Никогда не снимай свою маску (джен)

К вечеру одного из теплых Фраукторских дней начало ощутимо холодать. Мало было этого, так и некогда богатые на разнообразие земли Мира Двенадцати теперь напоминают огромный самодельный плот из криво соединенных бревен, нежели планету. Вода. Лес. И снова вода. Если перспектива стать утопленником не греет вашу душу, то можете повеситься на очередном ближайшем дереве, вот такое многообразие ландшафта, прямо отличный аттракцион для внутренней Трулльей Ярмарки.

Эймерик никогда не был на настоящей Трулльей Ярмарке, и не то чтобы ему когда-то сильно хотелось, но сейчас он готов думать о любой ерунде, которая придет ему в голову, лишь бы отвлечься от мыслей, которые навязчиво крутились в его мозгу, не давая уснуть. Сложно. Он знал, что Сильвейн ранняя пташка и отправится спать сразу же после того, как они обустроят место для ночлега, и поэтому уже был готов провести бессонную ночь в обнимку с деревом, залипая на бескрайние просторы моря, океана? Этого уже он знать не мог. Карта, взятая из архивов Храма Маскарайдеров, устарела лет на десять, а то и больше, и большая часть территорий уже была похоронена под толщей воды. Наверное, быть картографом в этом безумном и быстро меняющемся мире работа неблагодарная и бессмысленная.

Неизвестно, сколько бы еще расстояния прошел погруженный в мысли Эймерик, если бы сзади не прозвучал намеренный зевок, ставший сигналом, что пора сделать остановку.

* * *

Добравшись до подходящего места, он снял маску, и лицо юноши обдало не по-летнему прохладным ветром, чему он был не против, даже наоборот. По правде говоря, он впервые в жизни сталкивался с по-настоящему теплым летом, и, мягко говоря, ему было некомфортно. Всё-же в холоде ему думается лучше. А ему было о чём подумать.

— Ай-ай, что это за разврат? Прикройся, бесстыдник, а то ненароком напугаешь неподготовленный люд своей физиономией, — издевательски протараторила Сильвейн, плюхаясь на землю рядом с деревом, на ветке которого, сидел Эймерик. Судя по ее растрепанным волосам (ещё более, чем обычно) и усталому выражению лица — она только недавно вылезла из постели. Вопрос, почему же она до сих пор не спит, он решил не озвучивать. Вряд ли это его дело, а если и захочет, то в любом случае расскажет сама. Долго хранить в себе недовольства, по его наблюдениям, она не умела, а может и не хотела уметь.

На самом деле они оба понимали, что никогда не смогут поговорить по душам, а уж тем более открыться друг другу в полной мере. Может с первого взгляда и казалось, что Сильвейн взбалмошная, громкая и, чего таить, придурковатая, но тяжелый взгляд и аура, исходящая от нее, говорили совсем обратное. Этим двоим не нужны были громкие слова и душевные разговоры за чашкой чая, чтобы понять состояние друг друга. Они были настолько разными, насколько и одинаковыми одновременно, что создало между ними какую-то глубокую связь, объяснения которой Эймерик найти так и не смог.

В последнее время Эймерик осознал, что ему нравиться думать о Сильвейн. Осознал он это с неким удивлением, а позже и с долей паники. Ему еще и этого не хватало на свою голову. Сталкиваться с проблемами первой влюбленности в своем положении ему явно не хотелось, да и в любом другом тоже. Эймерик даже подумывал послать на все четыре стороны особо прилипчивую спутницу, но потом задумался, как она будет выживать, куда она пойдет без карты, и,вообще, в этих местах находится много пиратов и других маргинальных личностей, вон те же Риктусы, которые усилили свое влияние после финального потопа Огреста… Да кого он обманывает. Он попросту не хотел отпускать её. Не хотел. Эгоистично. И тогда он осознал, что находится в полной жопе.

Тогда почему ему с ней сейчас так спокойно?

Недавно он понял, что ему нравится разглядывать ее. Как она заправляет непослушные волосы за ухо (впрочем, безрезультатно), как она сосредоточенно, хмуря брови, думает о своем, как она бурно и с восторгом реагирует на этот Мир, даже если от величайшего Мира Двенадцати остались по большей части руины. Он любил, то, как она прикасается к нему: требовательно и одновременно неловко, будто бы пытаясь уважать его личное пространство настолько насколько это возможно. Но больше всего он любил то, как она улыбается. Без усмешки, без нахмуренных бровей и высунутого языка. Искренне. Жаль, что эта улыбка нечасто появляется на её лице, и он дал себе слово заставлять ее улыбаться через день. Хотя бы в недалеком будущем, когда он разберется со своими «проблемками». Ему нравилось мысленно растворяться в ней, и, возможно именно поэтому он все еще не сошел с ума от давления и посторонних голосов, которые лезут в его разум.

Выкуси, Докфа.

— Что естественно, то не безобразно, — монотонно ответил Эймерик, смотря Сильвейн прямо в ее пустые глаза. На самом деле порой сложно было понять куда она смотрит или ее выражение лица из-за данной особенности, но, признаться честно, это в какой-то степени даже завораживало.

Тихо хмыкнув, Сильвейн, судя по всему, посчитав отбивку удовлетворительной отвернулась в сторону моря. В такие моменты с нее будто слетала вся подростковая спесь, и на короткие мгновения было заметно, что жизнь оказала на нее куда большее влияние, чем она хотела бы показывать окружающим. В этом они с Эймериком были похожи.

Тишину вечера нарушал только шелест листьев и крики альбатроксов вдалеке.

— Бр, ну и холодина тут, — потягиваясь, пожаловалась Сильвейн, — а ты скоро спать пойдешь, или царским особам нужно особое приглашение?

— Царская особа на то и царская, чтобы делать все как ей вздумается, или я неправ? — отозвался Эймерик, даже не потрудившись повернуться для ответа, зная что Сильвейн это бесит. Однако, позже любопытство взяло верх, и он обернулся, чтобы увидеть, как она показывает ему язык. Мило.

По правде говоря, ему нравилась эта маленькая игра между ними. Словесные перепалки и взаимные подколки давно стали их особым методом общения, к которому они оба привыкли и, похоже, не собирались его менять. Но оно приносило и свои плюсы, такие как прощупывание болевых точек собеседника, а также давало понимание на какие темы лучше не заводить разговор. По крайней мере на данный момент.

— Тогда не мешаю его Высочеству получать королевские синяки под глазами, а я, пожалуй, вздремну, — пробубнила Сильвейн, подавляя подступающий зевок, — но, если завтра ты снова будешь выглядеть хуже гуля мне придется принять соответствующие меры. Несмотря на предупреждающие нотки в тоне, она произнесла это с легкой улыбкой, и сердце Эймерика снова пропустило удар.

А это была всего лишь одна гребаная улыбка.

Чёрт. Эта девчонка могла бы крутить им как хочет, но слава Садида она этого не делает, да и, судя по всему, даже не догадывается об этом преимуществе. В такие моменты Эймерик чувствовал себя последним подкаблучником и это не самое приятное чувство, но ничего поделать он с собой не мог.

Не зная, чем ответить на данное заявление, Эймерик не придумал ничего лучше, чем демонстративно отвернуться от своего "объекта обажания". "Очень по-взрослому," — хмыкнул про себя юноша. Сильвейн, судя по всему, подумавшая о том же самом, сделала жест, означающий что-то вроде " ну и Шушу с тобой". Как приятно, когда у обеих сторон полное взаимопонимание.

Дождавшись момента, когда Сильвейн вернется в Жилую сумку, Эймерик, резко откинулся назад и шумно выдохнул. Идиот? Да кто же спорит то? Он прекрасно понимал, что она о нем заботится, хоть и не показывает виду, и тем не менее прекрасно понимал откуда растут корни ее волнения — видок в последнее время у него так себе. Огромные синяки под глазами, выпирающие скулы при общей визуальной худобе и нездоровый цвет лица мало кому покажутся привлекательными, если, конечно, вы не фанат знаменитых метал-групп из Бракмара. Даже хорошо, что он ходит в маске большую часть времени.

Он не хотел ловить жалостливые и понимающие взгляды. Тем более от Неё.

Вот только проблема в том, что он не мог. Физически не мог спать, если не считать кратковременные сны, которые всегда оканчивались кошмарами. Стоило ему хоть на минуту прикрыть глаза, как тут же всплывали картины окровавленных выпотрошенных тел. Эймерик, который не мог сдвинуться с места, с ужасом наблюдал, как те, кого убил он, тянули к нему руки, в которых уже копошились опарыши, с аппетитом поедавшие разлагающуюся плоть. Но стоило мертвецам только приблизиться, как они тут же сгорали с душераздирающими криками, от которых кровь стыла в жилах. При этом в воздухе витал отчетливый запах горелой плоти.

Юноша не знал был ли на самом деле этот запах или это отголоски его больного разума.

Иногда ему снились мертвые жители его деревни. Кровавые тела, распластанные по земле, застывшие в неестественных позах с выражением ужаса в стеклянных глазах. Тела отца, матери, его знакомых, Адэн… Эймерик ни на секунду не сомневался, что такие бонусы ему подкидывает Докфа, как бы намекая на возможное будущее. И Эймерик лучше сдохнет, нежели перестанет бороться, и, если, по какой-то причине, он перестанет сопротивляться, то он самолично наложит на себя руки.

Несмотря на такое решение Эймерик все еще пытался мыслить позитивно и верить в хороший исход. Юноша надеялся, что каждый сам творец своей судьбы и сдаваться так быстро он не собирался, и вертел он эти ваши пророчества на кончике носа своей маски. Пусть он будет хоть бездуховным чурбаном в глазах надменных шаманов, но уж лучше так, чем сложить лапки и ждать неизбежного. А он ненавидел бездействовать.

Эймерик невольно поёжился от очередного порыва ветра. Сегодня вечером и впрямь было холоднее, чем обычно. Несмотря на это, юноша лишь сильнее укутался в теплую жилетку, и забрался еще верх по дереву, найдя более устойчивое место. Обзор на этой высоте был более подходящий для созерцания. Ближе к ночи ветер только усилился. Море стремительно почернело, как будто все население кляксеров решило совершить суицид путем утопления, а волны, тем временем, шумно бились о берег и пеной оседали на прибрежные скалы. Эймерик же мог часами наблюдать за бескрайними водными просторами Мира Двенадцати, словно завороженный, а Сильвейн тем временем чуть ли не порывалась потыкать в него палкой, боясь подходить ближе. В эти моменты уединения маскарайдер чувствовал себя в своей стихии. Море успокаивало. Ненадолго, но успокаивало.А ещё... напоминало о доме.

Усмиряя свою внутреннюю лавру, которая грызла его изнутри с той самой минуты, как он сбежал, Эймерик откинул голову назад и прикрыл глаза.

Пускай.

Пока в его собственном мире оставалось то, ради чего стоило жить — он будет бороться не смотря ни на что.

Даже если одна из этих причин — море, постепенно разрушающее его Мир.

Сильвейн нервно теребила непослушный локон волос, кусая губы и бубня какие-то ругательства себе под нос. Её волосы были более взъерошены, чем обычно, лямка топа сползла, оголяя татуированное плечо, а взгляд, обычно не выражающий ничего, кроме пустоты, определённо показывал недовольство сложившейся ситуацией. И в этом взвинченном состоянии она мерила шагами пространство Жилой Сумки, будто пытаясь протоптать дырку в полу. Сие действие продолжалось в течение нескольких минут, и Эймерика это уже изрядно нервировало.

— И зачем это надо было делать? — он скрестил руки на груди, оперившись на стену, и смотрел в упор на Сильвейн «этим» взглядом. Взглядом, способным прожечь тебя насквозь. — Мы останемся теперь без запасов до следующего населённого пункта. Чего ты хотела добиться этим поступком?

