Спусковой механизм (гет)

— Ты помнишь, когда ты просил моей руки?

— Да.

— Ты сказал, что видел сон, в котором мы состарились вместе.

(с) «Начало» (Inception, 2010).

— Может, теперь ты, наконец, объяснишь мне, зачем мы делаем это... что бы это ни было? Почему мы пришли сюда, Гермиона? — почесав шею, полюбопытствовал Гарри, когда понял, что иначе Гермиона, всецело увлечённая своим новоприобретённым занятием, ничего ему не расскажет и никаких объяснений он не дождётся.

Её щеки, чуть раскрасневшиеся от выпитого вина, улыбались, глаза искрились озорным блеском, и обыкновенно бледное лицо играло новыми красками; залюбовавшись, Гарри не сразу обратил внимание на то место, где они, повинуясь её внезапному своевольному решению, вдруг оказались — пляж, на который выходили окна в гостиной Невилла.

Выстланный миниатюрными песочными дюнами и мелкими цветными камушками морской берег предложил Гарри и Гермионе удовольствие редкого, а оттого весьма заманчивого для их однообразной городской жизни времяпрепровождения, стоило их ногам остановиться в непосредственной близи от пляжной кромки, окрашенной цветами закатного неба и озвученной безмятежным шумом волн. И если Гермиона не преминула воспользоваться этим исключительным предложением, поспешно стаскивая с себя кандалы города вместе с предметами одежды, то Гарри истуканом продолжал стоять на взморье и смотреть, пока его девушка сначала нетерпеливо снимает рубашку, кроссовки и носки, закатывает штанины, а потом, оставшись только в майке и джинсах, уверенно вбегает в красно-оранжево-жёлтое море и, поднимая в воздух множество брызг, начинает бесцельно бродить вдоль берега с совершенно счастливой улыбкой, подставив лицо под морской бриз и эхо солнечного света.

Ветер тут же растрепал и разметал по плечам её своенравные кудряшки, солнце затеяло игру в прятки в непослушных прядках волос, а вид уже побелевших шрамов на руках, оставленных там давным-давно, ещё во время войны, и теперь чуть окрашенных красным, напомнил ему о том, что он всё ещё не понимает, зачем они пришли сюда. Их окружал запах соли и водорослей, а солнечные блики, прибитые к берегу вместе с останками морской пены почти аккурат к его ногам, в очередной раз заставили его зажмуриться.

— Гермиона? — чуть громче позвал он её снова, делая руки козырьком, но ветер забрал и этот его зов с собой в открытое море. Так что Гарри ничего не оставалось, кроме как направиться следом за её уходящей фигурой, чтобы наверняка утолить своё любопытство, пытаясь попутно вспомнить, а не забыл ли он случайно этим вечером что-то, что делало бы любые её объяснения просто излишними. Где-нибудь в доме, в гостиной Невилла? Какую-нибудь деталь? Но ничего ему так и не вспомнилось. Но зачем-то ведь она привела его сюда?

Они вдвоём и Луна, приглашённые Невиллом на его новоселье, были в его новеньком доме с чудесным видом на море и пляж, общались, вспоминали школьные годы и обсуждали рабочие будни за ужином и вином, пока Гермиона вдруг ни с того ни с сего не вытолкнула Гарри прочь из гостиной, а потом и наружу, сказав, что хочет «вон туда», чтобы «сделать вон то», и им понадобилось внезапно уйти и сменить уютную и теплую гостиную на ветреное побережье.

И теперь Гермиона стояла на берегу, посещая последний на сегодня сеанс солнечных ванн, а он пытался понять, в этом ли был весь замысел? В солнечных ваннах на берегу моря? Может, таким образом она давала понять, что хочет съездить отдохнуть на море? Или она говорила что-то ещё?

Подбежав к ней, Гарри ловко схватил её за шлёвки джинсов, поддев их пальцами, и потянул, тут же прижимая к себе и перехватывая обе её руки. Смеясь и не сопротивляясь, она позволила ему увлечь себя в это объятие, точно это было частью её плана. На фоне его рук, загорелых во время долгих и регулярных тренировок на открытом воздухе, её, расчерченные шрамами и постоянно прячущиеся под рабочей форменной одеждой и в катакомбах Министерства Магии, казались ещё более бледными и хрупкими.

— Попалась, — прошептал он ей на ухо, утыкаясь носом ей в шею. — Теперь не убежишь.

