Как прекрасна эта Тьма (джен)

Темнота. Сонм тысячи голосов вокруг оглушает до безумия.

Лань Юань, нет... Вэнь Юань не помнит, но он был рожден из Тьмы.

Он не вспомнит, как его прятали в дупле дерева. Не вспомнит страха в глазах братика Сяня, когда тот обещал вернуться за ним, едва все уляжется. Он не вспомнит голода, жажды и бреда, пока ждал возвращения своего братика Сяня.

Минуты. Часы. Он не помнит, сколько просидел в кромешной темноте. Не знает, день сейчас или ночь. Ему скучно. Он устал.

Братик Сянь. Где братик Сянь? Он обещал прийти, как только А-Юань досчитает до тысячи. Он досчитал, наверное до десяти тысяч, а братика Сяня все еще нет.

Может, проходят дни.

Или месяцы.

А потом появляются голоса.

Сначала слабые и тихие. Шипящие и коварные.

Они нашептывают ему что-то злое и противное. Что братик Сянь умирает. И семья его умирает. Что все его родные убиты и он будет следующим. Придут враги и отомстят его семье, отомстят его кровью.

Вэнь Юань напуган и хочет сбежать из дупла, но помнит свое обещание братику Сяню — твердо закрывает глаза и хлопает ладошками по ушам. Он плачет и ужасно боится, но не уходит.

Братик Сянь придет за ним. Как и всегда.

Голоса становятся все громче и разрозненнее.

Они обзываются. Проклинают, и мерзкие слова колют и отравляют. Вэнь Юань кричит — снова и снова, чтобы заглушить их глумление и насмешки. Он кричит до хрипоты, пока не пропадает голос. Он так устал, и у него кружится голова. Хочется спать, но крики не дают уснуть. Они преследуют, и он ничего не может сделать — только сидеть и слушать ужасное бормотание.

Голоса начинают ранить по-настоящему. Они визжат так, что кажется, будто в его черепушку впиваются острые когти, и больше невозможно это выносить. Вэнь Юань не понимает, что захлебывается рыданиями и что звучит очень жалко. Он боится, что голоса никогда не перестанут его мучить. Он хочет к своему братику Сяню, бабушке, двоюродным братьям, кому угодно. Пожалуйста, кто-нибудь. Спасите меня.

— ЗАМОЛЧИТЕ.

Громко и звучно, точно серебряный храмовый колокол. Громче любого визга. В дупле дерева раздается голос — на этот раз добрый.

Безудержные вопли перестают атаковать, и наступает блаженная тишина.

Вэнь Юань открывает глаза; голова кружится от непрерывного крика, которым он пытался заглушить голоса. Слишком темно, ничего не разглядеть. На его вспотевший лоб опускается прохладная рука. Жарко, у него все болит и он дрожит, несмотря на огонь внутри.

— К... кто?

— Все хорошо, малыш Юань. Теперь я здесь. Все будет хорошо.

Успокаивающие знакомые руки, которые прижимали его к себе и утешали, тянут на колени. Облегчение накатывает, словно волны на нетронутый берег. Вэнь Юань закрывает глаза и в конечном счете теряет сознание.

Он не вспомнит, как человек в белых одеждах, наконец — наконец-то! — находит его в выжженном дупле дерева.

* * *

Мальчик, спящий на широкой кровати у лекарей, выглядит таким маленьким. Лань Ванцзи не видел этого ребенка несколько месяцев, но однозначно уверен — с возрастом дети не должны уменьшаться. Он не нашел ни следа своего возлюбленного, и это разбило ему сердце. И когда в дупле дерева нашелся Вэнь Юань — в бреду от жгучей лихорадки, единственный Вэнь, уцелевший после осады, — стало еще хуже.

Не колеблясь ни секунды, он принес ребенка в Облачные Глубины к лекарям, несмотря на то, что дядя и брат хором убеждали его заняться лечением следов от кнута. Он пропустил их слова мимо ушей, поскольку денно и нощно сидел у постели Вэнь Юаня, пока лекари обрабатывали ранки мальчика и лечили бушующую лихорадку.

