Оставить всё в прошлом (джен)

Куинни не любила политику, войну и ссоры — всего этого ей хватило в прошлом, и тащить в будущее хоть одну из этих неприятных вещей не хотелось. Да, она ошиблась, и не единожды, и заплатила за свою ошибку немалую цену, но слышать о себе гадости, видеть разочарование в глазах Тины, терпеть презрение знакомых и коллег… Этого она не хотела для себя. И поэтому после падения Гриндевальда она не вернулась домой, а предпочла исчезнуть и начать всё заново.

Кто-то (например, Тина) мог считать Куинни мечтательной дурочкой, не приспособленной к реальной жизни, но это не было правдой. Красавица и сильная волшебница, Куинни могла себе позволить бабочкой порхать по жизни — ей не было нужды демонстрировать сильные стороны характера в Америке, но время, проведённое рядом с Гриндевальдом, закалило её, и она без труда устроилась в далёкой туманной Англии, выбрав страну, чтобы не терять сестру из вида. Она изменила внешность, избегала Косого переулка и Министерства магии, а вскоре сменила и фамилию, выйдя замуж за не слишком милого, но зато умного и обожающего её мужчину, и от Куинни Голдштейн не осталось ничего. Теперь её звали Квин, её волосы были черны как ночь, а статус замужней дамы защищал от нежелательного любопытства.

На первый взгляд её муж был не самым приятным человеком — строгий и бескомпромиссный, любящий порядок и не считающийся ни с чьим мнением, он жил бирюком до знакомства с Куинни, остался замкнутым домоседом и после свадьбы. Но Куинни была с ним счастлива — он не оглушал её глупыми мыслями, не сомневался в её идеальности, и любил её всем сердцем. С ней он вёл себя совершенно иначе, да и знала она, что он думает на самом деле, а что — показное.

Она прожила в счастливом браке почти двадцать лет, позабыл прошлое и перестав бояться разоблачения, когда судьба словно опомнилась — посыпались проблемы.

Первым разочарованием стала дочь, пошедшая в отца и неказистой внешностью, и тяжестью характера. Куинни очень её любила и потому не могла не печалиться, видя, что единственный ребёнок растёт букой.

Вторым ударом стал побег дочери из дома. Киунни попыталась отговорить дочь от ужасной ошибки, но лишь спровоцировала ссору, итогом которой стало решение мужа вычеркнуть наследницу и из завещания, и из жизни. Без дочери дом словно застыл, муж едва покидал лабораторию в подвале, и Куинни одиноко слонялась из угла в угол, не зная, как помирить самых родных людей. Она старалась поддерживать с дочкой связь, в тайне от супруга передавала деньги, стремилась почаще навещать внука… а потом поняла, что дочь лишь притворяется благодарной, а на самом деле злится на неё, считая, что Куинни должна не «подачки носить», а заставить отца пересмотреть решение.

Отношения на этом прервались, и Куинни осела дома вместе с мужем.

Шли годы, но супруг так и не смягчился и не передумал насчёт дочери. Как раньше с Тиной, Куинни не теряла дочь из виду, но как бы ей ни хотелось вмешаться и помочь, ограничивалась наблюдением — перемены в дочери были слишком серьёзными, чтобы она могла по-прежнему считать ту родной — теперь это была абсолютная незнакомка, даже внешне не очень похожая на любимую дочку.

И Куинни смирилась — поняла, что из-за гордости дочь не вернётся, как бы тяжело ей ни было, а муж по этой же причине не простит.

Теперь она наблюдала только за внуком — копией своей матери: нелюдимым и болезненно гордым мальчиком, не умеющим признавать ошибки и просить о помощи. Сколько раз она хотела подойти и познакомиться, помочь, поддержать, забрать в свой дом и обеспечить достойное будущее, а когда внук подрос и стал студентом — ввести в общество. Но не смела пойти против воли родных: и муж, и дочь, и даже сам внук, если бы узнали, были бы категорически против. И она оставалась пристрастным наблюдателем, молчаливым и незаметным, сквозь слёзы следящим, как жизнь близких проходит мимо неё.

После смерти дочери Куинни словно окаменела. Они не разговаривали более пятнадцати лет, и всё же сердце разрывалось от горя. Благотворительность, которой она занималась последние тридцать лет, утратила свою привлекательность, и Куинни почти перестала покидать дом, предпочитая проводить время рядом с мужем, просиживая вечера в его лаборатории и молча наблюдая за его работой. Мир будто выцвел, ничто больше не радовало, не могло вызывать улыбку, и даже когда видела единственного внука, она не чувствовала почти ничего — он был чужим.

