Я поэт, зовусь я... (джен)

— Эй, Шурик! — в приоткрытую дверь просунулся любопытный нос Женьки. — Шурчик, ты дома?

— В магазин, наверно, ускакал! — предположил Домка, отстраняя Евгению и решительно входя в квартиру. — День рождения, как-никак... Интересно, и чем же он нас всех угощать будет?

— Ведром варёной картошки и блюдом кильки маринованной! Сами, что ли, не знаете, какой он жмотяра?

— О, мальчики-девочки, смотрите, — Маша подняла с дивана толстую тетрадь в клеенчатом переплёте, раскрыла её и пробежала глазами кривоватые строчки. — Ого, стихи!

— Чьи? — заинтересовалась Женька. — Пушкина? Уайльда? Китса? Шелли? А может, Байрона?

— Лучше. Это Шурикина писанина, по-моему. Вот уж не думала, что наш приземлённый мальчик стишки кропает...

В этот момент хлопнула входная дверь, и в квартиру ввалился сам виновник торжества — взмыленный, нагруженный пакетами по самые уши.

— А, уже пришли? — спросил он, ничуть не удивившись столь раннему приходу гостей. — Вот и хорошо, поможете на стол накрыть...

— Шурик, ты стихи любишь? — невинным голоском поинтересовалась Евгения.

— Если в книге и в подарок — то нет... — равнодушно произнёс тот, обернулся, и только тут заметил тетрадь в Машкиных руках. — Где взяла? Отдай сейчас же!

— Ага, как же! Вот щас мы почитаем, что ты тут нацарапал! — съехидничала журналистка и, выхватив тетрадь из рук подруги, наугад её раскрыла. — О, вот, послушайте! Называется "Хрусталь"!

— В небе, на бархате чёрном,

Битый лежит хрусталь...

Вы не поранились? Полно,

Мне ничего не жаль!

Пусть колок хрусталь и не вечен,

А бархат небесный — сквозной,

Останется в сердце навечно

Его перелив неземной.

Пройдут вновь года и столетья,

И в Лету уйдут города...

Исчезнет всё — люди и судьбы,

А свет хрусталя — никогда!

В небе, на бархате чёрном,

Битый лежит хрусталь.

Вы не поранились, полно!

Мне ничего не жаль...

— Неплохо! — одобрительно сказал домовой. — Честно, не ожидал! Почему не издаёшься?

— Для того чтобы издать свою книгу, нужны деньги и немалые! Откуда у меня такие?

— У Олега займи, — предложил Домка. — Он добрый, он даст!

— Ага, он-то даст... Пинок коленом в одно место. Слушайте, вы мне помогать на кухне будете или займётесь обсуждением моей литературной карьеры?!

Пришлось Машке, Дмитрию и Евгении плестись за хозяином на кухню, а домовой, сославшись на аллергию на кухонные принадлежности, удобно расположился на диване и принялся перелистывать страницы тетради стихов.

...Салаты были уже приготовлены, разложены в вазочки, когда на пороге кухни внезапно возник Домка.

— Всё кулинарите? — весело спросил он. — Не лопните после?

— Не боись! — сказала Женька, утирая ладонью пот со лба и заодно размазывая по нему свёкольный сок. — При нашей сумбурной жизни ожирение нам не грозит... А ты чего пришёл? Совесть заговорила, решил помочь?

— Да нет... — покачал головой домовой и вдруг вкрадчиво произнёс. — Шурик, а что это за стихотворение у тебя такое " Я люблю тебя"? Посвящается какой-то О. И.....

— Не какой-то, а какому-то! — хихикнула Евгения. — И не просто там О. И., а Олегу Ивановичу! Ты что, отупел совсем?

— А ну-ка, прочти! — оживилась Маша.

— Не надо! — взвизгнул Шурик, бросился к Домке, чтобы вырвать тетрадь (или хотя бы тот лист со злополучным стихотворением) у него из рук, но всё без толку. Тот без особого труда посадил незадачливого поэта на кухонный шкаф и, приняв красивую позу, начал читать:

— Я люблю тебя, мой ангел,

За печальные глаза,

За улыбку. Фальшь и правду.

Я люблю лишь одного тебя!

Я змея на белой коже,

Я — не то, что видишь ты,

Что ты видишь, не похоже

На забавные мечты.

Я и фея, и русалка,

Я и ведьма, и змея...

Ведь не так ли, мой несносный,

Называешь ты меня?

— Очень интересно... — протянул наконец домовой, когда на кухне воцарилась полная тишина. — Как Олег там тебя называет, а?

— Ты же сам только что прочитал — феей, русалкой и ведьмой! — отозвалась Женька. — Оч-чень интересно... А вот ещё интереснее... хм, фей... что будет, если мы прямо сейчас позвоним объекту твоих воздыханий и прочтём ему этот сонет? Ой, как он обраду-уется!

— И не говори! — поддержала её Машка. — Заодно сообщим, кто автор сего шедевра...

— Не надо! — пропищал Шурик в ужасе и забил ногами по кухонному шкафу. — Не звоните, пожалуйста! Давайте лучше кушать салатики, они очень вкусные, только не звоните Олегу-у-у...

Его можно было понять: Олег Иванович — мужчина серьёзный, современные нравы ему совсем не по душе, а такое "голубенькое" поползновение к его персоне он не то чтобы не поймёт, но даже и не оценит, хоть ему объясняй, что сейчас это модно, и что более пятидесяти процентов (если не больше!) звёзд сцены и политиков этим занимаются день и ночь!