Даже сквозь одежду он чувствовал, что она немного продрогла в своей майке, и обнял со спины, складывая свои и её руки у неё на талии и устраивая подбородок на её плече. Непослушные кудряшки стали немедленно льнуть к нему и щекотать лицо и шею, вызывая невольную улыбку на лице, но убирать их не стал, не желая разрывать близкий телесный контакт.

— Как будто я смогла бы убежать от ловца национальной сборной, — игриво рассмеялась она, чуть поворачивая голову в его сторону. На фоне заката стал отчётливо виден её красиво очерченный профиль с острым, чуть вздёрнутым носом и приподнятыми в широкой, радостной улыбке щеками. — У меня не было ни шанса, да?

— Ни единого, — согласился он с ответной улыбкой, прижимая её ближе к себе. — Теперь ты расскажешь мне, зачем мы сюда пришли?

— Мистер Ловец национальной сборной, вы что же это, не уловили мою мысль? — с усмешкой поддела его Гермиона и тут же, как увидела его искренне недоуменный вид, посерьёзнела. — Гарри, только не говори, что ты, правда, не понял, почему мы ушли из дома?

Она ещё немного повернула голову, но этого оказалось достаточно, чтобы его нос уткнулся ей в щеку, а её вопрошающий и требовательный взгляд — в его лицо. Отстраняться Гермиона не стала.

— Как мне тогда сообщить тебе, что я не понял, а я не понял, если я не могу говорить? — поинтересовался Гарри и нарисовал кончиком носа знак вопроса на её щеке.

Скорчив демонстративно недовольную гримасу, она попробовала ткнуть его локтем под рёбра, но Гарри успел перехватить её руки прежде, чем она смогла это сделать.

— Ну-ну. Ты ведь на самом деле не ожидала, что после стольких лет это всё ещё сработает?

— Я вообще-то серьёзно, Гарри.

— Я тоже, Гермиона.

Она смерила его долгим взглядом.

— Думаю, Невилл решился признаться Луне, что она ему нравится, — наконец, сказала она с многозначительной улыбкой, мгновенно заставляя Гарри мысленно вернуться в гостиную, к фигурам Невилла и Луны, обращённым друг к другу во взаимной застенчивой симпатии и привязанности, и к тому, что могло привести Гермиону к такому выводу.

Он вообще-то давно предполагал, что Невиллу, возможно, нравится Луна, но уже и думать забыл о том, что тот сможет побороть свою неуверенность и открыть ей своё чувство. И совсем не думал, что это может произойти сегодня и ему стоит высматривать какие-то скрытые послания с молчаливой просьбой об уединении за будничным рассказами обо всём и ни о чём. Впрочем, Гермиона всегда была внимательней и аккуратней к деталям, чем он. Возможно, этот раз просто не стал неожиданным исключением, и именно поэтому она увела его из гостиной, а не он — её.

— Так мы ушли, чтобы они остались наедине, — скорее для себя, чем для Гермионы заключил Гарри.

— Именно. Будь я на месте Луны, я бы хотела, чтобы в момент признания нас было только двое.

— Ты была на её месте. И нас было двое, — напомнил ей Гарри, невольно вспоминая собственное признание и пугающее состояние незнания того, взаимно ли это чувство, или нет.

Сейчас это казалось таким далёким, совершенно сюрреалистичным событием, точно прожитым в какой-то другой жизни и даже каким-то другим человеком.

— Теперь понимаешь? Я знаю, о чём говорю, — с самодовольным видом произнесла она.

— И почему я даже не удивлён? — закатывая глаза, протянул он. Руки Гермионы задрожали в очередной попытке дотянуться до его рёбер, но хватка Гарри не позволила ей преуспеть и в этот раз тоже.

— Ладно-ладно, я больше не буду, — послушно капитулировала она, снова расслабляясь в его объятии.

— Если попробуешь, я снова тебя поймаю и на сей раз защекочу, — пригрозил он ей, используя самый серьёзный и грозный тон, на который был способен в этот момент.

— Я вся дрожу, — подразнила его она, зная, что ему придётся отпустить её, если он захочет привести свою угрозу в жизнь. А он не хотел её отпускать. И знал, что она тоже об этом знала. И спросил себя, можно ли обнять её ещё крепче, чем он уже обнял? И будет ли когда-нибудь время, когда он захочет отпустить её?

— Замёрзла? — обеспокоенно уточнил Гарри.

— Нет, — она покачала головой, но, тем не менее, прильнула к нему поближе. — Так всё просто чудесно, Гарри.

И снова повернула голову к морю.

