Нана затачивала нож... (джен)

Нана очень не любила незнакомцев, особенно когда они влезали в её маленький уютный мирок, нарушая неторопливое и уравновешенное течение жизни в нём. Её мир был прост и понятен, ведь состоял он всего из двух человек: её самой и её сына Тсунаёши. Она любила его и заботилась о нём как могла. В этом она находила своё предназначение, в этом состояли её обязанности, которые она назначила себе сама. И всё было хорошо: Тсу-кун хорошо рос и развивался нормально, супруг, которого она не видела месяцами, а бывало и годами, всё же регулярно присылал ей средства для проживания, полностью обеспечивая их, а потому она могла, не тревожась ни о чём, кроме сына, беспечно заниматься своими делами.

Так было ровно до тех пор, пока она не узнала, что у сына плохая успеваемость в школе. Это удивило её. И не то чтобы она не интересовалась успехами Тсунаёши, просто он на её вопросы отвечал всегда, что всё нормально или что он справится сам. Нана бесконечно верила в сына, а потому верила и его словам. И, даже когда узнала о низких оценках за тест — не пожалела об этой вере, лишь улыбнувшись: не сомневалась, что Тсуна просто не желал её волновать.

Однако знание об успеваемости сына несло за собой необходимость позаботиться об этом, ведь плохие оценки не вписывались в её идеалистический мирок. Естественно, она позвонила в школу, где учился Тсу-кун, и тут же выяснила, что сын то ли запустил программу, то ли действительно не понимал материал, а объяснить было некому. Ей настойчиво рекомендовали нанять репетитора. И по подозрительному совпадению в тот же день в почтовом ящике она нашла рекламу предлагавшего свои услуги частного преподавателя.

Тогда её это не насторожило, ведь в почтовый ящик всё время бросали разнообразные объявления. И она позвонила по номеру, указанному в рекламе, чтобы убедиться в компетентности репетитора и уточнить несколько моментов. Ответы некоего Реборна ей понравились, и, недолго думая, она решилась на найм. А незнакомца… можно было и потерпеть какое-то время.

Но стоило малышу появиться на пороге её дома, как Нана тут же поняла, что «репетитор» был из прихвостней её супруга… Реборна — если его действительно звали так — резко перехотелось пускать в дом. Но Нана знала, что если отец Тсунаёши что-то решил — сопротивляться этому было бесполезно и даже опасно. И она смирилась…

О чём тут же пожалела, потому что размеренная жизнь в её доме закончилась. Да, у Тсуны стала улучшаться успеваемость и даже появились друзья. Но какой ценой?! Десятки подозрительных незнакомцев стали посещать её дом. Не спрашивая разрешения и даже не интересуясь её мнением, они стали селиться в пустовавших комнатах! Они не знали приличий, нарушали устоявшийся порядок дома, ужасно шумели и… дурно влияли на её сына.

Если бы не это, Нана простила бы незнакомцам их существование в её мирке, ведь, в конце концов, она любила детей и была рада, что Тсу-кун нашёл друзей, кажется, став счастливее. Вот только сын снова и снова возвращался домой в синяках и порванной одежде, пряча от неё замученный и даже запуганный взгляд.

Сначала она думала, что он просто связался с какими-то хулиганами, или те выбрали Тсунаёши своей жертвой. Но, наблюдая, быстро поняла, как глубоко заблуждалась. В конце концов, она не была слепой и глухой, а потому слышала не только выстрелы и взрывы, появившиеся в округе дома вместе с Реборном, но и, как иные незнакомцы, вторгавшиеся в её дом, произносили говорящее само за себя слово «мафия», не особо скрываясь. Глупой женщиной Нана тоже не была, а потому быстро сложила всё, что знала о своём супруге, с тем, что происходило в её доме ныне. И получившаяся картина её совсем не утешала.

Тсуна, конечно, заботясь о ней, молчал о том, куда его явно насильно пытались втянуть, и о том, что ему пришлось пережить со дня появления в их жизни Реборна. Вот только от материнского сердца ничего было не скрыть. Нана слышала, что из её сына хотели сделать босса мафиозной семьи. Она знала, что Тсу-кун этого не хотел и сопротивлялся… но не очень успешно, а потому ему приходилось участвовать в сомнительных затеях своего «репетитора». И Нана чувствовала, что сын нередко ходил под смертью, лишь чудом ускользая из её лап.

Ноги не держали в такие моменты, дрожали руки… Да что там?! Её всю трясло от неизвестности, от ожидания новостей, от страха за сына. И пытаясь успокоиться за приготовлением очередного кулинарного шедевра к возвращению Тсу-куна — а она не смела даже на миг допустить мысль, что этого могло и не произойти, — постоянно резала себе руки. Случайно, конечно.

Но сын возвращался. Побитый, уставший, израненный, но, кажется, не побеждённый и не сломленный. И вместо того, чтобы получить дома спокойствие, утешение, поддержку — он получал только новые проблемы.

Нана наблюдала за тем, как малыш Реборн лишает её сына еды и, буквально, тумаками толкает на очередные сомнительные подвиги, как не объясняет школьный материал, а под дулом пистолета заставляет угрозами заниматься самостоятельно — и с отчаянием думала, что ничем не может помочь Тсунаёши в этот раз. Мафия. Жаловаться на неё в полицию было бесполезно, бежать — бессмысленно, а чтобы бороться нужна была сила, которой не было у неё и пока не было у Тсу-куна.

Что она могла делать? Только улыбаться сыну, успокаивая хотя бы тем, что была якобы не в курсе его проблем, что не менялась и продолжала верить в него. Всегда.

Нана знала, кто был виноват в разрушении её с Тсуной маленького мирка. Незнакомцы, в числе которых оказался и её супруг, и Реборн, и один, казавшийся на вид добродушным, старик…

Однажды все трое собрались на её кухне. Они видели, как быстро Нана, ласково улыбаясь им, нарезала овощи для очередного кулинарного шедевра, но не замечали с какой агрессией она это дела. Они видели, как она методично, не просто до остроты, а доводя до идеала, затачивала лезвие ножа, и не подозревали, что он предназначен для них…