Излечение (гет)

Это неизлечимо.

— Придурок Шо…

Я перевел взгляд туда, куда смотрела Кёко — на большом экране кафе крутили клип.

— Могами-сан…

— Придурок… Шут кривляющийся… — она не слышала моего тихого голоса, и я знал это.

Рядом беззвучно вздохнул Юки, наверняка, чувствуя досаду.

У меня ее уже не было. Я просто устал. Устал бороться за внимание. Что бы я ни делал, какие бы слова ни говорил, как бы ни намекал, все равно в ее душе он будет занимать столько места, что она не сможет оставить все в прошлом. Три с половиной года я пытался пробиться к ее сердцу. А она закрывалась, изо всех сил прячась в свою раковину, твердя, что любви в душе быть не может и она больше не допустит ее появления. Я надеялся, я бился, я готов был на безумства…

Все тщетно. Лишь в его присутствии она забывала обо всем, с головой кидаясь ругаться с ним.

— Могами-сан.

— А? — Кёко резко развернулась к нам и поклонилась. — Простите, Цуруга-сан, я…

Решение было принято не прямо сейчас — я уже несколько дней морально готовился к нему и молился, чтобы мне не пришлось этого делать. Вера треснула пару минут назад.

— Тебе не кажется, что ты просто не хочешь с ним расставаться? — ее глаза округлились. — Почему ты не хочешь признаться себе самой, что Фува для тебя не просто враг?

— Я…

Я улыбнулся ее ошарашенному лицу — ведь в моем голосе не было ни злости, ни упрека, ни раздражения:

— Он с давних пор был твоим прекрасным принцем, тем самым важным человеком, для которого ты готова была на многое… Ты делала все, чтобы увидеть его улыбку, адресованную тебе… Могами-сан, признайся в конце концов.

— Ц… Цуруга-сан… — Кёко окончательно, похоже, перестала соображать.

— Ты всегда будешь думать о нем, всегда беспокоиться и стремиться к нему, — мне было все равно, что улыбка выходит совсем не нейтральная. — Подумай все-таки над своими чувствами. Юки, нам пора.

Яширо открыл было рот, но я даже не взглянул на него, и ему ничего не оставалось, как послушно отправиться за мной.

Я не хотел оставлять их вдвоем — он ведь сразу кинулся бы что-то объяснять Кёко. А зачем? Я не хочу ее жалости, не хочу виноватого взгляда и извинений… Я просто хочу ее. Но никогда не получу.

Уже в павильоне, я улучил минуту и дозвонился до Такарады. Услышав мою просьбу, президент явно озадачился:

— Отправить Сецуку в Америку?? Ты уверен?

— Абсолютно, — я покосился на подготовительную суету вокруг. — Мне не нужен больше талисман. И телохранитель тоже.

— Я не дума…

— Такарада-сан, не нужен.

— Потом сам попросишь! — пригрозил он и отключился.

Если бы…

Глухая тоска голодной собакой вгрызлась в сердце.

Я не хотел этого замечать, тешил себя надеждой, самонадеянно верил, что ведь я лучше! Да, я чудовище, но я же никогда не причиню ей боль, никогда не заставлю проклинать саму себя… Сколько раз за эти три с половиной года она разбивала эту веру?.. Я потерял счет.

Я понимал Такараду — он боялся, что Куон вырвется из-под моего контроля. Что ж, буду учиться справляться с ним сам. Хватит перекладывать все на хрупкие плечики, хватит зависеть от нее...

По крайней мере, так мне казалось. На деле все было гораздо страшнее — президент сдержал слово, и я оказался один на один со своими демонами прошлого. Когда я очнулся в первый раз в старой квартире Каина — руки были буквально исполосованы своими же ногтями. Глядя на кровавые царапины, я ощутил странное, болезненное удовлетворение. Зеркало отразило застывшую маску, которая треснула суховатой ухмылкой.

Еще один шаг за освобождением.

В сотовой компании мне пошли навстречу, и мой номер оказался заблокирован, оставшись доступным лишь для Яширо и Такарады.

Куча проектов вне агентства, которые затыкали все мое свободное время и не оставляли измученному сознанию даже попытки подумать о Кёко. Юки перестал ворчать на третьей неделе и притих. Наверное, его все-таки напугало то выражение, с каким я встретил его после не очень удачного возвращение из образа Каина. Куон Хизури практически собственной персоной…

Я гнал самого себя подальше от Кёко. Но если с Цуругой это более-менее получалось, то с Куоном… Черт, когда ему на глаза попался тот клип с ангелом… Куон рвал и метал… Я сходил с ума от желания прикоснуться к ней, выцеловать ее лицо, заставить ее губы распухнуть от моих прикосновений… Тело буквально сводило судорогой от желания ее тела… Я не знаю, каким чудом, каким крохотным кусочком самосознания я удержался в четырех стенах квартиры, не отправившись к ней домой.

Но после того случая я уверился в том, что это возможно — уйти от Кёко. Уйти и оставить ее в покое…

Однако — она очень любила меня помучать. Или же чувствовала мои поползновения и не хотела так просто избавлять меня от моей же любви к ней: звонок от Яширо в один из очень поздних вечеров принес «благую» весть — расстроенная чем-то кохай ищет меня.

Я, в принципе, догадывался чем, а уж когда увидел ее у своей двери — убедился в том, что я, как обычно, прав. Могами выглядела подавленно и при моем появлении попыталась скомпоноваться в небольшой куб.