Волны продолжали накатывать на берег, бросая в смесь песка и камней белых пенистых барашков. Небо и море, почти полностью поглотив закат, постепенно приобретали цвета приближающегося вечера.

Решив не полагаться на этот возможный приступ излишней упёртости в исполнении Гермионы, Гарри наложил на них обоих согревающее заклинание, всё же ненадолго отнимая руку от её руки, чтобы воспользоваться палочкой.

— И почему я тоже не удивлена? — протянула она, тем не менее благодарно погладив его ладонь пальцами, когда та, убрав палочку, вернулась на прежнее место.

— Понятия не имею, о чём ты, — усмехнувшись в сплетение кудряшек, произнёс он, прежде чем внезапно сменить тему: — А ведь если так, то получается, Луна нравится Невиллу, возможно, курса с пятого, да? Ещё со времён Армии Дамблдора...

— Возможно, — задумавшись, согласилась Гермиона. — Да… Кажется, уже тогда они вели себя друг с другом… иначе. А что?

— Много же ему потребовалось времени, чтобы решиться. В смысле, я, конечно, рад за него, но… Я бы, вот, не смог столько ждать, пока ты где-то поблизости. Всё бы испортил прежде, чем признаться тебе, а потом не признался бы вовсе.

— Но ты же не признался мне сразу, — с недоумением произнесла она, снова поворачиваясь лицом в его сторону, и её щека и его нос снова встретились в подобии поцелуя. Их губы заиграли одновременным улыбками.

— Вообще-то, — Гарри сделал небольшую паузу, — сразу. В тот же самый день.

— То есть, — Гермиона повернулась на месте и теперь посмотрела на него в упор с выражением, которое предвещало только одно — очень каверзные вопросы, — на самом деле я не нравилась тебе, как ты утверждаешь, «всё время»? — с притворным упрёком во взгляде поддела его она.

— Любишь же ты всё переиначивать, — качая головой, заметил Гарри, и его руки поднялись с её талии к локтям, задерживаясь там в подобии полуобъятия. Её же остались там, куда она их направила при развороте; беззаботно устроившиеся по обеим сторонам его торса, теперь они сжимали его рубашку. — Слушай, я не отказываюсь от своих слов, что ты мне нравилась всё время. Может быть, даже с самого первого курса нравилась. Просто я не понимал, что это любовь. Это ведь было бессознательно до определённого момента. К тому же, я никогда не видел любви в такой форме. В моём окружении не было никого, кто вёл бы себя друг с другом так, как я вёл себя с тобой. Так что я воспринимал это, как обычное проявление дружеской привязанности, потому что мы были друзьями долгое время. Я не сразу осознал, что я больше тебе не друг и не хочу, чтобы ты была просто моим другом. Но когда я внезапно понял, что я тебя люблю и хочу, чтобы мы были вместе, я признался тебе в этом сразу. Вот что я имел в виду, — объяснил он. — Поэтому мне как-то сложно представить, что Невилл, пусть ему и нравится Луна, ничего не говорил ей столько лет. Мне проще представить, что он всё это время думал о ней как о друге, чем о предмете чувств. И только сегодня что-то открыло ему глаза. Какой-то спусковой механизм. Впрочем, мы же говорим о Невилле, а я — это я. Всё возможно.

Удивление на лице Гермионы встретило улыбку — на его. Она не сразу нашлась словами.

— Ты никогда не говорил мне об этом, — после некоторого молчания сказала она едва различимым шёпотом. Точно ещё одна волна накатила на берег, разбиваясь о песок и камни.

Гарри пожал плечами.

— Да как-то... это и не вспоминалось после признания. До сегодняшнего дня. Знаешь, я был немного занят, — он заговорщически улыбнулся. — Занимался всяким разным, что можно делать после признания.

Гермиона довольно хмыкнула, а потом посерьёзнела.

— Тебя это расстроило? — спросил он, заметив её задумчивый вид.

— Что ты занимался всяким разным? Я же там тоже была. Вот если бы ты этим без меня занимался, вполне возможно, что и расстроилась.

— Я про то, что мы не говорили об этом...

— А, это. Конечно нет, — она немедленно покачала головой в подтверждение своих слов. — Да и как я могу расстраиваться? Я ведь тоже не сразу поняла, что ты мне нравишься.

— О чём тогда задумалась?

