Все краски мира (джен)

Сказали — дорога моя

К океану смерти ведет

Повернула — теперь

Все пути мои вбок и назад

Акико Ёсано

Она и сама не помнила, как оказалась на пристани, Эшли почти бежала. Сейчас желание увидеть океан, погрузиться в мерные звуки прибоя, было острейшей, почти физической потребностью. Опустить ладони в прохладную воду, унять внутренний пожар. Вот уже два года, с тех пор как Эшли оказалась в приюте миссис Хиггинс, она приходила к океану почти каждый день, как верующий приходит в храм в минуты сильного смятения.

«Эта женщина не имела права так говорить, как бы она меня ни ненавидела». Миссис Хиггинс требовала, чтобы все воспитанники называли её «мамой». Но Эшли полагала, что миссис Хиггинс любит не детей, а власть над ними. Впрочем, ей удалось завоевать преданность некоторых воспитанников. «Стокгольмский синдром», — думала про себя Эшли и радовалась, что не относится к числу этих несчастных. «Главное — сохранить внутреннюю свободу, не позволить её манипуляциям проникнуть в душу». Ведь остался всего год до совершеннолетия. Тогда она отправится в свободное плавание и сможет забыть этот приют как страшный сон. «Может быть, даже удастся получить стипендию в художественной академии», — эта мысль всегда согревала её. Защищала от нападок, острот и наказаний, которые сыпались на неё, пожалуй, чаще, чем на любого другого из двенадцати детей. За то, что не посмеялась шутке миссис Хиггинс про поэтические способности малыша Билли, или наоборот, не сдержала ехидной улыбки во время одной из её напыщенных речей. «Эта маленькая ведьма» — так называла её воспитательница в моменты гнева, возможно, ещё и из-за внешности: рыжие волосы и зелёные глаза — классический облик ведьмы. Эшли такое сравнение скорее льстило. Ей нравилось думать, что она сильнее других ребят, устойчивее таких как Билли, который часто плакал по ночам, или таких как Сьюзен, которая попугайчиком повторяла за воспитательницей.

Но сегодня внутреннее равновесие было разбито, как и брошенная в порыве ярости чашка. «При такой дочери — не удивительно, что её мать покончила с собой», — грубая, примитивная манипуляция. И всё же, как Эшли ни презирала миссис Хиггинс, на этот раз её стрела попала в цель. «Неужели и правда это я не уберегла тебя, мама? Неужели это моя вина, что у тебя не оказалось достаточно причин, чтобы жить?»

Отец и старшая сестра погибли в аварии, когда Эшли было пять лет. Они должны были поехать в гости все вместе, но Эшли подхватила простуду, и мама осталась вместе с ней. Потом, в особенно тяжёлые дни, Эшли казалось, что и мама погибла вместе с ними, а с ней осталась лишь пустая оболочка, бледный призрак когда-то солнечной, жизнерадостной женщины. И всё же она сражалась с депрессией целых семь лет.

«Могла ли я что-то изменить?» — этот вопрос не одну ночь лишал её сна. В конце концов, Эшли пришлось признать, что она никогда не узнает ответа. Но признать — не значит смириться, и мысли об утраченном детстве по-прежнему отзывались колющей болью в груди. «С прошлым уже ничего не сделаешь. Я должна смотреть вперёд и не поддаваться на провокации. Только так я смогу выжить. Только так я сберегу живую память о близких».

Эшли ещё немного погуляла по пристани, стараясь отвлечься от тягостных воспоминаний. Внезапно сгустившаяся пелена тумана ускорила наступление темноты, и даже яркие уличные фонари терялись в плотном сумраке. Бросив об стену чашку, Эшли выбежала из дома как была, в платье, и теперь ей по-настоящему стало зябко. Короткие рыжие волосы стали тёмными от влаги. Надо было возвращаться домой, ведь если она заболеет, то не сможет ходить в школу. А остаться один на один с миссис Хиггинс — перспектива похуже, чем самые скучные уроки.

Эшли повернула назад, привычно оглядываясь по сторонам в поисках вдохновения для новой картины. Конечно, картина это громкое слово для карандашных рисунков в альбоме. Но для Эшли рисование всегда было чем-то большим, чем хобби — способом жизни. «Реальная магия» — так она это называла. Когда рисовала, то чувствовала, словно погружается в тёплое спокойное море, словно попадает, наконец, из блёклой реальности в тот мир, которому принадлежит душой. Вот и сейчас, вглядываясь в туманную даль, она ощутила странное чувство. Словно реальность расплывается, как очертания людей и предметов, как граница между океаном и вечерним небом. Словно она на перекрёстке между мирами, и в этот момент, только сейчас, возможно всё — любое чудо. Чувство было столь захватывающим, что она шла и улыбалась своей странной фантазии.

Эшли заметила его сразу. В застывшем влажном воздухе любое движение привлекало внимание, а он ещё и светился странным сиреневым светом. Маленький сиреневый шарик, не больше мячика для пинг-понга, не то летел, не то плыл в густом тумане, выписывая сложные кривые. Когда он оказался совсем близко, Эшли обнаружила, что это что-то вроде мотылька, только с огромным количеством маленьких крылышек, которые издавали лёгкий мелодичный звон.

«Ну, вот и галлюцинации». Эшли почувствовала, как подкрадывается страх. Реальность порой казалась ей скучной, но воображение в отрыве от реальности представлялось ей совершенно бессмысленным. Она закрыла глаза и сделала три глубоких вдоха в надежде, что навязчивое видение исчезнет. Но чудо-мотылёк по-прежнему был здесь, зависнув на расстоянии вытянутой руки. Эшли даже почудились насмешливые интонации в перезвоне маленьких крыльев.

«Видение или реальность? Самый надёжный способ узнать это — поймать странное существо и показать другим». Это она и попыталась сделать, но тут оказалось, что сиреневый шарик отнюдь не желает быть пойманным. Стоило Эшли протянуть руку, и он проворно отлетел в сторону, вновь зависнув в нескольких метрах от неё.

«Так ты хочешь поиграть?» Эшли пришло в голову, что в кино, герои, побежавшие за каким-нибудь странным явлением, как правило, попадали в беду. Но уйти домой, так и не узнав, что это было… «В конце концов, я всегда могу остановиться, если почую что-то неладное», — подумала Эшли и начала охоту.

Несколько раз она была близка к успеху. Эшли даже показалось, что её пальцы коснулись мерцающих крылышек — тонких и, на удивление, холодных. Но девушку не покидало ощущение, что «мотылёк» играет с ней, позволяя приблизиться ровно на столько, чтобы она не потеряла интереса к охоте. Вот пустынная пристань осталась позади. Впереди — шоссе, а за ним — подсвеченные вечерними огнями дома и поздние прохожие. «Кто-то наверняка обратит внимание на светящийся сиреневый шар в воздухе. Если он и правда существует».

«Мотылёк» завис прямо над шоссе. Эшли протянула руку, уже готовая к тому, что он тут же отскочит. Но шарик послушно опустился в её ладонь. Тонкие лепестки, словно сделанные из фольги, переливались разными тонами фиолетовой гаммы: от густого тёмного цвета ночного неба, до нежной сирени. Но за этим свечением трудно было разглядеть центральную часть загадочного существа — или механизма? Эшли подумала о механизме не случайно: в игре света угадывался какой-то сложный порядок. Он захватывал внимание, гипнотизировал…

Громкий, резкий звук, похожий на визг, вывел Эшли из очарованного оцепенения. Она инстинктивно обернулась, и только успела увидеть квадратную морду автомобиля, летящего прямо на неё. Сокрушительный удар отбросил девушку на несколько метров. Острая боль пронзила тело всего на мгновение, а затем исчезла, вместе со всеми другими ощущениями. Эшли проваливалась в темноту, словно погружалась в глубокие воды. И последнее, что она видела, прежде чем свет окончательно померк — предательский сиреневый шар на фоне ясного звёздного неба.

Старик шёл не спеша: рассматривал приземистые белые домики, живописно рассыпанные по горному склону, смаковал терпкий морозный воздух, прислушивался к звукам неторопливой деревенской жизни. Стук топора, блеяние овец, даже звонкий смех детворы, скатывающейся по водосточному желобу, не нарушал ощущения покоя. «Не удивительно, что Грин выбрала это место. Здесь так легко поверить, будто всё это вечно». Путник усмехнулся, но в голубых, как горное озеро, глазах старика не было улыбки. « А может, и мне устроить себе отпуск? Не развязывать узлы чужих судеб, не высчитывать сопутствующий ущерб. Выращивать яблоневый сад, пасти овец на зелёных склонах, а по вечерам смотреть, как солнце расцвечивает вершины гор, и писать мемуары. О, это были бы самые длинные мемуары в мире».

Седой путник был одним из многих, кто приходил сюда на один день и обнаруживал, что хочет остаться навсегда. Сложно представить себе более тихое и самобытное место, чем это поселение, укрытое от мира в горной долине, словно в ладони каменного великана. Кажется, жизнь не менялась здесь веками. Правда, в последнее время скромная деревушка превратилась в место настоящего паломничества. Ещё недавно весь район жил в страхе перед разрастающейся эпидемией оспы. Но эпидемия закончилась, едва успев начаться, а бывшие больные передавали истории о гениальном целителе, способном победить любую болезнь. И хотя описание внешности и происхождения лекаря у каждого рассказчика было своё, все истории приводили сюда, в эту деревню. За несколько месяцев здесь побывало немало экзотических гостей, так что длиннобородый старик в костюме звездочёта — остроконечной шляпе и синем, расшитом звёздами плаще — уже не вызывал особого ажиотажа у местных жителей.

К нарядному гостю подбежал мальчик, лет девяти, и без тени смущения показал знаками: «Вам прямо, до конца деревни, а потом направо». Очень живые карие глаза ребёнка излучали дружелюбное любопытство, и старик ответил на этот взгляд улыбкой. Всё так же улыбаясь, он извлёк из-под плаща небольшую чёрную коробочку и протянул ребёнку. Маленький гид уже привык получать гостинцы от путешественников и принял подарок с благодарностью, но без удивления. Выражение удивления, и даже растерянности, появилось на смуглом лице, когда он попытался открыть коробку. Он почему-то был уверен, что эта штука должна открываться, но на гладкой, глянцевой чёрной поверхности не было не то что отверстия, но даже крошечной царапины.

— Это шкатулка последней надежды. Когда тебе будет поистине необходимо чудо, только тогда, ты сможешь её открыть, — произнёс старик на местном наречии без малейшего акцента.

Оставив ребёнка в радостном недоумении, турист-звездочёт отправился дальше. Следуя инструкции, он дошёл до конца деревни, затем свернул на узкую, но хорошо вытоптанную тропу, пересёк низкорослую рощицу и вскоре оказался на поляне. Единственной примечательной вещью на этой поляне была зелёная брезентовая палатка, да и та выглядела вполне традиционно. Но путешественник фыркнул в бороду:

— Ну конечно, юрты уже устарели.

Старику пришлось согнуться вдвое, чтобы забраться в палатку, однако внутри оказалось не тесное туристическое убежище, а самые настоящие апартаменты. Неподготовленный гость вскрикнул бы от удивления и, скорее всего, не поверил собственным глазам: внутреннее пространство палатки оказалось во много раз больше, чем то, которое она занимала снаружи. Зелёные, чуть просвечивающие стены поднимались на несколько метров, образуя высокий купол. Просторная прихожая переходила в коридор, который изгибался, ветвился и терялся где-то вдали. Что же касается интерьера этого невозможного места, то он производил противоречивое впечатление изысканности и запущенности. Изящные викторианские стулья были расставлены как попало, частично перегораживая проход. Большое зеркало зачем-то завешено не слишком чистым полотнищем. В дальнем углу прихожей, в деревянной кадке, сидело колючее зелёное существо неопределённой видовой принадлежности. К верхушке (или макушке?) существа была приколота бумажка, на которой крупным торопливым почерком было написано: «Покорми меня!»

На человека в костюме звездочёта всё это не произвело особого впечатления, только ярко-голубые глаза стали теплее и как-то печальнее. Он достал из-под плаща куриную косточку и кинул её в сторону кадки. Зелёное существо с пугающей скоростью выбросило вперёд колючую клешню, поймало кость и вернулось в своё прежнее положение, довольно урча. А гость, тем временем, продолжил работу. Мановением руки он заставил стулья выстроиться вдоль стен, убрал круглые кофейные пятна с журнального столика и задумчиво посмотрел на занавешенное зеркало:

— Зеркало не трогай, — из глубины палатки донёсся звонкий голос, — у него экзистенциальный кризис.

— У зеркала или у его хозяйки? — вполголоса пробормотал старик, но оставил прихожую и направился дальше по коридору. С уверенностью человека, который бывал здесь не раз, он миновал несколько поворотов и толкнул массивную деревянную дверь.

Комната, в которую вошёл старик, производила впечатление просторной залы, но точно оценить её размеры было сложно из-за пелены плотного белого тумана. Помимо тумана, помещение было наполнено звуками и запахами. Что-то шипело, булькало и потрескивало. Пахло куриным бульоном, горьким миндалём и озоном.

— Одну минуту, — прозвучал тот же голос из тумана, — у меня тут последняя фаза, очень ответственный момент. Располагайся пока, можешь выбрать любой стул.

Гость скептически осмотрел несколько беспорядочно расставленных стульев. Большая часть была завалена каким-то тряпьём. Деревянные спинки некоторых имели неровную волнистую поверхность, словно оплавленный воск. Наконец, гость отыскал один прилично выглядящий стул, приготовился сесть на него и… только посох в руке, и не утраченная с годами сноровка, уберегла его от падения: стул отскочил от него с прытью горного козлика и быстро исчез в тумане.

— Будь осторожен с полосатым, он своенравный, — предупредил голос.

— Это я уже заметил, — проворчал старик. Затем он щёлкнул пальцами и рядом с ним, прямо из воздуха, появилось большое, обитое красным бархатом кресло. Старик сел в него, с явным наслаждением вытянул ноги и спросил уже более дружелюбным тоном:

— Вдохновляющее зелье?

— Да, не уследила. А потом было жалко возвращать его в стандартное состояние. Как-то уже привязалась… Ну вот, почти всё сделано, только накроем чугунной крышкой, чтобы на этот раз ничего не убежало. Теперь я в твоём распоряжении.

Туман рассеялся — будто его и не было, и перед гостем появилась худенькая невысокая женщина, на вид лет тридцати. Светлые русые волосы убраны в хвост, одета в простую клетчатую рубашку и широкие серые брюки. По сравнению с экстравагантным гостем, хозяйка чудо-палатки выглядела на удивление обычно. Только чуть косящие зелёные глаза придавали образу лёгкую сумасшедшинку.

— Ну, здравствуй, Альбус, — произнесла хозяйка так, что было не понятно — рада она этому визиту или раздражена. Некоторое время они просто смотрели друг на друга. Молчание не было растерянным или напряжённым. Скорее, могло показаться, что эти двое обмениваются мыслями, которые не хотели бы озвучивать.

После продолжительной паузы, хозяйка тряхнула головой и снова заговорила торопливым, нарочито-беззаботным тоном:

— Как поживает твой заповедник? Никто не пытается сбежать из уютной песочницы?

Старик, которого женщина назвала Альбусом, устало опустил голову на переплетённые пальцы. Сейчас, в неярком освещении комнаты, его глаза казались не голубыми, а тёмно-синими, цвета ночного неба.

— Я пришёл не для того, чтобы ссориться.

— Знаю. Прости, не удержалась. Последний месяц выдался очень хлопотным. Много забот, много кофе. Кофе делает меня раздражительной…

— Эпидемия оспы закончилась — твоя работа, Грин?