В Эймерике практически ничего не выдавало маломальского беспокойства или раздражения. Он был таким же, как и всегда: спокойным (даже чересчур), собранным, с этой дурацкой монотонной интонацией в голосе. Сильвейн была уверена, что если бы он ходил без маски, то ничего бы кардинально не поменялось. Единственное, как заметила позже сакриер, что хоть что-то показывало его недовольство — побелевшие костяшки пальцев, которыми он сжимал рукава своей шерстяной накидки. Бесит. Напыщенный, псевдо-взрослый дракиндюк, который всегда знает, как лучше себя вести, и будет обращаться с тобой как с маленькой. Даже разозлиться как нормальный человек не может, Богиня тебя дери!

— О, значит мне нужно было пропустить слова про «бракмарскую шлюху» мимо ушей? —мимолётным жестом она указала на свои длинные уши. —А может следовало поцеловать его зад и скупить все товары за отличный сервис и хорошее отношение к покупателям? Знаешь, не все в этом мире такое же бревно, как ты.

Сильвейн была зла. Очень зла. И ей хотелось выплеснуть эту злость хоть куда-то, в данном случае на кого-то. Она хотела, чтобы этот оплот идеальности наконец треснул и показал свое истинное лицо. Ах, точно, Сильвейн и забыла, что у маскарайдеров нет «своего» лица. Но, честно говоря, в данный момент ей было на это до одного места, которое в приличном обществе не называют.

— Лучше поговорим, когда ты успокоишься, — произнес Эймерик, не сводя с неё пристального взгляда.

Всё такой же спокойный.

Невозмутимый.

БЕСИТ.

Сильвейн, конечно же, успокаиваться не собиралась, и даже наоборот, хотела продолжить этот диалог. А, в данном случае, может и монолог. Как бы то ни было, пусть слушает, раз уж стоит тут и пародирует всезнающего мудреца. Человек, который ненамного старше её самой, будет ещё её и жизни учить?

— Охохо, успокоюсь? — фальшиво усмехнувшись, и, поправляя лямку на плече, она подошла к Эймерику в упор. — А почему я должна? Только потому, что ты мне так сказал? Ты кто мне такой, чтобы указывать, что я должна делать? Может расскажешь, я с удовольствием бы послушала.

Эймерик, несмотря на вторжение в его личное пространство, вопреки её ожиданиям, даже не шелохнулся, и только еле слышно вздохнув, сказал:

— Если тебе претит перспектива потраченного впустую времени, которое мы потратим на добывание необходимой провизии самостоятельно, значительную потерю нашего бюджета, которое мы отдали за ремонт торговой лавки, а также штраф и запрет на въезд в эту общину, которые произошли по твоей вине, то я имею право высказывать свое мнение. Не я устроил этот погром, за который мне и пришлось отвечать.

Ошарашенная таким потоком связных слов от «месье молчуна», Сильвейн, только лишь сократила расстояние между ними, и, злобно оскалившись, оперлась рукой на стенку Жилой Сумки.

— Хочешь сказать, дубоголовый, что это только я во всем виновата? Что только ты у нас, домашний правитель, умеющий отвечать за последствия? А не слишком ты высокого мнения о себе? У нас бюджет общий вообще-то, если ты забыл, так что я тоже участвовала в этом, — она медленно провела пальцем по деревянному носу маски, продолжая эту странную игру в "гляделки", — Не смей примерять на себя роль моего «папочки».

Эймерик нервно начал постукивать ногой по полу, медленно перебирая пальцами рук по своей накидке. Получилось!

— Сильвейн, — он запрокинул голову назад, явно сдерживая себя, чтобы не сорваться на крайне взвинченного компаньона. — Ты сейчас ведёшь себя как ребёнок, поэтому я не собираюсь говорить с тобой в этом состоянии.

Ехидное выражение на её лице сменилось на неопределенное нечитаемое. В эти моменты Эймерик немного боялся этого взгляда, поскольку нельзя было понять, что на уме у этой девчонки, а от неё ожидать можно было всего что угодно.

— Кто из нас тут ещё ребенок, — тихо проговорила Сильвейн, со всей дури ударив стену позади Эймерика. Её сжатый кулак резко начал кровоточить, но ей было всё равно. — Что ты вообще знаешь о жизни, придурок?! Скажи мне на милость, не ты ли выживал в одиночку в этой мерзком отвратительном городе, не зная о том, хватит ли тебе кам, чтобы нормально поесть в этом месяце? Не ты ли подался в шлюхи, потому что тебя не брали на нормальную работу, получить которую в Бракмаре, особенно тем у которых не сосиска меж ног болтается, просто невозможно? Не тебя ли пиздили на потеху толпе, а получал ты за это лютые гроши?! — сакриер уже изрядно потряхивало, и она с трудом удерживалась на ногах. — Я жила в городе, где за каждую возможность стоило не то, что пробиваться, а херачить ногами ближнего лишь для того, чтобы выжить!

Сильвейн не знала, когда этот диалог перешёл в изливание её души, но останавливаться она не захотела. Насрать, ей надоело жить с этим дерьмом в голове, так что пусть хоть этот столб послушает. Не осудит, но и не поддержит. Пень, как он и есть. И на него в этот момент она даже смотреть не хотела.

— Знаешь, что самое смешное? — усмехнулась Сильвейн, всё ещё уставившись в пол, прижимая к себе окровавленный кулак, — Ты ничего не знаешь о том, как жить по-настоящему в этом Мире, и то, как Элиокалипс повлиял на него. Ты жил где-то там в Экстернамской жопе Мира с живыми родителями, в идеальной деревушке и с кровом над головой, который у тебя не отнимут в любой момент времени. И тебе…не надо жить с осознанием того, что ты грязная бракмарская шлюха, на которую только пить дать, все будут показывать пальцем. Тебе кажется, что все знают кто ты на самом деле и ненавидят тебя, даже если не так.

Резко рассмеявшись, что аж Эймерик вздрогнул от неожиданности, Сильвейн с небольшим удивлением посмотрела на шокированного маскарайдера. Вау, а у него все-таки есть эмоции, умора то какая. Но на ехидство у нее не осталось ни сил, ни эмоций ни желания.

— Сильвейн. Я… — Эймерик хотел было начать разговор, но сакриер подняла руку, призывая не продолжать эту беседу.

— Забудь. К Огресту все это. Извини за то, что доставила тебе проблемы, — резко разогнувшись, она отвернулась от него, и шумно выдохнула. Сердце готово было выпрыгнуть из груди от накативших эмоций. Кровоточили далеко не костяшки пальцев.

Дурацкий разговор получился. Эймерик был всё же был прав. Она повела себя как тупой гоббал. Какая она всё же жалкая. От осознания этого факта, сакриер стало ещё более гадко на душе.

— Ну… Раз я виновата, то мне и разгребать это, поэтому с меня сегодняшний ужин, — усмехнулась Сильвейн, всё ещё стоя спиной к маскарайдеру. Спустя время, с характерным шумом, она покинула Жилую Сумку, оставив Эймерика наедине со своими мыслями.

Спустя время, как Сильвейн ушла, Эймерик сполз спиной по стене. Осев на пол, он обхватил руками колени и опустил голову.

Несмотря на то, что, большую часть вещей сакриер наговорила на эмоциях… Нельзя было отрицать то, что она была

чертовски права.

* * *

Эймерик сам не понял, как это произошло… Его пальцы зарываются в её светлых волосах, а тем временем Сильвейн обнимает его настолько крепко, что его грудная клетка начала отдавать глухой болью. Несмотря на это он не хотел её останавливать. Ей было это нужно. Ей нужно было почувствовать себя живой здесь и сейчас, даже если это нарушало его личное пространство. Еле слышно вздохнув, Эймерик притягивает дрожащую девушку ближе, настолько насколько это возможно. Он никогда не был особо разбирающимся в чужих эмоциях, да и что уж говорить, он не понимал порой и свои до конца, но не в этот раз.

Изначально он думал, что Сильвейн плачет, но его рубашка всё ещё оставалась сухой. На самом деле она злилась. Злилась на саму себя. Злилась до скрежета зубов и побелевших костяшек. Она никогда не даст слабину перед людьми, особенно перед людьми, которых она знает не так долго — Эймерик все это понимал и принимал. Он понимал, что эти объятия не выражение дружеской или даже любовной привязанности, на данный момент ей нужен был человек, который сдержит всю ту ярость, гнев и обиду на саму себя. Сдержит её внутреннего зверя в клетке самоконтроля. Пусть она всего лишь использует его, он все еще готов отдать ей частичку себя и подставить плечо, когда это будет необходимо. Судя по всему, именно это и называется любовью. Ощущения противоречивые. И он пока не понял какие эмоции он преимущественно испытывает.

Спустя время Сильвейн отстранилась от Эймерика. Смотря куда-то вниз, даже не пытаясь повернуться к нему, спустя время она прошептала: «Извини». От осознания того, что она недавно сделала ее лицо становилось все более и более красным. Краска даже затронула кончики её ушей.

Чёрт.

Какая же она.

Милая.

Гоня эти мысли прочь, он задумался как же разрешить ситуацию, не получив по лицу от эмоционально нестабильной спутницы.

Юноша снова притянул ее к себе, положив голову на её плечо. В отличие от прошлых объятий они не были агрессивными. Они были успокаивающими. Он позволил себе нежно поглаживать ее по спине, как бы говоря, что он не злится и все понимает. То ли от удивления, то ли от того, что Сильвейн эмоционально выгорела, она позволила ему это сделать, практически не шелохнувшись. Она позволила себе эту маленькую слабость, немного снимая свою маску " сильной девушки». Лишь на долю секунды. Расслабившись и, выйдя из оцепенения, сакриер прильнула к нему, тяжело выдохнув.

— Будешь вспоминать об этом — убью.

— Угу.

— Засунь свое «угу» знаешь куда?

— Ага.

Отстранившись, Сильвейн выгнула бровь и посмотрела на него с выражением лица выражающее, что-то вроде «ты иоп что-ли». Ну, что же в эту игру могут играть двое. Усмехнувшись, Эймерик посмотрел в ответ с легкой полуулыбкой. Он заметил, что она еле заметно улыбнулась ему в ответ будто своей против воли. Неловко и искренне. Он любил её улыбки, и бережно хранил каждую в уголке сознания, словно любимую маску из антикварной коллекции. Хранил там, где даже Докфа никогда не достанет. Это было его лучиком света, который грел душу и он не собирался ни с кем делиться им. Ни за что на свете.

— Ты невыносим, серьезно, — фыркнула Сильвейн и поднялась на ноги. Впрочем, не особо удачно, её ноги подкосились, и она едва не рухнула на землю, но все же устояла. Эймерик уже был готов её словить, но ее взгляд прямолинейно говорил:«Не лезь, сожру и обгладаю до самых костей».

— Уходим. У нас нет времени тут сидеть, — добавляя (пытаясь) жесткости в голосе, скомандовала сакриер. Кивнув, Эймерик поднялся. Если он будет на данный момент с ней пререкаться, то разрушит хрупкий мост доверия, который начал выстраиваться между ними. По эгоистичным причинам он этого не желал. Что же, этот раунд за ней. Отыграется когда-нибудь позже, если вообще отыграется.

Практически всю дорогу Сильвейн держалась на приличном расстоянии от Эймерика. Он не особо понимал, чем это обусловлено (ну не могла же она и впрямь застесняться), но лучше оставить ее в своих мыслях на данный момент. Когда захочет, тогда снова начнет приставать и донимать, как обычно и происходило между ними. А он и не будет против. Эймерик благодарил Садида, что в эти моменты его «друг» по несчастью не вторгался в его голову и никак не комментировал его рассуждения.

