Ночь волшебства (гет)

Он знал, что не должен этого делать, и всё же не мог поступить иначе.

Он понимал, что Гермиона не только попытается его отговорить, если пронюхает о его планах, но и не постесняется заколдовать, но не отпустить. А потом долго-долго будет рассуждать о его импульсивности и глупости.

Он отдавал себе отчёт, как разочаровал бы своим поступком Дамблдора.

И всё же отступиться он не мог.

В последнее время у них с Гермионой не очень ладилось. И из-за крестража, но не только. После ухода Рона стало казаться, что всё напрасно, что они не справятся. Они почти не разговаривали, он частенько видел, как подруга плачет, а с наступлением зимы стало лишь хуже.

Гарри постоянно мёрз. Чары не помогали, как и слабая печка в палатке. Он кутался в подаренный миссис Уизли свитер и постоянно сомневался в себе: не зря ли отправился за крестражами почти в одиночку? Не стоило ли разделить это бремя с членами Ордена? Правильно ли вообще было взваливать на себя такую ответственность?.. И с каждым днём чувствовал всё меньше уверенности, а надежда таяла, как принесённый на одежде снег внутри палатки.

Сочельник у них выдался откровенно плохой, рождественское утро и того хуже — сломанная палочка, между половинками которой тускло поблёскивало перо Фоукса, словно обрекала его на поражение. Гермиона ничего не говорила, но он знал, что ей так же плохо, как и ему. Без палочки Гарри чувствовал себя ужасно, словно голым на ветру, и это было никак не исправить. И всё же кое-что, пусть и с опозданием, он мог для себя сделать. Нужно было лишь дождаться вечера.

Сидя у входа палатки, Гарри дрожал от холода, но не заходил внутрь — ждал, когда погаснет лампа, сигнализируя, что Гермиона уснула, а дождавшись — сразу же вскочил и бросился в лес, откуда не было бы слышно хлопок аппарации.

Он знал, что поступает неправильно, может, даже глупо и точно неосторожно, но…

Защитные чары пропустили его молча. Продрогший до костей Гарри на мгновение замер, всматриваясь в зашторенные окна, и медленно двинулся к дому.

В Норе было тихо — даже упырь не выл, и Гарри, едва слышно ступая, стал подниматься по лестнице, обмирая от страха каждый раз, когда скрипела ступенька или до него доносились приглушённые дверями обычные для полного людей дома звуки.

Он даже не был уверен, что пришёл не зря, и всё-таки не мог отступиться, тем более сейчас, когда до заветной двери оставалось всего три шага.

Задержав дыхание, он сомкнул пальцы на ручке и чуть надавил на дверь.

Внутри горел ночник — это он заметил ещё с улицы, поэтому он шире открыл дверь…

В горло тут же упёрся кончик волшебной палочки.

— Джинни, это я, — прошептал он, приветствуя свою девушку счастливой улыбкой.

— Гарри?! — изумлённо охнула Джинни и хотела ещё что-то сказать, но он перебил:

— Тише! — прижав палец к её губам, он наконец переступил порог, закрыл дверь и, протянув руку, спросил: — Можно твою палочку на секунду? — колдовать палочкой Гермионы почему-то казалось ужасно неправильным.

Джинни без колебаний тут же вложила своё оружие в его руку, и Гарри наколдовал чары тишины.

— С Рождеством! — облегчённо рассмеялся он, отдавая палочку, и замер, снова засомневавшись.

Зато у Джинни не было никаких сомнений — она уже поверила, что это не сон, и спешила поскорее обняться.

— Поверить не могу, что ты здесь!

Их губы встретились, и Гарри, крепко обнимая Джинни за талию, кивнул:

— Рождество — пора чудес.

— Ты самый чудесный подарок, Гарри.

Мягкий свет лампы в самом уютном доме, какой он знал, объятия лучшей девушки на свете… Гарри наконец-то перестал чувствовать холод. И пусть ему придётся вернуться в продуваемую всеми ветрами палатку, стоящую посреди заснеженной лесной поляны, эта встреча даст ему силы и надежду. Ради тепла Джинни он готов был справиться с любым холодом.