Игра (джен)

«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи,

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай — это две половинки души.

Омар Хайям

Я вдохнул горько-приторный дым сигареты и стряхнул пепел на ровную поверхность воды. Золотые рыбки оживились, и, смешно вращая глазами, устремились к серым рассыпчатым хлопьям. Они поочередно хватали их, широко разевая рты, выплевывали, и бросались за новыми порциями ароматной золы.

— Твоя сущность проявляется в каждом поступке, — прозвучал низкий голос из-за спины. — Надежды, которые ты даришь человечеству — лишь пепел, а люди, как рыбы в аквариуме, таращатся на тебя, не верят, но внимают и поддаются искушению...

Я вздрогнул, но не повернул головы. Это был он. Друг мой. Враг мой. Единственный равный соперник в тоскливой и однообразной пьесе, именуемой «Жизнь».

— Я скучал по тебе! — проникновенно сказал он, растягивая окончания слов. — Как Земля? Пятьдесят лет в человеческой шкуре...

— Тебе и подольше приходилось, — ответил я, оборачиваясь.

— Помню, — седой, похожий на Энтони Хопкинса старик улыбнулся и поправил серебряное пенсне. — Здесь было здорово, но в небесах лучше, там — власть!

— Власть — это условность, ведь ты можешь вкусить ее плоды, лишь спустившись на землю.

— А я уже здесь! — он обвел взглядом полутемный зал ресторана. — Настало время ИГРЫ.

— Не боишься?

— Чего? — старик недоуменно пожал плечами. — Ты проиграешь, как и в прошлый раз.

— Пари?

— Пари! — он протянул ладонь для рукопожатия.

— Играем как обычно? — уточнил я.

— Да. На все про все — столетие. Проигравший остается на земле, а выигравший, — старик посмотрел на меня торжествуя, — победитель обладает небом до новой ИГРЫ.

— Согласен, но с одним условием...

— Приму любое из сотен разумных, — он потер тыльную сторону левой ладони.

— Две тысячи лет прошло, а ты все еще ощущаешь крест и гвозди распятия? — сказал я с деланным удивлением и усмехнулся. — Мне нравилось быть Пилатом!

— Ближе к делу, — старец недовольно поморщился.

— Идет. Предлагаю ИГРУ один на один, ИГРУ без помощников, последователей и прихлебателей.

— И без театральных эффектов, — добавил он. — Мне надоели восхождения на троны и сражения, в которых участвуют миллионы.

— Ба! — искренне удивился я. — Да тебе их, никак, жаль?

Я ударил в стекло аквариума, и потоки воды обрушили золотых рыбок на мраморный пол. Они судорожно бились среди камней и осколков стекла, обагряя кровью грязные лужи.

— Жизни людей — лишь декорации для нашей ИГРЫ, — я иронично улыбнулся. — Ты сам это сказал, помнишь?

— Да, но с тех пор прошли тысячи лет! — он сжал правую руку в кулак, и рыбки на полу замерли. — Я научился милосердию.

— Боже милосердный! — я смиренно склонил голову. — Напомню тебе эти слова, когда будешь просить о пощаде и швыряться человеческими жизнями как грязью в надежде оттянуть неминуемое поражение!

— Один на один! — Бог погрозил указательным пальцем. — Ты сам предложил это, так что, будь добр, соблюдай оговоренные правила!

— Бесспорно! — я развернулся на каблуках, и под ногами заскрежетало стекло. — Но воплощаться в людей все же придется. А значит, они умрут.

— Никто не совершенен, даже ты, Сатана!

— Пятьдесят лет назад выиграл ты, — я заглянул в бездну серых глаз за стеклами пенсне. — Твоя очередь моделировать сценарий.

Он согласно кивнул и с сожалением взглянул на бегущую к нам охрану ресторана. Его глаза заалели, и через секунду двухметровые громилы в фиолетовых пиджаках вспыхнули яркими факелами.

— Пойдем отсюда, не люблю крики и дым! — он ухмыльнулся, и все погрузилось во тьму...

