Первые лимонные дольки (джен)

Старость — испытание духа.

Хорошо детям — всё новое, неизведанное, интересное.

Или юношам — ах, эта пора молодости! — чувства и эмоции, страсть и разочарования, первое «люблю» и первое же «прости»…

Зрелость тоже хороша: ты уже не глупый юнец, уже имеешь опыт и можешь избегать ошибок…

Да вот только опыт как клюка — помогает идти, но мешает летать.

Николас понимал это лучше других, потому что его жизнь не ограничивалась четырьмя примерно одинаковыми периодами — детством, юностью, зрелостью и старостью. Его «старость» растянулась на шестьсот лет, и разнообразить существование было весьма непросто.

Но века до семнадцатого они с Перенеллой справлялись — всё время изобретали что-то новое, совершали открытия, двигали вперёд науку. Жить было весело. Затем стало интереснее учить, ведь для учителя нет большей радости, как видеть достижения ученика. А после и это приелось, и пожилую пару охватила апатия.

В девятнадцатом веке жить стало сложнее. Уже недостаточно было сменить город или страну, чтобы пресечь общение со знакомыми, стало трудно скрывать возраст, пришлось закрыть любимый дом в Провансе не на тридцать-сорок лет, как раньше, а на целый век, и шале в Альпах покинуть до срока — не меняющиеся с годами Фламели стали вызывать шепотки и пересуды. При выборе пристанища на следующие лет тридцать, супруги остановили выбор на Уэльсе и вскоре с энтузиазмом обставляли дом и вынужденно знакомились с соседями.

Николас никогда не был бирюком, но в последние десятилетия стал уставать от людей. Вот уже полвека ему более чем хватало общества супруги, а видеть чужих совершенно не хотелось. Было так приятно вести неспешную беседу за варкой принципиально нового зелья или днями напролёт молчать, наслаждаясь звуками природы…

Но этот мальчик не желал понимать намёков. Если остальные ограничились знакомством, этот юнец постоянно появлялся на пороге. Он был достаточно умён, чтобы развлечь заскучавших стариков на часик-другой, но продолжал приходить почти каждый день, напрашиваясь на беседы, забрасывая вопросами, раз за разом прося об ученичестве. Николасу совсем не хотелось вновь менять место жительства, уж очень удачное местечко они нашли — Годрикову лощину, — но и соглашаться он не собирался.

— Ох, Николя, уже уступил бы парнишке. Дал бы пару уроков, он бы и отстал, — сокрушалась Перенелла, сочувствуя супругу, но не придавая значения появлению потенциального ученика.

— Да не отстанет он после пары уроков, — проницательно качал головой Николас. — Его алхимия интересует, на Философский камень заглядывается, не иначе, да только не собираюсь я делиться, ещё чего, сам пусть голову ломает, не то это знание, чтобы без собственного опыта приобрести. Мальчик многое может, силён к тому же. Я же вижу — хватка у него сильная, он и сам может справиться, а лениться в таком вопросе — преступление. Тут помогать — лишь портить. Дашь палец — руку не убережёшь. Не замечала, как он смотрит? Словно уже своего добился — не сомневается в себе ни секунды. Но усилия свои направляет не в ту сторону, хочет за наш счёт всего добиться, сам не хочет напрягаться.

— Молодёжи это свойственно, — добродушно улыбнулась Перенелла. — Но мальчика ты переоцениваешь, мне кажется. Хотя это для нас он мальчик, так-то мужчина давно, сколько ему? Сорок? Пятьдесят? — Николас поджал губы, не желая спорить, но и не меняя мнения, и она предложила: — Ты же сам недавно жаловался на скуку в лаборатории? Вот и дал бы мальчику возможность проявить себя, пусть бы возился с драконьей кровью днями напролёт. Не убудет же с тебя, и мне развлечение — смотреть, как ты кипишь, а там, глядишь, тебе бы и самому понравилось работать с ассистентом.

— Нелли… — закатил глаза Николас, улыбнулся, но сказал серьёзно: — Не доверяю я ему.

— Ну тогда дай ему наших конфеток и узнаешь наверняка всё, что тебе интересно. Может, плохого он и не замышляет, а лишь по юношескому скудоумию настаивает. А если так, ну и помоги мальчику на первых порах, дай пару уроков, подскажи, что нужно, подтолкни, где потребуется.

— Лимонных долек? — оживился Николас и, посмеиваясь, покачал головой, сетуя на свою забывчивость. — И вправду, что это я? Хоть и случайно мы конфеты тогда в котёл с веритасерумом уронили, но получилось очень интересное изобретение. Ты у меня умница, Нелли.

— Проверь только, давно же лежат-пылятся, ты хоть помнишь, когда мы их готовили?..

Николас только рукой махнул, уже снимая защиту со стоящего в кладовой сундука с расширенным пространством и призывая манящими чарами бумажный пакет с леденцами.

— Не пристало незваному гостю привередничать, — усмехнулся он, высыпая леденцы в вазочку на обеденном столе и впервые за пару недель с радостью ожидая появления Альбуса Дамблдора.