Подсолнухи к пеплу (джен)

В этом мире нет солнца. Настоящего, живого и теплого. Свет здесь — это лишь холодные неоновые вспышки разбитых ламп на потолке, обкрошившемся и мокром, беглом блеске фонарей или ослепе телепортационных зеркал. По настоящему тут греет и освещает только одно. Огонь. Он напоминает коже, даже с самой скверной терморегуляцией, что есть свет во Вселенной. Лишь высвобождение излишков энергии в виде фотонов, сопровождаемое выделением тепла. Обжигающего тепла, способного причинить боль.

Огонь несёт боль всему, что заключено в STEM. Он убивает и спасает одновременно. Он озаряет своим убийственным светом всю эту тьму ужаса и безысходности.

Это единственное тактильное ощущение, которое он помнит и которое может ощутить. Жёлтые лепестки в его ладонях аннигилируются, но он хочет, чтобы они рассыпались в пыль. Прикосновение хозяина способно разрушить любой объект воспоминания или подключенных. В каком-то роде его прикосновение смертельно. Лепестки стерты в мелкую пепельную крошку. Достаточно правдоподобно. Но это лишь плод его собственной воли.

Поле нереальных подсолнухов раскачивается под несуществующим ветром. Мерно качается, создавая иллюзию спокойствия. Всё это ложь. Этого места в реальности давно не существует, там лишь чёрная земля, смешанная с чёрной золой. Там лишь бесплодная пустыня. И лес, окружающий особняк Викториано, частично выгорел, поместье также стерто с лица земли. Вместе со своим хозяином, от которого осталось только серое вещество, помещенное в сосуд, да нервные импульсы.

Но даже скованный, запертый в собственных воспоминаниях он не сломим.

Всё пошло не по плану. Его подключили раньше времени, и он не успел провести ещё дюжину тестов...

Пепел летит из обгорелых фаланг медленно, неестественно исчезая в пространстве.

И всё равно стоило признать. Хоть и было убийственно больно. Дело не во времени, не в недоработке, нет, вовсе нет. Просто всё с самого начала было обречено на провал. Машина, которую построила его одержимость, не могла дать того, для чего её создали. Она не подарила Рубену новую жизнь, но лишь усугубила прошлое, заставляя вожделеть и ненавидеть его с ещё большей силой безумия. Позволила ненависти разрастись до каких-то гротескных форм.

Машина стоила многих жизней, даже слишком. С население небольшого провинциального городка, кто бы мог подумать. Она обошлась дорого ему самому, но дала едва ли чуть больше, чем простая доза α-метилфенилэтиламина. Но что было хуже всего, STEM даровал хрупкую и угнетающую надежду. Надежду, что всё изменится, вернётся к первозданному началу, позволит реализовать всё то, что было загублено человеческим биомусором в начале его жизненного пути. Надежду вновь прикоснуться к ней... Настоящей.

Вот только всё вернулось на круги своя. Его вновь предали, им снова пожертвовали, он снова заперт. Вновь заточён в тиски, но на этот раз в тиски собственного рассудка.

Как же Рубен был наивен, как глуп, раз думал, что его сознание, обретя свободу и власть над сызново обретённой реальностью, переродится вместе с ней... Как же отвратительно слаб...

Нет. Новый мир родился из темноты и запульсировал кровяными разрывами, задымился запахом горящего человеческого мяса, стянулся рубцами, подобно искалеченной огнём плоти. Он носил в себе семя своего создателя, он был наполнен им.

Рубен обрёл для себя этот мир ещё тогда, когда пожар отобрал у него единственную жизнь. Ту жизнь, что была предназначена одна на двоих.

С тех пор, как он не захотел для себя иной.

Потерявший оснастку корабль не долго держится на плову. И вот сейчас Рувик оказался на самом дне собственного кровавого моря, хотя изначально хотел глотнуть воздуха...

Прикосновение к подсолнуху не ощущается, несмотря на всё усилие вспомнить моторику тактильных рецепторов. Но яркие лепестки и темная сердцевина сами поворачиваются к руке создателя.

Забавно.

А ведь и правда, подсолнухи считаются символом верности и целеустремлённости. Ведь в реальном мире их головы, под действием гелиотропии, вращают свои лица вслед за солнцем. Будь оно даже за тучами, они следят за его движением. Они ощущают, они знают, где источник их жизни.

— Они знали.

Жёлто-чёрный сектор, в центре которого он находится, покрывается пылью и исчезает вместе с ней, оставляя лишь выгоревшее пространство амбара и круг чёрной пустоты. Рубен склоняется, вырывает из золы осмоленный череп. С пронзительной нежностью бесчувственные подушечки пальцев проходятся по покатой жёлтой кости.

— Я следил, Лора. Я ведь искал... Но так и не узнал, где ты.

Подсолнухи обращены к пеплу.