался сфокусироваться на ее обнаженной ноге и местах выше, тщетно стараясь разглядеть хоть тонкую веревочку трусиков, которых не было и в помине. Виола знала, как его раздразнить.

Она ерзала у него на коленях и ненавязчиво пыталась увлечь беседой, насмешливо думая о том, что Доффи сейчас занимает ее вырез и то, как бы было здорово, если бы случайно убрался этот проклятый передний клин подола, что так неожиданно надежно прикрывает от его жадного мужского взгляда то, что ему бы сейчас хотелось рассматривать. И ему ничто не мешало этот клин приподнять. Но Дофламинго не торопился. Он был в том возрасте, когда уже давно умеешь не пробовать спешно и поглощать все без разбора, а смаковать, особенно хорошее вино и ласки женщин.

Он смог удивить Виолу. Доффи, вместо того, чтобы задрать ей подол и облапать, по традиции провел пальцами по овалу лица и затем прижал ее к себе, как старый супруг, зарылся носом в ее волосы и кое-что сказал. Со стороны выглядело так, как будто влюбленная парочка воркует. Виола вдруг совершенно растерялась: он шептал ей так тепло, так ласково, как никогда, но только слова были для подобного случая более, чем странными и неподходящими:

— Ты думаешь, я не знаю о твоих истинных намерениях, принцесса? Не чувствую, как сильно жаждешь свести со мной счеты? Что ты отдаешься мне только для того, чтобы подобраться поближе и вонзить нож мне в спину. Хотя бы и тот, что прячешь в заколке, — он усмехнулся, а Виола резко растеряла весь свой боевой настрой и похолодела. Но он продолжал совершенно спокойно: — Я рад, что ты настолько ко мне неравнодушна. Твое жгучее желание уничтожить меня красноречивее всех признаний в любви всего мира. Я это ценю. Ты как глоток свежего воздуха среди все этих льстецов. Ты единственная женщина, что до сих пор мне не наскучила. Не подводи меня, не разочаровывай. Желай моей гибели еще сильнее, так, как не желала даже тогда, когда благодаря мне потеряла все. А больше мне ничего не надо.

Он ласково поцеловал ее в щеку, словно благодаря за все те страдания, что ей пришлось пережить ради него. Он спустился ниже, касаясь горячими губами ее шеи, плеча… И продолжал нашептывать, все же засунув руку под подол и до боли сжав между ног:

— А сейчас мы пойдем с тобой в кроватку и я постараюсь сделать так, чтобы ты не забывала о своих чувствах ко мне. Я буду впиваться в тебя, как жало, кусать твои розовые сосцы, пока те не распухнут, душить своими нитями и насиловать сотканными из них копиями. Я помогу тебе не забывать то, чего ты так не хочешь забыть: то, как ты сильно меня ненавидишь.

И Виола, которой раз за разом становилось все труднее подогревать свою ненависть и бередить неутоленную жажду мести, едва не сдалась: она захотела погрузиться с ним в это безумие. И она приняла его «помощь». В этот раз он пытал ее особенно жестоко.

* * *

Виола проснулась одна. Дофламинго давно покинул ее, не став будить. Она вся с головы до пят была покрыта синяками, ссадинами и следами от укусов и нитей, нещадно впивавшихся в ее нежное тело всю ночь. Болело все до последней клеточки, но Виола чувствовала при этом странное облегчение, словно камень с души свалился.

Когда она привела себя в порядок и появилась перед остальными членами семьи, никто даже слова не сказал. Истерзанная во время ночных утех Виола мило улыбалась как ни в чем не бывало. Каждый член семьи Донкихот в это мгновение почувствовал в этом дурное предзнаменование. Скорый крах, предсказанный самим молодым господином.