— А, — она сделала неопределённый жест рукой, — победить болезнь не проблема. Проблема — сделать так, чтобы на её месте не появилось что похуже. Природа не любит нарушения баланса.

— Вот теперь ты меня понимаешь, — усмехнулся Альбус.

— Не обольщайся, — снова запальчиво начала Грин, но тут же примирительно подняла руки, — не будем об этом. Полагаю, ты оторвался от своих важных дел не потому, что соскучился по нашим дискуссиям.

Тут на лице Грин появилось озорное выражение:

— Позволь, угадаю: очевидцы сообщают о «светящемся летающем создании», а твои выверенные планы превращаются в теорию хаоса.

Альбус поморщился:

— Могла бы и не злорадствовать так явно. Тем более что дело серьёзное ­­- основная константа стала неопределённой.

— Даже так? — Теперь Грин выглядела по-настоящему заинтересованной. — Что ж, логичный ход, хотя и невероятно опасный, абсолютно непредсказуемый по последствиям. Я бы на такое не решилась — слишком велик риск потерять даже тот остаток реальности, что у нас есть. Но как ему это удалось?

— Оно способно путешествовать между реальностями. Полагаю, мы ещё много не знаем о его возможностях.

Даже во время разговора Грин продолжала двигаться, прогуливаясь от одного конца комнаты до другого. Сейчас она задумалась и замедлила шаг, зато стали быстрее двигаться руки, словно перебирая в пальцах возможные варианты:

— Ты говоришь «оно», как будто не знаешь кто это.

— А я, и правда, не знаю. То, о чём ты думаешь — не возможно. Тебя там не было, а я лично видел, как умер тот юноша. Его линия судьбы оборвалась, конец истории. Его больше нет в нашем мире, ни в каком виде. Так что мы имеем дело с чем-то совершенно новым и …опасным.

Глаза Грин почти светились от переполнявшего её любопытства. Альбус посмотрел на неё с укором:

— Ох, ну в самом деле, Грин — сейчас ты выглядишь совсем как человек, почуявший особенно соблазнительное приключение.

— Мы все давно уже люди, Альбус, пора бы тебе смириться с этим. Так что же ты хочешь от меня? Взять сачок и отправиться ловить нарушителя?

— Нет, я хочу предложить тебе должность преподавателя.

Грин даже перестала расхаживать по комнате и в упор посмотрела на Альбуса:

— Похоже, ты сильно напуган, раз пошёл на такое. Не ты ли говорил, что меня нельзя подпускать к детям?

— Уж лучше ты, чем Том Риддл.

— Благодарю за доверие, — Грин склонилась в насмешливом реверансе. — А какой предмет? Не прорицание, я надеюсь?

— Нет, — Альбус усмехнулся. — Я предлагаю тебе «Защиту от тёмных сил».

— О, мой любимый предмет! И как тут устоять? — Грин снова начала своё движение по комнате, но вдруг какая-то тревожная мысль заставила её замереть:

— Ты ведь понимаешь, что я не стану организовывать девушке её трагическую судьбу?

— Я и не думал просить тебя о таком, — сказал Альбус с едва заметной горечью в голосе, — просто присмотри за ними, чтобы всё не вышло из-под контроля.

— Всё вышло из-под контроля тысячи лет назад, — сказала Грин без улыбки, — но я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Так да или нет?

— Да, определённо да.

— В таком случае, — гость поднялся, и его кресло растворилось в воздухе, — жду тебя в Хогвартсе первого сентября.

Первый вдох был самым трудным. Эшли очнулась в темноте, почти не чувствуя своего тела, она даже не была уверена в его существовании. Единственное ясное ощущение — острейшая потребность в воздухе. Вот только в первое мгновение она даже не могла понять, чем и как ей дышать. Эшли казалось, что она безнадёжно потерялась в этой темноте, и уже никогда не найдёт выхода к свету, к миру живых. "Может, это и есть ад? Нескончаемая одинокая агония". Паника заполнила её целиком. Страх и удушье: вот и все чувства, которые у неё остались. Но когда потребность в кислороде стала совершенно невыносимой, тело неожиданно нашлось — судорожно, со свистом втянув в себя первую порцию воздуха. Эшли возвращалась к жизни. Краем сознания она отметила какой-то шум, совсем рядом. Но сейчас Эшли могла думать только об одном — дыхании. Когда же лёгкие наполнились кислородом, и в голове немного прояснилось, всё уже стихло. Она осталась одна в темноте.

Какое-то время Эшли лежала не шевелясь. Она боялась, что вслед за способностью дышать, вернётся и та невыносимая боль. Но боли не было, а ощущения понемногу прояснялись. Она уже различала очертания небольшой комнаты: стол, внушительный силуэт шкафа, колыхание занавески на приоткрытом окне. И скорее за счёт обоняния, чем зрения, Эшли почувствовала: это не больничная палата, а жилая комната, причём комната девушки или молодой женщины. К домашним запахам деревянной мебели, постельного белья и какой-то парфюмерии примешивался свежий аромат с улицы, и Эшли с удивлением отметила, что воздух летний.

«Нужно как-то подняться и найти, где здесь включается свет». Это оказалось не просто. Всё тело было как ватное, и каждое движение требовало максимальной концентрации. «Может, я была в коме, и поэтому мне приходится заново вспоминать, как двигаться?» Это могло объяснить летний воздух — последнее воспоминание Эшли относилось к началу осени — но по-прежнему оставался вопрос: почему она не в больнице?

Наконец, держась за стену и попадающуюся на пути мебель, Эшли добралась до двери. Как она и надеялась, выключатель оказался рядом, она нашла его наощупь. Небольшое усилие, и помещение залил яркий электрический свет. Это была не большая, но уютная комната в тёплой бежево-коричневой гамме. Эшли с одобрением отметила обилие книг: под них был выделен целый шкаф, и ещё несколько аккуратной стопкой располагались на письменном столе. Но сейчас из всей мебели её, прежде всего, интересовало зеркало.

С учащённым сердцебиением она приблизилась к трюмо, опасаясь увидеть там какие-нибудь ужасные шрамы. Но из зеркала на неё смотрело привычное веснушчатое отражение, если не считать одной детали — длинных волос. Миссис Хиггинс всегда заставляла Эшли коротко стричься: «а то будешь ещё больше похожа на ведьму». Сейчас же её волнистые волосы доходили до талии. «Сколько же я пробыла без сознания, что они успели так отрасти?» Однако следующее открытие заставило Эшли забыть о волосах. Приподняв футболку, она ожидала увидеть хоть какие-то следы медицинского вмешательства, особенно на боку, там, куда пришёлся удар, но кожа была абсолютно гладкой. И что самое поразительное — исчез даже шрам от операции по удалению аппендицита, которую делали Эшли два года назад.

У Эшли закружилась голова: «Что же это со мной? Сначала летающий сиреневый шар, теперь — вот это. Может, всё это иллюзия? Или не реально то, что было раньше? Может, я сошла с ума, когда мама покончила с собой, и вся последующая жизнь мне просто привиделась?» Она провела рукой по поверхности письменного стола, словно искала у него поддержки. Стол был твёрдым, шероховатым на ощупь, и, кажется, не собирался никуда исчезать. Тут её внимание привлёк листок бумаги, весь исписанный мелким почерком. Похоже, это было письмо, Эшли даже нашла рядом вскрытый конверт. Сердце забилось чаще: теперь-то всё прояснится. Но письмо оказалось обескураживающим, уже начиная со своего адресата:

«Кому: Лили Эванс, Коукворт

От кого: Мэри Макдоналд, Ливерпуль»

«Так значит, я нахожусь в Коукворте?» Эшли совершенно не представляла где это, а вот имя получателя показалось ей знакомым. И, в то же время, каким-то… неуместным? Оно вызвало у Эшли чувство смутной тревоги, которую она попыталась развеять чтением письма:

«Привет, Лили!

Как проходят твои каникулы? Дома всё хорошо? У меня всё в порядке, только тоска смертная. Ну почему нам нельзя практиковаться в магии на каникулах, только потому, что мы — дети магглов? Это так не справедливо, а в последнее время, ещё и опасно. Как мы будем защищаться, если два месяца не держали палочку в руках?

Родители увидели «Ежедневный пророк» и теперь не пускают меня одну даже за хлебом. Единственное утешение — подаренный тобой альбом волшебных созданий. Вчера мне приснился сон, в котором все мы были волшебными животными. Большой толстенький дирикоул* стоял посреди кабинета и что-то рассказывал голосом профессора Слизнорта. У меня была длинная белая шерсть, как у камуфлори* и чёлка всё время падала на глаза, очень неудобно. Я хотела уже попросить у тебя резинку, но тут красивый синий гиппорамп* смахнул своим хвостом склянку с какой-то жидкостью, всё наполнилось зелёным туманом, и я проснулась. Похоже, мне пора найти себе какое-нибудь ещё хобби, ради сохранения остатков рассудка.

А как ты развлекаешься? Надеюсь, следуешь рекомендациям профессора Дамблдора? Знаю, ты считаешь это излишней паранойей, но у меня что-то не спокойно на душе.

До встречи 20-го у Дырявого котла. Скучаю, Мэри.

P.S. Ты уже получила фотографию? Вы трое как всегда великолепны, а вот я выгляжу гадким утёнком…»

Теперь Эшли вспомнила, где она встречала это имя — «Лили Эванс» — в книге. В сказочной истории под названием «Гарри Поттер», а Лили Эванс — так звали маму главного героя. Кажется, безумие этой ночи только что перешло на новый уровень. Магия, магглы, волшебные животные, всё указывало на книгу, знакомую с детства. Но здесь они звучали не как отсылки к книге, а как часть повседневной реальности. Это, должно быть, чей-то странный розыгрыш, какое ещё может быть разумное объяснение? Но руки у Эшли слегка дрожали, когда она искала ту самую фотографию.

Фотография обнаружилась на туалетном столике. На чёрно-белом снимке улыбались и махали руками четыре девушки в одинаковой школьной форме. И да, они именно махали. То есть изображение не было статичным, оно больше напоминало видеозапись о том, как четыре подруги собираются сфотографироваться. Брюнетка справа с большими, чуть навыкате, глазами выглядела какой-то напряжённой, и всё время норовила уйти за край фотографии. Две светловолосые девушки слева стояли, приобняв друг друга за плечи. А в той, что стояла в центре всей композиции, она узнала себя. Или, во всяком случае, это был кто-то похожий на Эшли как сестра-близнец.

Эшли ещё раз посмотрела в зеркало: рыжие, цвета осенней листвы, волосы растрепались, зелёные глаза выражали растерянность. Ещё при первом прочтении книг о Гарри Поттере, она, не без удовольствия, отметила, что вполне подошла бы на роль Лили Эванс. Похоже, теперь она эту роль получила. «Я — Лили Эванс. Что это — иллюзия? Прощальный подарок умирающего мозга? Или я и правда перенеслась в какой-то параллельный мир, где есть магия? Но что же тогда произошло с настоящей Лили Эванс?» Пока у Эшли не было ответов на эти вопросы. Она знала только одно — даже иллюзорная жизнь лучше той пустоты, из которой она только что выбралась.

Резкий хлопок раздался с улицы, за ним ещё несколько — с разных сторон дома. «Окружают», — подумала Эшли без особого страха. Кажется, её способность бояться на сегодня была исчерпана. Что-то глухо шмякнулось внизу, вероятно, на первом этаже дома. Застыв, и почти не дыша, Эшли прислушивалась к возне и шорохам внизу: не один, несколько. Может быть двое, может больше. Кто-то тихо прошептал «Люмос!» «Что ж, хотя бы люди — не какие-нибудь фантастические монстры». Эшли не видела смысла прятаться. Она только подняла с пола деревянную палочку — и усмехнулась собственной наивности.

Неведомые гости не заставили себя долго ждать. Под стук собственного сердца, Эшли слушала, как приближаются снизу приглушённые звуки шагов. Она была готова почти ко всему, и всё же вздрогнула, когда дверь комнаты распахнулась, едва не соскочив с петель. Небольшая стеклянная вазочка с печеньем полетела на пол и разлетелась блестящими искрами. Эшли ещё успела подумать, как трудно всё это будет убирать, когда в комнату зашли трое.

У Эшли вырвался непроизвольный смешок. Всё-таки было в этом нечто комичное — трое взрослых мужчин с серьёзными, даже грозными лицами, в костюмах для утренника в младшей школе: в длинных чёрных мантиях и с деревянными прутиками в руках. Но, похоже, ночные гости были удивлены не меньше Эшли. Все трое замерли, сосредоточенно оглядывая комнату. Двое мужчин, черноволосый и русый, имели пышные окладистые бороды. Третий был гладко выбрит, и, тем не менее, сразу было понятно, что он среди них старший — и не только по возрасту. На вид ему было лет сорок, но лоб уже прорезала глубокая вертикальная морщина. Взгляд у него был цепким, пронизывающим, и сейчас этот взгляд был направлен на Эшли. Вот теперь ей захотелось спрятаться.

— Ложная тревога? — черноволосый бородач вопросительно посмотрел на старшего.

— Возможно. Не будем торопиться с выводами, — голос у старшего был под стать взгляду: резкий, колючий, будто проникающий под кожу.

— В чём дело? — спросила Эшли, искренне надеясь, что со стороны её дрожь не так заметна.

— Извините за ночное вторжение, мисс Эванс, — произнёс старший, чуть мягче. Только тут Эшли осознала, что стоит перед мужчинами в одной сорочке, к счастью, достаточно целомудренной. — К нам поступил сигнал о применении запрещённой магии на территории вашего жилища.

— Запрещённой магии? — слабым голосом повторила Эшли.

— Да, одно из непростительных заклинаний.

— Но сигнал был какой-то… невнятный, поэтому мы даже не сразу его заметили, — проговорил русый.

— Ты не сразу заметил, Дирборн, — рыкнул на него старший. — А точнее сказать, не сразу проснулся: так ведь?

— Виноват, господин Муди, — Дирборн втянул голову в плечи, и Эшли подумала, что глаза у него совсем юные, мальчишеские.

Господин Муди вновь повернулся к девушке:

— У вас всё в порядке? Никаких странных происшествий?

— Нет, всё как обычно.

Эшли сказала это на автомате. Конечно, всё было совсем не обычно — начиная с того, что она вовсе не мисс Эванс. Но под этим пронзительным взглядом Эшли хотелось только одного: чтобы её поскорее оставили в покое. Тогда она обдумает ситуацию и примет решение. А может, решение уже было принято? И потому её голос не дрогнул, когда она продолжила эту ложь:

— Я просто спала. Меня разбудили хлопки на улице.

Муди кивнул:

— Мы не знали, с чем столкнёмся, поэтому остальные авроры оцепили территорию. Времена сейчас — вы сами знаете, какие.

Эшли кивнула. Она достаточно хорошо помнила книгу, чтобы понимать, о чём говорит Муди.

— Позвольте, я осмотрю вашу палочку — стандартная процедура.

Эшли послушно протянула деревянный прутик, но внутренне сжалась, когда Муди стал водить над ней своей палочкой, словно сканируя. Кажется, нервы таки начали сдавать, и Эшли приходилось бороться одновременно с желанием убежать и желанием расхохотаться от всей этой картины. Палочка Лили Эванс откликнулась на воздействие ровным белым сиянием. Похоже, это был хороший знак: напряжённые складки на лице господина Муди разгладились. Он вернул палочку и задумчиво проговорил:

— Значит сбой. Или отвлекающий манёвр. Дирборн, собери команду и обойди район. Фенвик со мной.

Прежде чем уйти, Фенвик направил палочку на кучку стекла на полу. Всего несколько мгновений — и осколки сложились обратно, без малейшего изъяна. Зрелище было впечатляющим, словно волшебник прокрутил время вспять.

