Пустая коробка (джен)

«Странно», — думает Перси со сжимающимся сердцем, — «странно и страшно мне», — думает он, глядя на Джорджа.

Джордж сидит напротив него и пустым неживым взглядом смотрит на вырезку с той маленькой статьёй, которую Перси сохранил два года назад, той, что об открытии магазинчика Уизли.

Перси знает, как заботиться о бумагах так, чтобы годы обошли их стороной, не тронув их содержания налётом забвения, и эта газета в руках Джорджа выглядит точь-в-точь как сегодняшняя, с замечательно пропечатанными колодографиями и текстом даже по прошествии почти двух лет со времени издания. Он отказывается не знать чего бы то ни было в том, что обещает ему быть незаменимым в вопросах канцелярии. Но сегодня эти незаменимость и знания не радуют Перси.

«Мне не следовало приносить эту статью, знал же, что не следовало», — отчитывает он себя.

От мысли, что теперь ему, наверное, стоит что-то сказать, как-то это объяснить, его начинает знобить и тошнить, хотя в комнате, пожалуй, даже неприятно жарко, а он ведь к тому же весьма плотно позавтракал. Он тянется к воротнику мантии, хотя и осознаёт, что его жар не имеет ничего общего с погодой, и расстёгнутый воротник едва ли избавит его от дискомфорта — ему всегда жарко, когда он нервничает.

«Мне следует объясниться», — начинает мысленно настраиваться Перси, пытаясь успокоиться. — «Сказать, что я тоже скучаю. Мы все скучаем. Мы скучаем по нему, Джордж. Не заставляй нас скучать и по тебе тоже. Не заставляй нас проходить через это снова, пожалуйста».

Но он ничего не говорит; боится, что вытошнит завтрак.

Боится всего, что может за этим последовать.

«Странно и страшно», — снова думает он, потому что эта мысль уже давно не даёт ему покоя.

А странно и страшно собственно то, что вот Перси сидит напротив Джорджа, нервно теребит рукав пальцами и смотрит на него — прошло сколько уже, полчаса? час? а может ему это кажется, и не прошло даже минуты? — на его выражение лица, на позу его тела, на редкие и скупые телодвижения, а так и не может вспомнить, как выглядел Фред.

Как же?..

Фредди?

Помнит только, что так, как Джордж, этот пустой и неживой Джордж перед ним, Фред точно не выглядел.

У Фреда не было этих пустых глаз, погасших, словно пламя свечи от всякого содрогания ветра или ненароком пролитой воды; и этого остекленевшего взгляда, не узнающего совсем ничего и никого, попадающего в фокус его зрения, у него тоже, тоже не было.

Не было у него этой серой, выцветшей кожи с выцветшими на ней веснушками, напоминающей слезами застиранное полотно, которое морщинами собирается у рта и глаз, или газету, о которой некому позаботиться, а потому она старится в общем беспамятстве.

Не было этой сгорбленной спины и сутулых плеч, захороненных в мантии, и опущенных рук, и потускневшего пламени огненно-рыжих волос, и вынужденных улыбок и смеха, и истончившейся фигуры, которой его одежда не могла придать даже намёка на прежде здоровую форму, улыбчивую, смеющуюся, счастливую, живую.

В этом Джордже нет ничего от Фреда.

В этом Джордже и от Джорджа-то ничего не осталось.

«Как коробка, из которой вытащили абсолютно всё, даже стенки и дно повредили. Клади, не клади — в коробке это не задержится, выпадет. Как газета, у которой под натиском времени начинает стираться содержание».

Задумавшись, Перси не замечает, как Джордж приходит в движение и встаёт, а как замечает, обнаруживает его напротив себя.

Он невольно вздрагивает и выпускает из пальцев рукав. И завтрак снова неприятно напоминает о себе.

Видеть Джорджа таким как бы издалека — одно, даже в изменившихся чертах можно уловить что-то знакомое, пробивающееся сквозь эти выцветшие стенки, но вблизи — всё совсем иначе. Вблизи всё отдалённо знакомое в нём словно исчезает, как будто ничего знакомого и вовсе не было, и Джордж превращается в незнакомца.

Джордж неохотно, словно взаимодействие со всеми живыми существами теперь не входит в его каждодневную рутину, кладёт газетную вырезку Перси в ладонь и выходит из комнаты, оставляя того со всеми своими мыслями, которые он, побоявшись, так и не смог озвучить. Снова.

Перси глядит на газетную вырезку, и сердце его снова пронзительно сжимается.

Сохранилась она и впрямь замечательно (хотя от этого осознания Перси, пожалуй, впервые не испытывает гордости и довольства), словно и не было этих двух лет, отделяющих его от событий на бумаге, свидетелем которых он не стал. Да вот только они, эти годы, были — и напоминали о себе содержанием статьи.

«Братья-близнецы Уизли, Фред и Джордж, открыли магазинчик «Всевозможные волшебные вредилки». И Фред и Джордж, улыбающиеся, смеющиеся — живые! — и подвижные на чёрно-белой колдографии длиной в несколько секунд, приглашающие посетить их волшебный магазин.

Перси никогда не признавался в этом, но то, что он не справлялся о делах своей семьи общепринятыми способами, не значило, что он не делал этого совсем.

Он следил за своей фамилией во всех газетах, хотя появлялась она там очень редко. Его мать — домохозяйка, отец и старший брат — чиновники на не особо высоких должностях, ещё один брат — заграницей, а все младшие — учатся в школе; в их жизни редко появлялось что-то, заслуживающее общественного внимания, покуда они оставались за сферой влияния имени Гарри Поттера. И когда появились «Всевозможные волшебные вредилки», Перси сразу об этом узнал.

Конечно, сам он не ходил туда, хотя и хотел; едва ли Фред и Джордж бы обрадовались, заметив его физиономию в магазине. Поэтому когда кто-то из знакомых чиновников, с которыми у него сложились более или менее доверительные отношения, отправлялся в сторону магазинчика, он просил их купить что-нибудь.

И если бы кто-нибудь из его семьи хоть раз задался этим вопросом, оказалось бы, что у Перси куда больше покупок из магазинчика Фреда и Джорджа, чем у них всех вместе взятых.

У него даже осталась коробка, полная всякой всячины из «вредилок», притом за два года безукоризненно сохранившейся. Коробка, которая ему в действительности иначе чем за заглушение чувства стыда за разрыв связей с семьёй никогда не была нужна.

Перси ненавидит эту коробку, ненавидит всеми фибрами своего существа, потому что она не напоминает ему о том, что он всё-таки поддерживал своих братьев. Она напоминает только о том, что тогда он был слишком труслив, слишком подвержен общественному порядку, чтобы показать им свою заботу лично.

«Если бы я мог, теперь я бы сделал всё иначе», — рассеянно думает Перси, глядя на газетную вырезку, на счастливые лица своих братьев-близнецов, зафиксировавших самое важное достижение в своих жизнях на бумаге и приглашающих всех и каждого разделить это счастье с ними.

Он бы не побоялся сходить сам и увидеть всё своими глазами.

А теперь уже слишком поздно.

«А ведь они оба были так похожи».

«Нет, не оба», — внезапно перебивает он себя, накрывая ладонью колодографию так, что видной остаётся только её половина — с Джорджем, счастливым, смеющимся и улыбающимся Джорджем, которого Перси не видел уже два года. («Где же ты, Джордж? Где ты?»)

Перси убирает вырезку в карман мантии, смахивая слёзы, и выходит из комнаты.

«Ни один даже».