Танцы (гет)

Весьма недурно сложенная девица лет пятнадцати или шестнадцати смущённо краснела и счастливо улыбалась, проворно хлопала в ладоши, отмеряя нужный ритм, и в такт топала ногами в изящных сапожках, отороченных белым мехом. Косы у девицы — довольно длинные и весьма толстые — самую малость отливали рыжиной, а щёки были по-детски пухлыми и розовыми. Она была одета несколько менее богато, чем дочери того эрла, на свадьбе старшего сына которого очутилась возглавляемая Танатосом Толидо братия, но на её платье, рубашке, поясе и митенках были вышиты те же узоры, и цвета её одежды были те же, что у дочерей эрла.

Девица определённо ещё совсем недавно пребывала в том возрасте, когда все считали её малым ребёнком и не обращали никакого внимания сверх необходимой для воспитания детей строгости, отчего сейчас несколько стыдилась бросаемых на неё взглядах и весьма очевидно ликовала. Теперь девица определённо считалась невестой и была допущена до участия в пирах — не исключено, что под присмотром суровой и заслуживавшей доверия старой девы или вдовы, которой поручили заботу о юных девицах из этого рода.

Девица порой бросала смущённо-восхищённые взгляды на танцевавшего с ней в паре Драхомира — стоило упомянуть, что в своей белоснежной рубашке без всякой вышивки и каких-либо украшений он смотрелся куда большим щёголем, нежели разодетый в бархат и меха младший сын эрла — и краснела ещё больше, довольно поджимая губы. Она явно желала обнаружить себя стоящей к Драхомиру несколько ближе, чем она находилась теперь, но не решалась обратить на себя неодобрительные взгляды своей родни.

Девица была весьма смазливой — с правильными чертами лица (разве что нос был чуточку более вздёрнутый, чем пристало истинной леди), высоким чистым лбом и тоненькой шейкой, — а эмоции, отражавшиеся на её юном личике, делали его ещё и особенно трогательным.

Танцевала девица вполне недурно — это Деифилия считала необходимым признать. Она была проворной, ловкой и весьма очаровательной, в её движениях почти не было детской резкости, а все фигуры в танце она знала столь безупречно, словно провела в танцах всю свою недолгую жизнь — скорее всего, так и было, разве что занятия танцами разбавлялись вышиванием всяких узоров на дорогой одежде и пением всяких старинных песенок целомудренного содержания. Во многих семьях не стремились обучать дочерей чему-то большему.

Драхомир же — этот жалкий лицемер, для описания ничтожности и лживости которого Деифилия даже не сумела бы в данное мгновение подобрать подходящий эпитет — казался весьма увлечённым танцами и этой юной дурочкой, смотревшей на него то ли как на спустившееся с небес божество, то ли как на героя сомнительных в своей правдивости баллад, которые когда-то любила и сама Деифилия. Он, и правда, был, пожалуй, похож на героев тех самых баллад — высокий, со светлыми кудрями, голубыми глазами и просто невозможной улыбкой, за которую Деифилии ужасно хотелось ударить его чем-нибудь по непрошибаемой голове. И Деифилия обязательно ударила бы, если бы от этого был хоть какой-то прок. На шее Драхомира сиял привычно-раздражающий алый шарф, на безымянном пальце левой руки — столь же привычно-раздражающий массивный перстень с рубином. Хорошо ещё, думала Деифилия, что он догадался сбросить своё ужасное потрёпанное пальто перед танцами. Иначе она не смогла бы теперь и глянуть на Драхомира, не сгорая при этом от стыда!

Когда закончился один танец и начался другой, девица оказалась к Драхомиру гораздо ближе — на самой грани между дозволительным поведением и развратом. Их ладони соприкоснулись, и девица начала что-то шептать, глядя на Драхомира столь восторженно, что у Деифилии почти свело зубы. Драхомир очаровательно улыбнулся девице, встал ещё ближе, что уже напрочь нарушало всяческие приличия и что-то зашептал в ответ.

Это весьма некстати напоминало ей о том, что в её собственных чёрных волосах — не таких густых, к тому же, как у этой девицы, пусть и куда более длинных — уже появилась седина, румянец на щеках не появлялся уже очень давно, а в глазах уже успел потухнуть тот душевный огонь юности, что был присущ этой глупой девчонке.

— Коль тебе нехорошо — встала бы в сторонке и не мозолила бы глаза здоровым и довольным жизнью людям! — услышала Деифилия шёпот Танатоса над самым ухом.