День рождения был в самом разгаре. Уже настал тот момент, когда все изрядно выпили и сыпали вокруг себя золотистые искры веселья. Одни хоронили калории на танцполе, другие болтали «за жизнь», и только я сидел молча, грустно уставившись в одну точку. Мне стукнуло тридцать. Рубеж, что ни говори. А за душой — пустота. Пьяные пирушки, шальные деньги, ни кола, ни двора, и жизнь — перекати-поле. Но самое печальное, что другого-то и не хочется. Брожу одиноко по миру, будто вызвали и велели принести что-то, а я ничего не нашел, и к кому возвращаться — не знаю. А вокруг сотни людей. Сотни поглощающих еду и выпивку индивидуумов, каждый из которых — Вселенная. Я криво улыбнулся и ткнул одноразовой вилкой в одноразовую же тарелку. Осетр был абсолютно безнадежен, как, впрочем, и салат. Рыбу вообще сложно испортить, тем более выращенную на ферме, но поварам местного заведения это удалось. Я отодвинул еду, откинулся на спинку стула и посмотрел на часы. Циферблат высвечивал «22:05», а обязательная программа предполагала веселье как минимум до полуночи. Еще два часа мучений. Я тяжко вздохнул и плеснул в фужер следующую порцию водки.

— Привет! — вкрадчиво сказал подошедший ко мне незнакомец.

Здравствуйте, — я тупо уставился на стоящего передо мной парня, пытаясь вспомнить, где видел его раньше.

Смутные догадки нехотя всплывали откуда-то из пучин памяти и, не успев обрести законченные формы, погружались обратно.

— Вас зовут? — я протянул руку для приветствия и вопросительно уставился на неожиданного визитера.

— Бог, — уверенно заявил он и крепко пожал мою ладонь.

— Бо-о-ог? — растягивая гласную спросил я и весело засмеялся. — Бывают такие имена?

— Черт его знает! — он потер тыльную сторону левой ладони. — Бывает все.

И вдруг разболелась голова, а на лбу выступила испарина. Я в каком-то ступоре смотрел на парня и с ужасом осознавал, что вижу себя самого. Такие же серые, чуть раскосые глаза, высокий лоб, полные губы и нос с небольшой горбинкой, вот только волосы не мои: у него черные как смоль, а у меня русые с проседью. Я почему-то испугался. Испугался по-настоящему, впервые за долгие годы. А он смотрел на меня пристально, с затаенной усмешкой.

— Ну, вспоминай же! — негромко сказал Бог, и бездонные колодцы памяти распахнули свои глубины.

Я видел Великую Пирамиду Хуфу. Она сверкала на солнце, а пред ней в немом восторге склонилась потрясенная толпа. Я восхищался творением рук своих, и, сжимая в руках отравленный нож, ждал, когда же появится ОН.

Моя колесница неслась по великой китайской стене, а я стрелял из лука по наседающим племенам варваров. Вокруг свистели горящие стрелы, летали копья и дротики, но я не боялся, мне нужен был их предводитель, мне нужен был ОН.

Сам Хайям читал мне свои стихи, а потом шепнул на ухо: «Привет, Сатана!», и вонзил кинжал в сердце.

А я убил ЕГО, когда он звался Юлием Цезарем.

Я был Атиллой и Ганибалом, Чингиз-Ханом и Александром Великим, я собирал огромные воинства и порабощал великие империи лишь для того, чтобы поставить на колени ЕГО.

А ОН делал то же, и побеждал меня.

ИГРА! Как сладко звучит это слово! Оно возбуждает, оно пьянит, оно заставляет кровь быстрее бежать по венам.

Я не помню, когда она началась. Я даже не знаю, кто ее придумал. Она устроена гениально. Мы двое рождаемся обычными людьми. Затем растем и взрослеем, постигаем жизнь, не догадываясь о том, кем являемся на самом деле. А потом наступает прозрение, как у меня сейчас. И начинается битва...

ИГРА может длиться не более века, чем быстрее кто-то из нас побеждает, тем дольше он властвует на небесах. А потом все начинается с начала. В этом раунде тридцать лет из ста уже пролетели — осталось лишь семьдесят.

Я осознал, что последние две тысячи лет жил на земле и не возвращался на небо. Я вспомнил, что каждую ИГРУ доводил до логического завершения — дуэли или войны, а в последний момент уступал, поддавался, делая это натурально и естественно. Я заманивал Бога в ловушку, суть которой открылась мне во всем ее великолепии. И теперь она должна захлопнуться!

— Один на один, — неуверенно прошептал я, — ресторан в центре Манхэттэна, и золотые рыбки в крови...

— Молодец, вспомнил! — Бог улыбнулся, и я ощутил его нетерпение. — Выбирай оружие.

— На этот раз сражения не будет! — твердо сказал я.

— Ты нарушаешь заведенные правила!

— Заведенные кем? — крикнул я, и несколько гостей повернули головы в нашу сторону.

