Сказка (гет)

С самых юных лет, не важно, где ты и что происходило, он всегда был с тобой. Везде. Постоянно. Со своей взъерошенной причёской, долговязой худощавой фигурой в свободных брюках и толстовке. С кристально-голубыми глазами и обворожительной улыбкой.

Самый первый обитатель в твоём разуме.

Дэвид был с тобой с самого детства, настолько привычный и уютный, что с возрастом даже не возникало мысли о том, нормально ли это. Даже непонимание того, как ты узнала его имя раньше собственного, и почему для всех он пустое место, совершенно не волновало. Ты лишь знала, что именно он укачивал тебя в кроватке, когда ты ещё даже не умела ходить. Он играл с тобой и укоризненно качал головой, когда детское любопытство подстёгивало засунуть пальцы в розетку. Он успокаивал, гладя по макушке, когда глупые мальчишки толкали и обзывали тебя "жирной" или "свиньёй", а ты, будучи пухлым ребёнком, плакала навзрыд, не понимая причин подобной ненависти. Он смешил тебя весёлыми рожицами и забавными движениями, будто личный Чарли Чаплин, когда ты считала, что все и всё против тебя, а окружающим будет гораздо легче после твоей смерти.

Он прислонял палец к своим губам в знакомом жесте, и ты послушно соглашалась, умалчивая о его существовании, даже когда тело девочки начало меняться, а твой взгляд на него изменился с дружеского на заинтересованный.

Дэвид был плодом твоей фантазии, сгенерированным острым одиночеством и буйным воображением, но, тем не менее, он стал тем, кто прошёл с тобой рука об руку годы, кто оберегал тебя. И он был красив и благороден. Будто воплощённый диснеевский принц. Слишком часто представлять, что это ты в мультфильме, в великолепном жёлтом платье, и Дэвид, в старинном камзоле и манерами аристократа, танцуете в зале готического замка среди сотен свеч, оказалось, очень черевато. Романтик внутри ахал и восхищался, пока ты, пунцово краснея, досматривала удивительную сказку до конца.

Так что, пожалуй, ты не могла не влюбиться в него, как и любые другие юные девушки не могут не влюбляться во взрослых привлекательных мужчин. Это же так естественно. Однако, в твоём случае, всё происходящее походило на клинический курьёз. Знали бы родители, что их дочурка пытается соблазнить собственного воображаемого друга, наверняка уже упекли в психушку. Или затопили в тоннах жалости. Но Дэвид, как бы глупо ни звучало, никогда не реагировал на твой неумелый флирт, лишь улыбаясь краешком рта на твои потуги. Пробуждающаяся женская натура неуёмно бесилась, и потому ты начала общаться с Коди, что был давно в тебя влюблён, в глупой надежде вызвать ревность или гнев того, кто даже не существовал.

И потому ты посмотрела Дэвиду в глаза, прежде чем одноклассник начал приближать своё лицо к твоему. Его взгляд был полон потустороннего азарта, какого-то странного пристального внимания, и ты, разозлившись, решила ответить на неловкое прикосновение губ Коди.

А затем сетка тёмных вен опутала кожу юноши, наполняя твои жилы распирающей тестостероном энергией и ослепительными обрывками эмоций. Коди начал задыхаться, хрипеть, умирать из-за тебя; ты исступлённо закричала и повернулась в поисках защиты к Дэвиду.

Но он исчез. Оставив один на один с миром, агрессивно настроенным против мутантов и, особенно, против тебя самой.

Случившееся больно ударило ужасом, обидой и грустью. Ты звала его снова и снова, но он не приходил. Будто его никогда и не существовало. Будто ты придумала себе воображаемого друга, что помогал в тяжёлых ситуациях, и влюбилась в него же. И тогда тебе пришлось, с большим трудом, но оставить его в прошлом, оторвав от себя с кровью и кусками мяса. С двоякими, исполосовывающими чувствами.