— Ты сказал про спусковой механизм, — произнесла она после очень долгого молчания. Они вместе прошли войну. И он отчётливо помнил время, когда они не разговаривали в течение нескольких дней подряд. Но это было так давно… Он уже и забыл, каково это, когда Гермиона долго молчит. Даже если это всего лишь минута. — То, что заставило тебя признать чувство ко мне.

— Да, и что?

— Ты признался мне в лесу, — напомнила она, как будто он мог забыть это, и её пальцы сильнее сжались на его рубашке. Её голос задрожал от нахлынувших воспоминаний. Они не любили вспоминать то время. Может, именно тогда его «я» и слилось с её «я» в единое «мы», в котором они и обрели друг друга, то время нельзя было назвать даже отдалённо счастливым. — А мы были на войне, и мы были в бегах. И целыми днями проживали одно и то же. Мы жили, ожидая, когда моё дежурство сменится твоим, как одно временное место превратится в другое. И каждая минута могла быть последней. Прошло много времени, прежде чем это изменилось, Гарри. И вот ты говоришь мне про какой-то спусковой механизм… Но я помню тот день, как будто это было вчера, помню признание… Я просто не понимаю, что изменилось? Что заставило тебя понять?

— Ну, — выдавил из себя Гарри, шумно сглатывая. Снова чувствуя себя, как в тот раз, когда он впервые сказал ей, что любит. Что хочет быть только с ней. Всегда, всегда, всегда. — Это всё ты на самом деле, — он улыбнулся. — Это твои слова заставили меня всё осознать. Помнишь, что ты сказала мне в тот день? Прямо перед тем, как я сменил тебя на дежурстве?

Гермиона нахмурилась с непонимающей улыбкой и покачала головой.

— Нет… А что это было? Наверное, я сказала, что нам нужно перебраться в другое место, да? Честно, этого я не помню... Мне кажется, тогда мы говорили об одном и том же, постоянно.

— Как раз наоборот. Это был первый и последний раз, когда ты предложила нам остаться и больше никуда не уходить. Остаться там. Состариться. Так вот это он и был. Мой спусковой механизм.

— Это? Не может быть.

— Ну да. Ты сказала это и ушла в палатку, а я остался там и… И я внезапно просто смог отчётливо представить это. Я смог представить, как мы состарились вместе, Гермиона, — признался он, будто снова в первый раз. Гермиона шумно выдохнула, вцепившись в него. — А ещё целую жизнь перед тем, как это случится. Наш дом. Не такой, как у Невилла, конечно, что-то попроще, но с большим задним двором, чтобы устраивать там домашний пикник и учить детей летать. Наших детей, мальчика и девочку. У нас даже была бы собака... Не знаю, как должен вести себя человек, который любит кого-то, но я более чем уверен, что он не думает так о ком-то, кто для него просто друг. Так ведь?

— Абсолютно, — прошептала Гермиона и крепко обняла Гарри, пряча своё счастливое лицо в изгибе его шеи. Руки сомкнулись на её спине, как два берега, которые будто бы говорили своему морю: ты принадлежишь нам, мы тебя не отпустим, ты не сможешь уйти. И берег знал, что море не захочет уйти. Никогда, никогда, никогда.

Когда Гермиона чуть отстранилась, Гарри силой заставил себя проглотить вздох разочарования. Она обхватила его лицо обеими руками.

— Я согласна, Гарри, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. Голос дрожал от переполняющих чувств, а слова путались, что случалось с ней каждый раз, когда она очень волновалась и переживала. — Состариться. Завести детей, купить дом и собаку. Прожить целую жизнь. Вместе с тобой. Я согласна. А ты?

— Я уже тогда был согласен. И сейчас. И всегда буду. Но…

— Но?

Он еле удержался, чтобы не рассмеяться, глядя на её вытянувшееся от этого «но» лицо.

— Но я бы предпочёл сделать всё это в немного другом порядке. Ты же не против?

Гермиона закатила глаза и тут же сделала вид, что всерьёз раздумывает над его предложением.

— Не критично, если честно, так что не против, — наконец, оповестила его она с улыбкой.

— Чудесно. В таком случае сейчас должна прозвучать фраза, в которой старику разрешается поцеловать свою старушку, да? Я же ничего не путаю во всех этих канонах? Ну и мы ведь вроде как согласились сначала состариться.

— Да? Что ж, тогда, думаю, старик может поцеловать старушку, если только он сможет поймать её, — произнесла Гермиона и, ловко выскользнув из его объятий, побежала по пляжу в сторону дома.

Гарри не оставалось ничего другого, как побежать следом, поймать её и целовать, целовать, целовать всю оставшуюся жизнь.