Энервейт (джен)

Регулус огляделся. Он стоял на маленьком острове посреди озера. Своды пещеры терялись в темноте. Островок освещал тусклый зеленоватый свет, исходивший от каменной чаши.

Вокруг царила такая тишина, что даже его шаги и скулеж Кричера казались непозволительно громкими.

Было прохладно, даже зябко, и по телу прошла неприятная дрожь. А может, он просто испугался.

— Ну и местечко, — пробормотал Регулус, отпуская сухую жилистую руку домового эльфа. Не хотелось признавать это, но голос предательски дрожал. Впрочем, как и руки.

Он подошел к чаше. Без особой надежды Рег попытался приманить медальон чарами. Тщетно. Ожидаемо.

— Кричер.

Регулус не узнал свой голос. Как он может звучать так твердо и уверенно, когда внутри все сжимается от страха?

Он что-то говорил и говорил, и говорил не своим голосом. Что-то о зелье и о том, что эльфу придется его поить силой. Что-то о медальоне, о фальшивке, о том, что никто и никогда не должен узнать правду. Что-то еще… Что-то о маме и о брате. Об отце и...

Он говорил, говорил, говорил, не глядя на зашедшегося в немом плаче домового эльфа. Он не мог смотреть на него. Не опустил взгляд даже тогда, когда крепкие руки обняли его колени.

Не позволил себе даже на секунду взглянуть в эти большие влажные глаза. А когда Регулус наконец бросил рядом с собой на землю медальон-пустышку, Кричер склонил голову в немом согласии.

Регулус взял кубок. Было страшно. Не просто страшно, а жутко. Ему казалось, что он готов умереть. Но сейчас им овладело безудержное желание жить. Дышать. Спать. Есть. Ходить. Чувствовать. Ощущать.

В груди нарастало ощущение чего-то большого. Тревожного.

Паника. Еще немного, и он просто не сможет донести дрожащие руки до рта.

Еще не поздно уйти. Сбежать. Спрятаться и забыть все. Ведь он не герой. Никогда им не был. Мерлин, до чего же хочется жить!

Еще мгновение, еще чуть-чуть… А что если?

Нельзя. Нет, нет, нельзя. Он не хочет играть в его игру. Больше не хочет. Не может. И не будет.

Регулус зачерпнул зелье.

Это единственный выход. Да. Да?

— Все будет хорошо, — сказал он, опуская взгляд на домовика, — да. Все будет хорошо.

Блэк сделал глоток. Один, другой, третий. Кубок опустел. Он помедлил, но зачерпнул снова.

Что-то было не так. Регулус пил и пил, и пил, и пил...

— Я… — он попытался ослабить воротник рубашки, чувствуя невыносимый жар. Воздуха. Воздуха!

— Я не могу… — Пробормотал он. Воздуха! Страшно, как страшно!

Сколько он уже выпил? Он ничего не чувствует. Ничего. Только страх. И страх, и страх, и паника. И отчаяние, которое заполняло каждую клеточку его тела.

— Пожалуйста, не надо, — простонал он, снова ощущая холодный край чаши у своих губ, — домой, пожалуйста, домой… Пожалуйста!

Что-то крепко сжимало его плечи, не позволяя отстраниться. Снова и снова проклятое зелье лилось в рот. Снова. Снова. И снова. И опять.

Его тошнит. Его уже тошнит от тягучей жидкости на губах, языке, в горле. Тошнит от вкуса, от запаха. От страха.

Его тошнит от этого страха! Хватит! Довольно!

Регулус дернулся, силясь освободиться. Тщетно! Он слишком слаб. Снова губы ощутили прохладный металл. И этот вкус…

— Мама... — пробормотал он, цепляясь за спасительные образы.

Рядом послышался вой. Скулеж. Он почувствовал теплые капли на свое лице. Что это? Слезы? Мама, ты плачешь? Это ты? Где мы? Где я?

— Мама, — взмолился Регулус, — пожалуйста… Помоги мне! Мама! Мама!

Он попытался вырваться из стальных объятий. Снова. Еще раз. Нет! Пожалуйста, пустите!

По щекам текли слезы. Чьи они? Его? Он плачет? Страшно. Как страшно. Как пусто. Как темно. Довольно! Довольно!

Пусть все прекратится, мама!

Зеленоватый свет погас. Хлопок. Тишина.

Регулусу казалось, что время замерло. Его нет. Ничего нет. Нет времени, нет света. Пустота. Это… Почти хорошо. Почти приятно.

Он лежал на спине, не видя ничего перед собой. Благодатная пустота наконец принимала его в свои объятья. Тишина. Покой. Тишина, покой. Да, он ждал этого.

Что-то было не так. Что-то тревожило его, нарушая блаженное ничто.

Регулус застонал, переворачиваясь на живот. Жажда. Пить. Пить! Внутри разгоралось пламя. Он горит. Все горит!

В мгновение ока жар охватил его. Он глубоко вдохнул, силясь унять внутренний огонь. Но тот, словно почуяв прилив кислорода, набросился с новой силой.