Ещё раз извините за вторжение, — он поклонился девушке и повернулся к выходу, вслед за другими.

Тут Эшли собрала остатки своей смелости, и, всё же, задала вопрос, на который уже знала ответ:

— Можно узнать, о каком непростительном заклинании шла речь?

— Самом жестоком из трёх: Авада Кедавра.

Оставшись одна, Эшли вновь осмотрела комнату, но уже совсем другим взглядом. Теперь эта уютная девичья спальня была местом преступления — убийства, о котором знали только двое. И Эшли очень бы не хотелось встретиться с тем, вторым. В том, что Лили Эванс убита, Эшли не сомневалась. Ей даже показалось, что она помнит зелёную вспышку перед глазами — то бесконечно малое мгновение, когда угасающая жизнь юной волшебницы встретилась с её жизнью, Эшли. «Всё-таки нужно было во всём признаться», — думала она. А потом сама себе возражала: «Признаться, и провести остаток жизни в местном сумасшедшем доме? Как там он называется — Мунго? Упустить такое приключение…» Лили Эванс больше нет. Будет ли кому-то лучше, если Эшли признается? А что до убийцы… Эшли найдёт его сама.

Она не ждала много от осмотра места преступления — убийственное заклинание не оставляет следов. И всё же, в обыденной обстановке комнаты было кое-что странное. Эшли даже удивилась, что не обратила на это внимание сразу: расстелена была не только кровать. Небольшой диванчик рядом с книжным шкафом так же был накрыт простынёй и одеялом, причём постель была заметно примята. «Кто-то ещё был здесь сегодня ночью». Тут она вспомнила шум, который слышала после пробуждения: «Кто-то был здесь со мной, но сбежал, пока я вспоминала, как дышать. Убийца? Испуганный свидетель?» Никаких других признаков присутствия незнакомца Эшли не обнаружила, если не считать чёрного пера, которое лежало на полу рядом с диваном. Эшли подняла перо и убрала его в верхний ящик письменного стола.

Хлопнула входная дверь, снизу донеслись голоса — уверенные голоса хозяев дома. За всеми последними событиями и открытиями, Эшли как-то совершенно забыла, что она заняла чужое место. Что ей предстоит притворяться родной дочерью перед совершенно незнакомыми людьми. Ей было очень не по себе, и всё же, она вышла на лестницу, чтобы встретить вошедших. В прихожей было двое: мужчина и женщина. Женщина лет сорока, с тонкими чертами лица, первой заметила Эшли и радостно улыбнулась:

— Лили, ты уже встала!

Но тут же выражение радости на её лице сменилось тревогой:

— Что случилось, дорогая? У тебя такой вид, словно ты встретила призрака.

А Эшли и правда увидела призрака, даже двух. В рыжеволосой женщине она узнала свою покойную мать — правда, в её воспоминаниях мама никогда не выглядела столь живой как сейчас. А в мужчине она узнала отца — явно старше, чем на фотографиях, каштановые волосы на висках уже тронула седина, но зелёные глаза светились той же доброй иронией. Мама рассказывала, что получить серьёзный ответ от него можно было только в особых случаях. Так что даже предложение руки и сердца она сначала приняла за шутку. Но в её мире этот остроумный человек погиб так банально, обыденно — в автомобильной аварии. А здесь… У Эшли мелькнула безумная мысль: «А может это всё же загробный мир? То самое, обещанное религией, воссоединение с близкими?»

Мать и отец, тем временем, обменялись обеспокоенными взглядами и снова повернулись к Эшли, ожидая ответа.

— Наверное, смотрела всю ночь фильмы ужасов про своих собратьев по профессии, — раздался язвительный голос откуда-то из-за спины отца.

Обладательница голоса показалась через минуту. Это была высокая худенькая девушка с узким лицом, тонким длинным носом и острым подбородком — даже внешность её вызывала ощущение чего-то колючего.

— Туни, не надо так, — упрекнула девушку мать.

— Не расстраивайся, может и о твоей профессии когда-нибудь снимут фильм ужасов, — попытался пошутить отец, но, похоже, не очень удачно. Петунья уколола его коротким злым взглядом, развернулась и вышла из комнаты. Только её каблуки сердито простучали вверх по лестнице.

Хоть эту сцену и нельзя было назвать приятной, она помогла Эшли сбросить оцепенение.

— Со мной всё в порядке, мама, — Эшли постаралась, чтобы голос звучал бодро, — просто слишком долго смотрела телевизор.

Она не могла сказать им правду. Да и что бы она сказала? Что она прибыла из параллельной реальности и заняла место их дочери? Эшли подошла и обняла их по очереди. Проглотив трудный ком в горле, она сказала единственную правду, которой могла сейчас поделиться:

— Я так рада вас видеть!

Комментарии:

Фантастические животные, упомянутые в письме:

Диринар, или Дирикол (англ. Diricawl) — толстенькая, покрытая пухом птица.

Демимаска, также встречается перевод камуфлори (англ. Demiguise) — мирное травоядное животное, с виду похожее на худенькую обезьянку с большими печальными чёрными глазами, которые часто бывают не видны из-под чёлки.

Гиппокамп (англ. Hippocampus)

это полулошадь-полурыба (голова и передняя часть — лошади, а хвост

и задняя часть — гигантской рыбы).

Она стоит у окна, маленькие ладони опираются на каменную плиту подоконника. Даже по сравнению с этим оконным проёмом она чувствует себя крошечной. Да, это огромный замок — древний, загадочный, удивительный и… холодный. Почему она не замечала раньше, какой он холодный? В голове проносится мысль — это место строили не для детей. Тогда для кого? У неё возникает порыв найти Северуса — он единственный, с кем она может говорить на подобные темы, не чувствуя себя странной. Но воспоминание об ухмыляющихся лицах его новых «друзей» гасят это желание. Нет уж, она не побежит к нему первой ­- пусть приходит сам, с извинениями. Сознание собственной правоты придаёт ей сил, но не спасает от чувства одиночества — такого, что хочется вернуться домой: к маме, папе и Туни…

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она смотрит в окно. Там идёт снег: крупные хлопья плавно опускаются на землю и собираются в солидные сугробы. Мальчишки радуются этому первому снегу, как беззаботные щенки. Они лепят снежки и заставляют их левитировать, чтобы затем запустить в товарища целую батарею снежных снарядов. Крики, восторженные возгласы, даже какие-то самодельные песенки-кричалки разлетаются по всему внутреннему двору. От этой картины ей становится ещё тоскливее и даже как-то завидно. Она завидует их простой радости и ещё той непринуждённости, с которой колдуют дети волшебников. Зависть превращается в негодование: «Если бы я выросла в мире магии, уж точно умела бы сейчас что-то более существенное, чем лепить летающие снежки».

Кто-то тихо встаёт рядом с ней:

- Они это не ценят. Для них магия — это игра.

Она поворачивает голову и видит темноволосую девочку в такой же форме, как и у неё. На треугольном скуластом лице особенно выделяются большие карие глаза. Мэри — её одноклассница. Уже полгода они вместе учатся и даже спят в одной комнате, но молчаливая, странная Мэри так и остаётся практически незнакомкой. Сейчас их взгляды встречаются, и она сразу ощущает какое-то особое взаимопонимание. Так что следующий вопрос она задаёт не из вежливости, а с искренним интересом:

- А что такое магия для тебя?

- О, — бледное лицо озаряется выражением восторга и, одновременно, озорства, словно приглашая разделить некую тайну:

— Магия для меня — самая важная вещь на свете!

Этот сон приснился Эшли уже на следующую ночь после той, первой, когда она вынырнула из небытия в уютном домике в Коукворте. Хотя, правильно ли называть это сном? Эшли сразу почувствовала, что ночное видение — не просто игра воображения. Вся сцена, в мельчайших деталях, происходила в реальности, только не с ней, а с предыдущей хозяйкой этого тела. Как будто она вселилась в чужой опустевший дом, и обнаружила в старом комоде письма ­- свидетельства той жизни, которая когда-то наполняла это место. Вот только Эшли в том сне была больше, чем просто свидетелем, сторонним наблюдателем за жизнью Лили Эванс. Во сне она была ею, видела и ощущала мир так, как это делала Лили. «Влезть в чужую шкуру» — Эшли смогла проверить на себе, что это значит. Ощущения были странные, и не сказать, чтобы очень приятные: быть одновременно собой и кем-то другим. Эшли любила вживаться в чужой образ, когда рисовала портреты. Но отдаваясь потоку воображения, она всегда оставалась собой. А тут… После пробуждения она даже не сразу вспомнила своё имя. «Конечно это очень интересный опыт, но мне и своих воспоминаний вполне достаточно». В последующие дни видения из прошлого больше не повторялись, и Эшли надеялась, что этот сон останется разовым явлением.

Жизнь Эшли словно раздвоилась. И дело было даже не в том, что ей приходилось играть роль другого человека. Быть Лили Эванс оказалось совсем не сложно — видимо они, и правда, были похожи. Эшли вела себя вполне естественно, но у родителей не возникало никаких подозрений. Только один раз мама сказала:

— Ты стала как-то взрослее в последние дни. Я иногда заглядываю в этот ваш «Ежедневный пророк»… Думаешь, и правда будет война?

— Надеюсь, что этого удастся избежать, — твёрдо сказала Эшли. «В конце концов, зачем я здесь, если не для этого?»

И всё же, как ни серьёзна была угроза, при свете дня она порой казалась просто дурным сном. Эшли наслаждаясь уютом родительского дома, чувствуя, что обрела ту семью, о которой мечтала. И даже больше: ту, которая должна была у неё быть. Отец — литературный критик — большую часть времени работал в своём кабинете. По вечерам, когда мама готовила ужин, он приходил на кухню и зачитывал ей вслух особенно сильные или, наоборот, уморительно смешные отрывки из книжных новинок. Мама, в основном, занималась домом и садом. И хотя Эшли не особенно любила хозяйственные работы, а фраза: «место женщины — на кухне» действовала на неё как красная тряпка на быка, сейчас она следовала за мамой по пятам. Она помогала подрезать розы, готовить еду, но никак не могла привыкнуть, что всё это реально. Это было так удивительно: видеть маму, делающей что-то с искренней увлечённостью, а не с видом смиренного робота, слышать, как она напевает за работой.

У этой идиллической картины был только один, но крайне неприятный изъян — Петуния. Эшли смотрела на её надменное, вечно хмурое лицо и видела злую тётушку Гарри Поттера из книжки, но никак не родную сестру. «Как? Как у моих родителей могла вырасти такая дочь? Неужели всему виной одна лишь зависть?»

Петунию раздражала отнюдь не только магия — на эту тему при ней старались не говорить — её раздражало всё хоть сколько-нибудь необычное, выбивающееся из стандартного уклада жизни. Она высмеяла папину новую шляпу с широкими полями. Прочитала матери целую нотацию за то, что та вынесла воды для какого-то бродяги — дни стояли жаркие. Лица всех домашних приобретали напряжённое выражение, когда Петунья входила в комнату. С одной стороны, Эшли было даже жаль сестру. Она знала, каково это — чувствовать себя чужой в собственном доме. Вспоминая своё приютское прошлое, Эшли вначале пыталась растопить лёд между ними, но получив несколько особенно едких острот в свой адрес, отступила. Тем более что у Эшли были и другие причины для беспокойства.

Как ни прекрасно было чувствовать себя ребёнком в родительском доме, это не могло продолжаться вечно. Каждый день с наступлением сумерек, тревожные тени той первой ночи обретали реальность. Где-то бродил человек, выстреливший в её двойника смертельным заклинанием. Знает ли он о том, что произошло после? Думает, что заклинание дало осечку и собирается исправить ошибку? Или просто наблюдает за чудесным образом «воскресшей»? Пока всё было тихо, но спала Эшли с закрытыми окнами и волшебной палочкой под подушкой. А ещё, проводила большую часть дня, штудируя учебники Лили, особенно акцентируя внимание на защитных и боевых заклинаниях. «Вряд ли я смогу что-то наколдовать, не имея ни дня практики, но нельзя же сдаваться без боя? Впрочем, скорее всего меня раскроют в первую же неделю учёбы, и все остальные проблемы окажутся неактуальными».

Но спустя две недели, Эшли уже стала опасаться, что проблема её «самозванства» может решиться сама собой. Вопреки её ожиданиям, тот первый сон о жизни Лили оказался всего лишь началом серии. Похоже, что вместе с телом ей достались в наследство ещё и чужие воспоминания, но открывались они не сразу, а по эпизодам: как сериал с нехронологическим повествованием. Происходило это далеко не каждую ночь — похоже, что сны эти провоцировались актуальными событиями, чем-то, с чем Эшли сталкивалась наяву. Так, один из снов привиделся ей после того, как она, листая учебник заклинаний за пятый курс, обнаружила в нём засохшие бордовые лепестки.

Она в гостиной. Комната уже хорошо знакома Эшли, но в этом сне все предметы оказываются неожиданно большими. Она даже не может дотянуться до верхнего шкафчика, в котором, как она знает, хранятся конфеты. Но сейчас ей не хочется конфет, сейчас ей хочется танцевать. У неё новое платье чудесного небесного цвета с широкой юбкой, в котором так и хочется кружиться. И она кружится по комнате, раскинув руки, представляя себя то ли бабочкой, то ли феей. И тут её взгляд останавливается на горшке с розой, той самой, которую сестра, под руководством мамы, посадила два года назад. Той розой, которую она должна была поливать в отсутствие сестры. Лепестки облетели, листья пожухли и покрылись жёлтыми пятнами — весь вид растения говорит о том, что про него забыли, и дни его сочтены. Чудесное летящее настроение тут же испаряется. Она знает, как сестра дорожит своими вещами, этой розой особенно. Туни будет злиться на неё, но что ещё хуже — плакать. Ей так хочется отмотать время назад и всё исправить, за это она отдала бы даже своё новое платье. Она выливает целый стакан воды в горшок, и держит его в руках, словно надеясь передать цветку часть своей жизненной силы. На самом деле, она сама не верит, что это поможет, поэтому едва не роняет горшок, когда роза вдруг оживает. Пожухлые веточки наполняются влагой, стебель распрямляется, листья зеленеют прямо на глазах. Несколько минут — и роза выглядит так же, как до отъезда сестры, может быть даже лучше. Чудесное превращение уже закончилось, а она всё ещё стоит с цветком в руках и шепчет: «Я волшебница, я, и правда, волшебница…»

В другой раз Эшли приснилась Петуния, только какая-то другая. Во сне сестра была младше, но главное отличие ­- не было ни намёка на эту вечную озлобленность. Даже заострённые от природы черты лица казались мягче, а взгляд — светлее. Во сне Лили рассказывала про какого-то мальчика по имени Филипп, который нечаянно устроил в Хогвартсе потоп, а потом, при попытке исправить ситуацию, превратил лужи в лёд. Петуния заливисто смеялась, слушая о том, как почтенные профессора скользили по коридорам Хогвартса. Только под конец рассказа Петуния погрустнела:

- Всё-таки это ужасно не справедливо, что я не волшебница.

И Эшли услышала свой собственный голос:

- Подожди, Туни. Я обязательно что-нибудь придумаю. Есть у меня одна идея…

Ощущать себя другим человеком было не очень комфортно, хотя Эшли старалась утешаться мыслью, что играть роль Лили будет намного проще, обладая её воспоминаниями. Но после нескольких таких снов, она стала замечать у себя приступы тревоги перед сном. Возможные видения стали пугать Эшли — потому что ощущались слишком родными, и чем дальше, тем больше. «А что если однажды утром я уже не смогу вспомнить своё настоящее имя?» ­- эта мысль всколыхнула уже знакомый Эшли страх — страх исчезновения. У неё даже возник порыв рассказать всё родителям, невзирая на последствия, лишь бы кто-то ещё знал, кто она на самом деле. Но каковы шансы, что они ей поверят? Немного успокоившись, Эшли решила не рубить с плеча, а использовать менее рискованное, уже проверенное средство. За шестнадцать лет своей жизни Эшли не раз ощущала, что земля уходит у неё из-под ног. И почти всегда ей удавалось вернуть утраченное равновесие рисованием.