Что ж, убедиться в собственном безумии было значительно легче, когда воображаемый друг испарился со всех радаров.

Может, поэтому ты так легко влюбилась в Логана? Он чем-то неуловимым так напоминал Дэвида...

Однако мысли — штуки упрямые, и иногда ты всё равно вспоминала поджарого красивого мужчину, что уже проник в каждую клеточку, стал частью тебя, что бы ты ни делала и как бы ни отрицала.

В любом случае, позже тебе было вполне достаточно Коди, Логана, Магнето, Пиро, Колосса, Шторм и бог знает кого ещё, постоянно бубнящих в голове, перекрывая шёпотом-криком твои же мысли. Оставляя с обыкновенным желанием сдохнуть, когда громкость чужих голосов переходила все мыслимые и немыслимые пределы.

"Что мне делать со своей жизнью?", — устало, в пустоту, ежедневно. К нему или к себе вопрос — не так уж и важно. Твои монстры взрывались ответами, увеличивая невыносимость существования и приближая к точке кипения, колошматили по черепной коробке и сводили с ума, но ты ждала ответа неизвестно от кого и зачем.

Тот, кого нет, молчал.

И теперь исчезает наяву, стоит тебе взглянуть в его сторону и, набравшись безразличия, направиться к нему. Это настораживает, выжигает нервы, иссушает до изнеможения.

Существует ли он? Кажется, ты видишь его на другом конце улицы... Или это одиночество и замкнутость играют в шарады с твоими мозгами?

В последнее время твоя психика сдаёт под вечным натиском квартирантов в раскалывающемся черепе, спрятанных за хлипкой заслонкой, но почему-то ты уверена, что он здесь, где-то поблизости. Словно его тень, крадучись, касается твоего сознания, оглаживает и обнимает тонкие мембраны, но так эфемерно, туманно, что это больше похоже на дурной сон. Или ненавистную мечту.

После одного очень долгого, выматывающего и откровенного разговора с Ксавьером, ты теперь знаешь, что Дэвид — мутант, причем чертовски могущественный. Не мог он быть воображаемым другом, ведь "слишком чёткий и огромный остаточный ментальный отпечаток, и в то же время почти неосязаемый, удивительно". Вот только в нашем мире такого мутанта и даже человека не существовало; Ксавьер много раз надевал Церебро и искал среди миллиардов разумов его, но ни один не подходил под фонящий силой след. И тогда он пришёл к выводу: либо Дэвид может скрывать своё местоположение, что было почти невозможно, либо имела место быть астральная проекция через Вселенные.

Для каких целей? Зачем ему ты? Почему ты? Куда он делся? Какого черта? Вопросов была тьма, словно стая роящихся кусачих шмелей, а ты просто потирала виски от потока дикой, абсурдной информации и думала, что Дэвид — идиот. Ну кто поселится на добровольных началах в младенца, а затем испарится восвояси, как только в нём пробудятся способности? Профессор не ответил тогда на озвученный вопрос, пропустив мимо ушей твою болезненную ярость, омерзительное чувство предательства и привкус гнильцы, осевший толстым слоем на детских воспоминаниях.

Так что, если этот ублюдок хочет окунуть тебя в сумасшествие, в охватывающую стальным обручем паранойю, то так держать, Дэвид! У тебя отлично получается.

Или у себя самой.

С другой стороны, если он подыскивает подходящий момент, чтобы прикончить, то придурок ждал слишком долго. Вся твоя многочисленная армия денно и нощно наблюдает за обстановкой, не желая пропустить удар. Точнее, так было, но не важно, сейчас не важно.

Ведь ты сомневаешься в его мотивах. Если профессор был прав, и у тебя в голове действительно годами гостил мутант с чудовищно обширными способностями, то будь он заинтересован в твоей смерти, тебя бы уже давно можно было найти исключительно в могиле.