— Цуруга-сан…

А ведь я практически успешно внушил себе, что забыл ее голос… Ладно, придется заново. Я уже знаю, как именно это делать, останется только перебороть то, что так рвется сейчас к ней.

— Заходи, — я открыл дверь квартиры и сделал приглашающий жест. — Молодец, что не стала торчать на улице.

— Я…

— Чай, кофе?

— Чай, — она видимо поняла, что я просто не дам ей спокойно повиниться, и проследовала за мной на кухню.

Похоже, почти два месяца трудов, измывательств над самим собой сейчас весело летели в топку — уши сами ловили движения за спиной, пока Кёко устраивалась за столом, шея сама выгибалась, чтобы развернуть голову и дать глазам увидеть маленькую фигурку.

Чайник тихо свистнул, и тут же я вздрогнул:

— Цуруга-сан, я хотела…

— Надеюсь, ты сейчас не на коленях? — я с трудом удержал в дрожащих руках чашку, бесшумно выдохнул и развернулся к столу. Знаю, что она хотела.

— Не на коленях… — Кёко растерянно смотрела на поставленный перед ней чай. — Я просто…

— Нет, я на тебя не обижен, — я устроился напротив нее и сделал глоток обжигающего кофе. — И не злюсь ни на что. Так что — просить прощения тебе не за что.

— Но вы… — она опустила голову еще ниже.

— Да, я действительно попросил Такараду, чтобы Сецука якобы уехала в Штаты, — я поспешно отпивал по маленькому глотку кофе, обжигаясь каждый раз и этим удерживая свои желания на месте. Но так хотелось дотронуться до нее, приподнять ее лицо за подбородок, прикоснуться губами к ее губам, ощутить их мягкость и…

— Но почему?.. — сдавленный голос заставил возненавидеть самого себя.

— Потому… — я лихорадочно соображал что именно сказать, чтобы она поверила… — есть две причины. Первая, — я с назидательным видом поднял указательный палец вверх, акцентируя на нем кареглазый взгляд, — я достаточно попользовался твоей добротой и помощью. И я не могу вечно продолжать так делать. Во-вторых, ты не должна зацикливаться только на одном проекте в один отрезок времени. А с Сецукой у тебя просто не хватало времени изучать другие предложения.

Ее брови сдвинулись, пока сама она думала над моими словами.

Увы, но правды в них столько же мало, сколько мало чувств у Кёко ко мне. Однако в этот раз она не почувствует, что я ей лгу. Потому что моя ложь очень похожа на ее правду, которая давно уже собрана в этой рыжеволосой голове.

— Понятно, — в ее вздохе легкое облегчение. — Я уж боялась…

Я лишь невозмутимо пожал плечами, делая глоток кофе. Боль уже практически не чувствовалась обожженным ртом, и желания вновь начали доминировать, когда Кёко осторожно подула на горячий чай, вытянув губы трубочкой.

Черт, ну зачем она пришла?? Спросила бы в агентстве при встрече…

— А то я не могла до вас дозвониться и начала думать всякое… — она виновато глянула на меня.

— У меня в последнее время что-то со связью, многие не могут связаться со мной, — я озабоченно качнул головой.

— Понятно, — Кёко откровенно повеселела, но от ее улыбки моя подавленная надежда вновь попыталась воспрять. Я этого, разумеется, допустить никак не мог, ибо знал, сколько потребуется времени, чтобы снова растоптать ее.

— Ну раз выяснили — пошли, я отвезу тебя домой.

— Я сама дойду!..

— Могами-сан, я все же мужчина, а ни один мужчина не позволит девушке разгуливать по ночному городу одной.

Я рвался к ней и осаживал себя. Ее кивок вверг меня в противоречивый хаос, буквально раздирая изнутри. Что ж, сам виноват…

Уже в машине, практически перед своим домом, Кёко добила меня:

— Вы совсем похудели, Цуруга-сан…

Я задержал дыхание, удерживая ломящееся сердце в груди, и неопределенно двинул плечами:

— Ты же знаешь, какой у меня график.

— Может…

— Спокойной ночи, Могами-сан, — я подрулил практически к крыльцу. Видно, моя невысказанная мольба, по крайней мере та, которая была сейчас самой громкой, достигла Кёко — она тихо попрощалась и выскользнула из салона.

Лишь когда дверь дома закрылась за ее спиной, я обмяк и уткнулся лбом в руль.

Два месяца насмарку.

Я все еще хочу ее. До безумия, до боли под левой лопаткой, до судорожно стиснутых на кожаной оплетке руля пальцев.

Но у меня нет шансов. Никаких — это подтвердили мне еще раз. Как, как тогда стереть эти желания?!

Может, вызвать проститутку?.. Попытавшись представить другую под собой, я едва сдержал рвотный позыв и откинул голову на подголовник.

Это болезнь. Страшная по своей силе. И если ее нельзя излечить обычным методом, то придется хирургическим…

Я вернулся домой и едва удержался от того, чтобы напиться. В стельку, до полного забытья. Я не могу себе этого позволить. Цуруга Рен не опускается до такого. Так что — дохни трезвым…

Чашку пришлось выкинуть. С воспоминаниями, как тонкие пальчики держали ее, как нежные губы касались края, чуть облизывая его, так не получилось. Я вновь и вновь лелеял их, обсасывал, вспоминал до каждой мелочи, до пряди, чуть сдвинувшейся из-за ее ушка, и день за днем остервенело стирал их.