Что странно, похоже, её «сестра-близнец» совсем не интересовалась живописью. Эшли не удалось найти в её комнате не то что красок, но даже цветных карандашей. «Может, всё дело в том, что она волшебница и может воплощать свои фантазии в реальности, а не на бумаге?» Пришлось Эшли сходить в местную лавку и купить обыкновенную акварель и альбом. Рисовать она отправилась в парк — подальше от Петунии с её длинным носом и едкими замечаниями.

Сейчас Эшли захотелось нарисовать ту ночь, с которой и начались её волшебные приключения. Для Эшли это был, своего рода, ритуал, соединяющий её прошлую с собой настоящей. Изобразить незатейливый пейзаж было не сложно — волны прибоя, набережная, несколько фонарей, потерявшихся в тумане. Самое сложное — передать то чувство, что охватило её тогда: что границы реальности плавятся, как воск в руках, и ей открывается мир бесконечный, удивительный, непредсказуемый. Требовалось немалое волевое усилие, чтобы погрузиться в это состояние сейчас, будничным летним днём на скамейке в парке. Но вскоре Эшли совершенно забыла о том, где она находится, уплывая вместе с пристанью в мир своих грёз.

По мере того, как белый лист заполнялся красками, у Эшли усиливалось ощущение присутствия. Она уже отчётливо слышала плеск волн, вдыхала влажный воздух с запахом водорослей и древесины. Ей и раньше случалось глубоко погружаться в то, что она рисует, но сейчас это было как-то иначе. Когда она дорисовала последнюю деталь — зависший в воздухе лиловый шар — и отстранилась, чтобы оценить рисунок целиком, то чуть не выронила альбом от удивления. Картина двигалась. Волны вздымались и опадали, шар выписывал сложные пируэты, неисправный фонарь мерцал, грозясь вот-вот погаснуть.

«Вот это да…» — прошептала Эшли, с трудом веря, что маленькое окно в другой мир создано её собственной рукой.

Эшли была готова рисовать в парке весь день, но переменчивая летняя погода внесла свои коррективы. Кажется, совсем недавно небо было безупречно-чистым, и вот уже весь горизонт затянуло тяжёлыми дождевыми тучами. Поднялся ветер, и рисовать стало совсем неудобно. Она с сожалением закрыла альбом и скорее побежала домой, думая о том, достаточно ли непромокаемая её сумка, чтобы рисунок не пострадал.

Тёмную фигуру возле дома Эшли заметила не сразу. Только свернув на выложенную плиткой садовую дорожку, она увидела человека, явно не принадлежащего к семейству Эвансов. Высокая фигура, облачённая в длинную чёрную мантию, скрывалась в тени ветвистого дуба. Лицо человека разглядеть не удалось, оно было обращено в сторону дома. Точнее — в сторону окна комнаты Лили Эванс. «Ну вот, началось», — подумала она безо всякого удивления. «А я так и не увидела Хогвартс», — мелькнула грустная мысль, но Эшли приказала себе не раскисать раньше времени. Первым порывом было бежать в дом, под защиту стен, уже казавшихся родными. Но это бы означало, наверняка навлечь беду на родителей. Да и что такое двери и замки для опытного тёмного мага? Поэтому Эшли стала тихонечко пятиться назад. Она успела сделать всего три шага, когда человек в мантии обернулся.

У него было совсем юное лицо — школьник, примерно того же возраста, что и Эшли. Правда, в нём совершенно отсутствовала свойственная юности мягкость. Жёсткие, угловатые черты, нос с горбинкой, изломанные линии губ — это лицо выглядело так, словно было вытесано из камня, причём скульптор куда больше заботился о выразительности, чем о привлекательности. «Именно так в кино выглядят злодеи», — сжавшись, подумала Эшли. Но в следующий момент каменное лицо незнакомца осветилось выражением такого облегчения, что все опасения Эшли улетучились. Незнакомец совсем не собирался её убивать, он был счастлив, видя её живой и невредимой. Точнее, не её, а Лили Эванс.

Юноша быстрым шагом направился к ней, и на мгновение Эшли подумала, что он собирается её обнять. Но он замер, не дойдя пары шагов, так резко, будто натолкнулся на невидимую стену. Выражение счастья погасло, лицо опять стало усталым и замкнутым.

— Здравствуй, Лили, — голос у него был скрипучий и мелодичный одновременно, подобно звучанию виолончели.

Эшли уже догадывалась, кто это, но не стала рисковать, называя имя, а просто сказала:

— Здравствуй.

— У тебя… всё хорошо?

— Да, всё нормально, — Эшли отвела взгляд. Почему-то сейчас врать было труднее, чем в разговоре с родителями.

Юноша замер в нерешительности. На серой плитке стали появляться тёмные крапинки — предвестники начинающегося ливня.

— Не бойся, я не собираюсь тебя беспокоить: ворошить воспоминания о детских забавах и тому подобное, — он усмехнулся, но в чёрных глазах не было веселья.

— Я только хочу отдать тебе кое-что. Знаю, ты говорила, что твоя безопасность — не моя забота. И всё же…

Он достал из кармана цепочку с крупным кулоном янтарно-жёлтого цвета и передал девушке. Только присмотревшись, Эшли поняла, что это вовсе не кулон, а маленький хрустальный флакон, заполненный золотистой жидкостью. Жидкость искрилась, переливаясь всеми оттенками жёлтого, и, казалось, испускала собственный свет.

— Феликс Фелицис. Высшего качества. Такому образцу позавидовал бы даже наш профессор, — на слове «профессор» юноша иронически фыркнул. — Здесь немного, но в критической ситуации может выручить.

— Спасибо, — Эшли непроизвольно заулыбалась, заворожённо глядя на маленькое солнце в бутылке.

Такая реакция его удивила:

— У тебя точно всё в порядке, Лили? Ты какая-то… другая.

— Можешь считать, что я решила начать новую жизнь, — выкрутилась Эшли. В конце концов, это было почти похоже на правду.

— Спасибо за подарок, удача мне пригодится.

Тем временем, дождь усилился. Темные точки на дорожке слились в сплошное полотно. Голову Эшли защищала лёгкая шляпа, а вот чёрные волосы юноши стали уже совсем мокрыми. Холодные капли стекали по лбу, но он, кажется, не замечал этого. Соседка из дома напротив вышла на крыльцо и стала звать свою загулявшую кошку:

— Мисси! Мисси, домой!

— Что ж, пора и мне домой. До свиданья, Лили, — юноша коротко кивнул и направился в сторону от дома.

Не жалость, какой-то другой иррациональный порыв заставил Эшли окликнуть его:

— Северус!

Юноша обернулся.

— Может быть, зайдёшь? Выпьешь горячего чая.

Минуту он смотрел на Эшли, словно что-то выискивая в её глазах, но потом решительно мотнул головой:

— Спасибо за приглашение, но не стоит, — он снова улыбнулся своей кривой, половинчатой улыбкой.

— Мне уже слишком поздно… начинать новую жизнь.

Придя домой и, переодевшись в сухую одежду, Эшли проверила рисунок. Сумка оказалась надёжной, рисунок не пострадал. Она заварила себе чай, открыла альбом, и собиралась ещё немного порисовать, но так и застыла перед чистым альбомным листом. Как ни пыталась Эшли представить какой-нибудь красивый пейзаж, перед глазами всё стояло лицо Северуса Снейпа, его прощальный взгляд. Взгляд человека перед прыжком с обрыва.

Кажется, спокойная жизнь в родительском доме для Эшли закончилась. Уже на следующий день её посетил ещё один гость. Но этот не дожидался скромно под деревом, а решительно позвонил в дверь.

Эшли сидела в своей комнате, обложившись книгами по зельеварению, когда нетерпеливая трель звонка заставила её насторожиться. Через пару минут в комнату заглянула мама:

— Лили, это к тебе.

Уже по лукавой улыбке на мамином лице, Эшли подумала, что у неё проблемы. Спустившись в низ, она в этом убедилась. Она даже не успела толком разглядеть вошедшего, когда стремительный вихрь подхватил её и поднял над землёй.

— Ох, Лили, умеешь ты попадать в истории, — прозвучал взволнованный голос, и её щеки коснулось тёплое дыхание.

Висеть над землёй, да ещё и в объятиях незнакомца, было крайне неудобно. Но, похоже, молодой человек и сам смутился своего порыва. Он аккуратно опустил девушку на пол и принялся приглаживать свои растрепавшиеся волосы — без особого успеха.

— Отец сегодня узнал, что в твой дом вызывали авроров. Он сказал, что тревога была ложной, но я всё равно беспокоился.

Несмотря на смущение, юноша широко улыбался. В тёплых, чайного цвета глазах, плясали озорные искорки. Он мягко взял её за руки, но Эшли непроизвольно отстранилась. Гость посмотрел на неё укоризненно:

— Ну что такое, Ли? Вроде мы уже прошли тот этап, когда ты делала вид, что я тебе не нравлюсь.

От необходимости объясняться Эшли спасла мама. Она вышла из кухни и тоже посмотрела на Эшли с укором:

— Что же ты держишь юношу у порога. Проходи в столовую, Джеймс, мы как раз собирались пить чай.

Эшли хотела сказать, что Джеймс зашёл на минутку, и пить чай не будет. Но Джеймс уже проговорил «Благодарю, миссис Эванс» и, послав Эшли победную улыбку, направился вглубь дома. Пришлось лже-Лили взять на себя роль гостеприимной хозяйки.

Кажется, даже в ту первую ночь, перед пронзительным взглядом аврора Муди, Эшли нервничала меньше. И дело было даже не в угрозе разоблачения. Джеймс разливался соловьём, явно стараясь очаровать родителей своей избранницы. Он рассказывал о поездке в японский волшебный океанариум — целый город под водой. С мальчишеским пылом, он описывал поселения русалок, гигантских гидр, и каких-то ещё диковинных существ, которые, по его словам, удивили бы даже Хагрида. В особенно эффектных моментах своего рассказа он бросал пылкие взгляды на Эшли, и, кажется, пребывал в прекрасном расположении духа. Вот это было хуже всего. В первый раз Эшли действительно почувствовала себя обманщицей.

Родители смотрели на Джеймса благожелательно. Похоже, он был здесь не первый раз, и родители уже приняли выбор дочери как данность. «Вот только что мне делать с этим выбором? Встречаться с парнем, которого я даже не знаю? Для начала, это было бы подло по отношению к Лили». Да и саму Эшли такая перспектива не вдохновляла. Джеймс Поттер оказался обаятельным молодым человеком с какой-то тёплой аурой внутреннего благополучия. Многие девушки были бы рады оказаться на месте Лили Эванс. А вот Эшли сейчас отчаянно жалела, что не оказалась двойником какого-нибудь менее заметного героя. Мери Макдоналд, например.

Тем временем, разговор перешёл от плавников и щупалец на более серьёзную тему. Папа, как и положено заботливому отцу, решил узнать у потенциального жениха дочери о его профессиональных перспективах. Джеймс, с тем же энтузиазмом, заявил, что будет аврором.

— Это как полиция, только у волшебников, — пояснила Эшли.

— Что же, достойное призвание. Вот только опасная эта стезя, особенно сейчас. Я слышал, в вашем мире неспокойно, если будет война…

— Не будет никакой войны, — Джеймс решительно тряхнул головой. — На стороне Волдеморта лишь жалкая кучка сторонников. Вот увидите, мы их быстро обезвредим, скоро все они будут в Азкабане. Ведь с нами Дамблдор, а он самый сильный маг в мире.

Тут уже Эшли не удержалась. Просто не могла слушать эту патетическую речь, зная, чем всё закончится, причём, конкретно для Джеймса.

-Нельзя так недооценивать противника. Почитай маггловскую историю, сколько раз такое было. Люди не верили, что фанатик-психопат может обрести реальную власть, а спустя пару лет он уже командовал армиями. А у волшебников ещё есть «империус». Эта жалкая кучка может быстро превратиться в большинство. Нельзя же быть таким наивным!

Эшли говорила с таким жаром, что Джеймс даже растерялся.

— Что ты, Лили? Что-то все-таки произошло? Тебя… пытались обидеть?

Эшли посмотрела на встревоженные лица Джеймса, родителей — все эти люди любили Лили. И они хотели бы знать о её судьбе. Эшли подумала, что если не признается сейчас, уже никогда не сможет этого сделать.

— Нет, ничего не случилось. Просто… у меня дурное предчувствие.

Эшли проводила Джеймса до порога, ловко уклонилась от прощального поцелуя, а потом, так же ловко, от расспросов родителей на тему «Всё ли у вас с Джеймсом в порядке». К сожалению, уклониться от собственной совести было не так просто. И всё же, остаток дня Эшли провела, думая не о Лили, а о крестражах. «Если я помогу избежать всех этих смертей, это отчасти оправдает моё самозванство». Вот только знать о крестражах — одно. Добыть, и, тем более, уничтожить — совсем другое. «Мне нужен союзник. Кто-то, кому можно довериться».

Зелёный, синий, красный… сотни огоньков всех цветов радуги парят под сводом огромного зала, отбрасывают разноцветные блики на пол и стены. Среди этого цветового великолепия, танцующие люди кажутся нематериальными духами, существами иного мира. В основном, здесь выпускники, ведь это их бал, но шестикурсникам тоже разрешено присутствовать. После нескольких часов танцев тело ощущает приятную усталость, а на душе легко и спокойно. Кажется, впервые за последний год ей так легко. Она сидит на скамейке у большого окна. Рядом — верная Мэри. Бедняжка Мэри, это, наверное, так грустно, когда тебя никто не приглашает. Но о грустном сейчас думать не хочется. Чуть поодаль — компания ребят, которым тоже успели надоесть танцы. Один из них, с непокорными чёрными волосами, то и дело оглядывается на неё. Он улыбается, и смотрит нежно и дерзко одновременно. И она улыбается в ответ. Глупо скрывать чувства от человека, с которым весь вечер танцевала, так близко, что могла слышать биение его сердца.

Звучат первые такты очередной элегической композиции, и она видит, что к ней направляется другой молодой человек. Праздничное настроение несколько тускнеет — этот напряжённый взгляд бывшего друга всегда предвещает неприятные моменты. Она злится на Северуса, у неё есть все основания, чтобы злиться. Но почему-то ещё больше, чем злость, она чувствует вину. Сейчас ей очень хочется сделать вид, что они не знакомы. И за это ей тоже стыдно.

- Смотрите, Нюниус! — оживляется один из ребят. — Ты хочешь пригласить Лили на танец? Да она скорее пойдёт танцевать с домовым эльфом.

Северус брезгливо морщится, но не поворачивает головы, он смотрит только на неё. Неужели и правда собирается пригласить? Нет, только не это…

- Здравствуй, Лили, — он бросает нервный взгляд в сторону мальчишек. На лице появляется сомнение — похоже, он не уверен в том, что собирается сделать. После минутной заминки он кивает каким-то своим мыслям и вновь поднимает на неё взгляд:

- Мне нужно кое-что тебе рассказать. Что бы ты обо мне не думала, это действительно важно. Только… не здесь. Встретимся на нашем месте, в десять. Ты ведь ещё помнишь, где это?