Наверно, поэтому ты так равнодушна к обоим вариантам: безумие или преследование. Ведь любой другой нормальный человек уже что-нибудь предпринял. Попытался рассказать полиции о своих подозрениях, доверился друзьям и попросил их о помощи...

Истеричный смешок таки вырывается из груди, впечатываясь в испуганно шарахнувшуюся в сторону парочку влюблённых.

Но вот беда, нормальность к тебе совершенно не относится. В разуме селевым оползнем вновь нарастает гул голосов, каждый из которых может и не хотя, но будто вбивает клинья прямо в кору мозга, разнося мучительные импульсы по всему телу. Они истерят, матерятся, орут, шипят, плюются ядом, смеются тебе о своих проблемах, переживаниях, будто не до конца осознавая, что являются всего лишь останками, огрызками от настоящих хозяев.

И это пока всего лишь за пределами сознания, что же будет, когда они ворвутся внутрь? Опять? Но на этот раз всем скопом?..

Ты улыбаешься им и людям вокруг, прекрасно понимая, что твоя улыбка — оскал волка, загнанного в угол. Потому что слепки других опять спорят на повышенных тонах, вызывая дикую мигрень и агрессию. Потому что просыпается тень Бобби, а с ним и захиревшие, агонизирующие чувства, тлетворной щелочью продолжающие убивать.

Тебя тошнит от влюблённых, от их ауры розовой ваты и единорогов, радуги и конфет. От туповатой детской влюблённости в Дэвида. От памяти Дрейка, трепетно прикасающегося к Китти Прайд.

И ты думаешь, что лучше бы он трахал Призрачную Кошку, чем дотрагивался до её открытой кожи с подобной нежностью и благоговением. Секс бы означал физические инстинкты, потребность организма, "просто секс", а то, что всплывало перед глазами выжженными дьявольскими кадрами, говорило всеми деталями о зарождающейся хрупкой любви. И не тебе встревать в чужое возможное счастье, не с твоим "даром".

И, конечно, Логан, милый Логан... Вернее, Джеймс Хоулетт. Стоило твоим мыслям хоть на мгновение повернуться в его сторону, как все проблемы, касающиеся шизофрении, гаптофобии и влюблённости в Бобби, просто сгорали в ревущем пламени неопределённости и боли.

Его тайны не менее жадно пожирали тебя изнутри. Заползали в сны, извращая кровью и горем, упиваясь твоими кошмарами, шептались о чём-то на периферии сознания и напоминали о себе постоянно. Ты открыла для себя новую разновидность пытки — секрет, которым ни с кем не можешь поделиться, а от того более громоздкий и испещряющий язвами нутро.

Сколько раз ты порывалась набрать номер Логана, чтобы посвятить Росомаху в тёмные глубины его памяти. Рассказать о далеко не безоблачном детстве, холодно-пронизывающем отрочестве. О бесконечных войнах и погонях за совершенным оружием, нефизических ранах и агонии, с которой в бешеном темпе собственные клетки воспроизводят оторванные конечности.

Об отрёкшемся брате, что полностью погрузился в животные инстинкты. Предавшей (сначала его, потом — врагов) супруге, решившей подарить на смертном одре своему мужу чистый лист биографии.

Сколько раз... Но, снова и снова вспоминая взгляд и отчаяние, поселившиеся в глазах Кайлы, оставляла телефон в покое. Ведь абсолютной уверенности — что подобные известия, вдогонку к смертям профессора Ксавьера и Джин, не сломают его — не было. А с тебя достаточно терять дорогих людей: лимит и так досрочно превышен, почти закопав в выгребную яму.

Все эти чувства, чрезвычайно острые, лихорадочные, наслаивались на концентрационный лагерь и жесточайшие эксперименты с Эриком Леншером, домашнее насилие над Пиро, бандитские разборки и мафиозную жизнь Петра, выживание впроголодь Ороро и десятками кадров прошлого бандитов, мутантов такой тошнотворной мешаниной и бессилием, что терпеть становилось невыносимо.