В какой-то мере роль Каина помогала — тот не знал никакую Кёко Могами, зато помнил сестру. Но сестра на то и сестра, что о ней особо и не пострадаешь… Но пара часов, когда я вышкребался из образа, становясь беззащитным перед Куоном, превращалась просто в ад. Куон мало того, что помнил, мало того, что хотел, так еще и делал все, чтобы оказаться рядом с целью. Мне пришлось поставить кодовый замок на дверь квартиры, чтобы в беспамятстве не вырваться за пределы логова. Приходя в себя, мокрый, как щенок, трясущийся, с обезумевшим взглядом, я лишь криво усмехался, видя перед собой закрытую дверь.

И с каждым разом время выхода сокращалось. Постепенно я подчинял Куона, все быстрее и быстрее справляясь с его желаниями и бешенством.

Кёко буквально пропала из моего поля зрения, и, страдая каждый вечер, я был все-таки рад этому. Каждый шаг из болезни давался с неимоверным трудом, с кровавой болью в груди, к которой я уже практически привык. Но я выкарабкивался, молясь и проклиная, выдавливал из себя то, что лелеял три с лишним года, что хранил и берег для нее.

Съемки второй части подходили к концу, и маска Каина готовилась уже быть спрятанной в далекий сундук…

В какой-то мере я поблагодарил небеса, что в тот день оставил Порш в гараже агентства и взял запасной Ровер.

Они стояли на перекрестке и ругались при всех. Яростно, самозабвенно и не обращая внимания на начинающую собираться толпу. Замолчали лишь, когда я затормозил прямо рядом с ними.

— А…

— В машину, — я не попросил — приказал так, что Кёко мгновенно телепортировалась в салон на заднее сиденье, а Фува, получив дополнительный бонус в качестве улыбки Каина, спустя минуту присоединился к ней.

Затонированные стекла не пропускали любопытных взглядов, а полупустая магистраль позволяла втопить педаль до упора.

— Цуруга…

— Могами-сан, Фува-сан, позвольте мне, как человеку, довольно долго вращающемуся в шоу-бизнесе, дать совет, — в зеркало заднего вида я видел сжимающуюся от каждого слова Кёко. — Если вы собираетесь добиться чего-то в этом мире — не выносите свои личные отношения на люди. Иначе в будущем ваши имена будут ассоциироваться у всех не с ролями в кино или хитами, а с неизменными скандалами. Заработать хорошую репутацию в этой сфере — тяжелая задача на пару лет, плохую можно получить в течение пяти минут. Решите, что для вас важнее — слава актрисы и певца или парочки скандалистов.

Фува скривился и покосился на хмурую девушку:

— Я всего лишь хотел…

— Да замолчи ж ты уже!! — она мгновенно взорвалась, с негодованием глядя на него. — Мне не нужно твое мнимое сочувствие, понял?!

— Блин, ты вообще головой сдвинулась?! При чем тут сочувствие? Я, как нормальный человек, хотел…

Боль сузила поле взгляда до едва заметной точки, и я свернул в первый попавшийся двор какой-то гостиницы.

Заглушив мотор, я обернулся к замолчавшим и попытался улыбнуться:

— Надеюсь, машина останется цела. Захлопните потом двери.

— Вы куда?!

— А ты куда?!

За спиной хлопнула дверь, и асфальт плавно поплыл в боковом зрении.

Только не упасть тут… Задыхаясь от хаотично стучащего сердца, я все же держал осанку, уходя от машины.

Она всегда переживала, что подумают люди о нас с ней… Никогда не забывалась настолько, чтобы перебивать и кричать на меня. Еще один гвоздь в распятую и умирающую надежду, еще одно доказательство, что я прав, пытаясь излечиться от этой проклятой болезни.

Зрение сфокусировалось на резной ручке, и я невольно огляделся. Какой-то бар в глухом переулке. Мне нельзя туда — я ведь в цивильной одежде, не Каин и даже не Куон. Каин… я сам не заметил, как подсознательно нырнул в него, спасаясь от дикой боли. Не хочу, не могу больше…

Тихий назойливый звук вырвал из спасительной темноты и бессознательности. Покрутив тяжелой головой, я нашел источник и дотянулся до вибрирующего мобильника.

— Рен, ты где? — в голосе Такарады звучало напряжение.

— Н-не знаю… — вместо обычных слов получился хрипловатое сипение. Мутный взгляд обежал обстановку. Кажется, квартира Хилла.

— Что значит — не знаю?! — вспылили на другом конце. — Одиннадцать дня, Яширо с ума сходит! Сорваны съемки, а ты…

Я попытался встать, и тихий звяк под ногами сопроводил качнувшиеся по полу пустые бутылки. Ну да, Каину проще напиться и забыться, чем Цуруге или тому же Куону… Как я добрался сюда? Наверное, как зверь уползает сдыхать в свою нору, так и я интуитивно тащусь в эти две комнаты. Тут хотя бы не пахнет ею…

— … Рен!!

— Я… слушаю… — ничего не слышал из того, что говорил он, но тревога в словах хлестнула по обнаженным нервам, заставив тряхнуть головой. — Простите, мне надо час, чтобы…

— Жду тебя у себя через два часа.