Утром перед поездкой в Лондон, Эшли проснулась рано, но ещё долго лежала, рассеянно наблюдая, как сплетаются за окном ветви дуба, создавая замысловатый узор. Столь же запутанными были её переживания. Щемящая нежность и скребущее раздражение, радостное ожидание и тревожное предчувствие — про кого эти чувства? И какие из них — её, а какие — Лили? Всё это завязалось внутри в какой-то сложный узел — сможет ли она его распутать?

Сегодня был особенный день: день поездки в Косой переулок. Эшли предстояла первая настоящая встреча с миром магии, а ещё — встреча с лучшей подругой Лили, Мэри. Первое Эшли предвкушала, второго — боялась. Судя по всему, Лили и Мэри дружили с первого курса. Играть роль при ней будет значительно сложнее, чем при Джеймсе.

До Лондона добирались всей семьёй. Петунья с понедельника выходила на работу, и, кажется, была рада поскорее начать новую жизнь вне родительского гнезда. У родителей тоже нашлись дела в городе. Эшли с любопытством озиралась по сторонам: здесь, в столице, другая эпоха ощущалась сильнее, чем в маленьком Коукворте. Люди с газетами в руках вместо телефонов. Молодёжь в цветастых одеждах с безумными причёсками — Эшли с некоторой печалью подумала, что «дивный мир будущего» вряд ли оправдает их ожидания. В целом, Лондон 1977-го не так уж фундаментально отличался от знакомого ей. И всё же, ей казалось, что даже воздух здесь другой. Мир прошлого казался как-то просторнее.

Эшли так увлеклась своими наблюдениями, что это заметила Петунья:

— Ты будто впервые в городе. И что такого интересного ты увидела? — сказала она ворчливо. Этот недовольный тон появлялся у неё всякий раз, когда другие вели себя непонятно.

Её взгляд скользнул по одному из прохожих — через дорогу переходил молодой парень в оранжевых расклешённых штанах.

— Мистер Дарсли говорит, что такая одежда неприемлема для мужчины, даже пятилетнего.

Папа уже открыл рот, чтобы высказаться на такую соблазнительную тему, но мама многозначительно на него посмотрела, и папа ограничился негромким «Хм».

Эшли вышла на Чаринг — Кросс — Роуд, а родители с Петуньей поехали дальше. Она попрощалась с сестрой до зимних каникул. С объятиями лезть не стала, но искренне пожелала счастливой жизни на новом месте. Петунья явно собиралась фыркнуть в ответ что-нибудь недоброе, но передумала.

— У меня всё будет хорошо, даже не сомневайся. А вот ты… снова возвращаешься к этим сумасшедшим. Береги себя!

Сказано это было беззлобно, даже с неподдельным беспокойством за сестру, и Эшли подумала, что у них есть шанс.

Дырявый котёл Эшли заметила сразу. В ряду маленьких уютных магазинов — преимущественно книжных и антикварных лавок — выделялась массивная, но весьма потрёпанная деревянная дверь. И дверь, и жестяная вывеска в виде котла, выглядели так, словно вынырнули из какой-нибудь книги. Впрочем, для Эшли весь этот мир был ожившей книгой. А под вывеской стояла девушка в мантии, и Эшли сразу узнала в ней Мэри.

Девушка, назвавшая себя в письме гадким утёнком, не была некрасивой, она была… инопланетной. Сейчас, при личной встрече, её странность бросалась в глаза сильнее, чем на фотографии. От природы своеобразная внешность девушки — широкое лицо с очень выраженными скулами, глаза чуть навыкате, тонкие, будто всё время поджатые губы — подчёркивалась и необычной манерой держаться. Даже посреди людной улицы девушка вела себя так, словно она здесь одна. Сейчас она смотрела на небо, по-птичьи склонив голову к плечу, и приоткрыв рот. Мэри была настолько поглощена созерцанием чего-то невидимого, что Эшли пришлось трижды её окликнуть, прежде чем Мэри её заметила.

— Привет! — Мэри медленно повернулась в её сторону и улыбнулась.

Улыбка у неё была широкая, и, в то же время, какая-то напряжённая. Эшли эта улыбка даже показалась неестественной, «приклеенной». Потом, немного пообщавшись с Мэри, Эшли обнаружила, что не только улыбка, но и вся мимика девушки производит странное впечатление. Эшли даже в шутку подумала: «Мэри выглядит так, словно на её родной планете общаются телепатически, а здесь ей всё время приходится подбирать к своим эмоциям правильное выражение».

— Привет! Чем ты так заинтересовалась?

— Я пыталась представить, как бы выглядел дракон на фоне Лондонского неба, — ответила Мэри совершенно будничным тоном.

— Ну и как?

— Эффектно. И немного пугающе, — радостно добавила Мэри.

— Да уж, что эффектно это точно. Но, боюсь, это может быть последним, что мы увидим, — Эшли поёжилась. В её личном рейтинге худших способов умереть, сожжение занимало почётное первое место.

— Это предубеждение, — решительно замотала головой Мэри, — на самом деле, большинство драконов совсем не агрессивны, если их не злить.

А потом добавила, как-то печально:

— Животные не как люди. У них для жестокости всегда есть веская причина — защита своего гнезда, например. Хорошо быть животным…

Эшли могла бы поспорить с обоими тезисами, но почему-то это вдруг показалось ей неуместным. А Мэри опять улыбнулась той же напряжённой улыбкой:

— С другой стороны, животные не могут колдовать.

Когда Эшли, вслед за Мэри, прошла через волшебную кирпичную стену и оказалась в Косом переулке, ей на минуту показалось, что путешествие сквозь время продолжается, и сейчас выскочит какой-нибудь глашатай и станет выкрикивать новый указ короля. Люди в просторных балахонах, небольшие, плотно прижатые друг к другу здания старинной архитектуры, вычурные кованые вывески магазинов и отсутствие каких-либо признаков техники: всё отсылало к атмосфере средневековой торговой улицы. Хотя, вряд ли многие люди в средневековье разгуливали в остроконечных ведьмовских шляпах и с котлами в руках. Было в этой улице ещё кое-что странное: дома стояли не абсолютно ровно, а под небольшими углами, причём, наклонены они были вразнобой. Удивительным образом, эта перекошенность создавала ощущение не разрухи, а, наоборот, какого-то диковатого веселья: словно вся улица вот-вот оживёт и пустится в пляс.

А жизнь здесь и правда бурлила. Волшебники и волшебницы всех возрастов деловито сновали между магазинами, ухали совы, звенели котлы, в воздухе носились аппетитные и не очень запахи каких-то магических реагентов. Эшли спохватилась, поймав на себе внимательный взгляд Мэри, но та только широко улыбнулась:

— Я тоже по всему этому соскучилась!

Прежде всего, магглорождённым волшебницам надо было наведаться в банк — обменять фунты на сикли. Эшли подивилась на гоблинов, но немного огорчилась, что обмен валюты производится прямо в вестибюле банка, так что покататься на тележке по подземельям ей не довелось. После банка Мэри повела подругу в магазин магических животных «просто посмотреть». Полутёмное помещение было заставлено клетками и аквариумами всевозможных форм и размеров. Население зоомагазина, на первый взгляд, не сильно отличалось от обычного: кошки, крысы, улитки и жабы в аквариумах. Вот только крысы кувыркались и прыгали через собственный хвост, жабы были огромными и пурпурного цвета, улитки и вовсе периодически меняли цвет, а некоторые коты напоминали помесь льва и кролика. Эшли так растерялась от этого изобилия, что едва не налетела на группу девушек в разноцветных мантиях.

— Ну, надо же, какая встреча! Лили Эванс, королева грязнокровок, — девушка в сиреневой атласной мантии склонилась в насмешливом реверансе.

Пожалуй, её можно было назвать красавицей: изящная форма носа и губ, белокурые кудри до плеч, ­- её внешность вполне соответствовала классическому образу утончённой леди. Вот только глаза у неё были не голубые, а серые. Эшли, как художница, считала, что серые глаза — самые говорящие. В зависимости от личности человека, один и тот же серый цвет может быть цветом стального клинка, старых каменных стен, мятежного моря или лёгкой утренней дымки. У девы в сиреневом глаза были цвета рыбьей чешуи, не добрые и не злые — холодные. И как бы подчёркивая цвет глаз, на шее блестела брошь: серебристая змейка, эмблема Слитерина. Такие же броши украшали мантии её спутниц — трёх девушек с одинаковыми высокомерными выражениями на лицах.

Мэри аккуратно потянула Эшли за рукав, к выходу:

— Не нужно связываться с Кэтрин, — сказала она почти шёпотом, но девушка в сиреневом её услышала.

— Правильно, не нужно со мной связываться. Бери пример со своей «ручной черепахи», она хотя бы знает, где её место, — эта нехитрая колкость вызвала восторженное хихиканье остальных девчонок. Сразу было понятно, что Кэтрин здесь лидер.

Эшли почувствовала, как в душе поднимается горячее, сильное и отнюдь не доброе чувство. Она оглянулась на подругу Лили. А ведь Мэри, и правда, немного напоминала черепаху — своей настороженной медлительностью, несоразмерно крупными глазами, сдержанной мимикой. От этой мысли Эшли разозлилась ещё больше.

— Уж лучше грязная кровь, чем грязная душа. И ещё, если уж мы играем в ассоциации, то ты мне напоминаешь крысу!

Эшли сразу же пожалела о том, что сказала. «Это так по-детски, да к тому же неправда». Каким бы ни был характер сторонницы чистоты крови, внешне она была хороша. И нужно было очень постараться, чтобы увидеть в ней хоть какое-то сходство с грызуном. Эшли была уверена, что Кэтрин просто рассмеётся ей в лицо. Но та неожиданно побледнела, и, прежде чем Эшли успела понять, что происходит, на неё уже была наставлена волшебная палочка. Дрожащими от бешенства губами, Кэтрин стала произносить какие-то латинские слова. Эшли, запоздало, поняла, что та произносит заклинание, и потянулась за собственной палочкой.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но вмешался хозяин магазина:

— Вы с ума сошли — устраивать здесь дуэль! Уходите сейчас же, пока я не напустил на вас огненных крабов!

Слитеринская компания медленно прошла к выходу, демонстративно не глядя на Эшли. Эшли и Мэри извинились перед хозяином магазина за неприятный инцидент и вскоре тоже вышли на улицу. Кэтрин с компанией поблизости не оказалось — похоже, она успела остудить свой пыл. Или решила, что драка на людной улице, с последующим задержанием, — не лучший способ провести этот солнечный день.

Несмотря на ветер, на улице было тепло. Пожалуй, без ветра было бы даже жарковато. Эшли подставила потокам прохладного воздуха разгорячённое лицо и улыбнулась. Инцидент в зоомагазине не испортил ей настроение, скорее наоборот, взбодрил. Словно она, наконец, проснулась от долгого сна — или перестала воспринимать как сон всё происходящее? Эшли оглянулась по сторонам, выбирая следующее место для своего «мини-тура по миру магии», и увидела солнечно-жёлтый зонтик уличного кафе. Она обернулась на Мэри — подруга выглядела бледной и расстроенной — махнула рукой в сторону кафе:

— Пойдём, после этих кислых физиономий мне хочется чего-нибудь сладкого.

Через несколько минут они уже сидели за столиком и уплетали мороженое. Мэри взяла шоколадное, а Эшли выбрала то, что значилось в меню как «сладкое приключение». Она была как раз в подходящем настроении для приключений.

«Приключение» выглядело как самый обыкновенный белый пломбир. Но стоило набрать его в ложку — оно приобрело насыщенный красный оттенок и аромат вишни. Эшли обнаружила, что каждая следующая ложка имела свой вкус — карамели, ежевики, каких-то ещё, не известных ей фруктов. Безо всякой тревоги, скорее даже весело, Эшли подумала: «Интересно, такие вот вкусовые фокусы безвредны? А то выйдет, лет так через тридцать, статья: «Пищевая магия как фактор развития патологических мутаций…» Эшли даже хотела обсудить этот вопрос с Мэри, но обнаружила, что подруга едва не плачет.

— Мэри, ты чего?

— Не нужно было за меня заступаться, — Мэри опустила глаза. — Я ведь действительно похожа на черепаху.

— Ерунда. Ничего подобного. А если бы и так: уж лучше походить на черепаху, чем на крысу.

Мэри улыбнулась одной стороной рта — где-то Эшли уже видела эту половинчатую недо-улыбку.

— Кэтрин одна из самых красивых девушек школы. Она совсем не похожа на крысу.

— А вот и похожа, сейчас увидишь.

Эшли достала из сумки компактный альбом и карандаш. Эта привычка осталась у неё ещё с «прошлой» жизни — всегда носить с собой карандаш и бумагу, чтобы не упустить какой-нибудь удачный образ. Но сейчас она просто хотела развеселить Мэри. Она быстро набросала портрет Кэтрин — без тщательной прорисовки, но достаточно узнаваемо. А затем добавила к портрету несколько новых деталей. Эшли как раз дорисовывала удлинённые резцы, когда её отвлёк шум с улицы. Не то, чтобы в Косом переулке шум был чем-то необычным — разноголосый гомон сливался в общую симфонию уличной жизни. Но сейчас в этой симфонии выделялись какие-то негармоничные, тревожные ноты. Что-то случилось, и при том, что-то нехорошее.

Из магазина одежды в дальнем конце улицы выбежала стайка девушек — та самая, с которой Эшли совсем недавно познакомилась в зоомагазине. У девчонок из свиты Кэтрин вид был одновременно напуганным и предвкушающим. Будто они уже планировали, как будут рассказывать скандальную историю знакомым . А вот сама Кэтрин шла, закрывая нижнюю половину лица руками. И шла она в направлении кафе. Её жгучий, отнюдь не скучающий взгляд, Эшли ощущала на себе даже с другой стороны улицы.

— Эванс, это ведь ты, — прошипела Кэтрин, так и не отнимая рук от лица. — Что это? Заклинание? Вряд ли зелье, я бы почувствовала. Сейчас же исправь то, что сделала, или я клянусь, что тебя уже завтра исключат из школы!

Эшли уже собиралась со всей искренностью заявить, что ничего не делала и даже не планировала. Но тут заметила, что из белокурых волос Кэтрин выглядывают розовые крысиные ушки.

Эшли стояла на крыльце и смотрела на туманный сад. Разглядывала тёмные от влаги розовые кусты, деревянную скамейку, такую основательную, что она казалась старше самого дома, мелкую садовую живность, деловито ползущую по своим делам. К ногам Эшли, словно верный пёс, прислонился небольшой дорожный чемодан — куда более вместительный, чем можно было подумать со стороны. Похоже, Лили уже баловалась пространственной магией. Эшли, с улыбкой, подумала, что такой магией владеют многие мамы. Это вечное детское удивление, как маме удаётся уложить в дорогу всё то, что потом категорически отказывается умещаться обратно. Эшли с грустью вспомнила свою «изначальную» маму (даже в мыслях Эшли не хотелось делить близких на настоящих и ненастоящих). Маму Лили Эванс Эшли любила почти так же. И всё же, было это едва уловимое «почти», которое порой меняет всю жизнь.

Эшли вышла из дома раньше родителей. У них ещё было полчаса запаса, чтобы успеть на поезд. Можно было подольше поспать, или без спешки насладиться последним домашним завтраком. Но Эшли хотелось насладиться тишиной. Что-то подсказывало ей, что в ближайшие четыре месяца тишина и покой будут самой большой роскошью. А здесь, в сонном утреннем саду, покой окутывал тебя с головой, как туманное море.