От неожиданности она вздрогнула и на пару секунд растерялась — времени оказалось вполне достаточно, чтобы Танатос успел удалиться именно на то расстояние, чтобы Деифилии не удалось достать его тычком локтя в бок или отвесить пощёчину. Вместо этого пришлось ограничиться недовольным взглядом, которого было совершенно точно недостаточно, чтобы пронять Танатоса.

Красноглазое чудище определённо казалось довольным тем, что застало её врасплох. О, как хотелось Деифилии вцепиться в его белые волосы! Стоило почаще напоминать себе о том, что подобное поведение совершенно недопустимо для ландграфини из рода Ярвиненов, если она не желала опускаться до уровни шайки, с которой вынуждена была путешествовать.

Танатос был в своём излюбленном наряде — каких-то совершенно дурацких лохмотьях, которые лет десять назад ещё приводили Деифилию в ужас.

— А тебе что за дело? — раздражённо бросила Деифилия, отвлекаясь, впрочем, от созерцания этого танцевального непотребства.

Танатос стащил с чьего-то блюда недоеденный кусок пирога и с невообразимым удовольствием на лице принялся его уплетать. Деифилия от этой картины лишь брезгливо скривилась, но отвернуться, чтобы снова наткнуться взглядом на столь резво отплясывающего с какой-то малолетней девицей Драхомира, отчего-то не решилась.

— Не хотелось бы подцепить от тебя какую-то заразу! — усмехнулся Танатос, подцепив пальцем уже из другой тарелки устрицу и так же отправив себе в рот, после чего последовала сцена с судорожным выплёвыванием наполовину пережёванной устрицы прямо на землю. — Что за гадость!

Деифилия весьма неаристократично фыркнула, про себя отметив затаённое ликование от свершившегося возмездия, и, пожелав — уже вслух — Танатосу подхватить здесь сифилис или чуму, решила отправиться вниз к реке — там стояли шатры помельче того, что был расположен на этой поляне, и в котором расселись эрл и его довольно тучная супруга, за которой стояла целая ватага нянек с двумя младенцами на руках.

Рядом с шатрами помельче разговаривали о своём богато одетые мужчины разных возрастов — неподалёку от того, над которым развевалось знамя с луной и звёздами, это были седовласый старец, опиравшийся на клюку, мужчина лет сорока с окладистой чёрной бородой и паренёк помладше брата Деифилии Асбьёрна. Паренька явно за что-то распекали, и он казался ужасно пристыженным, а завидев незнакомую женщину, ставшую случайным свидетелем его позора, и вовсе смутился и приобрёл цвет варёной свёклы. У второго стояло двое молодых парней, весело о чём-то шутивших. У третьего не было никого. Рядом со четвёртым шатром, сделанным из канареечно-жёлтой ткани, сурового вида мужчина, на куртке которого был вышит герб с двумя волками, что-то говорил другому мужчине о наглом хромом выскочке с обшарпанной лютней, который, должно быть, вовсю соблазняет сейчас его дочь, которую нигде невозможно найти.

Деифилия решила ускориться и поискать этого наглого хромого выскочку с лютней (вообще-то, мивиреттой) сама, пока ему не намяли бока или, того хуже, не закололи в порыве мести за честь той девушки, с которой он уже успел где-то уединиться — уж уединяться где-то он успевал весьма резко. В этом хромота ему нисколько не мешала.

Вообще, вероятно, стоило заглянуть сначала в те четыре шатра, мимо которых Деифилия уже прошла. Однако заглядывать в жёлтый определённо не следовало — тем она подвергла бы жизнь Йохана, если бы он там оказался в объятиях своей очередной музы, ещё большей опасности, нежели уже имевшаяся, а в остальных, если Деифилия достаточно хорошо знала вкусы Йохана, тот вряд ли бы предпочёл остановиться — разве что его очаровательная муза того потребовала.

В пятом шатре (он был самым внушительным из стоявших здесь), мимо которого Деифилия проходила, находились, как она краем уха услышала, некоторые отпрыски эрла — достаточно взрослые для того, чтобы не находиться постоянно при матери, но слишком маленькие, чтобы допускать их участие в танцах.

Шестой стоял несколько в отдалении принадлежал забавной пожилой леди, перед которой Деифилия извинилась за не слишком вежливое вторжение — это действительно было неловко. После чего предпочла сбежать подальше.