Еще мальчик был явно истощен, но когда он очнется и нормально поест, то поправится. Едва Лань Ванцзи убедился, что малышу осталось лишь отдыхать, то отпустил целителей и сел рядом с ним.

В комнате стоит тишина. Осада была ошеломляющей «победой» разных Орденов, а единственной ее причиной стали остатки Вэней после падения Старейшины Илина.

Старейшина Илина.

Вэй Усянь.

Вэй Ин.

Вэй Ина больше нет.

Внезапно все события последних дней врываются в разум Лань Ванцзи, и он с мольбой склоняется над лежащим ничком Вэнь Юанем. Он не знает, что собирается делать с ним. Морщась от боли в спине, думает, что бы в этой ситуации сделал Вэй Усянь. От этой ошеломляющей мысли щемит в груди, и он прикусывает губу, чтобы сдержать подступившие к глазам слезы. Лань Ванцзи совершенно не в себе.

Тихое бормотание прерывает его раздумья, и Лань Ванцзи бессознательно задерживает дыхание, когда глаза малыша Юаня распахиваются. Ребенок медленно приходит в себя и осматривается затуманенным взглядом. Но едва он замечает Лань Ванцзи, как на детском личике проступает страх.

— К-кто вы? — заикаясь, спрашивает он, пытаясь отползти назад, но запутывается в тяжелых пуховых одеялах и не может убежать. Лань Ванцзи тошнит, ему не по себе, когда он медленно и деревянно двигается, помогая малышу Юаню выпутаться из постели.

Дрожащий ребенок молча принимает помощь, но продолжает лихорадочно и настороженно смотреть на него.

— Ты помнишь... что-нибудь? — тихо и неуверенно спрашивает Лань Ванцзи.

Мальчик хмурится, изо всех сил стараясь вспомнить, и огорчается, когда понимает, что не может. У Лань Ванцзи обрывается сердце.

— К-кто я? — спрашивает малыш, и щеки его краснеют от явного страдания. Он в отчаянии сжимает кулачки; серебристые глаза наполняются слезами.

Вэнь Юань заливается слезами, и Лань Ванцзи обнимает его. На удивление, тот отвечает на объятие. Маленькие ручки сжимаются вокруг него, тревожа раны, но Лань Ванцзи не до этого — мальчик безудержно рыдает в его руках, пока у него не кончаются силы.

— Я... я не знаю, кто я, — заикаясь, выдавливает он сквозь слезы. — Я... я не знаю... не знаю...

Он кажется таким потерянным и опустошенным.

— Ты — Лань Юань, мой сын, — выпаливает Лань Ванцзи, не успев прикусить язык, болтающий глупости. Что он говорит? Какого гуя творит? — А я — твой отец.

Поток слез прекращается, мальчик смотрит на него с удивлением, словно ему и в голову не приходило, что незнакомец, сидящий у его кровати, может быть его родителем.

— Отец, — Лань Юань пробует слово на вкус. — Ты мой отец?

— Да, малыш, верно, — подтверждает Лань Ванцзи. «Вэй Ин хотел бы этого», — говорит он себе. Хотел бы, чтобы малыш Юань рос в целости и сохранности, не обремененный прошлым Вэней. Так будет лучше.

— Я — Лань Юань, — повторяет мальчик. — А ты — мой отец.

Лань Ванцзи кивает.

Ребенок тщательно все обдумывает.

— Если ты мой отец, то где матушка?

Невинный вопрос разбивает сердце Лань Ванцзи вдребезги. Он не позволил себе как следует оплакать смерть Вэй Ина — слишком упорно старался найти хоть какие-то следы тела или души, а потом нужно было позаботиться о малыше Юане. Но вопрос в детских глазах толкает его за грань. Лань Ванцзи не может сдержать слезу, и та стекает по его бледной щеке. Одна, за ней другая, а потом целый поток; Лань Ванцзи сдавленно всхлипывает, зарываясь лицом в волосы Лань Юаня.