Маскарайдер и сам не понял, когда успел привыкнуть к такому вниманию. Да еще и заскучать по этому? Не перенял ли он от своей подруги расположенность к садомазохизму или какие там у Сакриеров фетиши от Богини передались? Юноша подавил подступающий смешок от этой мысли. Истерическое, наверное. Если бы кто-то раньше ему сказал, что он будет эмоционально зависеть от другого человека, то скорее всего он посчитал бы этого собеседника иопоголовым. Эймерик уже давно перестал пытаться анализировать свои чувства, приняв тот факт, что анализировать их в нынешнем состоянии просто невозможно. Вот вроде и бесит, когда лезет, а когда эта заноза отцепляется, то начинаешь скучать и украдкой засматриваться. Сильвейн порой это замечала (к его неудовольствию) и говорила, что взгляд у Эймерика такой будто он собрался устроить поножовщину. Он понимал, что это означает и воспринял это наблюдение довольно серьезно.

Осталось не так много времени.

Но…пока рядом с ним Она

всё будет хорошо.

Догнав Сильвейн, Эймерик легонько взял её за руку и переплёл их пальцы.

До конца пути никто из спутников не проронил ни слова.

пустя время он понял, что попросту прикипел к этой девчонке. Они оба поняли, что их характеры попросту за одну грань до яркого взрыва, поэтому негласно, не сговариваясь, почти что на ментальном уровне они решили не давить друг на друга. Обходить острые углы неотполированных слабостей, которые могли вылиться в крупный скандал с мордобоем и остро колющими и режущими предметами. Причём с одной стороны. Как ни странно, при всём этом, Сильвейн оказалась умнее, чем он думал изначально, и, конечно же, к своей радости. По сути, он так и не понял, какого шушу, сакриер за ним увязалась, и более того принимала правила его игры (хотя вела себя, будто это не так, и она вообще бунтарка), но Эймерик был не против. Возможно, как он думал, это было неоправданное чувство вины за тот инцидент в Бракмаре. Или она была попросту так одинока, что могла бы пойти куда угодно даже за самой неприятной личностью, лишь бы не оставаться потерянной и брошенной всеми девчонкой.

Вот она идёт, ее хвостики смешно подпрыгивают в такт, будто бы проблемы Мира и подмены понятия «ожидания-реальность» её совершенно не касаются. Вот она поворачивается и с немым вопросом: «Чего уставился?» и показывает ему язык, припоминая то, как Эймерик продолжительно гремел ночью, и отчего та совершенно не выспалась. Юноша, считавший себя сформировавшейся взрослой личностью, совершенно по-детски просто мстил под покровом сумерек; перебирая припасы под видом того, что он что-то забыл; с нескончаемым наслаждением разыгрывая невинного гоббальчика под злобные сакриерские звуки. Ещё никогда так их зоны комфорта не было весело выходить. Настолько, что он даже забывал про вечное бормотание в голове о том, что надо кому-то отомстить, разорвать и нескончаемый голод. Чувство вины всё ещё его тяготило, тянув камнем ко дну, а кошмары не собирались покидать его сознание, но постепенно тот просто привык к садистским мыслям в голове. Привык как к сварливому родственнику, думая о том, что неподготовленного человека такая родня давно бы свела с ума.

Эймерик ловит себя на мысли, что был бы совсем не против если бы её нежные руки зарылись в его волосы, которые та любя окрестила «гнездом для кробака» всучив юноше какой-то остро пахнущий шампунь. Аромат был настолько неописуем, что тому не с чем было это сравнить. Даже не против, если бы она гладила его лицо, где находились достаточно заметные синяки, приговаривая о том, что сегодня он особенно плох, чудом не задевая острым ногтем глаза. Не против, если бы её руки поглаживали его торс, нежно касаясь его подушечками пальцев, мягко перебинтовывая очередное ранение. Сильвейн принимала каждую его рану на свой счёт, считая себя обязанной его выходить. Долбанутая сакриерская психология аля; «сакриер должен страдать за каждую пролитую чужую каплю крови» ставила его в недоумение. Это тебе не «стирай маски после употребления» от достопочтенного Садида. Эймерик каждый раз думал, что некоторым Богам следовало в свое время посетить штат местного психотерапевта, если те вообще существовали в Инглориуме. Хотя, их попросту могло бы и не остаться, судя по тому, что Фека сделала с художником из Инкарнама, то Боги очень болезненно воспринимали не то что критику, а простые советы. И так, он снова утонул в океане сознания, потеряв изначальную мысль… И ведь девку не оттолкнёшь, потому что можешь нарваться на очередной конфликт восприятий, а мази были весьма действенными, намного действеннее, чем в его деревне. «Умеешь причинять боль — умей и лечить», — видимо это объясняло эти многочисленные лекарства на все случаи жизни. Очередное успокоение совести. Приходилось глотать эту юношескую гордость и «терпеть» ухаживания с недовольной миной на лице, а то мало ещё что подумает.

А о том куда могли спуститься руки ниже торса Эймерик и думать не хотел, ввиду, кхм, очевидных реакций молодого организма. Нет, он никогда не был импотентом, как заверяли многие из его окружения (тот к своему великому похуизму оставался девственником, что было не свойственно местному взбалмошному народу в таком возрасте), но то что его не привлекали здешние девушки в этом плане — возможно, он сам не раз задумывался об этом. Эймерик считал, что это нормально, ведь его судьба была и так предначертана и людским радостями казалось там места и нет, но оказалось всё проще— у него просто девчонки, которая сводит с ума, никогда не было. В мыслях сразу же промелькнула солнечная Адэн и эта та тема, которую он не хотел поднимать и старался всеми силами избегать, зная что это неправильно. Он бежал от проблем, ненавидя себя за это. Она была ему, как младшая сестрёнка, не дающая совсем изолироваться от этого мира, с безуспешными попытками пытаясь показать тому, что социум не так плох. Чувство вины резко заставило сжать кулаки так, что ногти впились в ладони, причиняя острую боль.В глубине души, Эймерик надеялся, что она найдет своё счастье и без него. «Яркое солнце» утонуло бы в мрачном болоте, вскоре потухнув как свеча. Это всё ради её же блага. По крайней мере, тот день изо дня убеждал себя в этом.

Ненароком, он вспомнил слухи ходившие о бракмарских женщинах, которые упорно не хотели выходить из головы, когда он замечал на лоскутной юбке куски Бракмарского флага, рисуя картины не совсем этического характера. А так же те самые журналы, которые шли по рукам у всего мужского населения (и ведь не противно было). Эймерику довелось краем глаза увидеть «запретный плод», чтобы понять очевидные вещи, но то что девушки были горячи — он не спорил. Слава Богам Сильвейн мысли читать не умела, особенно те, где Эймерик думал, что та намного симпатичнее всех девушек из того журнала чуть ли не всех вместе взятых.

Со стороны казалось, что Сильвейн побоку на эти копания в чувствах и то что о ней думают, но это утверждение на проверку оказалось ошибочным, в тот момент когда девушка ясно дала понять, что слова могут задевать, попутно разложив по косточкам его философию и то, на каком фаллическом органе она это всё вертела. С этого момента он прекратил относиться к ней по-менторски снисходительно, став более настороженным, но неосознанно проникаясь уважением, даже соглашаюсь на уступки, прекращая гнуть свою линию. Та же в свою очередь пыталась отвечать тем же.

В один вечер он решился ей рассказать, что с ним произошло и почему тот странствует с бешеным темпом, истерически расписывая карту в разнообразных пометках. Ожидал осуждения, тихого ухода, или смачных пиздюлей, ведь тот подставлял её жизнь под угрозу. Та смотрела же на него немигающим взглядом, со сведёнными нахмуренными бровями; при свете огня казалась куда старше чем на самом деле выглядела. В конце его рассказа она, немного подумав, хлопнула того по плечу и, натянув улыбку, сказала что-то вроде: «Ну, раз мы сейчас влипли в общее дерьмо оба, то и выбираться нам вдвоём; бросить тебя не могу, уж больно ты зверушка интересная». Он опять забыл, что у сакриеров шарики за ролики в плане травм и увечий. Болевые искусства во всей красе. Стыдно признаться, что укрепление самоконтроль и его ежедневная медитация — не результат его сильной воли, а какой-то девчонки. Эймерик думал, что он куда независимей. Сколько раз за это время его Мир перевернулся с ног на голову?

Он не раз читал сказки о великой любви значимых людей, чьи истории находились в «Мифах и легендах», но всегда находил их сопливыми, а финал по классике всегда был трагичен: то уход, то Хаос Огреста, то смерть семьи от поехавшего соперника, то невозможность быть вместе из-за проклятия, то предательские скалы. Вот, только Персидали оказались обласканы судьбой, да и то наполовину, ведь Иоп не единожды помирал во имя этого светлого чувства. Создавалось впечатление, что влюбляться в этом Мире опасное дело, подвластное только отчаянным героям. Считал ли тот себя таковым — над этим он не думал; проблем и так хватало. И, честно говоря, он не был готов не то, что признаться в своих чувствах, и уж не то чтобы мечтать о дереве и доме с кучей детей. Не время. Это все происходило так не вовремя, так неправильно и одновременно волнительно. По крайней мере он узнал, что не совсем безнадежен; не глупая марионетка отца, взращенная для механических функций управления. И на печальный финал в будущем надеяться он не хотел.

* * *

Если бы Сильвейн спросили о том, нравился ли ей кто-либо, та лишь бы фыркнула или по-злобному рассмеялась тому, кто посмел задать этот вопрос, в лицо. «Окстись, какие чувства, мне всего шестнадцать!» — так примерно она бы и ответила, да и к тому же, сомневалась, что ещё через шестнадцать лет ответ изменится. Изменится только цифра и ничего сверх этого. «Отношения — полная фигня», — думает она, скребя ногтями по напильнику, в попытке отвлечься от непривычных мыслей в голове, вспоминая ту назойливую слащавую парочку и то, как она её раздражала в этот вечер. Все эти сюси-пуси, поцелуи в каждом тёмном углу, куда хотела пристроиться Сильвейн в надежде спастись от суеты, «котик-цветочек» вызывали лютое раздражение, и, судя по всему, оно было очень хорошо заметно, что доставало кое-кому бесчисленное удовольствие.

— Что? — та скалит зубы, резко сжимая напильник в руке, — Думаешь, что перебешусь, подростковый максимализм и бла-бла-бла?

— Нет, никогда не видел, чтоб ногти точили о напильник, — усмехнулся Эймерик, наклоняя голову набок, — Хотя, забавно, что ты обо мне так подумала

Сильвейн лишь фыркнула, сдувая с инструмента и одежды остатки ногтей.

— Ну же, я жду очередных поучений, — она приземляется прямо на пенёк, подпирая руками щёки, хитро сощурив глаза.

— Мне нечего сказать человеку с уже разбитым сердцем², — пожал плечами тот, даже не удосужившись посмотреть ей в глаза.

Это был удар ниже пояса. Пусть думает, что хочет, зачем оправдываться перед практически чужим человеком, которого она использует для личной выгоды? Но инстинктивно она чуток прикрыла накидкой то злосчастное сердце. Сильвейн которая не любила выворачивать душу, треснутое тату всегда воспринимала, как слабость. Сколько раз за жизнь людям могут разбивать сердце? Да неисчислимое количество раз! И только сакриеры удостоились этого клейма напоказ, как бы намекая, что ты чувствительная плакса с тонкой душевной организацией. Хотя, вспоминая излишнюю эмоциональность Богини, невольно задумываешься о том, что такой слезливый символ у неё может быть вполне в почёте.

— Спасибо за твою заботу о моем ментальном состоянии, но к твоему сведению, большинство сакриеров уже рождается с треснутыми тату, — это было только отчасти правдой с огромным преувеличением, но ему-то откуда знать?

А, кстати, где он?