И кто бы знал, сколько раз лезвие царапало тонкую кожу гортани, чтобы отпустить этот мир и упасть в долгожданное забвение. Но вновь тебя что-то останавливало: может, взгляд измученного Логана, навряд ли способного принять ещё и твою гибель; почти перелившаяся за край боль друзей, капля потери для родителей... А, может, Дэвид (внутри? снаружи?) присматривал за тобой, не оставляя тебя в покое. Так или иначе, небольшой прямоугольник металла, что мог перечеркнуть жизнь, отбрасывался в сторону, а ты оседала рядом с раковиной в рыданиях, пока десятки голосов убеждали, что всё будет хорошо.

Дэвид, которого нет, всё также хранил молчание.

А ведь профессор много раз говорил, что это пройдёт. И однажды все, кого ты коснулась, их болезненные образы с вопящими эмоциями и искрящимися мыслями, растворятся в тебе самой. Ты хотела спросить, произойдёт ли это прежде, чем тебе стукнет шестьдесят, но молчала: Ксавьер обладал удивительным даром не столько телепата, сколько убеждения в своей правоте и мнении.

Вот только после его смерти, смерти Джин и Циклопа, после краха всего, что ты знала, все слова потеряли всякий смысл. И было слишком больно ждать просвета в дебрях разума, слишком опасно надеяться на вечную симпатию Бобби, неспособную пересечь физическую черту именно из-за неё. Слишком отчаянно надеяться на лохматого, свирепого, но такого родного, канадца, способного в любой момент исчезнуть из жизни всех вас, прихватив с собой парочку фундаментных блоков под твоим кренящимся стержнем.

Казалось, что лекарство должно было стать перезапуском твоей жизни. Счастливым началом. Ты очень давно мечтала о жизни человека, немутанта, что, стоило представиться такой возможности, не смогла от неё отказаться.

Пару минут после того, как вещество окатило огненной волной по телу, ничего не ощущалось. А вот потом...

Потом проснулась колкая дрожь, пронзившая каждую клеточку тела; ты слепо схватила за руку медсестру, что почти сразу, инстинктивно, с суеверным ужасом отпрянула от тебя. Она не спросила, зачем, ты бы и не ответила: не объяснить, каково это — слышать лишь свои мысли и быть в ответе только за себя. Чувствовать чужую тёплую кожу и не ощущать формирующийся инородный поток мыслей, чувств и прошлого.

Внутри тебя стояла мёртвая, в буквальном смысле, тишина.

Боже, насколько это было восхитительно. Абсолютное безмолвие.

Восторгу не было предела. На крыльях свободы ты летела в особняк, чтобы объяснить Бобби одними прикосновениями, что теперь между ними нет преград! И если он захочет, то ты сможешь, ты сумеешь простить ему Китти и продолжить жить как ни в чём не бывало.

И так и было, какое-то время. Бобби принял тебя, обнимал и целовал, но зуд, терзающий сознание уже тишиной, не проходил. Когда внутри долго, даже слишком долго находятся люди, которых ты знаешь или любишь, поневоле замечаешь, когда они с тобой неискренны. Долгие взгляды Дрейка исподтишка на проходящую мимо Прайд; неловкая натянутая улыбка Ороро, когда команда улетает на миссию без тебя; глаза других мутантов, наполненные долей презрения и жалости, и глаза Логана, лишь ещё больше переполняющие чашу терпения своим бескрайним сочувствием и принятием.

Забавно вышло. За любой выбор тебе приходится платить с лихвой. Раньше — чужая среди своих, теперь — чужая среди чужих.

Изгой. В полном смысле этого слова.

Потому ты ушла, исчезла из Людей Икс, не в силах выносить ни двойственность собственных порывов, ни метаний Бобби, ни разговоров, в которых чётко мелькало слово "предательница". Ты больше не была мутантом, подругой Бобби, спасённой Росомахой девочкой.

