Увидеть солнце (джен)

Меня зовут Цветан и я генерал объединенной армии троллей всего леса. Мое лицо и тело испещрены шрамами, одного уха нет, а волосы давно из темно-синих стали седыми, цвета свежего пепла. Для моих солдат это имя давно является символом победы, а для наших врагов это самый худший кошмар в их жизни. Сейчас уже полдень, а небо по-прежнему всё затянуто промозглыми серыми тучами и казалось, так было всегда с той поры, как началась эта проклятая война. Десять лет. Десять долгих, проклятых лет, как мы сражаемся сами не зная за что, никто уже и не помнит, из-за чего всё это началось и кто был первым виновником этой бесконечного кошмара. Я и сам, признаться, порой задаю себе этот вопрос и как ни пытаюсь, не могу найти на него ответа. Каждая из сторон винит другую, никто не хочет уступать или прислушиваться к голосу разума, эта бойня живет уже сама по себе и, наверное, закончиться она сможет только со смертью последнего тролля.

Я стою на холме, ласково поглаживая правой рукою черный хитиновый загривок своего боевого жука. Огромное насекомое неистового щелкает длинными кривыми жвалами, возбужденно урча, почуяв доносимый ветром сладковатый запах тления и крови, и я понимающе усмехаюсь. Для жука-хищника нет ничего лучшего на свете, чем свежее мясо, а после недавнего сражения его там теперь предостаточно, уж будьте уверены. После стольких лет войны мы наконец-то бьем нашего заклятого врага на его земле, но кто бы знал, какой ценой достаются нам эти победы. Мимо меня бесконечной колонной проходят грязные, измученные долгими боями солдаты, грохочут колесами вереницы повозок, выбивая из дороги клубы серой пыли, всюду слышен лязг оружия и гомон множества голосов. Все это медленно, но верно движется на запад, к главной цитадели северных троллей, которую нам нужно взять, если мы хотим двигаться дальше.

Глядя на устало плетущихся по дороге солдат, я с грустью думаю, что для многих из них завтрашний день скорее всего будет последним. Они даже не подозревают, в какую кошмарную мясорубку им вскоре предстоит попасть. Вот уже третий день, как наша армия, пока что безуспешно, пытается взять штурмом эту неприступную крепость и горы изувеченных трупов, наваленных под её стенами, как нельзя лучше говорят об этом. Но ничего! Завтра наши с Розочкой войска наконец объединятся и мы вместе с нею общими усилиями расколем этот крепкий орешек.

При воспоминании о любимой жене мое лицо на миг озаряет теплая улыбка. Розочка… Моя Розочка… Моя верная боевая подруга! Самая прекрасная и желанная на свете! Даже большой шрам, пересекающий её лицо и лишивший одного глаза, ни сколько не портит её красоты. Её левый глаз теперь постоянно скрыт под черною повязкой, а другой всегда с надеждой и любовью смотрит на меня, и я отвечаю ей тем же! Как же я люблю смотреть на неё, жадно ловя взглядом порой мелькающие на её лице знакомые задорные искорки, совсем как тогда, десять лет тому назад, когда мы с нею были просто Цветаном и Розочкой. Как давно всё это было…

Поток моих светлых мыслей внезапно прерывает пронзительный треск мощных жучиных крыльев и рядом со мною мягко приземляется огромный боевой жук. Усталый тролль со знаками лейтенанта на поношенном кожаном панцире быстро соскакивает с него и, подбежав ко мне, почтительно отдает честь.

— Генерал, сэр, вам стоит на это взглянуть! — тон лейтенанта мрачен и меня сразу это настораживает.

— Что-то случилось, лейтенант? — спрашиваю его я. — Плохие новости?

— Боюсь, что да, сэр... — тролль хмурыми глазами смотрит на меня. — Вы, наверное, ещё помните отряд капитана Звуки, который пропал несколько дней назад?

— Конечно, помню! Вы, что, нашли их?

— Да... Сэр.… Нашли… — от меня не ускользает, как при этой фразе на лице лейтенанта напряглись желваки. — К сожалению, весь её отряд погиб, скорее всего попали во вражескую засаду, когда возвращались с задания.

— Кто-нибудь выжил? — я с надеждой смотрю на солдата.

— Это проще показать, чем рассказать, сэр… — лейтенант со странным выражением смотрит на меня и мне этот пронзительный, полный скрытой боли взгляд очень не нравится.