Мысли путались. Страх? Нет, нет! Ему уже ничего не страшно. Он не боится. И готов на все, лишь бы оно — пламя — ушло.

Регулус облизал губы.

Пить.

Вдруг впереди раздался всплеск. Рег приподнял голову, пытаясь разглядеть что-то перед собой. Плеск, это — вода?

Тело ослабело и плохо слушалось. Он не чувствовал ног, не ощущал рук. Малейшее неуклюжее движение только распаляло иссушаюшее пламя. Он горел.

Наконец Регулус увидел воду. Или ему показалось? Что-то белое. Из темной глубины показалось… Лицо? До боли, до тошноты. До судорог в слабом теле знакомое ему. То, что преследовало его в кошмарах. То, что мерещилось ему наяву.

— Ты, — простонал он.

— Ты убил меня, — отозвался мелодичный голос, — ты убил всех нас, Реджи.

Регулус видел ее. Он видел их. Он помнил их.

— Я не хотел, — пробормотал он, — я не хотел… Меня заставили… Я не...

Она приблизилась, протягивая к нему свои руки.

— У тебя был выбор, — пропела она, — но ты выбрал смерть. Нашу смерть, Регулус. Почему, Регулус?

Он задыхался. Пить. Пить.

— Пожалуйста… — прошептал он, — я не хотел. Я не хотел!

— Нам так холодно без тебя, Регулус…

Рег увидел другие лица. Они белели вблизи и вдалеке. Они были повсюду. И были прекрасны. Молочно-белые тела, длинные темные пряди. Они звали его, протягивая руки.

Сейчас на их телах не было крови, не было рваных ран и торчащих костей. Не было вспоротых животов. Они не пахли рвотой, кровью и мочой.

Сейчас они были прекрасны. Обнаженные плечи, лебединые шеи, манящие, темные глаза.

— Иди к нам, Регулус, — шептали они, — и мы простим тебе все.

Да. Да, они правы! Он должен добраться до воды. Он должен идти к ним. Ползти. Он должен! Должен.

Регулус напрягся. Галька впивалась в кожу. Из последних сил ему удалось дотащить непослушное тело до кромки воды.

— Иди к нам, Реджи, и мы простим тебе все! — Снова позвали голоса.

Прощение. Да. Это то, что ему нужно. Это то, зачем он пришел. Он дотронулся до бледной руки, которая тянулась к нему из воды.

И пропал.

Перед глазами все поплыло, а тело обожгло ледяным холодом. Они были повсюду. Он чувствовал их руки. Их тела. Они тянули его к себе. Касались его. Как же их много!

Неужели он повинен в стольких смертях? Он отнял жизни у стольких людей? Нет, нет, их не было так много, но… Разве теперь это важно?

Теперь он получит свое прощение. Он сам пришел к ним. Сам. Он достоин прощения. Он достоин покоя.

Они ласкали его, но их ласки ощущались на коже каленым железом. Они тянули его к себе, словно разрывая на части. Их пальцы зарывались в его волосы, оставляя после себя горящие болью царапины. Больно, как же больно!

Они целовали его. Но с каждым поцелуем легкие сдавливало все сильнее. Он терял что-то важное. Что-то… Что-то… Что?

Ему казалось, казалось… Он видит перед собой тех, кто пал от его руки. Так? Верно? Это они?

Все плывет. Слишком мутно. Он почти не может различить бледные силуэты.

Среди сплетения обнаженных тел мелькнуло что-то цветное. Оно мешало, мельтешило перед глазами. Цветное пятно росло и росло, пока не превратилось… Что это?

Холод отступил. Как странно.

Регулус не мог разглядеть это. Его? Ее? Очертания плыли перед глазами. Что-то приблизилось, загораживая собой желанную и спокойную черноту.

Он почувствовал легкое касание. Что это? Оно не жжется. Ему не больно. Оно почти… Приятное? Что это?

Это и есть покой? Прощение?

Если так, то Регулус готов.

Цветная картинка искажается. Колеблется. Что происходит? Он не может разобрать. Не понимает.

Они мешают ему. Отвлекают руки, тянущие его назад, в темноту. Холодные бледные губы дарят болезненные поцелуи. Бледные лица заслоняют собой видение, которое… Да, важное, такое важное. Он должен! Он должен попытаться...

Холодные сильные пальцы сдавили его плечи, увлекая вниз.

Что это? Шорох? Шепот?

— Э…

Регулус пытался разобрать, изо всех сил сопротивляясь ледяным объятьям. Они обещали покой. Они обещали прощение. Разве покой должен быть таким… Леденящим? Пугающим? Темным?

Как ему заслужить прощение?

— Э…

Все заволокло туманом. Грудь обжигали ледяные пальцы. Они гладили, ласкали, терзали, оставляя жгучие следы.

Регулус потянулся за ускользающим образом. Он почти видел чьи-то глаза. Он почти слышал чей-то шепот! Еще немного! Пожалуйста!

— Энервейт!

Легкие обожгло горячей волной.

Сознание взорвалось прекрасным. Теплым. Светом.

Прощен.