Дочка сэра Фила (джен)

Феб надеялась, что тётя Далия, зашедшая пожелать своей воспитаннице спокойной ночи, не заметила, что та лежит под одеялом одетой.

Она выскользнула из спальни, когда в доме уснули все, даже слуги. Портреты прошлых герцогов ди Гёз провожали её взглядами, пока Феб кралась по тёмным коридорам. Парадный зал был пуст и тих; папины доспехи стояли меж двух высоких окон, как молчаливый сумрачный страж. Отец был могучего роста и широченным в плечах, сейчас Апо́ло уже почти дорос до того, чтоб надеть его латы. Если бы захотел.

Что уж и говорить, вчера Аполо удивил их всех. На него надеялись. Никто и помыслить не мог, что сын сэра Фи́липпа Таккагели́та, совершившего сотню подвигов, не захочет пойти по его стопам.

За ужином у дяди Дэйла, как всегда, собралась куча народу; речь в тысячный раз зашла о «бедняжке Эду́а», и кто-то, деликатно кашлянув, как будто бы между прочим спросил, не намерен ли Аполо стереть ржавчину с отцовского меча... на что тот спокойно ответил: «Нет». На изумлённое «Но ведь это твоя принцесса!» фыркнул: «Такая же моя, как и ваша, но никто из вас, я смотрю, почему-то не cкачет в Зоммершлосс!». И тогда все замолчали и потупили взгляды, потому что возразить им было нечего.

Дядя Дэйл пришёл в бешенство, но Феб не могла осуждать брата слишком сильно. Только не после того, что случилось с отцом. Люди частенько забывают, что путь героя — это не только блеск и громкая слава, но и риск быть растерзанным мантикорой. Никто из них не думал, что последний подвиг сэра Филиппа закончится вот так. Феб тогда исполнилось восемь, её брату — пятнадцать. Матери у них не было — Аполо её ещё помнил, а Феб совсем нет. Когда она была маленькой, отец говорил, что их мама — озёрная фея, но потом Феб выросла и узнала, что в мире бывает смерть...

Сказки о несчастных сиротках лгали — им было хорошо в этом доме. Папины старые друзья, ди Гёзы позаботились о них, как о родных. Немногие сироты на этом свете могут называть герцогиню тётей, но любой в королевстве наверняка был бы рад приютить детей сэра Фила — так его называли. Никто не забыл, что, если бы не он, страну давно растерзали бы драконы, великаны и прочая нечисть. И, даже если оставить в стороне все эти подвиги и победы, её папу невозможно было не любить. Такой уж он был человек.

Она пересекла зал и остановилась перед гулкой латной громадой. Таких, как Феб, внутрь поместилось бы две.

Иногда ей до сих пор хотелось обнять пустые доспехи, прижаться к холодному нагруднику лицом. Я скучаю, папа. Я тосковала по тебе каждый раз, когда ты уходил спасать очередную деревню от оборотня или водяного, но, видит небо, твой нынешний поход слишком, слишком длинный. Этих шести лет хватило на то, чтобы перестать плакать по ночам, но не на то, чтобы забыть его запах, рокот его голоса, то, как, когда она начинала клевать носом у камина, он оглушительно шикал на расходившихся товарищей: «Тихо! Не видите, моя девочка спит!..». Время не лечило.

Она прошерстила все бестиарии, какие нашла в библиотеке дяди Дэйла, и теперь могла рассказать про мантикор, даже если бы её разбудили среди ночи. Тело красного льва, жало скорпиона, голубоглазое человеческое лицо. Три ряда острейших зубов, потрясающее обоняние, слух, улавливающий любой шорох. Невероятно сильны и быстры. Ей говорили, папа ни за что бы не победил. Не один против такого врага. Как будто это должно было её утешить.

Осторожно, чтобы не загреметь, Феб сняла с доспехов пояс с мечом.

Он пригодится ей, если она в самом деле собралась спасать принцессу.