— Хорошо, лейтенант! Показывайте! — я одним движением вскакиваю на своего верного хитинового скакуна и через несколько секунд, повинуясь моему приказу огромное насекомое взмывает в воздух. Жук лейтенанта, не отставая ровно летит рядом с моим и от слитного, басовитого гудения их огромных крыльев слегка шумит в голове.

— Здесь недалеко! — сквозь шум надрывно кричит он, и я ответно киваю головой, давая понять, что хорошо его понял. Летели мы действительно недолго и буквально через полчаса жук лейтенанта, заложив крутой вираж, лихо приземляется на склоне небольшого холма. Я сажусь рядом и, оглядевшись по сторонам, сразу замечаю то, что так хотел показать мне лейтенант. Медленно подойдя к большому деревянному кресту, на котором висело окровавленное нечто, некогда бывшее красивой девушкой, я невольно вздрагиваю от открывшейся мне кошмарной картины. Звуки была ещё жива. Непонятно, как жизнь ещё теплилась в этом изувеченном до неузнаваемости теле, в котором уже невозможно было узнать ту прежнюю красавицу, по которой сохли чуть ли не все солдаты моей армии.

Было очевидно, что её очень долго и жестоко пытали перед тем, как ещё живую прибить гвоздями к деревянному кресту. Глаза девушки были выжжены и в пустых, обугленных глазницах чернел мрак. Живот был распорот и из него сизыми лохмотьями свисали внутренности, над которыми уже начинали роиться вездесущие мухи. Звуки не могла нас видеть, но она услышала наше приближение и медленно подняла изуродованное лицо.

— Звуки.… Как же так? Что же они с тобою сделали… — я потрясенно смотрю на висевшее на кресте искалеченное тело, не зная, что больше сказать.

Девушка открыла темную, засохшую от крови щель рта и мучительно выдавила из себя несколько бессвязных булькающих звуков. Язык у нее был отрезан, но я и без слов понял её последнюю просьбу:

— "Убей… Пожалуйста!"

Я не могу не выполнить последнюю просьбу старого друга. Вынув из висящих за спиной ножен меч, я подхожу к висящей на кресте Звуки.

— Покойся с миром, друг! Ты не будешь забыта! — я шепчу ей эти успокаивающие слова, одновременно нанося быстрый удар в район сердца. Тело девушки вздрагивает, голова безвольно падает на грудь и на ее обезображенных губах наконец застывает спокойная, умиротворенная улыбка. Спи спокойно, мой старый боевой товарищ! Для тебя война уже закончена, ну, а для нас… Я засовываю меч обратно в ножны и поворачиваюсь к стоящему рядом лейтенанту.

— Где остальные? — спрашиваю его.

— Здесь, недалеко, лежат в овраге. Хотите взглянуть, сэр? — он вопросительно смотрит на меня.

— Нет — я спокойно сажусь на жука. — Не стоит. Ничего нового я там не увижу, лейтенант. Возвращаемся назад!

Летя на большой высоте, я пристально вглядываюсь в сверкающую багровыми всполохами даль, где стояла неприступная цитадель северных троллей. Бой там сейчас шел порядочный и мне только оставалось молиться, чтобы с Розочкой, командовавшей в этот момент штурмом, ничего не случилось. Она конечно уже не та наивная девочка, первый раз взявшая в руки лук, да и охрана у нее отличная, вся отборная гвардия, прошедшая огонь, воду и медные трубы, но все же, я все равно всегда беспокоюсь за свою жену.

— Потерпи еще немного, милая! — тихо шепчу я, украдкой целуя подаренный ею медальон, висящий у меня на шее. — Скоро помощь придет, и я буду рядом с тобою!

Мы с лейтенантом приземляемся рядом с какой-то местной деревушкой, возле которой уже стоит отряд наших солдат. По знакомому бирюзовому окрасу боевого жука, я уже догадываюсь, кто командир этого отряда. Он не заставляет себя долго ждать. Крепкий коренастый тролль с зеленым окрасом волос и мрачным выражением глаз подходит к нам и отдает честь. Его лицо пересекает кривой багровый шрам, делящий нос и губы пополам, на тело надета легкая стальная кольчуга, за спиной, как и у всех нас, висит кривой троллиный меч, острый, как бритва.

— Какие новости, капрал Тополек? — я выжидающе смотрю на старого вояку, который родом из моей деревни. Хотя, какой он к черту, старый. Ему всего двадцать семь лет, но на войне все выглядят намного старше.

