Ещё разряд (гет)

— С тобой всегда так хорошо. Мы слишком редко делаем это. Кстати, а почему? — Виктор водил кончиками пальцев вдоль ее позвоночника, и ей казалось, что по телу вслед за его рукой растекались волны тепла.

— У магловских врачей есть такая штука, они применяют ее, когда человек почти умер и даже его сердце остановилось. Она называется — дефибриллятор. На грудь кладут электроды и посылают к сердцу разряд тока. И оно снова начинает биться… Обычно ток убивает, но в этом случае — спасает жизнь. Вот и мы с тобой такие дефибрилляторы друг для друга. Разряд — и мы чувствуем себя живыми. Но слишком часто так делать нельзя. Сердце не выдержит.

Виктор взял ее руку в свои ладони, потом нежно поцеловал, чуть задевая кончиком языка пересечение линий.

— Значит, говоришь, надо положить электрод на грудь. — Он приложил ладошку Гермионы к своей груди так, что ее мизинчик пришелся точно на сосок. — И что потом? Бабах и?..

— Нужно два электрода, — Гермиона засмеялась и ловким движением оседлала его, потерла ладони друг об друга и, закусив губу, резко прижала их к его груди. — Разряд! — крикнула она и, наклонившись, поцеловала Виктора. — Доктор, мы его теряем! Еще разряд!

Она снова прижалась губами к его рту, пустила в ход язык, прикусила губу, шире развела ноги, прогнулась в пояснице. Его член затвердел, увеличился, и Гермиона нежно потерлась об него.

Руки Виктора гладили ее спину, прижимали к себе, нежно скользили от лопаток к ягодицами.

— Гермивона, — простонал он, вдруг срываясь на болгарский акцент, от которого уже вроде бы давно избавился, и резким движением перевернул Гермиону на спину, оказавшись сверху.

Она лежала под ним, такая нежная и дикая одновременно, с широко разведенными ногами и напряженными сосками. Виктор провел пальцами по ее шее, скользнул по груди, следуя взглядом за движением своих рук. Он молчал и, казалось, впитывал то, что видел. Гермиона замерла.

В их первый раз все было иначе, но не менее трепетно. Тогда они, еле сдерживаясь, ввалились в номер в маленькой гостинице, сдирая друг с друга одежду и не разрывая поцелуя. Ее платье, отброшенное сильной рукой Виктора, угодило куда-то под кровать, и они вместе боролись с пуговицами на его рубашке. Тогда Гермиона неожиданно для себя внезапно опустилась на колени, расстегнула молнию на его брюках и без лишних раздумий полностью взяла возбужденный член в рот. Внезапно в ее колени ткнулось что-то мягкое. Виктор улыбался смущенно и нежно — он призвал подушку с кровати и теперь предлагал подложить ее под колени.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно или неудобно.

Даже сейчас, вспоминая тот момент, Гермиона не могла справиться с приступом нежности — таким острым, что слезы наворачивались на глаза. Возможно, ее так сильно трогало отношение Виктора на контрасте с поведением Рона. В то время он почему-то считал, что их с Гермионой унылую супружескую жизнь должен здорово оживить жесткий секс, как в магловских порно-фильмах. Возможно, его любовницам нравилось такое обращение, но она, хотя и пыталась, так ни разу и не сумела почувствовать возбуждение от его члена, вколачивающегося в ее горло, слюны, хрупкими мостиками соединяющей ее рот и его тело. И тут вдруг такая забота от Виктора. Тогда она так возбудилась, лаская его, что ей хватило нескольких резких и глубоких движений, чтобы сорваться в оргазм. Первый оргазм за долгие-долгие годы, который подарили ей не собственные пальцы или насадка для душа.

— Пожалуйста… — прошептала Гермиона. — Виктор…

Звук его имени разрушил все предохранители, которые еще сдерживали Виктора. Он приподнял ее бедра и одним движением вошел…

— Мне пора. — Гермиона улыбнулась и погладила руку Виктора.

— Ты совсем не можешь остаться до утра?

— Наверное, могу, но потом это принесет много сложностей. Тебе ведь тоже надо возвращаться.

— Тогда до следующего раза? Увидимся примерно через год? — Виктор грустно улыбнулся и словно снова надел свою маску нелюдимого угрюмого молчуна.

— Возможно, быстрее… кто знает… — Гермиона уже скользнула в платье и хотела, взмахнув палочкой, застегнуть его, но передумала. Она подошла к кровати и повернулась к Виктору спиной. — Поможешь?

Он медленно застегивал молнию на ее платье, целуя каждый позвонок, перед тем как он будет закрыт тканью. Каждый позвонок ее костлявой спины. Так говорил о ней Рон.

Когда платье было застегнуто, Гермиона подняла волосы и заколола их в высокий пучок. Виктор нежно поцеловал открывшуюся шею, и Гермиона решительно пошла к двери.

Она никогда не оглядывалась и никогда не аппарировала из гостиницы. Ей нужен был хотя бы небольшой промежуток времени для перехода из одной реальности в другую. Гермиона дошла до конца коридора, преодолела пару ступеней лестницы и прислонилась к стене. Закрыв глаза, она вспоминала моменты сегодняшнего вечера, как будто сортировала их и укладывала по местам, чтобы уже никогда не потерять. Воспоминания должны помочь ей продержаться до следующей встречи, пусть и через год. А ещё они помогут хорошо играть свою роль. Через несколько минут она глубоко вздохнула. Взмахнула палочкой. Прическа растрепалась, платье чуть расстегнулось, на шее появился круглый красный след засоса. Гермиона несколько раз сильно куснула и так немного припухшие от поцелуев губы и аппарировала домой.

Она открыла дверь и тут же встретилась взглядом с мужем. Рон медленно осмотрел ее с ног до головы, отмечая все детали. Гермиона прошла мимо, ощущая его взгляд затылком.

— Зачем ты делаешь это? Какого черта вообще происходит? — Рон говорил тихо и четко, и Гермионе показалось, что он репетировал эту фразу, пока сидел в кресле напротив входной двери со стаканом огневиски в руке. И, судя по уровню напитка в бутылке, стоявшей у его ног, ждал он ее довольно давно.

— Делаю потому что… Ну а зачем ты делал это с Лавандой, Долли, Мартой и даже Ханной? Делаю, потому что могу. И, наверное, для того, чтобы хоть немного почувствовать себя живой и любимой. — Гермиона так и стояла к нему спиной.

— Хорошо, с тобой понятно, но какого Мерлина я терплю все это?!

— Ты терпишь, потому что терплю я. Возможно ты даже получаешь от этого какое-то извращенное удовольствие. — Она развернулась, потерла засос на шее. — Я становлюсь такой же дрянью, как и ты, Рональд. И мы снова идеально подходим друг другу.

— Удовольствие? Ты с ума сошла, Гермиона? Зачем мы вообще продолжаем жить вместе? Дети выросли, так в чем смысл?

Гермиона медленно потянулась.

— Я думаю, это сродни болезни. Мы как опухоль друг у друга. Большая, но доброкачественная. Опасения внушает, ее бы удалить вместе со здоровым куском плоти — на всякий случай — но жалко, да и страшно.

Она медленно побрела на кухню. Рон чертыхнулся и бросил в стену тяжелый бокал. Он разбился в метре от ее головы — как обычно. Рон отлично играл в квиддич и почти никогда не промахивался, пытаясь забить гол. Но бокал всегда пролетал мимо.

— Не забудь собрать осколки, — сказала Гермиона равнодушно. — Ты же всегда ходишь босиком.