Деифилия решила спуститься ещё ниже к реке — к той небольшой бухте, где когда-то давно, ещё в ту пору, когда Асбьёрн ещё был ниже Деифилии ростом, рыбачил Танатос. Место Деифилии запомнилось тогда неплохо. Бухта была весьма удобно расположена. Она была скрыта от посторонних глаз перелеском, находилась лишь самую малость в отдалении от поляны, на которой происходило пиршество и была почти приспособлена для встреч не слишком приличного толка. А ещё местечко это было вполне себе живописное — что было в духе Йохана.

Йохан там и обнаружился. Деифилия могла увидеть лишь его спину и... то, что находилось ниже, но это определённо был он — на изумрудно-зелёной рубашке были вышиты весьма знакомые нежно-голубые и ярко-жёлтые цветы (нитки для вышивания тогда принёс Драхомир, и Деифилия сама провозилась над ними несколько дней), на земле был постелен столь же хорошо знакомый шерстяной плащ, а неподалёку валялась любимая мивиретта Йохана.

Деифилия осторожно обернулась, вдруг сообразив, что было бы неплохо ещё тогда проследить за тем, чтобы за ней никто не увязался — едва ли кто-то из преследовавших Йохана был магом, да ещё таким, с которым Деифилия не сумела бы справиться, послав пару-тройку заклинаний, однако совсем забывать об осторожности всё же не следовало. Никого позади не было.

И Деифилия кашлянула, желая привлечь внимание.

Девица — уже определённо нет — испуганно взвизгнула, ойкнула и довольно резво стукнула Йохана своим — весьма увесистым, между прочим, для благородной леди — кулачком по спине. Йохан обернулся, увидел Деифилию и тут же несколько виновато улыбнулся, словно извиняясь за доставленные неудобства. Девица осторожно выглянула из-за плеча Йохана, недовольно нахмурилась и по-простецки ткнула его пальцем в бок, сверив и Деифилию, и Йохана столь выразительным взглядом, что Деифилия подумала, что им обоим было впору испугаться.

— Только не подумай неправильно! — хрипло буркнул Йохан, обращаясь то ли к Деифилии, то ли к весьма внушительного вида девице — в первую очередь из-за её размеров, во вторую из-за сомкнувшихся на переносице бровей. — У нас ничего не было! Клянусь своей мивиреттой, Абелия, свет моих очей, Деифилия — просто друг и...

Договорить Йохан не успел — красотка Абелия от души залепила ему пощёчину, встала, оправляя свои яркие и безумно шуршащие юбки, накидывая на плечи вязанную шаль и обвязывая волосы невесть откуда взявшейся белой косынкой, и, окинув презрительным взглядом Деифилию (и процедив сквозь зубы: «ну что за баба — кожа да кости, даже подержаться не за что»), гордо утопала в сторону торжества, сверкая грязными голыми пятками.

Йохан как-то глухо хмыкнул, потёр пострадавшую щёку, неторопливо натянул штаны, впрочем, не стал возиться со шнуровкой, и уселся на расстеленном на земле плаще. С ногами у него было несколько лучше, чем обычно, подумала Деифилия, раз он, натянув сапоги Танатоса, мог не морщиться каждое мгновенье от боли.

— Твоя Абелия слишком... неотёсанна для знатной леди, — усмехнулась Деифилия, когда Абелия скрылась из вида. — Что скажут её родители и наставница, когда увидят её в помятом платье и босиком?

Про себя Деифилия отметила — она никогда не сочла бы Абелию хоть сколько-нибудь похожей на представительницу сколько-нибудь знатного рода, если бы сама не слышала разговор тех двух мужчин у шатра.

Йохан удивлённо посмотрел на Деифилию, словно сдерживаясь от подступившего к горлу смеха, потом снова фыркнул. Некоторое время Йохан молчал, словно силясь подобрать подходящие слова.

— Моя красотка Абелия — вдова, крестьянка и любовница одного из дружинников эрла, — вымолвил он наконец, пожимая плечами. — Понятия не имею, с чего ты взяла, будто бы она леди.

Деифилия удивлённо моргнула, неверяще посмотрела на усмехающегося Йохана, побледнела и, осторожно, стараясь не запачкать подол сшитого совсем недавно платья, опустилась на плащ Йохана, садясь рядом с ним. Когда самообладание, наконец, вернулось к ней, Деифилия шёпотом поведала о случайно подслушанном разговоре, о наглом хромом выскочке с лютней (что ещё Деифилии следовало подумать?), о соблазнённой дочке мужчины, на куртке которого был вышит герб с волками и той расправе, которая этому наглому хромому выскочке грозила.