— Противник в деревне не обнаружен, сэр! — выражение лица капрала темнее грозовой тучи. — Здесь только женщины и дети. Всего около сотни. Что прикажете с ними делать?

Я молча смотрю на него, обдумывая создавшуюся ситуацию.

— Где они сейчас? — как можно спокойнее спрашиваю его.

— Здесь, рядом! — Тополек махнул рукою в сторону деревушки. — Мои солдаты согнали их в поле и пока держат там. Ждем вашего решения, сэр!

— Капрал… — после недолгого раздумья говорю ему я, и в моем ровном голосе холодной вьюгой звенит лед. — Сейчас, в данный момент, мы ведем наступление на их главную крепость, и у нас нет ни времени, ни желания возиться с местным населением. Нам не нужны пленные и лишние рты…. — многозначительно добавляю я, давая понять, что разговор окончен.

Тополек понимающе кивает головой и, с лязгом вытащив из ножен меч, идет в сторону доносящегося из деревни шума голосов, преимущественно женских. Я неподвижно стою возле своего верного скакуна и ветер порывисто колышет мои седые волосы. Внезапно, нестройный гул голосов прерывает истошный женский крик, полный невообразимого ужаса и боли, и тотчас, всё пространство вокруг просто взрывается от дикой какофонии из воплей, стонов и отчаянного детского плача, к которому примешивается сочный, чавкающий звук врубающегося в плоть стального кривого лезвия. Я неподвижно стоял, молча слушая эту давнюю, до боли знакомую песнь войны.

— Нет! Только не мою дочку! Убей меня, только пощадите ее! Прошу вас! Умоляю! А-а-а-а!

Последний крик, достигнув своего апогея, вдруг резко обрывается на полуноте и вокруг наступает полная, звенящая тишина, нарушаемая лишь равнодушным свистом ветра. Я слышу шаги. К нам подходит капрал, устало засовывая меч в ножны. Он весь с ног до головы забрызган кровью и даже на его лице видны свежие красные капли. Я достаю из кармана платок.

— Утритесь, капрал. Вы весь в крови!

— Спасибо, сэр! — Тополек с благодарностью берет из моих рук платок и тщательно стирает с лица следы недавней бойни. Недалеко раздается громогласный солдатский хохот, в котором растворяется надрывный девичий визг, полный ужаса и муки. Я удивленно поворачиваю голову и вижу толпу солдат, окружившую красивую девочку лет пятнадцати — шестнадцати, с которой уже один из солдат с глумливой улыбкой срывал одежду. На мой вопросительный взгляд Тополек лишь жутко улыбается рассеченными губами.

— Моим ребятам тоже нужно иногда отдыхать! — поясняет он. — Оставили одну девчонку, пусть парни немного развлекутся!

Я лишь неодобрительно качаю головой, но закрываю на это глаза. В конце концов, он прав. На войне, как на войне и солдатам тоже нужно хоть как-то развлекаться. Пусть даже так. Кто я такой, чтобы осуждать их? На нашей территории их солдаты творили то же самое, так почему не отплатить им той же монетой? Как гласит мудрая древняя поговорка, око за око. Стараясь не слышать раздававшихся со стороны толпы солдат душераздирающих воплей, я весь ушел в себя, погруженный в свои мысли.

Над моей головой темным маревом все также клубилось опостылевшими серыми тучами промозглое небо, и я, глядя на него, вдруг потрясенно подумал: — " А когда я видел на нем солнце? Когда в последний раз его теплые ласковые лучи касались моей кожи? "

Я силился вспомнить и не мог. Когда-то в той, далекой сейчас жизни я любил его, каждое утро воздавая хвалу его живительному свету, а после любуясь своею Розочкой, волосы которой всегда напоминали мне нежное ласковое солнце. А теперь оно исчезло. Теперь вместо него была одна лишь бесконечная череда насилия и смерти, и казалось, что так было всегда.

Как же так получилось? Почему мы стали такими? И что с нами будет потом? Ответов на это я не знал и вряд ли бы кто смог мне на них ответить. Я знал лишь одно. Эта проклятая война, начатая неизвестно кем и неизвестно почему никогда не закончится, пока будет жив тролль хоть с одной из сторон. Слишком далеко всё зашло, наши руки давно по локоть в крови и обратного пути у нас нет. Либо мы, либо они и по-другому никак. И от этой мысли у меня ледяными волнами бегут мурашки по коже.