Спасибо, Такарада-сан… Вы всегда понимали меня лучше, чем я сам.

Ледяной душ немного прояснил трещавшую голову, но вернул воспоминания и последовавшую за ними боль. Алкоголь, как выяснилось экспериментальным путем, лишь разбивал сохраненные кадры, не стирая их, и теперь память любовно перебирала осколочки, тыкая острыми краями в кровоточащую извивающуюся душу.

Ее взгляд на него, полный уверенных, искренних эмоций, открытый, бушующий… Зависть принялась обгладывать сердце, которое заходилось в гневном ритме. Почему, почему она никогда так не вела себя со мной?! Что мне надо было сделать, чтобы она забыла разницу между нами?! Что?! Вызвать ее ненависть и презрение?..

Но разве это она чувствует к Фуве? Нет, в ее глазах не было брезгливости, лишь уязвленное самолюбие. Потому что с ним она на равных, с ним она чувствует себя настолько свободно и легко, что все остальное перестает иметь значение…

Убью…

Я распахнул глаза и шокированно уставился на кафель душа, не обращая внимания на воду, заливающую глаза.

Куон. Впервые он не рвался к свободе. Он просто обволакивал, приобнимал за плечи, доверительно заглядывая в глаза, предлагая раз и навсегда избавиться от части боли, которая так пугала его.

Черт.

Я усмехнулся, тряхнул головой и глубоко выдохнул.

Я давно догадывался о ее выборе, просто не хотел верить. Теперь же я принял его. Шо тоже любит ее, по-своему, немного глупо, но любит. И у него есть шанс вернуть все, что потерял, собрать то, что в порыве времени разбросал вокруг.

У меня такого шанса нет. Мои ошибки из категории тех, которые нельзя исправить, нельзя склеить или воскресить…

Комната, мятая одежда, раскиданная обувь, бутылки на полу, подсохшие лужицы спиртного.

Хорошо, что никто не видел, как скулил непревзойденный Цуруга Рен, захлебываясь виски, как вцеплялся в волосы, ударяясь затылком о стену. Это позорное зрелище… Я тихо рассмеялся, чувствуя себя немного сумасшедшим. Да, гадостное, мерзкое. И больше не повторится.

Такарада встретил меня самым мрачным взглядом из своего арсенала. Я даже попробовал изобразить раскаяние, которого не было, но он лишь махнул рукой:

— Не кривляйся передо мной. Что ты вчера отчудил?

— Ничего.

— Кёко позвонила Яширо со слезами, что, типа, ты закрыл ее в машине с Фувой.

Я не сдержал слегка нервный смешок:

— Какое я чудовище…

— Рен, — в глазах президента была самая настоящая тревога за меня, и почему-то это меня успокоило и даже немного согрело, — что происходит?

— Я просто дал им шанс поговорить наконец-то спокойно.

— Закрыв их в машине?

— Я не закрывал никого, — плюнув на все, я сел на диван и с облегченным вздохом откинулся на спинку. Голова так и не перестала кружиться с тех пор, как я покинул квартиру. — Просто заехал на стоянку и ушел.

— И не побоялся оставить ее с Фувой? А если бы что случилось?

— Шо не я, он бы не тронул… — горло сдавило, словно не желая выпускать из груди ее имя.

— Какой ты уверенный, — язвительно хмыкнул Такарада. — Ладно, позвони Кёко, успокой ее. Перед режиссером я тебя уже прикрыл.

— Я могу быть свободен?

Его взгляд вновь стал настороженным, когда я встал.

— Ты позвонишь ей?

— Нет.

— Почему?

— Не за чем… — я не стал ждать разрешения, двигаясь к дверям.

— Рен!

Голова сама качнулась в отрицательном жесте.

В гримерке пахло косметикой и ее духами. Раньше я не замечал этого, но сейчас, лишенный постоянного общения, мой нюх обострился.

Дрожь колотнула тело, я буквально рухнул в кресло, обхватывая себя руками.

Такарада, разве вы не видите, что я ей не нужен именно в том качестве, на которое вы так рассчитывали?!

Дрожь добралась и до внутренностей, отзываясь вибрирующей болью в груди и тошнотой.

Не нужен, понимаете?! Вы же сами знаете, насколько она ответственна!! Дайте ей безнадежно больного, и она сделает все, чтобы он поднялся на ноги…

Но меня вылечить не сможет. Просто не захочет. Просто не допустит, чтобы стать моим лекарством.

Голоса за дверью напомнили, где я вообще. Нельзя здесь расслабляться, страдать или еще хуже — показывать всем, что моя душа сейчас разлагается, моля о спасении.

Я Цуруга Рен. Король. Тот, который никогда не показывает слабостей, никогда не ломается.

Кривая ухмылка сама появилась на губах. Вот-вот, главное так повторять постоянно и глядишь — сам поверю. Поверю и смогу захоронить останки того, что так упорно цепляется за жизнь.

Зеркало равнодушно отразило мою безэмоциональную улыбку. Если я смогу излечиться, я стану уже богом. Потому что я родил любовь, я ее и убил.

Интересная перспектива… Куу Хизури не дотянуться до такого.

Итак, на чем я там остановился? Первое — уйти подальше от агентства, так как здесь повышается вероятность столкнуться с Кёко. Второе — работа. Еще больше и еще тяжелее. Третье — постоянный контроль над собой. То, что Куон пытается не напролом идти, а слиться с Цуругой, тревожный знак. Я не хочу даже его мыслей, не говоря уж о чувствах. А он встревожен тем, что я ломаю свою гордость, которую он так лелеял все эти годы.