А Эймерик уже находился на высокой ветке дерева, растянувшись во весь рост, судя по всему гипнотизируя облака немигающими глазами, показывая насколько ему интересен этот разговор. Во славу Богини, лучший собеседник. Сильвейн лишь фыркнула. Конечно же, он не слушал, ведь тот воспринимал её исключительно как маленькую девочку, которую надо поучать, оберегать от «плохих дядек» и затыкать вовремя рот. Только, дубоголовый забывает, что Сильвейн жила в Бракмаре с раннего подросткового возраста и нянька уже ей не требуется. Опыт самостоятельного проживания научил её тому что всё в этом мире достаётся кровью и потом, а так же не полагаться ни на кого, поэтому эта так называемая «забота» была в тягость, будто сковывая в кандалы. Нет, кандалы в теории могли бы быть приятны, да и даже не в теории. То, как они натирают нежную кожу

на запястье приносит ни с чем несравнимое удовольствие, но это не тот случай. Может именно поэтому она так огрызалась на малейшие акты доброты брезгливо называя это «подачками», вызывая легкий ступор у тех, кто просто помог ей придержать дверь. А Эймерик… А что он? У него на лице и кровинки не увидишь, смотришь на него и думаешь, что всю радость из него высосали, либо это маска такая пугающая. Хотя, учитывая то, что он сам вырезал её из случайной деревяшки склоняло Сильвейн в сторону первой версии. В любом случае, он не реагировал на эти «вспышки самостоятельности», чем злил ту ещё больше. Нередко затылком она чувствовала его пронзительный взгляд, так что кровь стыла в жилах, но старалась не придавать этому значение. Пока он её в лесу не закопал и в море не утопил — всё же хорошо, да? Да и вроде не видел в ней бесплатный эскорт любви, как подверженные стереотипам жители.

Вскоре Сильвейн узнала, что он происходил из какого-то знатного и влиятельного рода. Голубая кровь, значится? Он бросил это как-то невзначай, как обычно, не вдаваясь в детали, но этого ей хватило, чтобы собрать общий пазл. Выяснилось, что, неразумными людишками он видел не только её, а в принципе всех вокруг. Пара отрезвительных пиздюлей приведёт того в чувство, а до тех пор сакриер просто перестала обращать внимание на его закидоны, принимая занудство как своеобразные советы, которые нередко оказывались действенными.Об этом она ему конечно же не скажет, а то надумает ещё чего.

Почему она пошла вместе с ним? Сильвейн, честно говоря, не думала об этом. Думать и копаться в себе — удел вечно себя жалеющих личностей, которые ищут оправданий постоянным неудачам, цепляясь за прошлое, пытаясь спасти своё эго в мире иллюзий. Она же смотрела только вперёд, не заботясь о вчерашнем дне. Она ненавидела Бракмар всей душой, но не жалела ни о чём, ведь это был по-своему уникальный опыт. Опыт, который закалил её и сделал той, кем она сейчас является. Она любила родителей, но и не сожалела о том, что они скончались. Каждому отведено своё время, своё количество песка в часах Кселора. Заставлять оставаться кого-то тут ради неё — сплошной эгоизм, ведь свою судьбу ты строишь сам и только ты решаешь, как её прожить. Нагрубить в ответ — да, пожалуйста, вы в этом огромном измерении вероятно больше не пересечётесь, так зачем нужны фальшивые любезности сквозь зубы?

А на сегодняшний день — она хочет веселиться на полную катушку, не задумываясь о постапокалипсисе³, войне, и прочей разрухе. Это обычные мелочи жизни не достойные её внимания, и пусть с этим разбираются причастные к этому народы и нации. Она живая и скрывает этого.

И она совсем не против помочь случайному прохожему, оказавшемуся в трудном положении.Но, в те редкие моменты, когда «прохожий» действительно искренне улыбался, ей внезапно не хотелось идти вперёд столь поспешно. Иногда можно и притормозить, смакуя весь спектр чувств, возникших за сегодняшний день, хотя бы этим тёплым вечером.

Клацанье зубов. Нервное постукивание пальцами по поверхности коры. Остывающая кружка крепкого кофе покоилась почти у самого края маленького стола норовя соскользнуть вниз. С неудовольствием Сильвейн отмечает, что чашка давно не ополаскивалась. Отхлебнув кофе, она резко поставила ту на стол, разбрызгивая остатки напитка по поверхности стола. Рушу с ним, очередной апокалипсис точно не наступит от того, что она не ополоснет кружку сегодня. Медленно проведя рукой по лбу, она устало выдохнула, краем глаза заметив размытое отражение на ложке.

Хах, синяки под глазами стали более отчетливо проявляться. Проведя ногтями под глазом, немного оттягивая кожу, она зареклась пить кофе в индюдракских дозах. Ложиться спать пораньше тоже бы не помешало. Ебись только оно гоббалом, поскольку благодаря кое-кому она даже выспаться сегодня не смогла. Бубнил что-то во сне, о своём, будто разговаривая с кем-то, а так как уговоры на лунатиков не действовали, то и пришлось закрывать уши подушками, что более менее помогало. Но пару фраз нежелательно услышанных всё-таки крепко засели в её сознании, и Сильвейн подозревала, что это мог быть не просто сон.

По ногам прошлась небольшая дрожь и это стало сигналом, что пора натягивать бесконечные слои юбки. Не привыкла она к не-бракмарскому климату. Промозглый, влажный, проникает повсюду, в том числе и под слой одежды. Рефлекторно поежившись и закончив с незамысловатым узлом решив наконец-то оглядеть помещение Сумки. Так она и думала: главного клоуна сего действа тут не было, зато на полу подперев ножку стола эта стрёмная маска. Казалось бы, что ничего особенного в ней нет, но находиться рядом с ней было внутренне неуютно. Ощущение опасности, приобретенное после проживания в Бракмаре начинало зашкаливать запредельно выше нормы, чем ближе она находилась к этому предмету, поэтому Сильвейн решила благополучно ретироваться. Не её проблемы.

Первое что она увидела высосавшись из Жилой сумки — стеклянные глаза Эймерика. Не в том смысле, что они были разбросаны по территории, а скорее то, как они выделялись в общей картине пейзажа. Машинально тыкал палкой в давно погасший костер, производя неприятные шуршащие звуки. Смотря куда-то сквозь всего поля зрения туманного горизонта он был похож на…породистого человека. Списав происходящее на маскарайдерные приколы, она решила разбудить эту фарфоровое изваяние. Даже не высыпаясь, он напоминал очень красивую статуэтку, которую жалко и страшно трогать грязными руками в то время, как собственные напоминали то, как будто в нее плюнул кляксер. Богиня порой такая сука.

Легонько потряся того за плечо она с удивлением отметила, что тот резко дернулся, так будто её ладонь была раскалена. Лица она не разглядела, маскарайдеры в принципе этого не любили. Что, неужели она ему настолько противна? Ну, с ним ей детей не воспитывать, поэтому разборки она решила попридержать для более удобного случая. Тем более с утра отношения портить не хотелось. Сдерживаясь от того, чтобы отвесить тому подзатыльник, она присела рядом, сверля того пустым, но пронзительным взглядом.

— Опять не ложился?

Эймерик храня молчание ответил утвердительным кивком, даже не удостоив её взглядом. Сильвейн потерла виски с неким рыком, решив хоть как-то разговорить имитацию человека. Ей было скучно. И так уж повезло, что единственная вменяемая компания — человек с туманной личностью. Ничего личного.

— Твой кусок деревянного аксессуара фонит. Убери его куда-нибудь подальше.

Получив испуганную физиономию Сильвейн задумалась о том, что тот явно что-то недоговаривает и умалчивает. Сначала разговоры во сне, теперь эти двусмысленные переглядки… Вот только не говорите, что он мало того, что таскает опасные артефакты, так и оставляет их в сумке в открытом доступе.

— Хорошо, — практически не смотря на неё, тот вернулся так же быстро, как и ушёл только уже с маской, перекинутой на плечо. Класс.

Похлопав большими глазками в недоумении, Сильвейн пришла к выводу, что тот предпочёл убить ее на месте или использует маску как моральное давление.

Сжав веревку пальцами Эймерик пристально и довольно снисходительно взглянул ей в глаза. Та еле удержалась от того, чтобы злобно фыркнуть. Поэтому фыркнула беззлобно.

— Сейчас всё в порядке.

Она хотела проверить насколько «всё в порядке», машинально потянувшись к маске, но Эймерик пресек ее попытку отодвинув деревяшку на спину. Мало было этого, так Сильвейн попутно словила настолько убийственный зырк, да так что надулась, скрестив руки в замок. Она и забыла, что они поехавшие на масках засранцы и незамедлительно дадут тебе в челюсть, нежели осквернить грязными конечностями их сокровище. В жизни ей не приходилось ещё доводить маскарайдеров. Проверять из интереса не стала, поскольку их прогресс в отношениях напоминал парусник, оказавшийся на мели посреди океана, где никогда не дует ветер. Перспективы такие же, как у этого Мира на выживание. Но есть, что есть, одной было бы куда унылей.

Ощутимо толкнув Эймерика кулаком, Сильвейн перекинула Жилую Сумку за спину, разминая мышцы рук. Лучезарно улыбнувшись, показала она показала тому язык. Пожав плечами в ответ Эймерик без слов, последовал следом притушив по пути подошвой тлеющую ветку.

— Сыграй что-нибудь, — спустя несколько минут полной тишины Сильвейн прозевала свою просьбу прикрыв рот рукой.

Послышался вздох. Вот только не начинай бухтеть, во имя Сакриер.

— А что, в памяти не отложилось? — съязвил Эймерик, к удивлению той, достав укулеле. Наверное, он и сам был не против развеять это унылое туманное утро.

—Знаешь, вот память она такая жестокая штука, иопская! — Сильвейн развела руками в, казалось бы, искреннем недоумении, — мы же с ним дальние родственники, как-никак…

Продолжить ей помешал насмешливый взгляд, которым ею одарил Эймерик. Осеклась, она задумалась на секунду и чуть ли не приложила ладонь к лицу.

— А. Ну, да.¹

Если бы не тот факт, что Эймерик был тем еще зловредным придурком, то она вероятно бы влюбилась. Если бы захотела. Её уши были крайне сверхчувствительны и чуть ли не сворачивались в трубочку от особо голосливых особ или фальшивых нот. По крайней мере Сильвейн думала, что фальшивых, если звучание ей не нравилось. Не сильна она была в нотной грамоте.

Но этот проклятый голос! Немного тиховатый, с неуловимой хрипотцой, будто он в жизни не повышал его (да что уж говорить, она даже не запомнила какой у него в точности даже тембр, потому что постоянно приходилось вслушиваться и разбирать что он там имел в виду), но шушу подери, какой же переливающийся чистый звук, будто бы и не земной вовсе, когда он начинал петь немного громче.

Такому тембру она бы простила все, даже очередную нудную лекцию о том, что трогать те светящиеся лиловые осколочки не стоит и почему. Хмыкнув про себя, она вышла из своеобразного транса, едва не соскользнув лодыжкой в еле заметную расселину. И соскользнула бы, если бы не его руки подхватившие ту как раз в этот же момент.

Она отметила, что просить спеть песенку лучше вечером. Слишком гипнотический эффект на нее оказывает его исполнение, прямо-таки оргазм для ушей. Можно оставить только звук, а все остальное убрать? Хихикнув в кулак, она начала напевать какую-то прилипшую мелодию из прошлой деревни, подпрыгивая и тряся пушистыми хвостиками. Эймерик, резко замолчал, но позже подстроил аккорды под её завывания. На время Сильвейн почувствовала себя на представлении с музыкальным сопровождением. Хотя, если воспринимать Эймерика, как личного барда, то такая перспектива её вполне устраивала.

* * *

Утреннее солнце ярко ударило в глаза, когда они подошли к краю обрыва, с которого простирались небольшая деревушка и бесконечные просторы золотистых лугов, пока еще незатопленные водой. Довольно неожиданно и приятно было узнать, что есть районы избежавшие участи Королевства Садида.

— Ну-сь, куда нам, в очередную деревню не-Бракмар под номером семь? — Сильвейн достала карту из походного мешка, пытаясь разобраться в многочисленных заметках Эймерика. Крайне убористый почерк вызывал уважение и кровь из глаз одновременно.