Просто Мари. Чуждая обоим сторонам баррикад. В образовавшихся проблемах умудряющаяся скучать по какофонии голосов внутри, ведь тогда эта боль заслоняла все другие и значительно их преуменьшала.

Оглушающе пустая.

И несколько лет жизни пролетели, как один миг. Рутина, серость стен и лиц поглощали не хуже трясины, наматывая дни на замкнутую плёнку. Что ты делала в будни? Чем питалась вчера? Когда платила за квартиру? Кто тебе встретился накануне?

Об этом ли ты мечтала?..

Вопросы без ответов лишь оседали тяжелыми пластами на плечах снова, снова и снова.

Так что, когда по телевизору ты увидела Магнето, в новой униформе и старыми лозунгами, стало ясно, как день: лекарство всего лишь глушитель. Как и способности того мальчика, за пределом радиуса которых сила каждого мутанта возвращалась.

И, может, ты так привыкла чувствовать себя жертвой, в капкане собственного дара, но настолько знакомого и близкого, что восприняла эту новость с бóльшим воодушевлением, чем тебе хотелось бы.

Поэтому появление Дэвида воспринимается как галлюцинация. Очередная. Ты спокойно проходишь мимо него и мысленно готовишь себя к мини-смерти, ведь шум в голове в последние пару дней всё нарастает, усиливается, расширяется; по другую сторону стены, воздвигнутой лекарством, царит хаос, грозящий вскоре свести тебя с ума.

И, скорее всего, так и будет.

В пятый раз пройти мимо не получается. Дэвид хватает (!) тебя за руку, не обращая внимания на слабое жжение, и утаскивает вглубь проулка между домами, неэстетично прислоняя твоё почти безвольное тело к стене рядом с воняющим мусорным баком.

Очень долго доходит очевидное.

— Дэвид? — выходит вяло, еле слышно; тошнота и слабость маринуют конечности в кисло-сладком соусе, пока разум одновременно латает дыры, пытаясь отсрочить неизбежное, и медленно переваривает факты.

Дэвид, с огромными кругами под глазами и щетиной, замирает и почти падает на тебя, наваливаясь так, чтобы не касаться открытых участков кожи.

— Прости, что приходится так поступить, принцесса... Моя Сид... — лихорадочно шепчет он тебе в шею, опаляя вулканическим пеплом чувствительную кожу. — Мне так жаль, что пришлось использовать метод Фарука, но теперь всё будет хорошо, слышишь! Я тебя спасу!

Резко отстранившись, тот сильно сжимает твои плечи и дрожит, жадно впиваясь взглядом в лицо напротив, будто выискивая что-то.

Может, попробовать позвать полицию?.. Нет-нет, что за глупость! Это же Дэвид, тот самый Дэвид, и он тебе не Джин с попыткой, пусть и провальной, обуздать мощь мутанта омега-уровня.

Скольких он уже убил? А, судя по его сумасшедшим глазам, он знает, что это такое. Скольких ещё убьёт?

Может, тебя, наконец?..

Зрачки Дэвида преувеличенно-комично расширяются. Он слишком резко вскидывает правую ладонь; ты просто не успеваешь ужаснуться, как мужчина оставляет между своими пальцами и твоей кожей дюймы воздуха и двигает рукой, будто оглаживая по щеке.

— Я никогда тебя не трону, слышишь? Я потерял тебя и только нашёл, не отпущу больше, слышишь? Моя милая Сид...

С большим трудом, сквозь постепенно размалывающую ультразвуковую боль, всё-таки удаётся услышать надрыв, ломкое отчаяние в его словах.

— Кто... Сид?

Растягивает губы в широкой улыбке, будто невероятно рад вопросу, и склоняется ниже.

— Она — моя фея, моя нимфа... Моя чудесная, прекрасная сид*... Она в тебе, слышишь?