Ничего, это только начало. Раз уж я получил такую возможность полностью подчинить его, я не упущу.

Забавно, Кёко опять помогает мне — своим нежеланием и отторжением моих чувств…

Работа действительно позволила отодвигать чувства и мысли все дальше и дальше. Дотолкать их до края, а там — сами свалятся в ту бездну под названием «забвение». Яширо, словно чуя мое настроение, больше не пробовал напомнить, подтолкнуть, намекнуть. И я был безумно ему благодарен.

День за днем, укрощая свои желания видеть, слышать, прикасаться, сходя с ума от периодически просыпающейся ревности, давя надежду, которая оказалась слишком живучей… Я не трогал лишь саму основу, то, из-за чего пока билось мое собственное сердце. Я интуитивно понимал, что это останется в самую последнюю очередь — убить саму любовь. А уж если она останется вообще без всякой подпитки — легко и практически не больно.

Это всего лишь болезнь. Практически неизлечимая, как рак, дающая такие же метастазы в душе. Но рак лечат.

Я тоже вылечусь. Ведь я практически бог.

— Рен-сан, ты же придешь на мое день рождение? — Мария, заглядывая в глаза, как щенок, так вцепилась в руку, что я не мог отказать ей.

— Даже, если бы ты не пригласила, я бы пришел. Ведь я твой друг.

— Спасибо!! — она от всей души чмокнула меня в щеку и унеслась в облаке кружев.

Отличный повод проверить, чего же я добился за эти месяцы.

Однако праздник был в самом разгаре, а Кёко так и не появилась. Я не мог понять — то ли я разочарован, что нет возможности доказать свои успехи самому себе, то ли рад, что боль понемногу отпускает левую половину груди.

— Цуруга-сан, — мягкий голос словно струился по плечам, спрашивая разрешения присоединиться, и я улыбнулся в ответ:

— Добрый вечер, Мираэ-сан.

— Отличное торжество.

— Да, Такарада-сан постарался в этот раз, — я вслед за собеседницей оглядел роскошно украшенную залу. Отовсюду лилась разножанровая музыка, нисколько не мешая и не загромождая слух.

— Как-то вы выглядите не очень.

Я перевел взгляд на нее и отсалютовал нетронутым бокалом шампанского:

— Спасибо за честность, Мираэ-сан.

— Я серьезно, — девушка внимательно вглядывалась в мое невозмутимое лицо. Умна, красива, ненавязчива. Сниматься с ней было одно удовольствие.

— У меня недавно закончился один тяжелый проект, параллельно четырем остальным.

— Ого, — в серых глазах заблестел интерес. — Расскажете?

— Не могу, — я извиняюще улыбнулся. — Договор.

— Понимаю. Вы сегодня один?

— Как видите.

— Странно, — в тихом, на грани шепота голосе слышно было удивление. — Я почему-то была уверена, что…

Я знал, что она скажет, но мне было интересно узнать, что я буду чувствовать при этом.

— Что?

— Что Могами-сан будет сопровождать вас, — она осторожно покосилась на меня.

Тупая боль на какой-то миг сдавила грудь, но тут же вернулась в прежнее состояние методичного воздействия.

— Вы так говорите, словно Могами-сан мой оруженосец, — я позволил легкую улыбку, намекая на шутку.

Девушка тоже заулыбалась, немного извиняюще качнув головой:

— Ну что вы. Могами-сан действительно интересный человек….

Второй спазм был посильнее.

— Это точно.

— Цуруга-сан, — спустя паузу актриса глянула на меня, — как вы относитесь к Хоккайдо?

— В целом неплохо.

— А к горнолыжным курортам?

Наши взгляды встретились. Я догадывался о подоплеке вопроса, догадывался о ее интересе вообще.

Красивая, умная, уверенная.

— Положительно. А что?

— А если я вас приглашу на пару дней на такой курорт? — в ее глазах появилось облегчение и ожидание. — Просто, чтобы вы отдохнули.

— Ну раз просто, чтобы я отдохнул, то было бы неплохо.

Я знал, зачем все это, поэтому сразу оговорил условие. И я знал, что она поймет его, поймет причину и примет.

Я ведь все равно собирался расправиться со своими чувствами. Так почему бы не воспользоваться предложенной помощью?

— А теперь — новая часть всеобщего представления! — ведущий вечера помахал мешком, и я поспешил как можно незаметнее выскользнуть из толпы. Участвовать в очередном фарсе президента не хотелось, и, петляя по коридорам, я вышел на одно из крылец запасных выходов.

Морозный воздух не взбодрил, наоборот, от мягкой синевы ночи и искрящихся в ней гирлянд стало совсем тоскливо на душе. Засунув руки в карманы брюк, я привалился спиной у стены подъезда и мрачно усмехнулся, глядя на звездное ясное небо.

Пора бы признаться самому себе, что я ждал ее. Весь вечер. Даже несмотря на собственные ухищрения с подавлением всего, что тянуло к Кёко, я все равно продолжал ждать.

Это уже даже не смешно… Я настолько слаб, что не могу справиться сам с собой?

— Ну?

Я усмехнулся и глянул на Такараду, бесшумно появившегося следом.