— Туда, — навис обладатель «замечательного» почерка, указав пальцем в одну из точек на карте, очевидно забавляясь от вида прищуренной недоумевающей физиономии.

Порывисто и наспех сложив лист и улыбнувшись, Сильвейн схватила Эймерика и потянула за рукав, к полю, полностью залитым солнцем, прямиком в золотистую рожь. Заливисто рассмеявшись, она отщипнула и стиснула колосок зубами. Что характерно: Эймерик не произнёс ни звука.

—Ну, что, я похожа на Амакнианскую женщину? — уперев руки в бока, она натянула бандану практически на веки, встав в претенциозную позу.

Эймерик смерил ту заторможенным и одновременно изучающим выражением лица.

— Знаешь, мог бы и подыграть, — фыркнула та не дождавшись ответа, театрально откинувшись назад, приложив тыльную сторону руки ко лбу.

«Бревно» в свою очередь замер, изучая мельницу, лопасти которой медленно крутились от слабого летнего ветра. Прикрываясь от слепящего света, он провел ладонью по незрелой ржи, капли росы которой стекали по пальцам приземляясь на разрыхленную почву. По всему полю разлетался одуванчиковый пух, прилипая к коже норовя залететь в глаза, уши и нос, цепляясь за одежду. Слишком умиротворенная атмосфера. Это ощущалось таким неправильным, будто бы сон наяву.

Сильвейн поёжилась и, обняла себя за плечи, напряжённо осматриваясь.

— Мне тут не нравится, —еле слышно произнесла она, оттряхивая уши и скромно чихнув от щекочущей нос пушинки.

Сильвейн казалось, что, если она останется тут ещё дольше, то эта реальность исчезнет и рассыпится в прах, как ловушка Кселора. Здесь нет ни людей, ни животных, а спустя пару минут она заметила, что не звучало и пение птиц, что только усилило её смутные подозрения. Слишком тихо, даже неестественно тихо. Если не вдаваться в подробности — она никогда не чувствовала, что такое тишина по-настоящему и это ощущение довольно пугающе. Осторожно прикоснувшись к рядом стоявшему забору и нащупав его материальность, она немного успокоилась, но это все не исключало возможности миража и галлюцинации. Судя по тому, как крепко Эймерик сжимал верёвку на груди, окидывая немигающим взором округу — он думал о том же самом.

— Похоже, что мы в одной из временных аномалий, — его ледяной тон только усиливал тревогу добавляя напряжения и так не в самое обнадеживающее место. Пальцами разминая комочки пуха спустя время он выдал:

— Я читал об этом.

«Ну как же ещё, «—подумала Сильвейн, но вслух проворчала:

— И, что нам дальше делать?..

Она заметила как напряглись его костяшки пальцев почти до побеления.

— Если мы пойдём вперёд то есть вероятность, что мы никогда отсюда не выберемся, затерявшись во временном парадоксе…

— А что карта говорит? — огрызнулась Сильвейн, не желая выслушивать самый монотонный рассказ в своей жизни.

Подняв бумагу перед собой Эймерик быстро пробежал глазами по убористым заметкам и мимолетно вздохнул.

— Говорит нам идти вперёд, но она всё же устарела и с большой вероятностью, что…

Сильвейн резко выдернула того за локоть и потащила, к рассвету, рассекая золотистое поле. Эймерик не был доволен прерванной лекцией, но не сильно возражал; по лицу сложно распознать хоть что-то. Особенно ранним утром.

— Если сдохнем то красивыми и молодыми в эффектной иллюзии прекрасного! —смеясь, она бежала не разбирая дороги, совершенно не боясь оступиться и вероятной опасности этой обманки.Или не хотела верить. Её волосы развевались по ветру, а ткани юбки прилипали и путались в ногах, но она казалось не обращала на это никакого внимания. Плавать, что иронично, она ещё не научилась.

— А ты спрашивала меня хочу ли я умирать или нет? — неохотно позволяя ей вести себя, в то же время убирая огромные колосья неприятно бьющие по щекам.

— Знаешь, — она внезапно остановилась (чуть не вызвав падение Эймерика) и обернулась, бегло окинув его необычным для неё серьезным взглядом, — Я считаю, что умереть в расцвете сил —лучшая из смертей. Так тебя запомнят хотя бы… Живым. И тобой. Да и то неизвестно иллюзия ли это… Это только твои догадки так?

Вербально Эймерик явно выражал несогласие, но она чувствовала что тот готов рискнуть, несмотря на показушную правильность. Сильвейн это нравилось в нем. Ощущала, можно сказать, проблемного собрата по разуму. Она отлично осознавала это состояние отчаяния, когда ты пойдешь на всё, что отдалённо напоминает выход из тёмного туннеля, даже если он ни духом не перемолвился об этом. Неиронично, но даже сам процесс безумства поможет прекратить заниматься постоянным самоедством. Главное —заииметь нужного безумного человека-мотиватора рядом. Она была не против сыграть эту роль.

На секунду стало жаль, что это ей пришлось понимать самостоятельно.

Посмотрев друга на друга они синхронно кивнули, принимая решение шагнуть в неизвестность. В глубине души она надеялась, что её интуиция сегодня дала сбой. И не только сегодня.

* * *

— Маскарайдеры значится? — Люмикка с театральным разворотом упала на стул, громко отхлебнув из кружки, — Параноики, психопаты, забытая раса с глубо-о-окой историей, и прочие тёмные ритуальные секреты? Як вы в люди выходите без Бога своего?

Эймерик, ни на секунду не расслабившись сидел ровно; идеально до скрежета в зубах; как дрын, тихо прожигая в ней дыру. Судя по всему иначе это пугающее выражение лица она объяснить не могла.

— Нормально выходим. Ногами.

Казалось, что это вообще не впечатлило девушку, которая даже на него не смотрела, продолжая изучать содержимое чашки, прокручивая ту в руках.

Повисла неловкая тишина, нарушаемая только звенящим стуком когтей о фарфор.

— Зачем вы меня позвали?

Раскачивающийся из стороны в сторону хвост ненадолго замер и Люмикка наконец посмотрела ему в глаза. Впрочем, это ничем не отличалось от созерцания стены напротив. Просверлить пару дырок и уже не отличишь. Как же сложно с этой уникальной цивилизацией контактировать. По ощущениям они даже более загадочные, чем элиатропы, по крайней мере один представитель хотя бы постоянно светил своим ликом и был повинен чуть ли не во всех катаклизмах в данный момент, и его рожу она отлично помнила. Пусть катится к шушу в свой Кросмоз обратно. Слава яйцам, что этот пришелец не настроен крушить ее ареал обитания, и на том скромное спасибо.

На сегодняшний день она поняла, что принц Бракмара давным-давно в чём-то был прав. Как бы не хотелось осквернять память о бабушке всем сердцем, любившей Братство Тофу и то, что они сделали для её родного города. Правда, то, что потом все стало в разы хуже она предпочитала не вспоминать или оставить внучке веру в сказку со счастливым концом. Даже хорошо, что она не дожила до нынешних событий. Зато сувениры с того матча по Буфболу отлично продались втридорога от изначальной цены и сейчас особо любимы коллекционерами, не скупящихся на дороговизну.

Догнав, что не ответила на вопрос, продолжая очерчивать когтями расписной узор чашки, Люмикка резко с размаху, поставила её на стол. Тот задрожал под резким ударом предмета о поверхность, но, что характерно — Эймерик даже не шелохнулся. Одобрительно смерив того беглым взглядом, она продолжила:

— Думаю, ты должен понять мои беспокойства насчёт, м-м-м… Необычных путешественников.

— Чужаков, вы имели в виду, — пристальное разглядывание не произвело на Люмикку ни малейшего впечатления.

— Рада, что ты это понимаешь! — она лихо закинула ноги на стол, даже не удосужившись включить серьезный тон. Эймерик ощутимо напрягся. — После того, как многие из садида погибли, я и не догадывалась, что у ихнего Бога остались еще протеже на этой планетке²…

— Но, что вы хотите от меня, в таком случае… — Люмикка подняла ладонь жестом показав ему остановиться.

— Во-первых, прекрати «выкать», я тебе не бабка какая-нибудь, а во-вторых, знай, что я тебе совсем не доверяю, какого бы всезнающего благодетеля тут не строил. Стрёмный ты. И фонишь чем-то тяжёлым явно не божеским, как тебя ушастая только терпит? — её зрачки на секунду вспыхнули золотым, что можно было списать на игру света. Но Эймерик чувствовал, что это далеко не так.

Осознавая, что задела его за живое, та ехидно усмехнулась, пытаясь скрыть улыбку в скрещённых ладонях.

— Полагаю, это проблемы «ушастой», а не ваши, то есть твои, Люмикка — парировал Эймерик со своим обычным не_меняющимся тоном.

—Учитывая, что ушастая работает теперь в моей лачуге, то теперь её проблемы — мои проблемы тоже, — озамодас обнажила острые клыки сомкнув руки за головой. Внушающее предупреждение, но на нем не сработает, что с досадой отмечала про себя озамодас.

— Вы, то есть, ты— тофу-наседка? — Эймерик сцепил пальцы в замок, оперевшись локтями на матовую поверхность.

— Я ей хотя бы кто-то, в отличие от тебя, который еле может заботиться сам о себе, — сказала она куда-то в потолок.

К её несчастью он даже не повысил тональность ни на один децибел.

— Мы это недавно обсуждали, разве нет, мадам Фиске?

В воздухе снова повисло неловкое молчание.

— Спасибо за столь долгий приют, Люмикка, я занесу камы за проживание и лечение…

Люмика вновь подняла ладонь, даже не удостоив того и толикой внимания.

— Ничего мне от тебя не нужно, Осётр³ все что могла, то заработала и даже больше. Скажи ей свои благодарности, что я тебя не выперла отсюда подальше.

— Ты бы не смогла, — усмехнулся Эймерик, впервые поменяв интонацию за весь разговор.

«—И чего ты в нем нашла, » — но вслух позвучало:

— Твоя правда, — Люмикка процедила очередной глоток непонятной субстанции, — Топай, давай, Маскарель³ доморощенная.

И она почти не слышала, или не хотела слышать то, как Эймерик вежливо прощается и практически бесшумно закрывает дверь, насколько это возможно в старом деревянном доме.

И ведь даже и не спросил что это было.

«— Куда более запущенный случай, » —прикрыв веки она проклинала свое нытье насчёт скучных будних дней. Гобгоб⁴ завертелся вокруг неё попискивая в попытках привлечь её внимание, но она пристально гипнотизировала дверь. Стуча пальцами по фанере она оттягивала просмотр отчётов как можно дальше рядом покоившиеся с её локтем. Хочется плюнуть на все и сбежать в свой уютный рыболовный домик в ледниках, забыв о навязчивых переживаниях. Родной мягкий ковёр с привычными каплями историю которых она помнила наизусть, слабый свет из-за толщи льда и абсолютная тишина её успокаивали. Жила же как-то раньше и ничего.

— Я не знаю, Флот, —наконец тихо произнесла Люмикка.

Гобгоб с характерным скрежетом прижался к щеке, заставив ту еле заметно улыбнуться.

То иррациональное чувство страха за Сильвейн никуда не исчезло, а наоборот возникало куда острее и чаще когда она видела её рядом с ним.

Более того сейчас она краем глаза видела, как тот склонившись над Сильвейн растворялся в ней с энтузиазмом преданного бувульфа вместо привычных и тяжелых подглядываний, и как внутренне сияла она и это не было простым облегчением от пережитых событий и ночных посиделок у кровати. Вряд ли она замечала эти взгляды, эти намёки, и Люмикка надеялась что не заметит. Это Сильвейн, она всегда так делает. Типичный подросток, даже если корчит из себя разбирающуюся в этой жизни циничную бабушку, благо, что седая. Будучи довольно понятливой она осознавала, что это не была досада от потери работника или даже, упаси озамодас, ревности. Но когти, как некстати, вытягивались после каждого раза, как он невзначай касался её, а чувство опасности сходило с ума. Вероятно — это шалит её ксенофобия.

