Тетради нет (джен)

Рюдзаки смирно, терпеливо ждал. Ему было здесь неуютно, он сидел, поджав ноги, и смотрел прямо перед собой, стараясь не глядеть по сторонам. Чувствовалась какая-то безнадежность и в этом месте, и в ситуации, с которой он столкнулся. Он всегда был нелюдимым одиночкой, но в кои-то веки у него появился друг. Они оба были лучшими учениками среди первокурсников, интересными друг другу собеседниками и непримиримыми соперниками на теннисном корте. Давно он так не радовался, но все изменилось. Не успела их дружба окрепнуть, как произошло нечто для Рюдзаки почти необъяснимое. Нет, они не поссорились, нет, это было не из-за той девушки-фотомодели, хотя она ему самому очень нравилась. Это началось еще тогда, когда все было вполне благополучно…

Рюдзаки размышлял, сидя не в самой удобной позе: подтянув ноги на стул и скрючившись. К нему вскоре подошел пожилой мужчина в очках и белом халате.

— Добрый день, профессор, — поднял тот на него взгляд. — Скажите, Ватари-сан, как он?

— Рад тебя видеть, Рюдзаки, — ответил старик. — Очень хорошо, что ты так часто его навещаешь. Это поспособствует более скорому выздоровлению. Сейчас твой друг вполне стабилен. Приступы с галлюцинациями практически сошли на нет, но он все еще опасен, прежде всего для себя самого, поэтому нам приходится его связывать. — Он поправил очки и внимательно посмотрел на юношу, оценивая его собственное состояние: — Сейчас ты можешь с ним поговорить, но очень прошу, постарайся его не волновать. Говори на отвлеченные темы и о том, что ему нравится или что он любит. — Доктор по-доброму улыбнулся: — Можете о девушках поболтать, — он подмигнул. — Но только недолго.

Проинструктировав на ходу Рюдзаки еще раз более подробно и уверившись в том, что тот не разволнуется сам и не встревожит пациента, профессор кивнул санитару открыть дверь. Парень вошел в одиночную палату, напоминавшую больше тюремную камеру, только совершенно чистую. На кровати, которая была одной из немногих деталей скудного интерьера лежал привязанный к ней Ягами Лайт. Он не спал, но словно бы грезил наяву, уставившись куда-то в потолок и что-то время от времени бормоча. Когда Рюдзаки тихонько окликнул его, тот обратил на него внимание не сразу. Прошло около двух или трех минут, прежде чем узник психиатрической клиники устремил на бывшего друга горящий ненавистью взор.

— А, это ты Эл, — сказал он с желчью и презрением. — Все вынюхиваешь тут?

— Я пришел навестить тебя, Лайт, — ответил тот.

— Какие тебе еще нужны доказательства, что я не Кира?

— Мне не нужно доказательств, — покачал печально головой Рюдзаки, ему было настолько не по себе, что он ссутулился еще больше, чем обычно, а вечные синяки под глазами от постоянного недосыпания налились еще сильнее. — Я верю тебе, — сказал он, но голос его звучал неуверенно.

— Ни черта ты не веришь, Эл! — глаза Ягами горели безумным огнем. — Ты ведь правда Эл?

— Да, — вздохнул Рюдзаки, — я же тебе говорил, что это моя кличка, которую дали мне в старшей школе, — он решительно не понимал, чем его старое прозвище ему так не угодило.

— Обманывай кого хочешь, великий детектив! Ты тот самый Эл, а Ватари — твой помощник, который осуществляет связь с полицией.

— Хорошо, Лайт, только не волнуйся, — Рюдзаки осторожно подошел ближе и присел на краешек кровати в изножье. — Давай я сделаю тебе массаж ног? У меня хорошо получается, тебе сразу станет легче, — он аккуратно взял в руки обнаженную стопу друга и начал осторожно разминать.

— Что же ты хочешь от меня, Эл? — хмыкнул Ягами, довольно прищурившись, глядя на то, как тот всячески старается ему угодить.

— Просто поговорить, ничего больше, Лайт. — Он чувствовал, что надо хотя бы попытаться сменить тему разговора, чем скорее, тем лучше: — Миса тебе привет передавала. Помнишь ее? Она тоже зайдет тебя навестить, совсем скоро.

— Конечно я ее помню, — как ни в чем не бывало согласился Ягами, — ты еще подозревал, что она — второй Кира.

После этого он снова начал рассказывать те странные вещи, о которых говорил другу в прошлые посещения. Разговор не клеился. Рюдзаки понимал, что нельзя ожидать от душевно больного человека слишком многого. Но все же ему было невыносимо грустно видеть его таким. К концу их беседы Лайт потерял к нему всяческий интерес, отвернулся в сторонку и говорил в пустоту, обращаясь к кому-то по имени Рюк. Посетитель вздохнул, попрощался и тихо вышел, дождавшись, когда санитар вновь откроет тяжелый засов на двери.

— Он все еще несет всякий бред про Тетрадь Смерти, Шинигами, об убийствах, о создании нового мира без преступности и другие безумные вещи, — Рюдзаки поймал доктора в коридоре, поднял печальный безжизненный взгляд усталых глаз и спросил: — Неужели ему никогда уже не поправиться?

— Время покажет. — Ватари-сан помедлил, ему неприятно было такое говорить, но и не стоило понапрасну обнадеживать: — Но случай действительно тяжелый. Долгие годы его шизофрения протекала в скрытой форме, и кто знает, когда бы дала она о себе знать, если бы тот не пережил сильный стресс. Сперва похищение сестры, затем смерть отца. Это и для здорового человека тяжело.

— Кстати, а как Саю? С ней все в порядке?

— Ей занимались мои коллеги из Токио. Сейчас девушка полностью реабилитирована, но еще посещает групповые беседы для жертв похищений.

— Ясно, — кивнул Рюдзаки. — Спасибо вам большое, Ватари-сан.

— Не за что, — кивнул психиатр. — Заходи еще. Сейчас общение с другом — лучшее для него лекарство.

Рюдзаки с тяжелым сердцем покидал психиатрическую клинику, где лежал его лучший и, собственно, единственный друг. Нет, конечно, он его не бросит и будет и дальше навещать, хоть это так непросто. Молодой человек поднял воротник, застегнулся поплотнее и направился домой, снова один, съежившись под холодными ветрами осени. Никакой Теради Смерти нет и никогда не существовало, впрочем, как и богов.