— О чем это вы так шушукались с Мираэ?

— Она пригласила меня на несколько дней погулять.

Он выдохнул небольшое облачко дыма:

— Ты… Рен, что происходит?

— Я устал, Такарада-сан, — признание выбило уверенность из ног, и я невольно порадовался, что опираюсь спиной о твердую стену. Правда, голос тоже дрожал, но Такарада видел меня и не таким… — Понимаете, я просто устал. Устал бороться за нее и видеть, что вся моя борьба пугает ее.

— Ты пробовал с ней поговорить?

— Не только, — руки, вытянутые из карманов, тоже слегка дрожали, и я с силой потер лицо, чтобы хоть как-то унять внутренний трепет. — Я даже попытался ей признаться. Помните, ту кучу шаров, запущенных в небо? Она так радовалась, так хлопала, а потом, едва я начал говорить, попросту исчезла… Попытался поцеловать, но она впала в неконтролируемую панику… Нет, можно было бы силой все сделать, но я не хотел быть, как он.

— И поэтому ты отдал ее ему? — Такарада говорил абсолютно нейтрально, сухо, словно следователь на допросе.

— А вы разве не замечали, что она только о нем и говорила? Постоянно? — горечь в моем голосе превратилась в такую же горькую слюну. — Слово обо мне, четыре о нем… Стоило ему показаться ей на глаза, фотографией, видео или вживую — она забывала обо мне. Такарада-сан, три с лишним года.

— Черт… — он как-то осунулся и качнул головой. — Прости.

— Вас-то за что?..

— Что не заметил раньше, что вообще допустил… — мужчина поглубже укутался в мантию с опушкой, словно ему внезапно стало холодно. — Я надеялся, что она сможет побороть свои фобии, сможет отпустить… Эх…

— Зато я научился держать Куона в узде, — моя слабая попытка похвастаться рассмешила самого себя. — Так что…

— Такарада-сан!! — звонкий голосок огненным хлыстом полоснул рванувшее сердце, и я порадовался, что стою в тени и меня не видно с той стороны. — Простите-простите-простите!!

— Могами-кун, на тебя непохоже.

— Да просто Шо… — в ее голосе было столько раскаяния, что я закрыл лицо руками, пряча от всего мира гримасу невыносимой боли, — … простите, я извинюсь перед Марией!

— Беги тогда.

— Хорошо! Простите!

Хлопнула дверь.

— Рен…

— Я… в порядке… — моему бы голосу не поверил даже неискушенный зритель. Руки сами опустились безвольными плетями. — Я прошу прощения, но не вернусь на праздник…

— Я выделю тебе неделю, — в голосе Такарады звучала сочувствующая забота. И боль. — Иди, мой мальчик.

— С-спасибо…

Вы ведь и сами все поняли? Вы всегда понимали людей лучше, чем они сами себя… Вот только вы не волшебник, Такарада-сан.

Тихое поскрипывание искусственного снега под ногами напоминало хруст моих собственных надежд, в очередной раз растоптанных легкими шагами Кёко.

Только этот раз станет последним. Хватит цепляться…

— Цуруга-сан!..

Последний так последний.

— Могами-сан?

Она тяжело дышала от бега и умоляюще смотрела на меня:

— П-прости…те… Я… фух!... опоздала…

— Думаю, виновница торжества не будет против.

— А вы…

— Я уже ухожу.

— Почему? — она взволнованно прижала руки к груди. — Вы обиделись?

— Могами-сан, может, уже хватит?

— В смысле?..

Я смотрел на ее непонимающее лицо, беспощадно давя любую мысль о прикосновении или хотя бы улыбке.

— Кто я для тебя, Могами-сан?

— Вы мой сенпай…

Да, я ждал именно этого. И вопрос задал таким тоном и образом, чтобы получить именно этот контрольный в голову…

— Ты странный человек, — ее глаза удивленно расширились. — Ты так стремишься остановить время, замереть в удобном моменте, что не замечаешь ничего вокруг.

— В к…

— Ты знаешь, кохаи имеют тенденцию вырастать в сенпаев. И тогда отношения «сенпай-кохай» заканчиваются. Ты выросла, но стоишь на месте. Оставайся в своем времени, там, где тебе удобно. Но не тяни меня туда. Пожалуйста, — она молчала, потрясенно глядя на меня. — И вернись в дом. Твое платье явно не подходит для прогулки по зимнему саду.

Снег вновь захрустел под моими ногами.

Вот теперь точно все. Теперь я точно оставил все, что чувствовал, там, рядом с ее туфельками.

Наверное, стоит сказать — слава богу?.. Мне, что ли?.. Аве Цезарь, аве я?..

Похоже, я начал бредить — мысли скакали резиновыми попрыгунчиками по пустой голове, которая звенела так, что меня невольно шатнуло к дереву.

Ничего, справлюсь. Должен, если хочу избавиться от этой ноющей, раздирающей грудь боли. Вечной… К которой, сколько бы она не длилась, привыкнуть невозможно…

В памяти не осталось воспоминаний, как добрался до дома, знал только, что не сел за руль в таком состоянии…

… Я вынырнул из забытья под разрывающийся звонок мобильного.

— Слушаю.

— Рен, включи телевизор! Там прямой репортаж…

— У меня не работает телевизор.

Я сам расплющил пульт и выкинул провод питания еще пару месяцев назад, чтобы не слышать и не видеть ее.