Йохан слушал молча, но с каждой фразой улыбался всё шире, пока, наконец, не расхохотался.

— Отвлекись ты хотя бы на мгновенье от созерцания того, как Мир следует идиотскому совету нашего несравненного Танатоса, ты бы заметила, что хромых бардов на этом пиру было два — я и тот несчастный парнишка, который вчера подрался в трактире с нашим малышом Асбьёрном, и что именно он имел несчастье строить глазки девице из дома Агнертов и попасться на глаза её очаровательному папаше, — сказал он, закончив смеяться. — Тебе определённо стоит поговорить с Миром об этих танцах — иначе мы можем лишиться столь важной для нас твоей наблюдательности!

Деифилия рассмеялась. Ей всегда было хорошо рядом с Йоханом — даже учитывая его происхождение и мораль почти столь же сомнительную, что и у Танатоса (пусть сострадание ему, в отличие от Толидо, было нечуждо).

— Подойди к Миру и потанцуй с ним — ради меня! — вдруг сказал Йохан, взяв Деифилию за руку и сжав её ладонь так крепко, что Деифилии было впору возмутиться. — Пожалуйста, Деифилия, сделай это. Пообещай мне, что сделаешь это. Можешь треснуть его чем-нибудь по башке — хоть моей мивиреттой. Но не стой в стороне.

Йохан смотрел на неё так умоляюще, что у Деифилии сердце сжималось от тоски и жалости. Йохан иногда обладал умением заставлять её делать то, что ей совершенно не хотелось — единственный из всей их бурной и шумной шайки. Но сегодня явно был не тот день.

Деифилия улыбнулась и поцеловала Йохана в лоб.

— Думаешь, я ему ещё нужна? — спросила она с грустной усмешкой. — После всех этих лет, после холодности, грубостей, которые я ему говорила, после моего вечного дурного настроения и... Это всего лишь танец, Йохан. Глупо требовать от Драхомира, чтобы он танцевал лишь со мной, учитывая, как часто я того не хочу.

Йохан посмотрел на неё одним из своих излюбленных взглядов, тяжело вздохнул, закашлялся (этот проклятый кашель преследовал его ещё с их знакомства и иногда становился таким ужасным, что Танатосу приходилось отпаивать Йохана своими странными отварами и на целые недели останавливаться в трактирах или на постоялых дворах) и поднялся на ноги.

— Можешь подождать меня здесь? — спросил Йохан. — Раз уж мы всё выяснили — мне хотелось бы оправдаться перед Абелией!

Деифилия пожала плечами, потом тоже вздохнула и кивнула.

Йохан поковылял в сторону поляны. Он оставил здесь свой плащ, на котором продолжила сидеть Деифилия, и мивиретту. Подумав немного, Деифилия взяла мивиретту в руки и попробовала вспомнить — каково это было играть на музыкальном инструменте. Ещё в Биориге, её родном поместье, её учили. Но это было слишком давно, и жизнь там теперь воспринималась словно глупая забытая сказка, которой в нынешней жизни места не было.

Пальцы ещё что-то помнили — как ни странно. Деифилия даже сумела наиграть пару простых мелодий — из родовых гимнов Ярвиненов и некоторых песенок, что не казались ей слишком фривольными.

— Ты красиво играешь, — услышала она голос Драхомира и вздрогнула.

Она повернулась к нему — он сидел совсем рядом к ней (и Деифилия была удивлена, что не заметила его присутствия раньше), обмотанный своим алым шарфом, и совершенно невозможно улыбался.

— Йохан сказал, что ты разобьёшь его мивиретту о мою голову, если я буду танцевать ещё с кем-то! — сказал Драхомир почти самодовольно с каким-то не слишком затаённым ликованием в голосе.

— Скорее я расцарапаю тебе лицо, — усмехнулась она в ответ, — если в танце с кем-нибудь ты позволишь себе нарушать приличия и прижиматься слишком близко. Мне жаль мивиретту. И я знаю, что ты любишь танцевать больше, чем я.

Драхомир улыбался и сидел рядом, глядя на неё совсем так, как смотрел всегда, и Деифилии на душе стало тепло. Только вот в этот раз ей от этого почему-то совсем не было страшно.