Или, вероятнее всего, она та ещё тофу-наседка, но её внутренний зверь так и хотел за уши оттянуть эту гоббалиху, запереть на ключ и никуда не выпускать, оправдываясь её же благом. Цыкнув, она поспешила уйти, во избежание и других более диких мыслей.

Скручивая верёвку в тугой узел Люмикка пыталась придумать достойное оправдание перед работниками и отцом за внеплановую отлучку среди бела дня.

Перекинув через плечо уже достаточно увесистую сумку со снастями она лишь убеждала себя в том, как это все ее не касается.

Опершись о холодную стену локтями, чувствуя каждый шов плитки, Сильвейн пыталась восстановить учащенное дыхание. Грудь высоко вздымалась, а боль — пульсирующая в висках, заставляла сердце биться как бешеное. И вот уже из носа течет кровь, а перед глазами пляшут черные точки.

Кап-кап.

Капли пота струились с ног, падали с кончика носа, хотя жары как таковой не было. Она сжала кулаки, с такой силой что ногти впились в ладони до покалывающего ощущения. Мутные красные дорожки тут же потекли на бледные пальцы. Шатающейся походкой девушка подошла к захудалой тумбе, оставляя за собой следы из багровых пятен. Уперевшись ладонями об раковину, Сильвейн пыталась отдышаться, но горло будто сдавливали тиски, не давая сделать и вздоха. Истерично проводя пальцами по шее рисуя краснеющие следы, она мелко тряслась, не понимая, что происходит. Ведро и швабра скромно стояли у двери, и с этими подружками она надеялась завершить сегодняшний день в ванной. Но сейчас, в тишине, состояние решило навалиться так, будто на плечи свалилась вагонетка. Её бил озноб, от холода, страха и непонятной тревоги.

Судорожно она прислонилась ладонями о гладь зеркала, рассматривая отражение. В ответ посмотрели красные пустые глаза, с очередным лопнувшим капилляром где-то у края века. Изнуренный исхудалый вид, побледневшая кожа, более непослушные секущиеся волосы чем обычно — такую картину в отражении та наблюдала уже как недели две и не знала причины такого состояния. Поэтому во все что, что отражается она старалась по мере возможности смотреть гораздо меньше.

С оглушительным звуком осколки битого стекла, создавая неприятный лязг, разлетелись по ванной. Они безжалостно царапали и впивались в неё острыми краями, застревая на поверхности кожи. Вытянув руку, Сильвейн залюбовалась хлынувшими многочисленными струйками, очерчивающих силуэт выпирающих косточек и контрастом освещения тусклого фонаря на бледной руке.

Выбросив осколок она слизала маленький порез на пальце, наслаждаясь сладковато-железным привкусом.

Все же хорошо, верно? Почему же все не так с ней уже не первый день? Страдания были частью жизни и менталитета, но не в тот момент, когда она не понимала от чего она страдает. Кто-нибудь бы уже сказал бы, что сие благо, и отличная подпитка, но что-то ей наоборот становилось только хуже. Перенасытилась, наверное. Как и от постоянного потребления любимого блюда со временем начнет тошнить.

Сильвейн и не собиралась вытаскивать стекло, столь красиво переливающееся на свету. Рука выглядела удручающе, но она ее не чувствовала. Привалившись к стене, она сползает вниз, как можно медленнее и аккуратно, чтобы никак не потревожить осколки, садится. Телесная боль всё ещё приносила удовольствие, но это не панацея и даже не давало успокоения.

В этот момент Сильвейн словно сошла с ума, потому что не чувствовала уже ни боли, ни маломальского удовлетворения, ни какой-либо другой физической составляющей.

Первую неделю она думала о том, какой же он идиот. Мог бы развернуться, обойти, сдался им этот ледник. Но нет, сраная карта сказала идти туда — значит сказала. И не переубедишь.

«— Организм изначально был очень ослаблен, я назначу антибиотики и курс капельниц. Это большее, что я могу сделать в данный момент — пробурчал старенький морж, поправляя толстые очки, — дальше зависит только от его силы духа. Теоретически нам повезло что нет негативной динамики, которая могла бы уже возникнуть за это время.

Остаётся лишь наблюдать.»

Сильвейн иногда осознавала, что была бы и не против негативной динамики, это заставило бы ленивых жиртрестов хоть что-то делать с тем, что было Эймериком, который был бревном больше, чем обычно. А потом отгоняла от себя дурацкие мысли и додумки.

Всю вторую неделю уже думала, что она та ещё гоббалиха, потому что согласилась взять его шубу и идти, не зная куда, доверившись просроченной карте. Если так подумать, то им ещё крупно повезло не окоченеть до смерти.

Иногда после смены Сильвейн заходила, слушала, перекрывала катетеры от капельниц. Сначала заходила на несколько секунд чисто дыхание проверить, а уж затем минут, которые перерастали в долгие посиделки, где она разговаривала с ним, представляя, что вот сейчас он ответит. Взбесится, огрызнется, фыркнет. Иногда она приносила с собой какие-то вещи, тряпки и нитки и пока сшивала неизвестное лоскутное яркое непонятное говорила практически без остановки. Но в последнее время приходя без сил, она роняла голову на край кровати и засыпала, от чего противно ныла шея по утрам.

«— Все еще спишь, хах? Настолько сон интересный снится, что и со старыми знакомыми не поздороваешься?

Со скрежетом передвинув табуретку, она плюхнулась на него, привычно сложив ногу на ногу. На кладбище по атмосфере живее, чем в этой комнате. Но совесть уйти не позволяла. Достав привычную лоскутную ткань она со вздохом продолжила делать что-то, что она пока не решила. Может одеяло, может очередную юбку, вариантов полно. Пока она занята — голова тоже. Так было проще.

— Хуйло ты невоспитанное, Эйм, — перекусив нитку зубами она бормотала, — спихнул все на меня, а теперь разгребать.

Часы пробили полночь.

— Знаешь, мне не нравятся непреднамеренные убийства. Есть в них что-то незаконченное ощущение недосказанности. Просто взять и оборвать чью-то жизнь случайно, из-за своей неловкости ха-ха… Ну не смешно ли?»

Но в ответ в день ото дня лишь слышались ритмичные удары настенных часов и неровное дыхание.

В один день прятавшуюся в углу его комнаты Сильвейн нашла Люмикка. Поспешно размазывая влагу кулаком, она буркнула вроде: «Оставь меня в покое». И тут же почувствовала, как за шкирку, будто нерадивого бу мяу, потащили в сторону кабинета, ноги были слишком ватные, чтобы сопротивляться такой силище. Резко швырнув ее на жёсткий стул (от чего копчик резко заныл), озамодас налила в маленький стаканчик нечто по запаху спиртное. Безмолвно и с покорностью Сильвейн приняла свою участь. Она не разбиралась в видах выпивки, но теперь ей было по большому счету наплевать. Резко взяв стакан, готовясь осушить его в один присест, пока Люмикка не остановила её.

— Вот, —отхлебнув немного, кокетливо усмехнувшись, подвинула страдалице стакан, — такое залпом не пьют, дорогая.

Поморщившись Сильвейн скромно, с оттопыренным пальчиком в издевке, отпила глоток. Откашливаться пока не хотелось, но горло першило и саднило. Пандавская огненная алкашка была довольно крепкой.

— Поговоришь, или будешь ходить и самобичеваться аки Богиня? Растеклась тут, как желешка. Я понимаю, что вы, сакриеры, те еще болевые наркоманы, но тебе передоз на пользу не идет.

Пристально смотря в золотые радужки, Сильвейн невозмутимо отцедила еще глоток. По телу тут же растеклось приятное тепло, расслабляя напряженные мышцы.

— У меня все в порядке, я же сказала. Не волнуйся, от работы не отлыниваю же!

— Ну-ну, — закидывая ноги на стол, издевательски процедила Люми, —я нанимала здоровую девушку, а получила пугало, с которого уже форма сваливается. Я вижу, что ты даже к еде не прикасаешься.

Поправляя лямку комбинезона, Сильвейн злобно бурчала, понуро покачиваясь на стуле.

— А спаивать несовершеннолетних нехорошо.

— Кому ты звездишь, рыба моя, я своих оторв за версту чую, —выпрямившись, она взяла ее ладони в когтистые лапы, — я же волнуюсь за тебя, глупая, и не только как работодатель.

Распевая на свой лад любые песни, которые они только выуживали из дурных голов, Сильвейн чувствовала себя просто отлично. Хихикая над манекеном рыбы и нацепляя на маленькую головешку ушанку, она преисполняясь от своей гениальности остроты ума, пока Люмикка тащила ее по ковру говоря, что на сегодня уже достаточно. От стареньких ворсинок чесалась спина. Сильвейн была с ней категорически не согласна, она была готова попробовать все многочисленные сорта Бракмарского пива, чтобы составить личный рейтинг. Точно, надо не забыть достать листочек!.. Цепляясь за первую скатерть, которую она разглядела и со всей силы дернула за край. Мелкие предметы полетели на пол, но бумажек среди них не было, эка досада.

Пронзительный лунный свет противно бил по лицу, отчего заболела голова, отдаваясь пульсацией в висках. Поморщившись, она почувствовала, как жесткая ткань трется о щеку, позже поняв, что находится на коленях у Люмикки. Острые когти легонько массировали голову, напоминая о том, как он вечно трепал ее волосы. Всхлипывая, та что-то невнятно хрипит, пытаясь вытереть юбкой выступившие сопли.

— Знаешь, —тихо просипев Сильвейн, пальцем оттолкнула кружку от себя, и та покатилась, оставляя влажные дорожки остатка напитка, — бесит он меня. Итак, неразговорчивый был, а сейчас так вообще. И очухиваться не хочет, настолько я ему надоела что-ли?

Шмыгнув носом, она перевалилась на спину, уставившись в потолок, считая количество колец у местного полена, которые двоились в глазах от чего эта задача стала более проблематичной.

— Он ж мне помог, а теперь из-за меня… —протерев щеки банданой, —а теперь вот наблюдать надо, — передразнивая врача скривила лицо, —Я же его не убила, не убила так ведь? У меня и так руки по локоть в крови… У него там семья есть, как мне им это передать чуть чего. Или не передавать?

Люмикка лишь молчала, смотря в окно, перебирая пальцами по плечу.

— Завтра на рыбалку со мной пойдешь, — послышался непривычно тихий голос.

— О, класс, — хихикнула Сильвейн укатываясь с колен, — закусон к пиву это всегда тема.

А что происходило после помнила она смутно. Кроме того, что блевала по утру от количества, выпитого на пустой желудок и в состоянии похмелья сидела у лунки отморозив себе что можно и что нельзя. Как житель прилегающих к вулкану островов она не оценила кайф таких занятий. Да и как можно приспособиться к погоде с вечным Джавианом она также не имела понятия и казалось, что кайфовать от такого образа жизни могли такие извращенцы как она сама.

Проходясь уже достаточно влажной тряпкой по полу, Сильвейн наблюдала, как срастаются, казалось бы, глубокие ранки на пальцах и запястьях. Она начала медленно вытирать кожу и пол от остатков высохшей крови.

Выжимая воду Сильвейн поставила себе мысленную напоминалку, что надо не забыть придумать отмазку перед Люмиккой о внезапно разбитом зеркале.

…

—Еби меня дракон, вы оба такие смешные, —смахивая слезы, звонко хохотала Люмикка, держась за живот, — Сю-юрприз!

Раскрасневшаяся Сильвейн посмотрела в ответ с самым убийственным взглядом в котором выражалось все накопившееся недовольство с немыми вопросами, которые и без озвучки были понятны. В этот момент она хотела вылить этот горячий суп ей на голову.

Отпустив голову она смотрела на свое искаженное покрасневшее лицо в глади бульона, борясь с желанием выбежать из комнаты, но опередила Люмикка.