Нет, пока всё шло совсем не плохо. Даже история с чересчур реалистичной карикатурой, закончилась для Эшли без последствий. Исправить содеянное оказалось не трудно, сложнее было сделать это тайно. Эшли сама ещё не вполне понимала, что произошло, и уж точно не хотела делать из этого предмет для общего разбирательства. И всё же, пока они целой процессией шли к местному отделению аврората, Эшли удалось потихоньку убрать с рисунка всё лишнее. Это сработало, так что перед магическими стражами порядка взволнованная Кэтрин предстала с лицом, искажённым лишь гневом. С Эшли были сняты все обвинения, а Кэтрин ещё пришлось отбиваться от рекомендаций посетить Мунго: «проверить своё ментальное здоровье». Правда, заслушав показания трёх свидетельниц, авроры заподозрили массовую галлюцинацию. «Школьницы такой магией не владеют. Скорее, сомнительная шутка какого-нибудь взрослого мага. Так что, возвращайтесь домой и выпейте успокаивающего зелья. Если будут ещё какие странности — обращайтесь». У Кэтрин был такой растерянный вид, что Эшли даже ощутила лёгкий укол вины.

Но хотя слизеринской компании пришлось оставить Эшли в покое, у неё был один свидетель, вполне понимающий, что именно произошло — Мэри Макдоналд. Мэри ничего не сказала аврорам. И только когда они остались одни, спокойно спросила:

— Так ты всё-таки вернулась к рисованию?

— Вернулась? — непроизвольно удивилась Эшли. От волнения она уже и забыла, что играет чужую роль.

— Ну да. Ты же говорила, что никогда больше не будешь рисовать.

— Я… изменила своё решение.

Мэри, кажется, полностью удовлетворилась этим ответом, безо всяких пояснений. Но ещё долго Эшли ловила на себе её внимательный взгляд — не удивлённый или настороженный, скорее — изучающий.

Эшли страстно хотелось узнать, что же заставило её двойника отказаться от любимого дела. И судя по невозмутимости Мэри, карикатурный портрет Кэтрин был не первой живой картиной, которую она увидела. Но расспрашивать было слишком рискованно. Оставалось надеяться на счастливый случай и… сны.

Почти всю дорогу до вокзала Кингс-кросс Эшли болтала с родителями о всяких пустяках. Мама сочла своим долгом предупредить, что «хотя Джеймс Поттер очень приятный молодой человек, но и об учёбе важно не забывать». Папа возразил, что «с таким отношением к учёбе как у Лили, я больше опасаюсь, что мы можем остаться без внуков. Точнее, без внуков, наделённых чувством юмора», — поспешно добавил папа. Похоже, все сейчас подумали о Петунье и мистере Дарсли. Потом мама попросила передать привет госпоже Спраут, которая занимала в Хогвартсе должность профессора травологии. Оказывается, эти две женщины из разных миров регулярно переписывались, обмениваясь всяческими садоводческими хитростями. Несмотря на столь разных подопечных, какие-то правила были универсальными. Так же за время пути успели обсудить еду в Хогвартсе, сложное положение домовых эльфов и ассортимент тёплой одежды в магазинах Хогсмита — как и все мамы, Дэйлия Эванс всегда беспокоилась, что дочь мёрзнет. Только о самом главном, о той тревоге, что читалась в глазах родителей, не говорили.

На людном вокзале родители сами подошли к кирпичной стене под вывеской: «Платформа девять и три четверти». Пришло время прощаться. Сейчас миссис Эванс выглядела такой печальной, что стала точь в точь как мама Эшли из её реальности. И от этого у Эшли что-то болезненно сжалось внутри.

— Пока, рыжик. Береги себя.

Папа ласково потрепал её по макушке, а мама обняла.

— Не беспокойтесь за меня. Я еду в самое безопасное место в Англии, — сказала Эшли бодро, но не вполне искренне. Ей вспомнился василиск, дремлющий в недрах замка, будущие пожиратели смерти среди одноклассников, Кэтрин… и уютный домик Эвансов показался ей куда лучшим убежищем. С другой стороны, Лили Эванс убили не в Хогвартсе.

— Вы тоже берегите себя. И, если что, не забудьте про зелье.

Драгоценный эликсир удачи Эшли оставила родителям. Это было не простое решение — ей самой удача очень могла пригодиться. Но после длительных размышлений, Эшли решила, что так будет справедливо — в конце концов, этот подарок предназначался не ей, а Лили.

После трудного прощания с семьёй, пройти через кирпичную стену показалось делом пустяковым. И всё же, перед самой колонной, Эшли инстинктивно задержала дыхание, зажмурилась и, пройдя несколько шагов вслепую, врезалась во что-то твёрдое. Открыв глаза и увидев перед собой кирпичную кладку, Эшли уже готова была расстроиться — всё-таки мир магии не признал в ней волшебницу. Но потом она увидела сверкающую на солнце трубу паровоза и радостно рассмеялась: оказалось, что она уже прошла барьер, даже не заметив этого, и врезалась в стену — уже на платформе девять и три четверти. С некоторым беспокойством Эшли посмотрела на стоящую неподалёку группу волшебников — не заметил ли кто её конфуз — но никто, кажется, даже не смотрел в её сторону. Все были заняты своими делами: кто-то прощался с родителями, кто-то уже отыскал своих друзей и оживлённо обсуждал события минувшего лета. Несмотря на мантии и сов, всё это было очень похоже на привычную Эшли суету начала учебного года. И всё же, чудилось Эшли какое-то тревожное ожидание в воздухе. Толпа на платформе не была однородной. Волшебники, маленькие и взрослые, распределялись по группам, и каждая такая группа как-то нарочито игнорировала остальных. Родители, прощаясь с детьми, понижали голос, негромко высказывая какие-то особенные напутствия. Даже дети-первогодки казались Эшли неестественно сдержанными. Или у неё просто разыгралось воображение?

Эшли огляделась по сторонам в поисках знакомых лиц. С некоторым удивлением, поймала себя на том, что высматривает в толпе чёрные волосы и римский профиль Северуса Снэйпа. Снэйпа в толпе не было, зато она увидела Мэри — одинокую взъерошенную фигурку на дальнем конце станции. Мэри стояла на краю платформы и сосредоточенно разглядывала рельсы. «Почему у неё всегда такой вид, словно она мёрзнет?»

Эшли подошла к Мэри и сказала «Привет!». Мэри вздрогнула — Эшли даже испугалась, что Мэри может упасть с платформы вниз и непроизвольно вытянула руку — остановить падение. Но она удержалась и даже улыбнулась своей инопланетной улыбкой.

— О чём ты так задумалась?

Эшли готова была услышать очередную историю про каких-нибудь экзотических подземных существ, но Мэри заговорила совсем о другом.

— Я думала о дорогах… и перекрёстках. Могла бы ты нарисовать нам другую судьбу?

Мэри посмотрела прямо в глаза Эшли, словно и правда ждала ответа. Но через минуту опустила взгляд и вздохнула:

— Да нет, я знаю, это слишком опасно.

Вопрос, который занимал Эшли с той самой поездки в Косой переулок, вдруг превратился из праздной фантазии в насущную проблему: «Как далеко простираются мои способности?» После инцидента с карикатурой, Эшли так и не решалась рисовать людей. Но она нарисовала зелёным куст, который медленно увядал, и даже мама уже махнула на него рукой. На следующий день растение выглядело намного живее. Невольно, в голове Эшли возникали и другие вопросы: что будет, если она нарисует кого-то больным? Раненым? От одной мысли об этом, её начинало подташнивать. Но сейчас, глядя на печальную Мэри, она всерьёз задумалась: «Можно ли победить тёмного лорда с помощью кисти и красок?»

К ним подлетели две девушки — Эшли узнала подруг Лили с фотографии.

— Что за траурные лица?

Миловидная блондинка с причёской в стиле «художественный беспорядок» обхватила их с Мэри за плечи.

Мэри натянуто улыбнулась:

— Привет Клэр. Привет Марлин.

— Нет, я понимаю, что времена сейчас не весёлые, но это же наш последний год в Хогвартсе! Я хочу, чтобы он был запоминающимся, — продолжала щебетать Клэр.- К тому же ты теперь староста школы, а значит, мы сможем делать всё, что захотим!

Эшли бы поспорила с этим утверждением, но она только сейчас осознала, что должна исполнять роль старосты. «Так, без паники, у меня должен быть напарник. Я просто буду держаться рядом и изображать уверенность. Кто бы это мог быть — Ремус, наверное? Знать бы ещё как он выглядит». Эшли стала озираться по сторонам.

— Клэр, не пугай Лили, а то наша староста уже подумывает о побеге, — засмеялась Марлин.

— Да ладно, мы совсем чуть-чуть пошалим, самую малость. Не как в прошлом году с само запутывающимися шнурками.

— Да… тогда всё немного вышло из-под контроля, — протянула Марлин с явным удовлетворением в голосе.

Под смех и беспорядочные обрывки каких-то ностальгических воспоминаний, они зашли в поезд.

— Так, мы попали в вагон старост, — констатировала Клэр.

— Пока, Лили! А мы пойдём, поищем свободное купе.

— Главное — свободное от слизеринцев.

Мэри бросила тоскливый взгляд на Эшли и пошла за остальными.

В вагоне старост почти никого не было. Худенькая брюнетка в форме Рейвенкло, вышла из купе и, небрежно кивнув Эшли, прошла в соседний вагон. Вот он — подходящий момент, чтобы потренироваться. Эшли находилась в мире магии уже больше месяца, но, если не считать рисунков, возможности поколдовать у неё до сих пор не было. На всякий случай, Эшли закрылась в купе, чтобы избежать случайных свидетелей. Там было пусто, только на полках лежали чьи-то вещи. Сделав три глубоких вдоха, она направила палочку в сторону своего чемодана и торжественно произнесла: «Вингардиум левиоса!» — чемодан конвульсивно дёрнулся. Только с пятой попытки Эшли удалось его поднять. Это был не большой, но всё же успех. На другие заклинания времени уже не хватило — Эшли услышала, как лязгнула, открываясь, дверь вагона. «Ну что ж, в крайнем случае, буду наказывать нарушителей, поднимая в воздух».

Кто-то подёргал ручку двери, затем постучал:

— Ли, ты там?

Эшли узнала голос, но не сказать, чтобы обрадовалась. Она открыла дверь и сразу оказалась на линии горячего, как летний ветер, взгляда. Эшли не могла не признать — жених Лили выглядел весьма эффектно. Особенно сейчас, когда солнечный свет из окна отбрасывал блики на непокорные чёрные волосы, перекликаясь с золотистыми искорками в кофейно-карих глазах. И ему очень шла мантия. На Джеймсе она смотрелась уместно, не как реквизит школьного театра. Скорее, она вызывала ассоциации с мушкетёрами и какой-то ещё полузабытой героической романтикой.

Джеймс шагнул навстречу. На этот раз, Эшли не успела увернуться — весёлые карие глаза вдруг оказались совсем близко. Затем она ощутила тёплое, чуть влажное прикосновение к своим губам, и тут же отстранилась.

Весёлые искорки в глазах Джеймса потухли.

— Что случилось, Ли? — спросил он негромко. — Тогда, после бала, я думал… мне показалось… что мы теперь вместе. Даже твои родители так думают! — воскликнул он с вызовом.

— Прости, — как Эшли ни старалась, у неё не получалось придумать никакого другого ответа.

«Вот бы сейчас кто-нибудь зашёл! Я была бы рада даже Кэтрин». Повисшая в пустом вагоне тишина была настолько тягостной, что у Эшли появилось опасное желание всё рассказать — про приют, про лилового мотылька, про зелёную вспышку перед глазами — последнее воспоминание Лили Эванс.

Поезд дёрнулся, начиная движение. Эшли качнуло в сторону, и только рука Джеймса удержала её от падения.

— Но почему? — спросил Джеймс, пытаясь поймать её взгляд.

«А ведь он и правда её любит, при всём своём легкомыслии», — легче от этой мысли не стало.

В вагон начали заходить люди — целая компания оживлённо болтающих ребят.

— Мы вам помешали?

Высокий парень с чёрными волосами почти до плеч многозначительно ухмыльнулся. Рядом с ним стояли ещё двое: шатен с крупными плавными чертами лица и невысокий блондин с маленькими беспокойными глазками. Эшли без труда догадалась, кто перед ней: Сириус, Ремус и Питер.

Заметив выражение лица друга, Сириус посерьёзнел и потянул за собой остальных из вагона. В то же время, в вагон уже заходили другие люди. Образовалась давка. Рослый парень с серебристо-зелёным шарфом и значком старосты брезгливо поморщился:

— Уже и здесь Гриффиндорский клуб. Будто и нет других факультетов. Не удивительно, если сам директор назначает «своих» старост школы. Даже не знаю, кто лучше — гряз…, простите, волшебница не магического происхождения или Поттер. Поттер староста! Это же анекдот.

Только тут Эшли заметила значок старосты школы на груди у Джеймса: «Так вот, кто мой напарник. Замечательно. Просто чудесно».

Всё-таки не зря Эшли ощущала напряжение в атмосфере. Ещё не успели скрыться за горизонтом жёлтые стены вокзала, а у них уже произошёл первый инцидент. Эшли и необычно-тихий Джеймс стояли перед двумя второкурсниками. Один из них, кареглазый веснушчатый мальчишка в форме Рейвенкло, был красным от ярости. Казалось, даже веснушки его горели праведным негодованием. Другой — голубоглазый блондин, в форме Слизерина, держался за свой нос. Из носа текла кровь.

— Он сказал, что магглы это заслужили! — кричал первый.

— Я просто хотел тебя позлить! — сдавленно возражал второй.

Под стоны и проклятия кое-как удалось восстановить картину событий. Всё началось с карты. Девочка в синем свитере продемонстрировала большую бумажную карту Великобритании. Южная часть острова, в районе графства Уилтшир, была размечена чёрными крестиками, образующими некое подобие кольца. А в центре кольца — один красный кружок.

— Видите, большинство загадочных смертей, о которых говорят в новостях магглов, приходится на этот район, — мальчик из Рейвенкло явно был рад возможности поделиться своим открытием со старшими, его даже перестало трясти.

— А здесь, — он указал на красный кружок в центре, — самое большое в Великобритании поселение магов. Большинство семей сторонников «чистой крови» живёт именно здесь. Это уже не просто разговоры! Они уже начали расправляться с магглами. А он… он посмел сказать, что они это заслужили!

— И ты счёл это достойным поводом, чтобы пустить в ход кулаки, — раздался вальяжный голос из-за спины. — Кажется, шляпа ошиблась с факультетом. Твоё место в Гриффиндоре.

— Заткнись, Мальсибер. Как-нибудь без тебя разберёмся, — прорычал Джеймс.

— Не сомневаюсь. Двое старост Гриффиндора, конечно же, рассудят по справедливости.

— Конечно по справедливости, — вступила Эшли. — Минус двадцать баллов обоим. Рейвенкло за рукоприкладство, Слизерину за недопустимые высказывания.

Поттер и Мальсибер заспорили одновременно, хотя и совершенно о разном.

— Но это же очевидно, что змеёныш его спровоцировал! — возмущался Джеймс. Судя по горящему взгляду, Джеймс вполне был настроен продолжить начатую экзекуцию. — Готов поспорить, его папочка один из этих Упивающихся.

— С каких это пор слова приравниваются к избиению, — фыркал Мальсибер.

— С таких пор, что мы маги. Мы можем убить словом. Будущему волшебнику особенно важно усвоить ответственность за свои слова.

Эшли повернулась к пареньку с веснушками.

— Я понимаю твою злость, поверь — у меня родители магглы. Но если мы будем реагировать на провокации — это козырь в руках тех, на кого ты злишься.

Парень обиженно засопел, но возражать не стал. Джеймс хотел было продолжить спор, но, посмотрев на кислую физиономию Мальсибера, кажется, счёл это достаточной компенсацией.

Только один раз, когда они проходили через пустой тамбур, Джеймс сказал:

— А ты изменилась, Лили — словно другой человек.