Из тяжких раздумий меня выводит негромкий мычащий звук, раздавшийся рядом. Я оборачиваюсь и вижу истерзанное обнаженное тело девочки, которая обреченно ползла, невидящими безумными глазами смотря куда-то вперед. Ее рот был жестоко разорван, а между ног было одно сплошное кровавое месиво, за которым тянулся тягучий красный след. Девочка, мыча и роняя на землю кровавую слюну, бездумно ползла на ободранных руках в сторону деревни, над которой уже начинало подниматься алое зарево пожара. Я устало поднимаюсь и не спеша подхожу к ней. Конечно, она принадлежит к племени врагов, но я ведь все-таки не зверь, чтобы бросить её здесь умирать от мучительной смерти. Я ногой переворачиваю истерзанное солдатами тельце и, достав меч, коротким, но сильным ударом пробиваю ей грудную клетку. Слышен хруст разрубаемых клинком ребер и девочка, вздрогнув, навсегда остается лежать на холодной земле, уставив неподвижный взгляд в сырое промозглое небо.

Я долго смотрю в её широко распахнутые глаза. Они очень красивые, нежно-голубого цвета, цвета ясного неба. Надо же, а я оказывается и забыл, что небо тоже бывает голубым! И теперь, глядя в эти прекрасные глаза, я вдруг вспомнил! Я поднимаю голову и смотрю на серую мглу, испещренную дымом пожарищ, черными столбами поднимающимися отовсюду. Из моих глаз выкатывается одинокая слеза и незримой каплей растворяется в этом безбрежном огромном мире. Я верю! Я знаю! Когда-нибудь, пусть через пять, пусть через десять лет, пусть хоть через целый век, но все это закончится! Закончится эта проклятая война и над нашими головами вновь засияет своими теплыми лучами ласковое солнце! И я первый упаду на колени, воздевая к нему руки, смеясь и плача, воздавая гимн ему, яркому, горячему, дарящему всем нам свой неугасимый свет, согревающий нежным теплом очерствевшие души! И я верю, что это обязательно случится! Обязательно! Когда-нибудь...

Меня зовут Цветан и я генерал объединенной армии троллей всего леса. Мое лицо и тело испещрены шрамами, одного уха нет, а волосы давно из темно-синих стали седыми, цвета свежего пепла. Для моих солдат это имя давно является символом победы, а для наших врагов это самый худший кошмар в их жизни. Сейчас уже полдень, а небо по-прежнему всё затянуто промозглыми серыми тучами и казалось, так было всегда с той поры, как началась эта проклятая война. Десять лет. Десять долгих, проклятых лет, как мы сражаемся сами не зная за что, никто уже и не помнит, из-за чего всё это началось и кто был первым виновником этой бесконечного кошмара. Я и сам, признаться, порой задаю себе этот вопрос и как ни пытаюсь, не могу найти на него ответа. Каждая из сторон винит другую, никто не хочет уступать или прислушиваться к голосу разума, эта бойня живет уже сама по себе и, наверное, закончиться она сможет только со смертью последнего тролля.

Я стою на холме, ласково поглаживая правой рукою черный хитиновый загривок своего боевого жука. Огромное насекомое неистового щелкает длинными кривыми жвалами, возбужденно урча, почуяв доносимый ветром сладковатый запах тления и крови, и я понимающе усмехаюсь. Для жука-хищника нет ничего лучшего на свете, чем свежее мясо, а после недавнего сражения его там теперь предостаточно, уж будьте уверены. После стольких лет войны мы наконец-то бьем нашего заклятого врага на его земле, но кто бы знал, какой ценой достаются нам эти победы. Мимо меня бесконечной колонной проходят грязные, измученные долгими боями солдаты, грохочут колесами вереницы повозок, выбивая из дороги клубы серой пыли, всюду слышен лязг оружия и гомон множества голосов. Все это медленно, но верно движется на запад, к главной цитадели северных троллей, которую нам нужно взять, если мы хотим двигаться дальше.

Глядя на устало плетущихся по дороге солдат, я с грустью думаю, что для многих из них завтрашний день скорее всего будет последним. Они даже не подозревают, в какую кошмарную мясорубку им вскоре предстоит попасть. Вот уже третий день, как наша армия, пока что безуспешно, пытается взять штурмом эту неприступную крепость и горы изувеченных трупов, наваленных под её стенами, как нельзя лучше говорят об этом. Но ничего! Завтра наши с Розочкой войска наконец объединятся и мы вместе с нею общими усилиями расколем этот крепкий орешек.