Полгода назад её высочество Эдуа похитил злой колдун. С тех пор её пытались вызволить десятки храбрецов, но ни один не вернулся из захваченного врагом замка Зоммершлосс. Иные призывали взять его штурмом, но риск был слишком велик: вдруг, заметив приближение армии, злодей просто-напросто убьёт заложницу? Его величество Ивенн никак не мог простить себе, что не сумел защитить сестру, пока воевал в чужих краях — говорили, он так рвался на помощь своей Эдуа, что верным придворным пришлось пойти на самый настоящий переворот: запереть государя, чтобы сохранить ему жизнь...

Принцесса томилась в плену, король сходил с ума, страна могла остаться без правителя, а все вокруг слишком боялись, чтобы помочь. Мужчины краснели и мямлили, женщины вздыхали и точили слёзы... И вот вчера, спасибо Аполо, Феб наконец поняла, что с неё хватит.

Она хотела бы быть большой, чтобы надеть эти доспехи, хотела бы взять их с собой, но ей был велик даже шлем. Подумав, Феб положила в сумку правую латную перчатку. Так она сможет как будто держать папу за руку, когда станет страшно... Потому что страшно наверняка будет.

Конюхи тоже спали, но, к счастью, Феб с детства умела седлать лошадей.

Она решила. Раз больше некому — что ж, она попробует сама. То, что у других не получилось, не значит, что не получится и у неё. Одной ей, конечно, не справиться, но Феб знала, к кому пойти.

Сэр Эверард принял её утром, хоть и явно недовольный столь ранним визитом.

— Фебро́ния! — сказал он вместо приветствия. — Ты одна? Что ты здесь делаешь?

— Хочу попросить вас о помощи, — нечего было ходить вокруг да около. — Вы согласитесь сопровождать меня в путешествии?

Благородный рыцарь насмешливо хмыкнул:

— И куда это ты собралась? Госпожу герцогиню уведомила?

Феб закусила губу. Хотелось спросить: «А с другими рыцарями вы разговариваете таким же тоном?», но она заставила себя сдержаться.

— Я знаю, как ценно ваше время, — кротко сказала она, — поэтому в благодарность хочу предложить вам это. Меч моего отца.

Она сняла с плеча ножны, которые несла за спиной, и подумала: ага. Глаза сэра Эверарда разгорелись, как у охотника, завидевшего дичь. Феб рассчитывала на его всем известное тщеславие — и не прогадала. На свете не было рыцаря, который втайне не мечтал бы обладать мечом самого́ сэра Филиппа. Это была реликвия. Легенда, которую можно потрогать.

Впрочем, сэр Эверард быстро взял себя в руки.

— И на что он мне? — фыркнул он. — Вешать на стену? Все знают, что он зачарован и будет служить только Таккагелитам по крови!

Феб не смогла сдержать улыбку.

— Это не меч, — сказала она. — Это ножны.

Папу всегда страшно забавляло, когда на весёлых попойках его друзья, такие же сильные, как он сам, тщетно пытались вытащить этот меч из ножен. Потом он звал маленькую Феб, и лезвие легко выскальзывало из кожаного плена. Все тогда смеялись: «Гляди-ка ты, а дочка сэра Фила — не промах!..»

Она проделала старый фокус в тысячный раз: вытащила меч из ножен и отбросила их в сторону. Сэр Эверард взвесил оружие в руке, пару раз взмахнул им, и по его затуманившемуся взгляду Феб поняла: победа.

— Ладно, так и быть, я провожу тебя. Только из уважения к твоему отцу! — рыцарь приосанился, огладил свою чересчур ухоженную русую бороду. — Я, знаешь ли, был его соратником...

Да, Феб сто раз слышала эту историю от папы. О том, как он с отрядом поехал биться с драконом в Эммеровом ущелье, и тогда ещё не сэра, а простого оруженосца Эверарда оставили стеречь лошадей, а тот, услышав вдали драконий рёв, спрятался в овраг, и коней потом до вечера пришлось собирать по всей округе... Но, в конце концов, с тех пор прошло много лет. И у Феб не было большого выбора. Она знала, что другие рыцари, гордые и серьёзные, не станут даже слушать девчонку, чьей бы там дочкой она ни была...