Эшли бросила на Джеймса тревожный взгляд — неужели он понял? Но в глазах юноши читалось не подозрение, а обида.

— Боюсь, всем нам придётся измениться, — ответила Эшли.

Остальную часть поезда прошли без особенных происшествий. В одном из купе Эшли заметила Снэйпа. Он сидел у окна, в компании других Слизеринцев, и что-то читал. При появлении Эшли, он лишь на миг поднял глаза от книги, сдержанно кивнул и вновь вернулся к своему занятию. Эшли очень хотелось как-нибудь его расшевелить, но пришлось уходить, пока Джеймс и Мальсибер не устроили здесь дуэльный клуб.

После обхода Эшли сидела в купе с подругами Лили. Сейчас она бы с большим удовольствием побыла одна, но такое поведение вызвало бы много ненужных вопросов. Она рассказала о произошедшем инциденте. Клэр и Марлин не согласились с её решением так же бурно, как ранее Джеймс.

— Нельзя же быть такой правильной, — возмущалась Марлин. — Даже директор бы согласился, что наказать тут нужно было только Слизерин.

— Да, Директор всегда на нашей стороне, — проговорила Мэри с каким-то непонятным выражением.

«В этом-то и проблема», — подумала Эшли, — «у директора не должно быть «своей» стороны».

К счастью, вопросы справедливости не слишком долго занимали весёлых подруг. Вскоре, они перешли на обсуждение новой причёски Мальсибера. По словам Клэр, «с этой косой чёлкой у него совершенно бандитский вид». Эшли не могла не отметить, что девушки как-то уж очень эмоционально обсуждают его «наглые серые глаза» и «раздражающую манеру тянуть слова». Мэри смотрела в окно, на проплывающие мимо сельские пейзажи. Эшли рассматривала карточку от шоколадной лягушки, ей попался Парацельс. Свою лягушку она отдала Марлин — мысль о том, чтобы взять в рот нечто шевелящееся вызывала у неё отторжение. Потом Марлин и Клэр плавно перешли с обсуждения Мальсибера на Сириуса Блэка. В этот безмятежный момент в купе ворвался Джеймс Поттер, ещё более взъерошенный, чем обычно:

— У нас беда, — только и сказал он, потянув Эшли за собой.

Остановились в том же вагоне, где произошёл недавний инцидент. Тесное помещение было заполнено людьми, но Джеймс крикнул:

— Пропустите старост! Всем любопытствующим разойтись по своим вагонам!

Не то, чтобы все сразу подчинились, но проход освободили. Теперь стала понятна причина такого тревожного ажиотажа: на клетчатом диванчике лежал мальчик, такой бледный, что Эшли даже не сразу узнала в нём того самого паренька с картой. Он держался руками за живот и, по-видимому, испытывал сильную боль.

— Что случилось?

Его подруга, почти такая же бледная, только от страха, сказала:

— Мне кажется, его отравили. Всё было хорошо, а потом Дэнни глотнул из чашки и сразу… — у девочки задрожали губы, но она сжала их, подавив плач. Я уверена, что это сделал Роули — тот, который сказал, что магглы заслужили смерть. Он крутился здесь — якобы извиниться пришёл. Думаю, он что-то подлил в чашку.

Уже через пару минут, Джеймс притащил упирающегося Роули. Вид у мальчишки был нашкодивший, но не особенно виноватый.

— Я ничего не делал, — нахально заявил он. Но увидев скрючившегося на сидении Дэнни, совершенно изменился в лице.

— Это не я. Такого не должно быть, — мальчишка был явно и неподдельно напуган.

После допроса, в течение которого Джеймс несколько раз порывался прибегнуть к силовым методам, из Роули удалось вытянуть следующее. Он действительно был зол из-за ушибленного носа и снятых баллов и искал пути отмщения. Он действительно подлил в стакан зелье, но был совершенно уверен, что оно лишь вызовет непреодолимое стремление в туалет. Вскоре нашлась и сама бутылка. Зелёная этикетка гласила: «Универсальный волшебный пятновыводитель. Только для наружного применения! При проглатывании вызывает слабительный эффект».

Эшли снова посмотрела на Дэнни. Мальчик белел на глазах и даже дышал с трудом. Не похоже на простой «слабительный эффект». Индивидуальная реакция? Или причиной отравления стал не пятновыводитель? Та же мысль посетила и Джеймса. Он направил на Роули волшебную палочку:

— Что в бутылке? Ты ещё что-то подмешал? Признавайся, пока я не превратил тебя в слизняка!

Роули только мотал головой и лепетал что-то бессвязное, он почти плакал. Либо мальчишка был гениальным актёром, либо действительно не понимал, что произошло. Эшли опустила руку Джеймса, пока тот не натворил чего-нибудь на горячую голову. Поиск виновных лучше отложить на потом.

— Нужно срочно позвать врача, — Эшли была удивлена, что никто ещё этого не сделал.

— Кого? — непонимающе посмотрел Джеймс. — Ближайший врач в Хогвартсе. Мы можем послать сову, чтобы нас встретили, но до станции Хогсмит ехать ещё час. Не знаю, продержится ли он столько. Давай, Ремус, ты у нас эксперт в медицинских заклинаниях.

Вся Гриффиндорская компания была уже здесь — видимо, новость о происшествии разнеслась по вагонам.

— При отравлении, обычно, начинают с рвотного заклятия: «Вомитаре Виридис!» — уверенно произнёс Ремус, но ничего не произошло. Дэнни только застонал ещё жалобнее. Ремус, Сириус, а потом и другие, по очереди пробовали различные целительные заклинания, даже заклинание для снятия проклятий — никакого эффекта.

Эшли чувствовала себя ужасно никчёмной. Ребята хотя бы пытались помочь, а она стояла столбом. «Что же делать?» — мысли испуганной стайкой метались в голове. «Не могу же я нарисовать ему противоядие? Так, стоп. Противоядия, зелья — я знаю, кто может помочь».

— Я сейчас, — крикнула Эшли и побежала дальше, к концу поезда.

Снэйп сидел в том же купе, и, кажется, в той же позе. При её появлении он бросил удивлённый взгляд, но тут же снова отвернулся к своей книге. Почему-то это было обидно, но у Эшли не было времени на анализ собственных чувств.

— Северус, мне нужна твоя помощь, — твёрдо проговорила Эшли, не обращая внимания на комментарии и смешки других Слизеринцев. Они тоже слышали о случившемся, и, кажется, мысль о том, что Гриффиндорские старосты не могут справиться с проблемой самостоятельно, вызывала у них безудержное веселье. Снэйп нахмурился, но тут же отложил книгу и вышел вслед за Эшли.

— Что случилось?

Эшли коротко объяснила ситуацию.

— «Универсальный пятновыводитель», это ж надо додуматься, — Снэйп криво усмехнулся. Кажется, глупость поступка Роули поразила его больше, чем жестокость его последствий. — От обычного отравления помогает простое рвотное заклинание.

— Значит, это не обычное отравление. Послушай, все знают, что ты лучший знаток зелий…

— Все? — Снэйп иронично поднял бровь.

— Ох, нет сейчас времени на это, — Эшли захотелось схватить этого упрямца за плечи и хорошенько встряхнуть. — Ты поможешь или нет?

— Помогу. Но другие не очень-то обрадуются… моему участию.

— Как-нибудь справятся. А если тебе удастся помочь, ещё и спасибо скажут, — пообещала Эшли и быстрым шагом направилась злополучному вагону.

— На это бы я не рассчитывал, — проворчал Снэйп ей в спину, но шёл, не отставая.

Обстановка в вагоне была всё та же, только Дэнни стал ещё бледнее и стонал тише — от бессилия. Эффект от прихода Снэйпа можно было сравнить с появлением колдуна в церкви на воскресной молитве. В воздухе запахло грозой. Даже девочка-второкурсница поджала губы и спросила, что здесь делает «один из них».

— Снэйп лучше всех разбирается в зельях. Я думаю, он сможет помочь твоему другу.

— Не слишком ли много доверия? — шепнул Сириус, пока Снэйп осматривал мальчика. — Ты знаешь, с кем он водит дружбу.

— К сожалению, или к счастью, друзья не всегда определяют человека, — Эшли скользнула взглядом по вытянутому лицу Питера Петтигрю. «Может быть, он уже шпион Тёмного лорда? Или решение о предательстве возникло внезапно?» Эшли искала в его лице какие-то признаки подлости натуры, но пока видела одну лишь нервозность. И какое-то раболепное внимание к лидеру компании — он даже непроизвольно копировал выражение лица Джеймса.

Под хмурыми взглядами собравшихся, Снэйп продолжал осмотр места происшествия. Рассмотрел бутылку «Универсального пятновыводителя». Затем понюхал содержимое чашки Дэнни и скривился:

— Что за напиток?

— Чай. Очень полезный, — с вызовом проговорила подруга пострадавшего. — Мне тётя прислала из Японии. Я всем друзьям давала попробовать — никаких проблем не было.

— Магические модификации есть?

— Есть, — голос девочки дрогнул, — но все проверены на безопасность.

— Не сомневаюсь. Вот только проверяющие не могли предположить, что кто-то добавит в него «Волшебный пятновыводитель».

— То есть, они прореагировали? — догадалась Эшли.

— Что-то вроде того.

Снэйп порылся в своей сумке и вскоре извлёк пузырёк с мутно-белой жидкостью. Ловким привычным движением откупорил флакон и капнул в чашку с отравленным чаем ровно одну каплю. Почему-то Эшли ожидала, что жидкость забурлит, появится какой-нибудь зелёный пар, а может быть и пламя, и была разочарована, когда ничего не случилось. И только заглянув в чашку, обнаружила, что золотисто-коричневый чай исчез. Вместо него в чашке была прозрачная жидкость без какого-либо запаха. Снэйп взял кружку и протянул её девочке:

— Он должен это выпить.

Тут уже запротестовали все, даже спокойный Ремус. Поттер настоятельно предложил Снэйпу сначала выпить самому «то, что он наварил».

Снэйп испустил вздох бесконечного смирения и принялся объяснять:

— Стандартные противоядия тут не помогут. Произошло взаимодействие двух магических субстанций, и даже у меня может уйти день, чтобы понять, что там получилось. Это зелье, — он вновь продемонстрировал бутылочку с мутно-белой жидкостью, — обращающее. Оно превращает любую магическую субстанцию в зелье с обратным эффектом. Это практически и есть противоядие.

Эшли подумала, что вот таким же, раздражённо-скучающим тоном, он объяснял ученикам очевидные, по его мнению, вещи. Вернее, будет объяснять. Или теперь всё сложится иначе? Сама Эшли точно не собиралась повторять судьбу своего двойника.

Объяснение Снэйпа несколько успокоило собравшихся. Ремус и Сириус стали обсуждать возможности для использования такого зелья. Девочка, уже без возражений, приподняла голову Дэнни, чтобы он смог пить. Только Джеймс хмурым взглядом следил за Снэйпом, как полицейский за выпущенным на поруки преступником.

Уже подавая зелье едва живому Дэнни, Снэйп не удержался от комментария: «Обращающее зелье — очень ценное. Жаль только, что его нельзя капнуть на человека. Из тебя, Поттер, могло бы получиться что-то толковое».

Эшли и Ремусу пришлось держать Джеймса с двух сторон, иначе в этом вагоне разыгралась бы ещё одна драма.

А Дэнни понемногу приходил в себя. Сначала восстановилось дыхание, потом сошла мертвенная бледность, стали видны веснушки. Через несколько минут он уже смог самостоятельно сесть и проговорить: «Спасибо».

— Теперь всё должно быть хорошо, — сказал Снэйп, неожиданно мягко, — и, всё же, сходи в больничное крыло, как только прибудем в Хогвартс.

Люди стали расходиться по своим вагонам. Поезд уже начал замедляться, и нужно было готовиться к выходу. Джеймс потащил за собой заплаканного Роули, пророча тому исключение. Эшли пожелала Дэнни не попадать в неприятности. Последними в тамбур вышли Эшли и Снэйп. «Сейчас мы разойдёмся по своим факультетам и опять окажемся по разные стороны», от этой мысли ей стало как-то тяжело на душе. Она взяла Снэйпа за руку и, поймав его удивлённый взгляд, улыбнулась:

— Спасибо!

Несколько мгновений она сжимала его угловатую ладонь в своей, а потом разжала пальцы и побежала догонять остальных. У неё было такое чувство, словно она только что совершила самую большую шалость в своей жизни.

«Хорошо!» — Эшли сделала глубокий вдох, набирая полные лёгкие терпкого вечернего воздуха. Последний час она провела в жутком напряжении, и возможность выйти, наконец, из душного поезда ощущалась настоящим блаженством. Может быть, поэтому и местный воздух показался ей особенно «вкусным» — с пряным ароматом местного разнотравья и влажной земли. Эшли помнила из книг, что где-то неподалёку должно быть озеро. И действительно, дальний конец платформы переходил в пристань, за которой угадывалась блестящая водная гладь. А ещё от пристани шёл человек, и даже в вечернем сумраке, Эшли сразу узнала его: таким огромным и лохматым мог быть только Хагрид. Зычным басом он подзывал новичков.

Невдалеке, за деревьями, виднелись остроконечные крыши и освещённые окна: деревня Хогсмид. И станция, и деревня располагались в низине между холмами, как в колыбели — хорошее место для сказочного заповедника. Главный оплот магии, Хогвартс, отсюда лишь угадывался — большой тёмный силуэт на фоне сиреневого полотна неба. Чего-то очевидно волшебного она не увидела, и, всё же, магия ощущалась как нечто разлитое в воздухе — совсем как в тот вечер, когда Эшли покинула свой мир. А широкая платформа, освещённая круглыми старинными фонарями, вдруг представилась ей пристанью, с которой начинается путешествие в мир бесконечных чудес.

— Лили, ты чего застыла?

Марлин взяла её под руку и потянула за собой к другому концу платформы, в сторону от лодочной пристани и Хагрида.

— Сегодня ты у нас героиня. Спасла жизнь мальчику, — Марлин одобрительно похлопала её по плечу.

— Я не спасала…

— Знаю, знаю, спас Снэйп, но только потому, что ты его попросила.

А Клэр задумчиво проговорила:

— Может и не все Слизеринцы такие уж плохие.

Вместе с толпой других учеников, они подошли к каретам. Сначала Эшли увидела эти чудные домики на колёсах, и только потом тех, кто должен был их везти.

Они были чёрными и почти сливались с вечерними сумерками — не удивительно, что Эшли не сразу их заметила. Костлявые, словно обтянутые кожей скелеты, существа напоминали одновременно лошадей и драконов и составляли разительный контраст с нарядными каретами, в которые были запряжены. Некоторые животные расправляли кожистые крылья, словно тоскуя о полёте. Эшли знала, что это за существа — фестралы. Но, читая книгу, не ожидала, что при реальной встрече они произведут на неё столь тягостное впечатление. Глядя на них она чувствовала даже не страх, а скорее тоску — словно старая не залеченная рана заныла в дождливую погоду.

Невозможные глаза фестралов испускали неяркий свет, будто идущий издалека, из другого мира. Эшли, вдруг охватило дурное предчувствие — словно сама судьба посмотрела на неё белыми мерцающими глазами. И, вместе с тревогой, она ощутила какую-то детскую досаду. Ей так отчаянно захотелось развернуться и пойти в другую сторону. Пойти за шумным и добрым, усмехающимся в пышную бороду, Хагридом. Проплыть на лодочке по красивому озеру. А потом, чтобы говорящая шляпа определила её факультет — только не Гриффиндор, может, Рейвенкло? Не искать крестражи, не расследовать убийство Лили, не ждать нападения. Побыть героем детской сказки, с непременным хорошим концом и торжественным пиром в финале. Эшли стало ужасно жаль себя.