— Нами, — он поднял руки вверх. — Мы правим этим миром, и, если не хочешь, чтобы жизнь превратилась в серый песок, незаметно сочащийся между пальцев, сражайся!

— Двадцать последних столетий ИГРА была нечестной, — уверенно сказал я, откинувшись на спинку неудобного стула. — Я сдавал ее. Сливал победу, не колеблясь ни минуты, потому что победы не может быть в принципе. ИГРА виртуальна, она — грандиозная симуляция, а мы с тобой — две стороны медали, одно существо, страдающее раздвоением личности.

— Это — лишь твои фантазии! — он с сомнением покачал головой. — Мы — разные, ты и я, мы самостоятельны в своих решениях и психически здоровы.

А ты можешь адекватно судить о собственном психическом состоянии? — дожимал я. — Ты — всего лишь половина целого, часть сознания! Ведь мы похожи, похожи до безумия, и не только внешне. Я легко могу предсказать любой твой шаг, любое действие, любой поступок, а ты всегда или почти всегда можешь понять меня. Можешь прочесть, как открытую книгу.

— Доказательства? — он начал колебаться и лихорадочно размышлял, пытаясь найти изъяны в моей тщательно проработанной версии.

— Доказательств нет, — выпалил я. — Есть только факты. А они говорят в пользу моей теории. Люди поклоняются тебе, они строят храмы и алтари, мечети и соборы, а их душами властвую я. Чувствуешь разницу между «поклоняться» и «властвовать»? Наивные людишки приписали тебе все добродетели, а мне — пороки. Смешные они! Ведь понятия «добро» и «зло» смешались, превратились в алфавитное месиво, разобраться в котором не сможет никто! Мы с тобой — две крайности, две ипостаси одного существа, понимаешь! Каждый тянет одеяло на себя, и в результате возникает равновесие, которое периодически смещается в ту или иную сторону.

— Допустим, ты прав, — он хмурился и щурил глаза, — но что теперь? Каков выход из этой ситуации?

— Он есть. Мы должны объединиться и стать силой, которая сохранит статус-кво и не оставит места колебаниям, мы должны открыть новую эру, эру стабильности и процветания. — Я посмотрел на него со всей искренностью, на которую был способен. — Подойди ко мне! Мы же друзья, и так одиноки в этом пустом и бессмысленном мире...

Бог неуверенно встал и сделал пару шагов. Я двинулся навстречу и обнял его. Правой рукой я осторожно нащупал на столе тупой нож.

— Привет, мой друг, — сладко шепнул я и вонзил смертоносное лезвие ему в спину. Хлынула горячая кровь, и потоки тьмы затопили Вселенную.

Если хочешь убедить кого-то во лжи, сдобри ее изрядной долей правды. Я узнал эту истину, живя среди людей. Они, и только они научили меня всему, что я знаю. Я две тысячи лет постигал их науку лгать. Я стал опытнейшим интриганом, мой и без того развитый за тысячелетия ум обострился до предела. Я постиг человеческую душу и теперь мог править людьми не по наитию, а четко осознавая их тайные и явные желания. Но главное в том, что я открыл природу и смысл собственного существования. Я понял, что являюсь частью сознания некоего сверхсущества, а мой визави — его вторая половина. И в этом я не врал.

Почему я убил его исподтишка? Не знаю, быть может, чтобы напомнить деньки, когда он был коварным Хайямом, а, быть может, чтобы обострить ИГРУ. К тому же, необходимо сохранять и поддерживать имидж, особенно, будучи Сатаной...

Я посмотрел на облачный трон и задумался. Как давно я не правил миром...

Как это здорово — быть собой и одновременно всем сущим на грешной земле. На время я могу стать любой сущностью, воплотиться в любого человека, в растение, в камень или животное. Передо мной вновь открываются безграничные возможности. И, в конце концов, я стану единственным властителем мира. Всего-то, нужно искалечить разум своей второй половины.

Я буду рядом с оставшимся на земле Богом все семьдесят лет до следующей ИГРЫ. Я стану травой у его изголовья, птицей в опрокинутом небе, посохом в его усталых руках. Все собеседники на земле будут говорить с ним моими устами, предсказатели и гадалки — пророчествовать его скорое безумие, а дети — называть блаженным. Я внушу ему, что он повредился рассудком, я упеку его в психушку, я сведу его с ума! Я должен это сделать как можно быстрее! Ведь до следующей ИГРЫ остается всего семьдесят лет...