При воспоминании о любимой жене мое лицо на миг озаряет теплая улыбка. Розочка… Моя Розочка… Моя верная боевая подруга! Самая прекрасная и желанная на свете! Даже большой шрам, пересекающий её лицо и лишивший одного глаза, ни сколько не портит её красоты. Её левый глаз теперь постоянно скрыт под черною повязкой, а другой всегда с надеждой и любовью смотрит на меня, и я отвечаю ей тем же! Как же я люблю смотреть на неё, жадно ловя взглядом порой мелькающие на её лице знакомые задорные искорки, совсем как тогда, десять лет тому назад, когда мы с нею были просто Цветаном и Розочкой. Как давно всё это было…

Поток моих светлых мыслей внезапно прерывает пронзительный треск мощных жучиных крыльев и рядом со мною мягко приземляется огромный боевой жук. Усталый тролль со знаками лейтенанта на поношенном кожаном панцире быстро соскакивает с него и, подбежав ко мне, почтительно отдает честь.

— Генерал, сэр, вам стоит на это взглянуть! — тон лейтенанта мрачен и меня сразу это настораживает.

— Что-то случилось, лейтенант? — спрашиваю его я. — Плохие новости?

— Боюсь, что да, сэр... — тролль хмурыми глазами смотрит на меня. — Вы, наверное, ещё помните отряд капитана Звуки, который пропал несколько дней назад?

— Конечно, помню! Вы, что, нашли их?

— Да... Сэр.… Нашли… — от меня не ускользает, как при этой фразе на лице лейтенанта напряглись желваки. — К сожалению, весь её отряд погиб, скорее всего попали во вражескую засаду, когда возвращались с задания.

— Кто-нибудь выжил? — я с надеждой смотрю на солдата.

— Это проще показать, чем рассказать, сэр… — лейтенант со странным выражением смотрит на меня и мне этот пронзительный, полный скрытой боли взгляд очень не нравится.

— Хорошо, лейтенант! Показывайте! — я одним движением вскакиваю на своего верного хитинового скакуна и через несколько секунд, повинуясь моему приказу огромное насекомое взмывает в воздух. Жук лейтенанта, не отставая ровно летит рядом с моим и от слитного, басовитого гудения их огромных крыльев слегка шумит в голове.

— Здесь недалеко! — сквозь шум надрывно кричит он, и я ответно киваю головой, давая понять, что хорошо его понял. Летели мы действительно недолго и буквально через полчаса жук лейтенанта, заложив крутой вираж, лихо приземляется на склоне небольшого холма. Я сажусь рядом и, оглядевшись по сторонам, сразу замечаю то, что так хотел показать мне лейтенант. Медленно подойдя к большому деревянному кресту, на котором висело окровавленное нечто, некогда бывшее красивой девушкой, я невольно вздрагиваю от открывшейся мне кошмарной картины. Звуки была ещё жива. Непонятно, как жизнь ещё теплилась в этом изувеченном до неузнаваемости теле, в котором уже невозможно было узнать ту прежнюю красавицу, по которой сохли чуть ли не все солдаты моей армии.

Было очевидно, что её очень долго и жестоко пытали перед тем, как ещё живую прибить гвоздями к деревянному кресту. Глаза девушки были выжжены и в пустых, обугленных глазницах чернел мрак. Живот был распорот и из него сизыми лохмотьями свисали внутренности, над которыми уже начинали роиться вездесущие мухи. Звуки не могла нас видеть, но она услышала наше приближение и медленно подняла изуродованное лицо.

— Звуки.… Как же так? Что же они с тобою сделали… — я потрясенно смотрю на висевшее на кресте искалеченное тело, не зная, что больше сказать.

Девушка открыла темную, засохшую от крови щель рта и мучительно выдавила из себя несколько бессвязных булькающих звуков. Язык у нее был отрезан, но я и без слов понял её последнюю просьбу:

— "Убей… Пожалуйста!"

Я не могу не выполнить последнюю просьбу старого друга. Вынув из висящих за спиной ножен меч, я подхожу к висящей на кресте Звуки.

