Мандаринки (джен)

Спи.

Я твой Пэр Ноэль,

Ты моя Снегурочка.

Дурочка...

(Агата Кристи — Новый Год)

В конторе по вечерам всегда тихо, а уж в предновогоднюю ночь и вовсе безлюдно: пару часов, как закончился "типа корпоратив", пару часов, как все разошлись. Даже Тихонов, на бегу заворачиваясь в забавный шарф с оленями, ускакал, остались только двое главных неудачников, которым предстоит дежурство в праздник.

Впрочем, нет у Ритки никакого настроения. Ни капли, ни граммулечки, ни малейшего намёка. Куда, говорите, нужно залезть, чем обмотаться, что сожрать?

И надо ли?..

Хорошо, хоть Майский куда-то умотал и не видит совершенно расклеившуюся напарницу — от "дежурного" бокала шампанского ужасно раскалывается голова, и хочется послать всех подальше, позвонить Селиванову, спросить, как избавиться от клятой мигрени. А после — поехать домой. Лечь в кровать, замотаться по самые брови в тёплое одеяло и спать.

Выспаться. И не быть "той-самой-Риткой-Власовой", самоуверенной железной стервой с характером дикой кошки. Тем более, что в глаза словно песка сыпанули, в горле неприятно першит, да и озноб пока что почти ласково, играючи, захватывает ослабевшее тело в свои цепкие холодные лапки. Умудрилась где-то простыть, дура-Ритка, дура.

Кажется, поднимается температура, и дико хочется лечь хотя бы головой на стол, прислониться пылающим лбом к прохладной поверхности, закрыть глаза. А потом тихо и бесславно сдохнуть.

Может быть, кто-нибудь и расстроится. Но это будет потом, а сейчас так хочется покоя. И чтоб никто не трогал. Глаза сами закрываются.

И хорошо, что Майский не видит расклеившуюся напарницу.

* * *

— Рит, я тебе мандаринок принёс, — Майский заканчивает фразу уже гораздо тише, практически шёпотом: не хочет будить. — Новый Год же.

А Ритка дрыхнет, скрючившись в невообразимой позе, положив растрёпанную голову на стол. Сопит, и почему-то бравому спецназовцу кажутся ужасно трогательными и свисающие с высокого стула ноги в тонких капроновых колготках, и почти слетевшая со ступни бежевая лодочка на каблуке. И вообще вся её беззащитно-усталая поза.

Такая капитан Власова вовсе не походит на самоуверенную железную стерву с характером дикой кошки. А за прикрытыми веками не видно фирменного надменно-насмешливого взгляда, от которого частенько так и тянет съездить по красивому лицу.

Только ведь заедет в ответ, а после хладнокровно пристрелит...

Власова всегда держалась стойко. Не жаловалась. Никогда. Ни разу. И работала наравне с мужиками. Упрямая. Гордая. Практически свой парень безо всяких там бабских капризов.

И вот... дрыхнет мордой в стол. Сопит. Дрожит — замёрзла, наверно. Может, и простыла где, всё равно же не признается. Гордая же, но не дело её так оставлять, просто не дело.

Серёга и сам себе не признаётся, что сейчас примеривается и думает, как удобнее приподнять напарницу, переложить на стоящий в двух шагах диванчик. Чтоб не разбудить и не потревожить — вон, как хмурится. Видимо, снится что-то совсем уж неприятное.

А знать об этом не хочется. И к чёрту мандаринки, не это сейчас важно, важна замёрзшая, простуженная и спящая в неудобной позе Ритка Власова. Ведь если так её и оставить, то наутро можно получить сопливое безвольное желе, а за это Галя по голове не погладит... впрочем, сам Майский себя за это по голове не погладит, будем совсем уж честны и откровенны.

Пофиг, пусть с утра заедет по небритой роже, зато сейчас прочухается, проспится и будет чувствовать себя гораздо лучше.

* * *

Почему-то в нос упрямо забиваются запах машинного масла, резкого мужского парфюма и — что это ещё?.. — мандаринов. А ещё на теле ощущается тёплая тяжесть, как от чьей-то кожаной куртки.

Но, по крайней мере, самочувствие уже куда лучше: голова не раскалывается и не кружится, в горле почти не першит, да и можно бы встать и...

А что?..

Но об этом можно подумать и потом, а сейчас в руке ощущается что-то небольшое, круглое. Хм...

Хм... Ритка, оказывается, беззастенчиво валяется уже не мордой в стол, а на диванчике в столовой, почти целиком накрытая курткой напарника. Рядышком пристроились и её туфли, а в руке.

В руке яркая оранжево-жёлтая мандаринка.

А за столом, на её же месте, обнимая вазочку с цитрусовыми, дрыхнет и сам Майский. Вот и разгадка ночных перемещений — поднял, уложил, накрыл. И уснул сам, оставшись только в футболке с коротким рукавом, верхнюю одежду же пожертвовал в пользу простуженных капитанов полиции.

Не замёрз бы...

Власова сама сейчас понимает, что не хочет строить из себя самоуверенную стерву. Не в это раннее новогоднее утро. Не с ним и не в их ситуации.

Ей хочется ответить заботой на заботу.

- Серёг, ложись уже нормально. И спасибо. За мандарины тоже.