Года и десятилетия Куинни жила вне времени, проводя дни и недели по давным-давно составленному расписанию. Узнав о смерти Тины, Куинни с мужем отправились на похороны, познакомилась с племянниками, поговорила с Ньютом — даже он её не узнал, хоть и смотрел прямо в глаза. Прошлое было забыто и похоронено, но Куинни так и жила им, отрицая привлекательность настоящего.

А затем умер муж, и она осознала, что дом, в котором она прожила половину века, в котором когда-то была так счастлива, это склеп — мрачный и холодный, не слышащий смеха, не видевший улыбок, пыльный и заплесневевший, и позабытый живыми. А она сама то ли кукла, двигающаяся на едва тлеющей магии внутри, то ли призрак, запрограммированный скользить по месту своей привязки, но не смеющий выйти за пределы склепа. Некогда красивое лицо избороздили морщины, и хотя Куинни не выглядела на свои почти сто лет, лишь в своём собственном воображении она оставалась той красавицей с грациозной лёгкостью порхающей по жизни, а зеркало безжалостно демонстрировало пусть и не сгорбленную, но высохшую старуху.

И всё же жажда жизни не угасла в ней совсем. Прячась в своём склепе от новой войны, избегая людей и не интересуясь событиями в мире, Куинни продолжала следить за судьбой внука — единственного родного человека, оставшегося у неё. И когда война захлестнула всю Англию, чувствующая приближение смерти Куинни перебралась в Хогсмид — навстречу опасности, поближе к войне, — в надежде успеть… не исправить, это уже было невозможно, слишком много времени упущено, но открыть правду. Ей уже нечего было терять, она уже лишилась всего, что было ей дорого, и остался только внук, которому она могла помочь, поддержать, защитить, спасти.

Укрытая чарами, она шла сквозь битву; уклонялась от пролетающий в дюйме от неё лучей заклинаний, переступала через мёртвые тела. Страха не было, её словно вела сама судьба, защищая от смерти на пути к цели. Куинни готова была умереть, но только после того, как она скажет внуку…

Покосившаяся лачуга, куда недавно вошёл внук, приковала её внимание. Куинни выжидала удобный случай, чтобы заговорить с ним. Момент был неподходящим, вокруг кипел бой, но откладывать разговор ей было некуда, и она терпеливо ждала. Наконец из дома вышли мужчины с тёмных мантиях, внутри оставался только её внук, и Куинни двинулась вперёд… Но внутри оказались какие-то подростки. Она снова затаилась, прислушалась и едва не закричала: её мальчик был ранен, умирал, а проклятые подростки ничего не делали, даже не пытались помочь…

Когда они наконец убрались, Куинни тут же бросилась на помощь, на ходу бросая в лежащего на полу внука заживляющие чары.

— Здравствуй, Северус, — ласково улыбнулась она, опускаясь рядом с ним на колени и бестрепетно заглядывая в глаза.

Мука и боль во взгляде стали ей ответом. Находящийся на гране беспамятства Северус с трудом понимал, что происходит, однако для легилимента уровня Куинни и спутанное сознание могло раскрыть нужные сведения. Запустив руку в карман мантии внука, Куинни извлекла несколько флаконов с зельями и, прочитав ответы в глазах Северуса, напоила его противоядием, кроветворным, обезболивающим и ранозаживляющими зельями.

Плёнка смерти, делавшая глаза Северуса серовато-мутными, развеялась, взгляд стал осмысленным, и Куинни облегчённо улыбнулась.

— Сейчас самый неподходящий момент для знакомства, но другого я не нашла, за что прошу у тебя прощения. Обещаю, я отвечу на все твои вопросы, а пока всё-таки позволь представиться, я Квин Принц, твоя бабушка.

Глаза Северуса вспыхнули изумлением, и Куинни взяла его за руку. Она знала, каково это — оставить позади всё, что знал и любил, и намеревалась помочь внуку начать жизнь с чистого листа так же, как начала её сама много лет назад. Мальчик многое пережил, со многим справился в одиночестве, но перед этим — спассовал. Нельзя шагнуть в будущее, не оставив позади прошлое, и Куинни готова была ему с этим помочь.

— Нам пора отправляться домой, дорогой. Я намерена тебя спасти, если ты не возражаешь.

В глазах Северуса отчаяние и смирение уступили место надежде, и Куинни улыбнулась чуть шире: да, вот так, теперь его настрой изменился, и будущее стало возможно.

Смерть молчаливой тенью отошла в сторону, позволяя двум обречённым волшебникам пожить ещё немного.