— Покойся с миром, друг! Ты не будешь забыта! — я шепчу ей эти успокаивающие слова, одновременно нанося быстрый удар в район сердца. Тело девушки вздрагивает, голова безвольно падает на грудь и на ее обезображенных губах наконец застывает спокойная, умиротворенная улыбка. Спи спокойно, мой старый боевой товарищ! Для тебя война уже закончена, ну, а для нас… Я засовываю меч обратно в ножны и поворачиваюсь к стоящему рядом лейтенанту.

— Где остальные? — спрашиваю его.

— Здесь, недалеко, лежат в овраге. Хотите взглянуть, сэр? — он вопросительно смотрит на меня.

— Нет — я спокойно сажусь на жука. — Не стоит. Ничего нового я там не увижу, лейтенант. Возвращаемся назад!

Летя на большой высоте, я пристально вглядываюсь в сверкающую багровыми всполохами даль, где стояла неприступная цитадель северных троллей. Бой там сейчас шел порядочный и мне только оставалось молиться, чтобы с Розочкой, командовавшей в этот момент штурмом, ничего не случилось. Она конечно уже не та наивная девочка, первый раз взявшая в руки лук, да и охрана у нее отличная, вся отборная гвардия, прошедшая огонь, воду и медные трубы, но все же, я все равно всегда беспокоюсь за свою жену.

— Потерпи еще немного, милая! — тихо шепчу я, украдкой целуя подаренный ею медальон, висящий у меня на шее. — Скоро помощь придет, и я буду рядом с тобою!

Мы с лейтенантом приземляемся рядом с какой-то местной деревушкой, возле которой уже стоит отряд наших солдат. По знакомому бирюзовому окрасу боевого жука, я уже догадываюсь, кто командир этого отряда. Он не заставляет себя долго ждать. Крепкий коренастый тролль с зеленым окрасом волос и мрачным выражением глаз подходит к нам и отдает честь. Его лицо пересекает кривой багровый шрам, делящий нос и губы пополам, на тело надета легкая стальная кольчуга, за спиной, как и у всех нас, висит кривой троллиный меч, острый, как бритва.

— Какие новости, капрал Тополек? — я выжидающе смотрю на старого вояку, который родом из моей деревни. Хотя, какой он к черту, старый. Ему всего двадцать семь лет, но на войне все выглядят намного старше.

— Противник в деревне не обнаружен, сэр! — выражение лица капрала темнее грозовой тучи. — Здесь только женщины и дети. Всего около сотни. Что прикажете с ними делать?

Я молча смотрю на него, обдумывая создавшуюся ситуацию.

— Где они сейчас? — как можно спокойнее спрашиваю его.

— Здесь, рядом! — Тополек махнул рукою в сторону деревушки. — Мои солдаты согнали их в поле и пока держат там. Ждем вашего решения, сэр!

— Капрал… — после недолгого раздумья говорю ему я, и в моем ровном голосе холодной вьюгой звенит лед. — Сейчас, в данный момент, мы ведем наступление на их главную крепость, и у нас нет ни времени, ни желания возиться с местным населением. Нам не нужны пленные и лишние рты…. — многозначительно добавляю я, давая понять, что разговор окончен.

Тополек понимающе кивает головой и, с лязгом вытащив из ножен меч, идет в сторону доносящегося из деревни шума голосов, преимущественно женских. Я неподвижно стою возле своего верного скакуна и ветер порывисто колышет мои седые волосы. Внезапно, нестройный гул голосов прерывает истошный женский крик, полный невообразимого ужаса и боли, и тотчас, всё пространство вокруг просто взрывается от дикой какофонии из воплей, стонов и отчаянного детского плача, к которому примешивается сочный, чавкающий звук врубающегося в плоть стального кривого лезвия. Я неподвижно стоял, молча слушая эту давнюю, до боли знакомую песнь войны.

— Нет! Только не мою дочку! Убей меня, только пощадите ее! Прошу вас! Умоляю! А-а-а-а!

Последний крик, достигнув своего апогея, вдруг резко обрывается на полуноте и вокруг наступает полная, звенящая тишина, нарушаемая лишь равнодушным свистом ветра. Я слышу шаги. К нам подходит капрал, устало засовывая меч в ножны. Он весь с ног до головы забрызган кровью и даже на его лице видны свежие красные капли. Я достаю из кармана платок.

— Утритесь, капрал. Вы весь в крови!