Во дворе сэр Эверард нахмурился, глядя, как Феб по-мужски вскочила в седло, но ничего не сказал.

— Куда мы едем? — осведомился он, когда они выбрались на дорогу.

— В Уребру, к маме на могилу, — Феб даже не потрудилась придумать ложь получше.

— В Уребру вон туда, — рыцарь кивком указал на восток.

— Я знаю короткий путь.

Возражать значило вновь расстаться с мечом, поэтому сэр Эверард не возразил. Как Феб и ожидала.

Каждое утро Обри ходил в лес наблюдать за птицами. Именно за этим он и приехал в Коппхольм — профессор Элмонд отправил учеников собирать материал для своей новой книги по орнитологии, и Обри добросовестно выполнял его задание.

Признаться честно, он не скучал по Виверне: после столичной суеты приятно было пообщаться с бронзовыми дятлами на лоне природы, тем более что лето выдалось такое славное. Сейчас, сделав все необходимые записи и зарисовки, Обри, подставляя лицо солнцу, шёл обратно в деревню. Около дома Мельхиора, мимо которого, как всегда, лежал его путь, о чём-то спорила стайка детей.

— В чём дело? — поинтересовался Обри.

— Мяч туда улетел, — расстроенно сообщил один из мальчишек.

Обри с сомнением посмотрел на колючую изгородь высотой чуть ли не в два человеческих роста. Над её краем виднелась проржавевшая крыша с заброшенными вороньими гнёздами на гребне.

— Вы им из пушки стреляли? — уточнил он. — Почему вы вообще всё время играете именно здесь?

Дети захихикали.

— Потому что Мэла это бесит! — радостно объяснила какая-то девочка.

За то время, что он здесь провёл, Обри видел Мельхиора всего раз или два, но тот был местной достопримечательностью. Все знали: он злой колдун. Поговаривали даже, что он внук само́й Маргот Конны, ведьмы, которая целых сто двадцать лет наводила ужас на всю округу, но под старость лет выжила из ума, став всеобщим посмешищем. Правдой это было или нет, но выглядел Мельхиор вполне подходяще: горбатый нос, тёмные волосы, мрачный взгляд чёрных глаз — лет через тридцать-сорок из него как раз получился бы самый настоящий классический злой маг из сказки. Да и жил он на отшибе, на самом краю деревни, в доме за глухой изгородью из чудовищного терновника с шипами в ладонь длиной, а что за ней делал — неведомо...

Если у кого-то случалась какая-то неприятность — кто-то болел, что-то пропадало, шёл дождь на сенокос — то все, конечно, точно знали: виноват Мельхиор. Обри никак не мог его понять. Вот бывают же люди, которых хлебом не корми — дай насолить другим...

Кстати о хлебе, нужно было пообедать, так что он завернул в единственный коппхольмский трактир. В полупустом зале царил сонный покой, но на середине пирога со свининой Обри отвлёк хлопок двери, и в зал вошёл ещё один гость.

Худенькая девочка-подросток с волосами цвета меди и карими глазами чем-то напоминала ласку — настороженную, юркую и очень-очень серьёзную. Она прямо прошла к стойке и сходу спросила:

— В деревне есть волшебник?

Трактирщик аж отставил кружку, которую протирал.

— Зачем тебе волшебник, детка?

«Детка» явно была не намерена тратить время на пустую болтовню.

— Мне нужно купить скрытный амулет. Ну, знаете, из кости ящерицы-невидимки, который делает тебя незаметным для глаза. Так есть или нет?

И тут мальчишка, разносящий тарелки, высунулся из кухни и заявил:

— У Мэла наверняка есть эта костяная штука!

Глаза всех сидящих в зале невольно обратились к нему.

— Это с чего бы? — буркнул трактирщик.