— Слушай тогда…

— Юки, сдвинь мой график на неделю. У меня отпуск.

— А?!

— Такарада в курсе.

Я откинул руку с отключенным мобильником на подушку и уставился в высокий потолок.

Попробуем с другой стороны.

Первое — квартира. Ее надо сменить на абсолютно чистую от любых воспоминаний.

Сотовый вновь задрожал входящим звонком, но я не двинулся.

Второе — нет, не работа. Та самая неделя отпуска, которую так понимающе предоставил мне президент. Пуститься во все тяжкие. Мираэ красива, умна и понимает, что сейчас я могу предоставить ей лишь джентльмена Цуругу. Я воскресил перед глазами ее лицо. Может, даже любовника. Я слишком давно сдерживался.

Третье — работа. Неделя пройдет, а потом поговорю с Такарадой о зарубежных проектах. Хоть в Папуа-Новой Гвинее… Хоть в Штатах — теперь мне уже не страшно туда возвращаться. После чистилища и ада здесь — там будет совсем легко.

И если все получится, то Цуруга Рен восстанет из пепла несчастной любви. Немного другой, немного мертвый, но кто увидит это?

Наконец-то замолчавший телефон отправился в стену.

И четвертое — сменить номер.

Холодное, практически ледяное спокойствие уверенности в принятом решении заполоняло грудь. Давно я его не ощущал, очень давно. Когда-то, до новой встречи с Кёко оно было всегда со мной. Можно же считать его возвращение добрым знаком?

Главное — не встретить ее саму. Чтобы не дать ни малейшего шанса тому, от чего я хочу избавиться.

Я поднялся с кровати. Душ, кухня, холодильник, бутылка питьевой воды. Туристическая сумка, необходимые на неделю вещи. Я собирался спокойно, методично, не упуская ни одной детали. Белье, сменная одежда, свитера, бритва… Холод мягко убаюкивал страдающую душу, вымораживая боль и сковывая надежным панцирем истерзанное сердце.

Болевой порог пройден.

Будущее вновь определено и ясно.

Вот только радости нет. Ничего, она придет потом, когда все отболит, все заживет, все…

— Цуруга-сан…

В первый момент я решил, что спокойствие все-таки оказалось всего лишь результатом свихнувшегося разума. Не может же быть такого, что…

Я обернулся и замер, глядя в настороженные карие глаза, в которых начал проступать страх.

Вы смеетесь!? Ее не может быть здесь!!

— Как… — все мнимое самообладание, уверенность и прочие радости жизни, которыми я тешил себя последние пару часов, таяли в ее присутствии. — Как ты попала…

— Вы забыли?.. — в ее руке блеснула пластина ключа.

Черт… Черт! Два года назад!!

Я обреченно выдохнул и чуть было не захихикал над собственной глупостью. Все предусмотрел, а ключ оставил в ее руках.

— Точно… Вернешь?

Ее пальцы сжались, слегка сгибая мягкий пластик:

— Цуруга-сан…

А все, оказывается, живо — и вера, и надежда, и эта проклятая любовь… Все мгновенно расцвело могучими сорняками под ее взглядом, немного напуганным, растерянным и беспокойным, опутало душу и сердце, кроша всю защиту.

— Что?

— Вы… — она откашлялась и немного дрожаще улыбнулась, — вы придете на мою свадьбу?

Воздух закончился в груди, заполняя легкие удушливым дымом от стремительно обугливающихся чувств.

Свадьба?..

— Нет.

Я сам слышал, как мертво прозвучал мой голос. Это услышала и она, съеживаясь и опуская голову:

— П-простите… дурная была шутка, я понимаю…

Гарь ударила в голову, мутя сознание. Шутка…

Я покачнулся и шагнул к отступившей девушке:

— За что… что я сделал, что ты так ненавидишь меня?..

— Я… — ее глаза расширились в панике.

— За что ты мучаешь меня… — я не замечал, как догнал ее у самой стены, навис над ней, не отпуская ее взгляда. — Ты… можешь сказать, что я сделал тебе?..

— Нет!.. — она в ужасе прижала руки к дрожащим губам. В карих глазах царил ужас. — Что вы… я…

— Почему, каждый раз, когда я решаюсь, убеждая себя в том, что смогу наконец освободиться… Почему ты приходишь и все рушишь… — боль скручивала тело так, что я оперся руками о стену над головой Кёко, из глаз которой двумя ручейками непрерывно текли шокированные слезы. Отчаяние, глухое и бездонное, само выворачивало душу наизнанку, срывая с языка горькие слова. — Неужели я должен расплачиваться за то, что умудрился влюбиться в тебя?.. Неужели ты просто не можешь отпустить меня, дав в конце концов сдохнуть этому проклятому чувству!!..

— Р…

— Я люблю тебя, но не могу так больше, пойми… — я видел в ее глазах собственное отражение и хотел, чтобы она их закрыла. — Я не могу так жить…

Ужас, страх и дикая паника в карей глубине рвали меня на части.

— Отпусти… я даже готов пожелать тебе счастья с ним…

Кёко протянула дрожащую руку и провела холодными пальцами по моей щеке. Я не уверен, но показалось, что стон моей души был слышен за пределами Токио.