А потом она увидела Мэри. Подруга стояла возле карет, отдельно от всех — одинокой, ссутулившейся фигуркой — обычное для Мэри состояние. Но на этот раз, что-то в её позе насторожило Эшли. Она отпустила руку Марлин, уже заходящей в карету, и подошла. Мэри смотрела на фестралов и плакала. Совершенно беззвучно — так плачут, когда знают, что утрата невосполнима, а помощь не возможна. Эшли так поразило выражение горя на лице, обычно отстранённом, непроницаемом, что она, не задумываясь, схватила Мэри за плечи, и прижала к себе — спиной к фестралам.

— Ну что ты, Мэри, ну что ты, — Эшли повторяла какие-то бессмысленные слова и гладила её по волосам.

Мэри подняла голову — сейчас её круглые глаза, цвета воды в лесном пруду, казались огромными, и в них плескался страх.

— Не надо меня жалеть, ты не должна меня жалеть, — сказала она резко и, вырвавшись из рук растерянной Эшли, побежала к каретам.

На полпути Мэри едва не столкнулась со Снэйпом. Минуту Снэйп и Мэри смотрели друг на друга. Снэйп явно хотел заговорить с Мэри, но, заметив Эшли, передумал.

— Что-то случилось? — в голосе Снэйпа звучало неподдельное беспокойство.

— Не знаю. Мэри сильно расстроена, но не хочет говорить об этом.

— Бывают вещи, о которых не говорят, даже с лучшими друзьями. Это не значит, что она тебе не доверяет, — Снэйп улыбнулся, едва заметно, больше глазами, чем ртом, но у Эшли сразу стало легче на душе.

В карете ехали вчетвером — Эшли, Мэри, Марлин и Клэр. Мэри сидела молча, обняв руками свою сумку, но уже не плакала. Даже Клэр заметила подавленное состояние подруги и попыталась её расспросить, но Мэри сказала сухим, бесцветным голосом: «Всё в порядке», и её оставили в покое. Клэр и Марлин заговорили о другом.

— Говорят, Сара Тайлер не приехала. Весь Рэйвенкло это обсуждает. Ты не знаешь почему? — Клэр повернулась к Эшли. — Вы ведь общались, может, она писала тебе?

Эшли покачала головой.

— Да и так понятно, — ответила за неё Марлин, — испугалась войны. А может, родители заставили уехать — она же магглорождённая. Думаю, после Рождества ещё больше уедет. Ты не уедешь, а Лили?

Эшли отрицательно помотала головой. «Я-то никуда отсюда не денусь. А вот родителей хорошо бы увезти подальше. Вот только как их уговорить?»

— Ну да, у тебя же здесь Поттер, — Клэр лукаво улыбнулась.

— Мы расстались, — Эшли решила, что тут лучше сразу внести ясность.

— Расстались?! Ты и Джеймс? — подруги выглядели столь пораженными, что Эшли захотелось одолжить объёмную сумку Мэри, чтобы спрятаться от расспросов.

— Всё. Я официально заявляю, что с этого дня больше не верю в любовь, — Марлин действительно выглядела расстроенной.

— Вы были такими счастливыми на балу. Что случилось? Он тебя обидел? Если так, мы устроим ему жизнь полную приключений, — Клэр состроила злую рожицу, весьма забавную на её миловидном личике.

— Нет-нет, — Эшли энергично замотала головой, — Джеймс ни в чём не виноват. Просто мои чувства изменились…

— Вот так вдруг? — Марлин недоверчиво подняла брови.

— Почему вдруг? За лето, — Эшли пожала плечами, стараясь придать своему лицу легкомысленное выражение. «Пусть уж лучше думают, что Лили Эванс вдруг стала ветреной особой. Реальность куда безумнее».

Было уже совсем темно, когда карета остановилась, и Эшли спрыгнула на вымощенную камнем площадь. Маленькое окошко в карете давало совсем не большой обзор, так что сейчас Эшли впервые увидела Хогвартс вблизи. В темноте замок производил особенное впечатление, даже более внушительное, чем Эшли ожидала. Казалось, он не стоит на холме, а вырастает прямо из земли, как естественное продолжение ландшафта. Он был огромен, сложен и причудлив, со всевозможными башнями и башенками, расставленными безо всякой симметрии. Только на некоторых этажах горел яркий свет, и от того замок выглядел, как очень древний старик, который снисходительно поглядывает на игры детей, а сам думает о чём-то своём.

— Лили, ты чего такая заторможенная сегодня? — Марлин потянула Эшли за рукав. — Пойдём, а то пропустим распределение близняшек Боунс. Мы с Клэр поспорили, куда они попадут. Клэр говорит, что близнецы всегда на одном факультете. А я считаю, что они будут на разных — они же, как огонь и лёд. Хочешь поучаствовать в пари?

Вот так, под весёлую болтовню Марлин, Эшли прошла через высокую арку парадной двери и оказалась в Хогвартсе. Большой Зал был действительно большим — в такой столовой мог бы с комфортом расположиться целый клан великанов. Эшли даже подумала, что великаны смотрелись бы куда естественнее на фоне этих древних стен, чем толпа шумных суетливых школьников. Рядом с ними Эшли чувствовала себя как на костюмированной экскурсии — вот-вот появится гид и раздаст всем программки мероприятия. Но стоило Эшли поднять голову, и ощущение маскарада рассеялось. Сотни свечей парили в воздухе, наполняя своим светом огромное помещение. Куполообразный свод зала едва просматривался за тёмно-синей дымкой. Образ неба, в данный момент вечернего, производил впечатление миража, расплывчатого воспоминания. Не совсем то, что представляла Эшли, когда читала книги. «Впрочем, обедать в помещении с эффектом «снесённой крыши» было бы не очень уютно».

Похожее впечатление миража производило привидение — пока Эшли увидела только одно. Оно меланхолично покачивалось рядом с зелёным флагом змеиного факультета и, судя по серебряным пятнам на одежде, являлось Кровавым бароном. Привидение тоже было полупрозрачным, но, по сравнению с образом неба под потолком, более блёклым, словно старая выцветшая фотография. Возможно из-за того, что Эшли знала историю барона, мрачный вид привидения не вызвал у неё страха — только жалость.

Эшли поискала взглядом Дамблдора. Легендарный директор Хогвартса сидел на возвышении за преподавательским столом — центральная фигура всей композиции. С длинной бородой, в синей мантии и с очками полумесяцами, на первый взгляд, Альбус Дамблдор производил впечатление чудного старика, надевшего костюм звездочёта, чтобы повеселить малышей. Но Эшли почему-то вдруг вспомнился папа одного мальчика, с которым она училась в младшей школе. Этот солидный мужчина самоотверженно вызвался изображать Санту на детской вечеринке, но даже костюм с бубенчиками не мог скрыть военной выправки. Мистера Уайта, офицера Ми-5, побаивалось даже руководство школы. У профессора Дамблдора была та же осанка — человека, у которого всё под контролем. Точно почувствовав взгляд Эшли, директор посмотрел в её сторону. С того места, где она сидела, было сложно разобрать выражение лица директора, но Эшли испытала сильное искушение спрятаться под стол. Она вздохнула с облегчением, когда красивая дама в зелёной мантии объявила о начале церемонии распределения и Дамблдор отвернулся.

Растерянные и сосредоточенные, восторженные и испуганные новички, один за другим, поднимались к шляпе для вынесения приговора. Алиса Боунс — маленькая девочка с копной густых каштановых волос — оказалась в Гриффиндор. Её сестра Эмма, с такими же волосами, только собранными в хвост, под ликующий крик Марлин, отправилась в Рейвенкло. Имена большей части учеников ничего Эшли не говорили. Только один раз она встрепенулась, услышав: — Квиринус, Квиррел. Щуплый, светловолосый мальчик так нервничал, что едва не упал, споткнувшись о ступеньку. Когда же, после продолжительного размышления, шляпа изрекла «Рейвенкло», мальчик, всё ещё в растерянности, пошёл к столу факультета, забыв снять шляпу.

После церемонии распределения пришло время для речи директора. Дамблдор традиционно поприветствовал учеников, поздравил всех с началом нового учебного года и выразил сожаление, что не может сейчас представить нового преподавателя ЗОТИ:

— Профессора Грин задержали неотложные дела, но у вас будет возможность познакомиться уже завтра на занятиях, — Эшли показалось, что на последней фразе в доброжелательном голосе промелькнули язвительные нотки.

Закончил свою речь Дамблдор совсем уж странно:

— Прежде чем вы приступите к праздничной трапезе, хочу показать вам одну забавную штуку.

В руках директора появился комочек какого-то зелёного вещества.

— Знаете что это? — директор поднял зелёный шарик над головой, демонстрируя всему залу. — Это такая маггловская игрушка, называется пластилин. Из него можно сделать всё что угодно, это почти, как магия.

Руки директора пришли в движение, сминая шарик:

— Можно сделать птицу, — на ладони директора появилась изящная фигурка, напоминающая феникса, — можно чашку, или целый дворец, всё, что только может возникнуть в вашем воображении, — с неестественной скоростью пластилин принимал разные формы. Темп всё убыстрялся, и вскоре, уже было невозможно уследить за очередной сменой образов. Некоторые ученики засмеялись, особенно много ехидных смешков доносилось со стороны Слизеринского стола. Эшли даже показалось, что она расслышала словосочетание «выжил из ума».

— Но есть одна проблема, — голос директора неожиданно гулко разнёсся по залу, разом загасив всё веселье. — Если мять пластилин очень долго, он перестаёт держать форму и…

Мельтешение форм прекратилось. Несколько мгновений Эшли смотрела на фигурку какого-то диковинного животного. Она никогда такого не видела, даже в каталоге «Фантастических тварей». Крылатое животное напоминало о величественных орлах, и, в то же время, в нём было что-то кошачье. Как ни странно, эти черты гармонично сочетались и не выглядели грубым коллажем. Эшли ещё успела подумать, что хотела бы увидеть такую красоту вживую. А потом фигурка «потекла», словно кусочек масла на раскалённой сковородке. В каком-то трансе, Эшли наблюдала, как плавятся перья и хвост, как голова теряет свои очертания. То, что недавно было изображением красивого животного, превратилось в вязкую жидкость. Она просочилась между пальцами директора и неаппетитной лужицей растеклась по столу.

— Так что не торопитесь переделывать мир по-своему. Стремление к совершенству может обернуться зелёной жижей, — подытожил директор, своим обычным добродушно-ироничным голосом.

— Что это было? — Марлин, кажется, озвучила общий вопрос. — Я, конечно, очень уважаю директора, но, может быть, профессор немного перетрудился?

— Да что тут непонятного. Зелёный цвет, перестройка мира — уверен, это предупреждение для Слизеринцев, — заявил Поттер. Кажется, многие согласились с его версией.

Звучало правдоподобно, но Эшли почему-то казалось, что директор имел в виду что-то другое. «Может, про то, что важно вовремя остановиться? Не считать, что магический дар делает тебя богом? Ох уж эта манера говорить загадками…»

Эшли поискала глазами Северуса. Он сидел между Мальсибером и каким-то черноволосым пареньком, с совсем ещё детским лицом. Сейчас Снэйп задумчиво смотрел на директора, будто пытаясь проникнуть в его мысли. Дамблдор уплетал жареную курочку с аппетитом человека, довольного проделанной работой. Временами он прерывался, чтобы поговорить с красивой дамой в зелёной мантии. Дама смеялась.

Снэйп будто почувствовал взгляд Эшли и обернулся. Несколько минут они смотрели друг на друга, перебрасывая невидимый мост через разделявший их проход, и Эшли опять подумала, что делает что-то неправильное. Но ей не хотелось останавливаться.

Под звон столовых приборов разговоры учеников перешли в жанр лёгкой болтовни. Как обычно, самой разговорчивой оказалась Марлин. Она в красках описывала свою летнюю поездку к Боунсам, давним друзьям семьи. У Боунсов как раз недавно появились маленькие книззлы — очень милые, но несколько буйные. Эшли в пол-уха слушала историю о том, как два книззлёнка стащили парадную мантию Марлин и сделали из неё что-то вроде гнезда.

У ребят было своё обсуждение. Похоже, речь шла о страхе высоты у Ремуса.

— Нужно как-нибудь прокатить тебя на моём мотоцикле. Вернёшься на землю другим человеком, — Сириус азартно ухмыльнулся, похоже, вспоминая какие-то собственные приключения. Улыбка у Сириуса была такая же заразительная, как и у Джеймса. И всё же, эти двое очень сильно отличались. Улыбка Джеймса напоминала о безмятежном летнем дне, когда даже невозможно представить, что когда-нибудь будет темно, сыро и холодно. А у Сириуса — как солнце после грозы, веселье с отголосками пережитого безумия. «Интересно, на что похожа улыбка Северуса?». Эшли ещё ни разу не видела на его лице улыбку — не кривую усмешку отчаявшегося, не сдержанную полуулыбку — полноценное, открытое выражение радости. Эшли попыталась это представить, но не смогла.

В целом, обстановка за гриффиндорским столом была весёлая — все радовались встрече после каникул. К концу пира, Эшли так расслабилась, что даже рассказала про встречу с Кэтрин в Косом переулке, опустив только эпизод с превращением в крысу. Эшли надеялась таким образом расшевелить Мэри, но та погрузилась в собственные невесёлые думы, и на вопросы друзей лишь рассеянно кивала.

После напряжённого дня, сытный ужин оказал на Эшли практически снотворный эффект. Когда трапеза подошла к концу, и ученики стали расходиться по своим гостиным, Эшли ощутила сильный соблазн свернуться калачиком прямо здесь, на стульях. Только громкое объявление директора: «А теперь старосты проводят первокурсников…», вернуло сонную Эшли к действительности. «Занавес ещё не опустили. Мне нужно доиграть свою роль до конца». К счастью, Джеймс оказался очень хорошим проводником. «Уж что-то, а замок господин Сохатый знает на отлично», — с неожиданной теплотой, подумала Эшли, вспоминая карту мародёров. Всё, что от неё требовалось — вместе с первокурсниками следовать всем указаниям гида и стараться сохранять невозмутимый вид, когда лестница вдруг начинала уходить из-под ног или когда висящий на стене портрет обращался к ней с приветствием.

Гостиная львиного факультета оказалась по-кошачьи уютной. Тёмно-красные кресла и диванчики так и манили свернуться калачиком и, наслаждаясь теплом очага, предаться блаженной полудрёме. При этом комната была так хитро устроена, что даже при большом скоплении людей, можно было найти укромный уголок. Идеальное место для Эшли — она любила наблюдать за чужой жизнью, сама оставаясь в тени. Она расположилась на мягких подушках напротив камина. Приятно было смотреть на причудливый танец пламени и ни о чём не думать. Эшли и сама не заметила, как задремала, но сон её был не спокоен.

Ей снился Хогвартс. Огромный, величественный и, как будто, помолодевший. Шпили на башнях сияли гордо, уверенно. Величественные стены вызвали бы трепет даже у взрослого мага. Нет, не снисходительный старик — молодой, полный сил властитель взирал на мир сверкающими витражами окон. Удивительное видение было таким реальным, что Эшли была уверена — если подойти и дотронуться до камня, она почувствует его прохладную шероховатую поверхность. Вдруг, воздух перед замком задрожал, пошёл радужной рябью. Эшли охватило дурное предчувствие, она хотела убежать, но в этом сне у неё даже не было тела. Странная рябь исчезла, и Эшли увидела, что замок «течёт» — так оплавляется горящая свеча. Теряли свои очертания купола и балконы, мягким воском сминались колонны, ровные, идеально обтёсанные камни сливались в бесформенную серую массу.

Эшли попыталась закричать… и проснулась.