— Спасибо, сэр! — Тополек с благодарностью берет из моих рук платок и тщательно стирает с лица следы недавней бойни. Недалеко раздается громогласный солдатский хохот, в котором растворяется надрывный девичий визг, полный ужаса и муки. Я удивленно поворачиваю голову и вижу толпу солдат, окружившую красивую девочку лет пятнадцати — шестнадцати, с которой уже один из солдат с глумливой улыбкой срывал одежду. На мой вопросительный взгляд Тополек лишь жутко улыбается рассеченными губами.

— Моим ребятам тоже нужно иногда отдыхать! — поясняет он. — Оставили одну девчонку, пусть парни немного развлекутся!

Я лишь неодобрительно качаю головой, но закрываю на это глаза. В конце концов, он прав. На войне, как на войне и солдатам тоже нужно хоть как-то развлекаться. Пусть даже так. Кто я такой, чтобы осуждать их? На нашей территории их солдаты творили то же самое, так почему не отплатить им той же монетой? Как гласит мудрая древняя поговорка, око за око. Стараясь не слышать раздававшихся со стороны толпы солдат душераздирающих воплей, я весь ушел в себя, погруженный в свои мысли.

Над моей головой темным маревом все также клубилось опостылевшими серыми тучами промозглое небо, и я, глядя на него, вдруг потрясенно подумал: — " А когда я видел на нем солнце? Когда в последний раз его теплые ласковые лучи касались моей кожи? "

Я силился вспомнить и не мог. Когда-то в той, далекой сейчас жизни я любил его, каждое утро воздавая хвалу его живительному свету, а после любуясь своею Розочкой, волосы которой всегда напоминали мне нежное ласковое солнце. А теперь оно исчезло. Теперь вместо него была одна лишь бесконечная череда насилия и смерти, и казалось, что так было всегда.

Как же так получилось? Почему мы стали такими? И что с нами будет потом? Ответов на это я не знал и вряд ли бы кто смог мне на них ответить. Я знал лишь одно. Эта проклятая война, начатая неизвестно кем и неизвестно почему никогда не закончится, пока будет жив тролль хоть с одной из сторон. Слишком далеко всё зашло, наши руки давно по локоть в крови и обратного пути у нас нет. Либо мы, либо они и по-другому никак. И от этой мысли у меня ледяными волнами бегут мурашки по коже.

Из тяжких раздумий меня выводит негромкий мычащий звук, раздавшийся рядом. Я оборачиваюсь и вижу истерзанное обнаженное тело девочки, которая обреченно ползла, невидящими безумными глазами смотря куда-то вперед. Ее рот был жестоко разорван, а между ног было одно сплошное кровавое месиво, за которым тянулся тягучий красный след. Девочка, мыча и роняя на землю кровавую слюну, бездумно ползла на ободранных руках в сторону деревни, над которой уже начинало подниматься алое зарево пожара. Я устало поднимаюсь и не спеша подхожу к ней. Конечно, она принадлежит к племени врагов, но я ведь все-таки не зверь, чтобы бросить её здесь умирать от мучительной смерти. Я ногой переворачиваю истерзанное солдатами тельце и, достав меч, коротким, но сильным ударом пробиваю ей грудную клетку. Слышен хруст разрубаемых клинком ребер и девочка, вздрогнув, навсегда остается лежать на холодной земле, уставив неподвижный взгляд в сырое промозглое небо.

Я долго смотрю в её широко распахнутые глаза. Они очень красивые, нежно-голубого цвета, цвета ясного неба. Надо же, а я оказывается и забыл, что небо тоже бывает голубым! И теперь, глядя в эти прекрасные глаза, я вдруг вспомнил! Я поднимаю голову и смотрю на серую мглу, испещренную дымом пожарищ, черными столбами поднимающимися отовсюду. Из моих глаз выкатывается одинокая слеза и незримой каплей растворяется в этом безбрежном огромном мире. Я верю! Я знаю! Когда-нибудь, пусть через пять, пусть через десять лет, пусть хоть через целый век, но все это закончится! Закончится эта проклятая война и над нашими головами вновь засияет своими теплыми лучами ласковое солнце! И я первый упаду на колени, воздевая к нему руки, смеясь и плача, воздавая гимн ему, яркому, горячему, дарящему всем нам свой неугасимый свет, согревающий нежным теплом очерствевшие души! И я верю, что это обязательно случится! Обязательно! Когда-нибудь...