— Слезы… — ее рука тряслась так, что я чувствовал вибрацию воздуха. — Ты плачешь… Прости…

Я качнулся и с трудом выпрямился, закрывая глаза и проводя ладонью по лицу. Действительно… Понятен ее шок — Цуруга Рен плачет. Такое зрелище сломает любую психику.

— Уходи. Пожалуйста.

Пока я сам не сломался, не рухнул, как в прошлый раз…

Вдох застрял в горле, когда она уткнулась мне в грудь:

— Не могу…

— Мне не…

— Я не могу без тебя… — она судорожно всхлипнула, заставив мое порванное сердце зайтись в мелкой дрожи в том самом месте, где Кёко прижималась мокрым лицом к моей груди. — Я не хочу быть без тебя… Я так долго пряталась… так боялась… но это чувство, что я тебя теряю…

Я бессознательно вжал ее в себя и, когда она обняла меня за пояс, наконец выдохнул.

— Не уходи… не бросай меня… пожалуйста…

— Кёко…

Она вскинула голову, буквально ослепляя меня своими глазами:

— Я… люблю тебя… Прости меня, прости за то, что своими глупостями, страхами я…

Ее губы были мокрыми, солеными и обжигающе-горячими. Она так неумело отвечала мне, так тянулась за моими губами, что силы начали стремительно уходить из тела в этот первый, самый настоящий наш поцелуй.

Ноги подкосились у обоих, и пол мягко принял нас, вынуждая разорвать поцелуй. Кёко тяжело дышала, не отрывая взгляда от моего.

Я не мог подобрать слов, я даже не мог собрать те мысли, которые мельтешили в голове. Правда, сейчас все, о чем думал ранее, было совсем не нужным, лишним настолько, что я ощутил облегчение, что ничего не терзает замирающее в экстазе сознание. Были только ее глаза, теплые, доверчивые, счастливые, немного шальные… Наверное, у меня такие же сейчас, разве что еще и неверящие…

Сердце так стучало, что я всерьез обеспокоился собственным слухом — а если Кёко что-то скажет, а я не услышу?..

Она, прикусив нижнюю губу, немного печально и виновато улыбнулась:

— Прости меня…

— Я…

— Нет!.. — она порывисто обняла меня за шею. — Я… я виновата!! Я… я действительно боялась будущего… боялась, что вновь испытаю ту боль, которая была… не хотела ничего менять, уверяя себя, что мне и такого хватает…

— Кёко… — проводя руками по хрупкой спине, я чувствовал, как душа плавится в безумном огне надежды. Я же не сплю?..

— Но ты начал избегать меня… стало так неприятно-больно, так не по себе… я пыталась успокоить себя… успокоить и придумать оправдания…

— Кёко…

— Нет, помолчи! — она чуть отстранилась и зажала холодной ладошкой мой рот. Ее взгляд блуждал по моему лицу, избегая глаз. — Я знаю, что я виновата… Знаю… вот только не думала, что мне будет так страшно потерять тебя, твою улыбку только мне… Еще и Шо крутился рядом, как назойливый комар! А ты постоянно уходил… — я бережно убрал ее руку, но она уткнулась носом мне в плечо, пряча лицо. — Я пыталась искать тебя, но телефон молчал, дома ты появлялся так редко, что я заподозрила, что ты где-то прячешься от меня…

— Я…

— Я была в такой панике… — зарывшиеся в мои волосы ее пальцы сбили все желание что-то объяснять, говорить, пояснить, что неважно все это… И я просто прикрыл глаза, наслаждаясь тем, что впервые за последние месяцы меня не крутит от боли. — А потом твое лицо вчера… Я думала, я умру на месте… говорила какие-то глупости тебе, а самой было так страшно…

— Кёко…

— Я вдруг поняла, что я ведь ничего не делала все это время… ты пытался, двигался ко мне, а я… — она сдавленно сглотнула, заставляя открыть глаза и глянуть в ее лицо. — Я испугалась, что не догоню тебя вообще…

— Догнала, — я жадно упивался кареглазым взглядом, в котором было все, о чем я мог только мечтать три года.

— Тогда не отпущу… — наши губы были так близко, что ее слова я буквально чувствовал кожей. — И докажу, что люблю тебя…

Каждое ее прикосновение, каждый поцелуй с затаиваемым перед ним вдохом, каждый робкий и вместе с тем нежный взгляд сглаживали, заращивали, затягивали все те раны, которые я сам наносил себе в попытке забыть ее. Сердце, обласканное ее руками, стучало так, словно только что родилось.

— А… при чем… тут свадьба…

Кёко вспыхнула впервые за все время и виновато опустила взгляд:

— Я…я просто не знала, как признаться… и вспомнила шутку из какой-то мелодрамы… Если бы ты сказал «да», я бы ответила, что тогда бронирую для тебя место жениха… — ее голос становился все тише и тише.

— Да, — я запустил руки под ее куртку, гладя маленькие, выступающие лопатки через тонкий свитер. — Я приду на твою свадьбу, — румянец, захвативший ее щеки, чуть обжег мои губы. — Но только в качестве жениха.

— Тогда… — она повернула голову, ловя губами поцелуй, — я бронирую тебе место…

Пол был не очень теплым, но мы этого просто не заметили.

И уже потом, много позже, вслушиваясь в тихое дыхание у своей шеи, чувствуя, как в душе воцаряется непривычный покой и абсолютно непонятное и новое ощущение счастья, я безропотно принял поражение от этой болезни.

Мое излечение завершилось.