— Ухожу я, ухожу, у меня ещё дела есть, помимо как на вторые пришествия засматриваться, — подмигнула из-за двери, — а тебе ещё работать, так что не любуйся долго.

Дернувшись от громкого хлопка, Сильвейн что-то пробубнив поставила блюдо на тумбочку с рядом стоящим полураздетым Эймериком, который, как обычно, даже бровью не повел.

Вдох. Выдох.

Ну что же.

— Надеюсь, теперь я могу переодеться спокойно, — усмехнулся он, снимая пижаму, в то время как Сильвейн напряженно разглядывала его, не веря в то, что он двигается и ведёт себя (почти) как живой человек. Тыкнув ему пальцами под ребра, и удостоверившись в его живости, она выдохнула в облегчении. Всё-таки не сон. А его, похоже, это только забавляло.

— Так… Значит, ты устроилась на работу, чтобы содержать меня, да и ещё оплатить лечение? —натягивая рубаху, спросил он явно намекая на снующих туда-сюда врачей за последнее время. Она лишь кивнула, потирая запястья на руках, которые не знала куда деть от его пристального взгляда.

Эймерик облокотился спиной о дверной косяк, скрестив руки на груди, и немного наклонив голову. На его языке это означало что-то вроде: «Мне немного более интересно, чем обычно», — Ты же понимаешь, что у нас достаточно кам, ведь так?

Его голос все ещё был севшим. Да и стоял он не так уверенно. Но типичные замашки знати остались даже в таком состоянии.

— Ну, знаешь, — с надменным видом Сильвейн положила руку на талию, продолжая жестикулировать свободной — камы на дороге не валяются — начала загибать пальцы, — опыт клёвый и свежая кровь, да и со скуки сдохнуть не хотела, вот.

Закончив перечислять плюсы рабочего образа жизни, она скрестила руки с вызовом посмотрев тому в глаза. Эймерик ничего не сказал, лишь тихо усмехнулся, продолжая пристально разглядывать её с привычным нечитаемым выражением лица, задумавшись о чём-то своём кросмически запредельном. Она действительно соскучилась по этой эмоции, что такие проявления пофигизма воспринимала, как нечто родное и привычное. Неловко нарушив тишину кашлем, она отвела взгляд и принялась изучать древесные узоры на полу, посчитав что разницы в эмоциональности особой не будет. А уши тем временем предательски дрожали и продолжали заливаться краской.

Она резко и крепко сжала его в тиски, понимая, что причиняет ему боль в грудной клетке судя по его вздоху, и застыла в молчании, прерывающееся их тихим дыханием. От звука его сердцебиения растеклось приятное тепло в груди. Врачей, которых она проклинала в последнее время, удерживаясь на грани, чтобы не плюнуть в еду, она готова была сейчас носить на руках. Так они простояли всего несколько секунд, минут, хотя не привыкшему к близким контактам Эймерику это, наверное, кажется вечностью, поэтому пусть потерпит. Слушая его учащённый пульс, она была спокойна сейчас как никогда. Лавра сомнений потихоньку уползала, прекратив грызть чувство вины. Кажется, он стал ещё выше за это время…

— Больше не делай так никогда. Пожалуйста, —спустя время прошептала Сильвейн продолжая крепко держать его в объятиях, — Послушай меня хоть раз дубовая башка.

— Ничего не обещаю, — положил ей руку на голову, легонько перебирая мягкие волосы, заставив её немного вздрогнуть. В другой ситуации она откусила бы ему пальцы, и сейчас он беззастенчиво воспользовался нынешней слабостью.

— Иопский ты сын, — пробурчала Сильвейн куда-то в рубашку, оттягивая её пальцами, не видя, как Эймерик улыбается, повернувшись в сторону окна, за которым простирался белоснежный пейзаж, освещенный ранними лучами солнца.

…

Проводив её взглядом, он скромно улыбнулся, когда она поблагодарила его за помощь, показав язык напоследок. Ребра все еще неприятно кололо, но в ущерб себе не мог не подсобить ей, порой казалось, что она выглядела меньше половины коробок, которые неприятно скрежетали о деревянное покрытие пола. Избавил себя от насилия над ушами (лучше перетерпеть пару её громких протестов, нежели продолжительный шум), и мышцы размял, ослабшие за длительное лежачее состояние. Он займется этим позже. Погружаясь в кресло, он запрокинул голову, понимая, что сейчас ему как никогда спокойно.

— Смотришь на неё, как слюнявый угинак на свежую кость, —выплюнула невесть откуда взявшаяся Люмикка с пренебрежением в голосе, — смотреть противно.

Вообще, внезапно появляться в различных местах была ее особенностью. Она была связана с этим домом как никто другой.

Ну, конечно же она не даст ему отдохнуть. Возомнила себя опекуном Сильвейн, и ходит третирует как злая теща. Впрочем, репутация заведения для нее все еще была важна, поэтому до когтей и зубов не дошло. Пока что. Он был готов поклясться, что услышал тихий мимолетный рык, в ответ на его полное игнорирование. Он уже давно научился принимать недовольство как белый шум, хороший навык, оставшийся с детства. Хвост небрежно стукнулся о пол.

— Ты же ее хочешь, не так ли?

Эймерик чуть не закашлялся, когда слюна затекла не в то горло. Шумно выдохнув, он поднял голову, уставившись прямо на Люмикку, не понимая, какого собственно Шушу она от него хочет. Чистосердечного признания?

— А ты в подружки невесты хочешь набиться, или смотришь в будущее — няньку детей?

— Хуже порванной лески, — прорычав она прошла мимо, неаккуратно и довольно ощутимо задев макушку длиннющим хвостом.

Он был уверен, что это было сделано специально.

…

— Иди сюда, ушастая! —Люмикка заключила Сильвейн в настолько крепкие объятия, что Эймерик слышал, как у последней хрустнули кости. Как бы не пришлось тут и Сильвейн оздоравливать, но сакриеры были более устойчивы к таким мелочам, как незначительная трещина в кости и поэтому он не волновался.

— Я тоже буду скучать, Люми, — прохрипела Сильвейн и спокойно выдохнула, когда та опустила её обратно на более твердую поверхность, —я тебя обязательно навещу, обещала же.

— Когда вернёшься, то мы отправимся в трёхдневный поход на вершину горы, я тебе покажу место, где обитает самая жирная и сочная рыба!

Заметив то, как у Сильвейн нервно дёрнулось ухо от этих слов, Эймерик не смог сдержать мимолетную ухмылку. Тычок в ребра не заставил себя долго ждать.

— Ах, да, чуть не запамятовала! —Люмикка хлопнула себя по лбу, зарываясь в сумку чуть ли не с головой. Спустя несколько матерных морских ругательств, она вытащила запечатанный сверток, оказавшийся книгой, —Во, нашла!

С присущей ей резкостью она почти что впихнула кирпич под дых Сильвейн. Та немного согнулась невнятно похрипывая.

— Спасибо, Люми… — в шаге от того, чтобы процедить слова, проговорила Сильвейн разогнувшись, и несмело поглаживала пальцем золотистый корешок, — Очень интересная книга…

— Ага, я её сама написала, ну то есть вместе с батей, вот только не продается ни шиша, —она задумчиво почесала голову, — я видела, что ты ей заинтересовалась на стойке вот и решила тебе отдать, чего добру пропадать в самом то деле. Вспоминать меня будешь.

Наблюдая за тем, как Сильвейн бегло пролистывала страницы, Эймерик наклонился узрев название книги. Не то, чтобы ему были интересны фетиши Люмикки и об этом он думать явно не хотел, но воображение уже предательски рисовало картины непристойного юмористического характера, вызывая тихие смешки, которые тот отчаянно прикрывал ладонью. Получив настолько убийственный взгляд, насколько это могут выражать пустые глаза у сакриеров, он решил благоразумно отойти. Проржаться вне зоны поражения. Он почему-то думал, что это был финальный подъеб, но глядя на светящиеся от радости глаза Люмикки он уже не был в этом так уверен.

—Ох, я забыла зайти к твоему отцу, простите иопью башку, — Сильвейн легонько стукнула себя по голове, дурашливо высунув язык, — скоро вернусь!

Маленьким ураганом, она промчалась между Люмиккой и Эймериком, оставив тех наедине. Не зная куда деться, он решил разглядывать уже выцветшую, наполовину прикрытую снегом вывеску. Спустя время после неловкого молчания Люмикка решила приблизиться к нему пристально смотря прямо в глаза. Зная ее нрав—тот заранее готовился к худшему.

— Знаю, что мы не очень ладим, но, прошу, присмотри за ней, — еле слышно проговорила Люмикка обжигая ухо дыханием, от чего на спине выступил холодный пот. Крепко сжимая Эймерику руку, впиваясь когтями сквозь плотную ткань прямо в ладонь. Они были почти одного роста, поэтому ему в кои то веки не пришлось наклоняться. Это был один из её немногочисленных плюсов.

«— Мне бы за собой присмотреть не помешало, «, — подумал, Эймерик, но мысли не озвучил, лишь ответно кивнув. Сказал, что он опешил— признать себя слабаком в её глазах, чего он делать явно не желал.

— Я вижу же, как ты на нее смотришь, не надо меня взглядом пожирать. Может до тебя туго доходит, дубья голова, но я вижу, как она смотрит и на тебя. Может она и корчит из себя, что она вся такая сильная и независимая, но ей всего всего-лишь шестнадцать. Тофу неоперившаяся.

По рассказам Сильвейн: она нажралась так, что Люми опохмеляла её с помощью рыбьего жира, потащив на утреннюю рыбалку. Даже окрестила одним из худших дней в своей жизни. То, что она делала и говорила она не помнила, но после этого Люмикка стала ей чуть ли не тошной старшей сестрой. Наговорила чего в пьяном бреду, вот и наняла ненароком телохранителя.

Но сама вероятность ответных чувств воодушевляла и удручала одновременно, поэтому он решил проигнорировать, убрав эти слова на дальнюю полку сознания, пока не решит вернуться к ним. сказав что-то первое пришедшее в голову невпопад.

Забудет эту фразу, как глупое наваждение. Люмикка могла и просто поиздеваться.

— Я ненамного старше неё, — сжав ладонь ответно взглянув на неё самым невозмутимым взглядом, который тот мог выдать.

— Да? А такое чувство, что тебе не восемнадцать, а сорок восемь.

Не успел Эймерик ответить, как ногой распахнув дверь, вернулась Сильвейн волоча за собой немаленький по размеру мешок, смотрящийся с её комплекцией достаточно контрастно.

— Так, я попрощалась с твоим отцом, и нет, мне не нужно ещё пять кило рыбы, спасибо за заботу, — она резко впихнула мешок в руки Люмикке (чему она явно была не особо довольна) виновато улыбнувшись, смотря на Эймерика в поисках поддержки, пока её руки не заняли очередными гостинцами, —Ну… Мы пойдем?

Он многозначительно и понятливо кивнул.

Снег громко хрустел под ногами. Проходя сквозь снежные сугробы и по проезженным дорожкам Эймерик начинал уставать; сказывались последствия болезни и общая слабость. Остановившись перевести дух оперившись на указатель, он заметил, что как-то стало непривычно для него самого тихо. Обернувшись, Эймерик увидел, что Сильвейн остановилась позади него смотря на протоптанную дорожку. Трактир, тем временем уже превратился в темную точку на горизонте. Бледные волосы развевались на холодном ветру, а в них мелькали маленькие снежинки. Эймерик невольно залюбовался картиной, не её желая торопить.

— Знаешь…

— Да?

— Было бы здесь на сорок градусов теплее… — вздохнула Сильвейн, даже не обернувшись ссутулив плечи.

Эймерик промолчал, продолжая смотреть на силуэт, а ветер тем временем становился все сильнее.

Эймерик никогда не спрашивал её о бытие в Бракмаре.