— Прости, малыш, — хрипло шепчет он, когда наконец справляется со своим горем, — матушки больше нет. Во время битвы он спрятал тебя, а я нашел.

— Матушки больше нет? — дрожащим голоском спрашивает ребенок. Как можно скучать по тому, кого даже не помнишь? Но Лань Ванцзи понимает, ведь тоже скучает по Вэй Ину.

Малыш Юань снова начинает всхлипывать, лицо его ярко краснеет. Лань Ванцзи притягивает сына к себе и позволяет ему вымочить слезами одежду.

— Мне так жаль, — беспомощно повторяет он, и они плачут вместе. — Очень жаль.

Лань Ванцзи шепчет слова утешения, касаясь губами детской макушки. В конечном итоге, они ничего не значат. Вэй Ина больше нет, и единственное, что осталось у Лань Ванцзи, — этот ребенок. Он тут же решает, что вырастит Вэнь Юаня... нет, Лань Юаня как своего собственного сына. Он ни в чем не будет нуждаться.

— Засыпай, — Лань Ванцзи снова укутывает его в одеяло, когда тот наконец перестает плакать. — Я буду рядом, когда ты проснешься.

Веки Лань Юаня опускаются, и Лань Ванцзи плотно накрывает его одеялом.

«Все в порядке, Вэй Ин, — думает он. — Я сберегу нашего сына».

* * *

Малыш Юань просыпается и негромко вздыхает от удивления. Перед ним — самый красивый, хотя и полупрозрачный человек, которого он когда-либо видел: черные как смоль волосы рассыпаются по подушке, словно пролитая тушь по белому листу. Ласковые серебристые глаза пристально смотрят на сонного А-Юаня, а нежная, бледная рука отбрасывает прядь волос с его влажного лба. А-Юань улыбается и тянется к прикосновению, ощущая, как его затапливает волна тепла. Это, наверное...

— Матушка, — всхлипывает он, цепляясь маленькими ручонками за красные одежды мужчины, словно новорожденный котенок. — Матушка, мама. Где ты был? А-Юань скучал по тебе. Очень-очень скучал по тебе.

Полупрозрачный мужчина помогает А-Юаню забраться к нему на колени и заключает в свои утешительные, хотя и слегка прохладные объятия. Малыш Юань льнет к нему и вертит головой, стараясь как можно крепче прижаться к этому эфирному существу. Он утыкается лицом в черные одежды и вдыхает знакомый аромат лотоса и специй. И тут же расслабляется. Он в безопасности. Он дома.

— Вот, значит, как? — шепчет прекрасный дух бледными бескровными губами. — Хочешь, чтобы я стал твоей мамой, мой малыш Юань?

Что за странный вопрос, смутно думает А-Юань. Матушка ведь и так знает, что он — матушка. Может... может, он что-то натворил и больше матушке не нужен? От этой мысли малыш Юань пугается и подпрыгивает в объятиях эфемерного человека, едва не врезавшись ему в подбородок.

Взволнованные, лихорадочно блестящие глаза всматриваются в тонкую фигуру матери, а крошечные кулачки судорожно сжимают его одежды.

— А-Юань сделал что-то не так? — растерянно спрашивает мальчик. — Неужели... матушка больше не любит А-Юаня?

На глаза наворачиваются слезы, губы опасно подрагивают.

— Нет, мой хороший, — быстро утешает его призрачный мужчина и притягивает его ближе к себе. Бледные ладони мягко поглаживают его по спине и быстро убаюкивают.

— Не оставляй А-Юаня, — невнятно, но отчаянно бормочет малыш, несмотря на навалившуюся усталость. — Я буду хорошим, так что не уходи.

Он это серьезно. А-Юань станет ребенком, о котором только можно мечтать. Он будет хранить все секреты матушки и дорожить им. Будет послушным, и матушка не захочет его оставлять.

— Хорошо, А-Юань, — шепчет мужчина и нежно целует его в макушку. — Матушка здесь.

Тот, кого совсем недавно нарекли Лань Юанем, засыпает.

Теперь все будет хорошо.

Матушка здесь.