— Ладно уж, не скажем! — наконец смилостивился домовой и снял болезного с верхотуры. — Иди, стол накрывай!

...Подарки были подарены, салаты были съедены, соки выпиты и к гостям вновь вернулся интерес к поэзии.

— Так, что там у нас дальше? — Дмитрий потянулся к тетради, всё это время лежавшей на диване и, раскрыв её, пробежался глазами по мелким строчкам. — Вот ещё кое-что интересное... "Гомо сапиенс" называется. Читать?

— А то как же! — хором отозвались присутствующие (кроме Шурика, разумеется...).

— Ну, слушайте...

— Он был на "Титанике",

Он был на "Курске",

Он был на "Руслане",

Он горел вместе со всеми.

Он был на башнях Манхеттена

И рухнул вниз, на землю.

Он взорвался с атомной бомбой,

Он уничтожил Хиросиму.

Он погибал вместе с Чернобылем,

Он спасал, невзирая на смерть.

Он закрывал собой шахты,

Где прятались стволы ракет.

Он тонул при наводнении,

Он умирал от жажды в пустыне.

Он летел как астероид

И пробивал собой атмосферу.

Он — это вспыхнувшая сверхновая,

Уничтожившая всю систему...

Он — это что-то очень грозное,

Он — это просто гомо сапиенс!

— И что ты имел в виду, когда писал этот стих? — спросила Маша. — В чём тут смысл?

— Тупым не понять! — буркнул Шурик и, извернувшись, вырвал-таки свою драгоценную тетрадь из цепких рук Димки.

— Где уж нам уж... — печально покивал домовой и, потянувшись, легко поднялся с дивана. — Думаю, нам пора!

— А посуду помыть? — возопил Шурик, преисполнившись праведным гневом. — Лопать, значит, вы все мастера, а помогать кто будет? Папа Карло?

— Завтра! — помахала рукой Женька. — Всё завтра... Да, Домми?

В итоге за "Домми", так не вовремя произнесённое Евгенией, гостям пришлось не только вымыть посуду, но и отдраить всю квартиру целиком. Шурик тихо радовался внезапному субботнику, а Домка, вольготно растянувшись на диване, лениво перелистывал тетрадь, одним глазом следя за "рабынями", чтобы те старались как следует и не филонили...

— Всё! — простонала Евгения, без сил плюхаясь в кресло и выпуская из рук тряпку, которой вытирала пыль. — Не могу больше... Лучше убейте меня!

— Ага, как же... Размечталась! — отозвалась Машка, выливая воду в туалет. — Кстати, слышала новость? В Украинской Раде постановили, что все древнегреческие философы и учёные на самом деле были украинцами... И апостолы Христа — тоже!

— Точно, особенно Иуда! — тут же воспряла духом Женька. — Этот уж точняк из их породы!

— Эй, вы там скоро? — окликнул нас домовой. — Дмитрий уже закончил!

— У меня, кстати, тоже стих родился! — внезапно сообщила рыжуля. — Вот, слушайте!

— Господи, за что мне такое наказание? — простонала Машка, но Женька была неумолима:

— Когда я всё-таки скончаюсь,

Ко мне на кладбище приди,

И у креста моей могилы

На память розу посади!

— Кактус я тебе на память посажу, а не розу! — сердито сказала Маша. — Самый что ни на есть крупный... Мексиканский! Так сказать, одна колючка над другой расти будет... Не зли ты, Бога ради, Домку... англичанка хренова! Знаешь ведь, что он терпеть не может, когда его Домми называют!

— Чай пить будете? — выглянул на кухню Шурик, но тут же схлопотал пыльной тряпкой по шее. — За что?!

— За поэзию! — мрачно сказала Машка и, поднявшись с пола, на котором отдыхала, направилась к входной двери. — С днём рождения, писака!

— Я поэт... — начал было именинник, но тут Евгения радостно продолжила. — Зовусь я Шурик...

— Лодырь, нытик и... — тут Маша запнулась, не сумев подыскать рифму к слову "Шурик".

— И... и жулик! — докончила Женька. — Запиши в свою тетрадочку, поэт!

— Рифма хромает! И я не жулик!

— А какая разница? — философски заметила Машка, выпихивая свою подружку в дверь и выходя за ней вслед. — Главное, что по сути совпадает!

Девчонки были уже во дворе, когда сверху что-то стукнуло, и бодрый голос Шурика возвестил:

— А я только что стих сочинил… специально про вас!

— Ну, читай, давай… тачанка стихотворная! — хмуро сказала Женька, не скрывая, впрочем, своего любопытства.

— Слушайте…

В головах, под шляпками из шёлка

Абсолютно никакого толка!

Свалены там в кучу лишь айфоны,

Шмотки, и крутые телефоны,

Шопинги, танцульки, и пирушки,

Селфи, дорогие побрякушки…

Свищут там норд-осты и зюйд-весты,

Для мозгов там не осталось места!

— Это он про кого? Это он про нас?! — моментально взвилась Евгения, собралась было идти бить морду лица сему не в меру обнаглевшему поэту, но Машка её удержала и потащила рыжую скандалистку за собой:

— Успокойся, Женечка! Мы ему потом отомстим… и по-другому — просто сообщим Олегу про посвящение к стишку. Вот он обрадуется-а!