— Я — Мари. Роуг... не Сид, — оказывается, обрушившееся недоумение может на доли секунды оглушить наступающее безумие голосов, дав передышку меркнущему сознанию.

— Нет, ну, конечно, нет, — невинно смеётся Дэвид, будто услышав вопрос пятилетнего ребёнка. — Пока нет.

И замолкает, вновь сверля щенячьим почерневшим взглядом и крепко держа тебя от накатывающей слабости. Будто желая твоего умопомрачения.

Слишком внезапно, слишком резко, слишком... конец.

И слёзы стекают вниз непроизвольно, ведь как никогда захлёстывает, топит агония напополам с чувством — с минуты на минуту тебя ожидает смерть. Но не в привычном смысле: умрёт твой разум в наплыве чужих образов, и Дэвид лишь способствует этому, разрушая потрескавшуюся стену.

Ты смотришь вверх и думаешь о тех, кто никогда не узнает о твоей гибели. Команда Людей Икс чёткими кадрами воплощается в памяти, особенно уделяя внимание Бобби и Логану, твоим первым и последним источникам любви. Два героя, что удерживали от шага в обрыв.

Как бы ты хотела с ними попрощаться...

Что-то дергает тебя за подбородок, и голова больно возвращается в прежнее положение.

Дэвид яростно кривит губы и тихим, опасно-капризным тоном произносит:

— Я был первым в тебе, моя дорогая, слышишь? И больше не позволю делить тебя с другими... Буду лишь я. Только я.

Дэвид жадно обхватывает твоё лицо ладонями и обжигающе целует, нагружая сознание через край всем, что у него есть. Стена рушится, погребая под собой остатки реальности.

А ты в последний момент понимаешь, почему именно та сказка была воплощением твоих фантазий. Твоё подсознание оказалось гораздо умнее и проницательнее тебя, пытаясь намекнуть на последствия.

В итоге, и правда, за любой выбор тебе приходится платить с лихвой.

Дэвид возникает в глубине сознания. Равно, как и тысячи других его отражений, окружающих тебя со всех сторон.

Тот, что выходит неспешно вперёд — первый. Твой. С маниакально-широкой улыбкой, взлохмаченными волосами и безумием, что мечется в зрачках эгоистичным богом. Он даёт отмашку, и все его копии бросаются на немое пушечное мясо, освободившееся из-за стены и отделяющее прелюдию от настоящей бойни.

Твой приветливо шевелит пальцами и взмахом ладони...

Пронзает тысячами прутьев Магнето.

Выжигает внутренности Пиро.

Распыляет на атомы Китти.

Душит в вакууме Ороро.

Разрушает кости Петру.

Логан и Бобби в последний миг отталкивают тебя во тьму разума, оглянувшись напоследок.

Ты закрываешь глаза, но нехотя видишь, как мýка уничтожает твой мир тысячекратно...

Как он аккуратно, кусочек за кусочком, раскалывает замороженного Бобби.

Как он медленно вырывает когти и позвоночник Логану, не обращая внимания на крики: твои и Джеймса.

...и умираешь.

Кладбище в опустошённой голове затихает.

Твоё жёлтое атласное платье, твои мёртвые волосы, твоя белая кожа безбожно впитывают море крови вокруг, отчего тебя немного тошнит и мутит.

Его чёрный камзол трещит от напряжения, а голова монстра невинно и клыкасто улыбается, когда он подходит, бережно обнимает тебя и вдыхает медный привкус пространства.

Его Легион встаёт перед тобой во всём своём ужасающем великолепии.

И все они открывают рот, говоря о том, какая роль отведена тебе в этой истории.

— Слышишь?..

— Да.

Примечание к части

сид* — сидхе (сидхи, сиды) — в кельтской мифологии боги, обитавшие под землей. Олицетворяли благосклонные к человеку силы; враждовали с олицетворением злых сил — демонами-фоморами. http://world-of-legends.su/keltika/keltika_bestiariy/id1327