Периодически, время от времени, из ее рта вырывалось нечто…эдакое из личной жизни, на что у него не было инструкции по правильному реагированию. Как тогда, в начале их совместного пути, он получил информацию в порыве гнева; на этом подробности этой самой личной жизни были окончены. И шушу его знал, как тактично подводить к продолжению таких тем. Тем более к девчонкам особенным, как сосна в пустыне, да и будучи девушкой-джон. Может, слово «особенная» через чур громкое и воняет максимализмом, но факт есть факт — с такими выкрутасами и эмоциональными горками тот сталкивался впервые. Другой вопрос: А надо ли было это все начинать?

«— Признайся, что ты не умеешь разговаривать с дамами, у которых от тебя дамбу не прорывает, » — поддевал то ли его внутренний голос, то ли голос Докфы. Он уже давно перестал различать.

С другой стороны: Почему же ему не было все равно? Круговерть общих размышлений заставляла никогда не думающую в этом направлении голову банально игнорировать. Когда на кону стоит твоя собственная идентичность, то, пожалуй, такие вопросы будут далеко не в приоритете. Сейчас важнее зачеркивать очередной крестик на карте и томно вздыхать. Заполнение псевдоотчета немного засыпало пропасть из неизвестности рыхлой землёй, и Эймерик уже мог на нее немного опереться и этого фундамента хватало на недолгое успокоение.

Временами хотелось смачно затянуться садидской забористой травой и забить.

Правило «забить», считалось чуть ли не самым определяющим в его существовании. Забей на взрослые проблемы, не маленькие уже, учить их жизни не стоит. Забей на ровесников, они же глупые и незрелые и зреть не собираются. Забей на чувства и смятение Адэн, ведь это ваш общий долг, собственные хотелки и желания здесь явно не важны. Тряхнув спутанными волосами, он удостоверился в своём выборе, полностью уверенный в его действенности.

Он не реагировал — её это устраивало. Чаще всего казалось, что Сильвейн было плевать шокирует ли её поведение окружающих или нет, но порой, та держала себя так, что Эймерик иррационально завидовал. Та хоть и носила цепи, как аксессуары, но заставила треснуть оковы предрассудков. Она вела себя так, будто каждый день — последний. Она смеялась так раскатисто, что тофу с громким испугом разлетались в разные стороны; спорила так, как никто не спорит — с чувством, с расстановкой, горя ярким пламенем вулкана, символизируя родной Гнашвилль. Он хотел касаться её, поглотить живую энергию, разделить эти яркие душевные порывы которым тесно в маленьком щуплом теле, ощутить, наконец- то теплое покалывание на кончиках вечно холодных пальцев, которое не смогла и половины дать солнечная Адэн. Разад дери, ему казалось, что у него не было такого спектра ощущений, в целом как он себя знает: никогда. И эпитетов которыми он пытался описать, как он вляпался в это дерьмо, тоже не хватало в церемониально-офицальном словарном запасе. На ум шло только слово «чапура».Об этом, правда, Сильвейн и не узнает. Собственные оковы все так же неприятно натирали запястья, которые он все чаще нервозно трогал, будто там и впрямь было что-то материальное. Эймерик ощущал себя неправильно скроенной куклой из не сочетающихся частей, сшитых золотыми нитками, которые никак не могли ожить в мертворождённом союзе. Он не хотел врать самому себе и не назвал бы маскарайдеров чопорными и закрытыми, скорее наоборот, а порой и с лютым перебором. Но никто и никогда не давал ему такой прилив сил; не танцы оных, ни постановки, ни ритуалы.

Он тянулся к ее энергии и ауре, словно вампир на диете. Этакий стазисный темный луч тающей, как снег на солнце надежды. Манит, дурманит и зовет пойти за ней. С такими снами он просыпался не первую ночь.

Все это пройдет. И нахлынувшее, как априрэльский ветер, наваждение; ведь вскоре он снова будет рядом с Адэн;

все будет хорошо и тот снова возьмёт в руки посох и проведёт очередной ритуал;

продолжат свой род, разродившись на радость местных старожилов;

все будет как раньше, надо только…

что-то он нихрена этого и не хотел и это эгоистичное «только» которое его останавливало.

А тем временем с каждым днем он был все дальше и дальше от его родного острова, а фундамент слова-постулата начал незаметно трескаться.

Были темы, которые немного щупали границы дозволенного. Эймерик и так понимал, что она не рассказывает и больше половины жизненного опыта. Как в принципе и он, поэтому и не жаловался, но всё-таки… Достаточно было украдкой взглянуть на поведение, когда у той не оставалось сил выёживаться, чтобы все понять без громких фраз. Совершенно недавно и неожиданно для себя, он принял, что ему не нравится когда та слишком переживает, будто бы он перенимал часть ее настроения и хворал по факту. Это вроде эмпатией зовется? Неприятное чувство.

— Почему вы не любите Бонта? — извилистыми путями Эймерик начал подводить к щепетильной теме, волнующей его с недавнего разговора. Личико от упоминания оной скукожилось, будто Сильвейн проглотила лимон залпом. Морально готовясь к надвигающейся буре; Эймерик уже сжал ткань рубахи.

Но та лишь пожимает плечами, будто бы издеваясь над ним.

— Рефлекс.

Кажется, сегодня в прогнозе погоды штиль. Эймерик даже был разочарован. На пол шишечки, ибо на большее его не хватало.

Пролистывая очередную книгу, пока они сидели в повозке у особо сердобольного старика; Эймерик пытался разобраться во взаимной многовековой неприязни жителей двух городов. Будто есть две нации-задиры, а остальные радостно улюлюкали, кидая деньги в одну из сторон, с кем выгоднее было торговать на данный момент. Сколько он себя знал, то большая часть населения— авантюристы, редко умирающие своей смертью, но что самое важное — никогда не остающиеся в одном месте надолго. Эймерик осмеливался только предполагать, что ненависть к Бонта передается с молоком матери или зарождается уже в утробе вместе с генетическим кодом. Или Боги милостиво дают пособие по вражде в зависимости от места респавна души.

— Мне не за что их презирать, не люблю помпезность и выебоны — ответила Сильвейн, заметив название книги. Смолкнув на секунду, вскоре добавила, — Претензий к Бракмару, если так подумать, у меня куда больше.

Тем временем телега со скрипом сдвинулась с мертвой точки. Осталось капнуть еще немного масла и… Аджада.

Оставшееся часы поездки Эймерик, позабыв о книге, тщательно впитывал полученную информацию. Пару раз попутно получив по голове в порыве агрессивной манере жестикуляции.

Если цитировать Сильвейн буквально, то: В Бракмаре всем внушают, что весь мир твой враг. После Элиокалипса это укоренилось в сознании каждого горожанина ещё пуще прежнего, хоть и Бонта ненавидят все с ее основания (а чего это она построилась после Бракмара, повторюша) и это как обыденная данность. Если подводить итоги, то объединяющим словом стало «вторичность».

— Кум у меня давеча там проживал, ух лютый грит город, а местные еще лютее, молятся во славу Джаулю, практикуя садомазо практики дабы воздать ему честь, а святыни у них оформлены ярко, что аж глаза слепну и с к демонической красной подсветкой, — вклинивается дед.

Сильвейн пояснила, что оный, вероятно попал в тематический БДСМ клуб в квартале красных фонарей, попутно выразив сожаление, что так же, что не в каждом таком заведении обустроена камера пыток. Однако, ответ, что ничего святого у тех не осталось, спровоцировал ещё один приступ истерики, от которой та отчаянно долбила по повозке, смахивая выступившие слезы.

Что было любопытно: Сильвейн считала глупостью главную мысль о первенстве и исключительности, и часто ругалась с родителями по этому поводу. Те, как образцовые граждане были истинными патриотами со всеми вытекающими, во славу Рушу. О них, как ни странно, Сильвейн вещала мало и неохотно. Иногда прямо говоря чтобы он заткнулся, что не мешало той возмущаться излишей молчаливостью. Разбираться с этим ему было откровенно не до этого, поэтому темы такого толка заминалась в зародыше. Так выходило, что тараторила Сильвейн много, только бы ее слушали, по возможности поддакивали, между тем ты о ней ничего не знал, она умела изящно увиливать от темы, будто бы вражеский шпион, а Эймерик винить ее не мог, ведь сам был такой же.

Исходящее от нее тепло разливающееся по животу, накрывая лёгкие компенсировало все не озвученные слова, которые тут не нужны.

— Нам вбивали, что нужно гордиться тем, в каком месте мы родились, — прорезав тишину Эймерик, выдал в один из случайных дней.

Сильвейн в тот момент издала невнятный смешок и фыркнула.

— Ну и гордитесь, маску вам на ебало, патриотизм в сердце, как там у вас говорится… Бога вам в аруту!

В такие моменты он осознавал, что сказал, что-то бессмысленное и делал ситуацию только более неловкой. Да, не нужно быть гением, чтобы понять степень её потерянности но ни он ни она пока не стремились заполнить пустоту друг в друге и всех это устраивало. Сильвейн вообще считала, что это посягательством на её свободы.

— Ты слишком светлая для Бракмара, — небрежная мысль вырвалась из его сознания в один день.

Воздух накалился ещё сильнее. Сильвейн же непонимающе вздернула бровь.

— А ты слишком мертв для живого человека.

Он слышал это не раз и не два, но не понимал что когда, это проговаривается серьезным безэмоциональным тоном было довольно некомфортно.

— Ты вообще ничего не сечешь о городе, ни о настроениях, да ты даже в людях не разбираешься, так что оставь свои догадки при себе и читай свои методички дальше, целее будешь.

При свете костра она становилась совершенно другим человеком.

— Не парься, я не хочу поднимать эту тему, — покачав головой она смотрела на пляшущие искры огня. Она толкнула его кулаком в плечо, дружелюбно соскалившись, обнажая большие клыки.

Этим утром Эймерик стал свидетелем того, как она со всей дури закинула лоскуты юбки с символикой Бракмара в дальний угол Сумки. По ее же словам выкинуть их полностью не хватало духу, поэтому пусть попылятся в углу. Да и в последние дни её психи и метания все чаще проявлялись в дерганых жестах и нервозности.

Впрочем новый плетёный костюм ей очень даже шел. К сожалению, тяжёлый взгляд и нагнетающую ауру просто так не скроешь за яркими тряпками. Он бы хотел, чтобы она улыбалась чаще, а не скалилась, выдавливая из себя подобие дружелюбия, хотя то что она старалась уже можно считать за жест милосердия. Предлагать услуги он бы не стал; Сильвейн бы искренне заржала тому прямо в маску попутно послав к Огресту на карачки.

Докфа же периодически подтрунивал, что поспешил с выбором тела.

Эймерик понял, что оказался в полном тупике, поэтому сделал все по установке. Вытаскивать занозы из Сильвейн дело неблагодарное и глупое, как они уяснили на прошлом опыте. Любоваться можно же издалека, верно? Более того, видно, что со своими высокими отношениями он ей нахуй не упёрся. Он до сих пор не ведал, за какие грехи богиня Энирипса ударила ему по башке, но он учился принимать эту неприятность, хоть и со скрипом. Осталось переждать, пока подростковые гормоны прекратят отплясывать чечётку на его ментальном состоянии. Обнажать кору перед ней все так же считалось нецелесообразным.

Эймерик не хотел загадывать будущее, это было бесполезно в джарку И он смутно догадывался, что это коснется и его родного края, по которому вопреки всему ностальгировал.

— Все ещё отращиваешь синяки под глазами? — зевнув, она прислонилась к дереву напротив.

— Хочу узнать свой лимит, — по правде говоря, Эймерик давно не смотрелся в отражение.

— Мне тоже страшно, — слишком честно сказала Сильвейн, поежившись от встречного ветра, — Но лучше так, чем…

Она выдохнула.

— Ну, да, здесь все ещё лучше, чем там, — она едко усмехнулась, — Спасибо, что-ль.

Эймерик лишь ухмыльнулся, вероятно, получив лимит откровений за день. Портить такие моменты занудством не хотелось.