Мальчик, похоже, был в полном восторге от своей догадки:

— А как иначе он пробирается повсюду, чтобы делать гадости?!

Все закивали и забормотали в знак согласия. Звучало вполне похоже на правду.

— Кто такой этот Мэл и где он живёт? — осведомилась девочка.

— Эй, вот только не вздумай соваться к Мельхиору! — нахмурился хозяин. — Он чернокнижник и злой ведун, ясно? Нечего тебе к нему ходить!

— Хочешь, покажу его дом? — радостно предложил мальчишка и ловко увернулся от тяжёлой трактирщиковой руки. Вообще-то, в Виверне было уже не принято бить детей, но в этот единственный раз Обри был солидарен с хозяином. Оборот, который приняли события, ему совсем не нравился. Нужно было что-то со всем этим сделать. Вот ведь, не дали даже поесть спокойно...

Что сказали бы люди, узнай они, что дочь сэра Фила стала воровкой?

Но у неё не было выхода! Не могла же она сунуться в Зоммершлосс с пустыми руками, а говорить с колдуном по-хорошему, судя по заверениям местных, значило впустую тратить время. Ей нужен был этот амулет — для благого дела. Феб было очень стыдно, но она знала: это того стоит.

Она ожидала, что будет страшнее, но ей улыбнулась огромная удача — этот Мельхиор забыл запереть ворота! Она прокралась по тёмному саду, умудрилась не скрипнуть рассохшимся крыльцом и обнаружила, что дверь дома тоже открыта. Наверное, немудрено отвыкнуть задвигать засов, когда живёшь за таким забором... Феб нашла гостиную по свету — камин ещё тлел, и на письменном столе, заваленном всяким разным, горела свеча. Странно, но комната совсем не казалась зловещей — в ней было очень много книг, вот и всё. Впрочем, присматриваться было некогда: хозяин, судя по звукам, вышедший на кухню, мог вернуться в любой момент. Феб торопливо оглянулась и, о чудо, увидела на столе как раз то, что было ей нужно — среди перьев и бумаг там лежал заветный скрытный амулет, совсем такой же, как на картинках. Возможно ли вообще такое везение! Она схватила его и уже не боялась, что её заметят: с этой вещицей в руках человек становился невидимым. Выбраться обратно было делом минуты, хотя в саду её и напугали подозрительные шорохи в кустах. Кажется, судьба улыбалась ей — может, пыталась сказать, что Феб поступает правильно?..

Они покинули Коппхольм на рассвете, а к полудню на горизонте за вересковой пустошью уже засинел Гройский лес. И вот тогда сэр Эверард вдруг осадил лошадь и сказал:

— За кого ты меня держишь? Дракон тебя сожри, ты правда думала, я не пойму, что ты собралась в Зоммершлосс?! Дочка сэра Фила, вся в героя-отца, решила спасти принцессу!..

Феб натянула поводья, останавливая свою кобылу.

— Ты с ума сошла, — припечатал рыцарь. — Ты хоть знаешь, как это опасно?!

— Я знаю, что в этом замке девушка в беде, — не оборачиваясь, сказала Феб. — И я знаю, что ей страшно. Я не могу этого так оставить. Не могу, и всё.

— Это безумие, — он невесело рассмеялся. — Ты сгинешь!.. Знаешь что? — голос сэра Эверарда вдруг стал жёстким. — Я во всём этом не участвую. Мне жить не надоело. Ты сама поступай как хочешь, но я возвращаюсь домой.

Феб сидела в седле прямо, отпустив поводья.

Он прав. Она не может просить его рисковать жизнью против его воли. Она и так обманом затащила его сюда. И, в конце концов, какой прок от союзника, которому не можешь доверять?

— Хорошо, — сказала она наконец. — Спасибо, что проводили меня досюда. Вы очень помогли.

Сэр Эверард посмотрел на неё тёмным взглядом и принялся расстёгивать пояс с мечом.

— Оставьте себе, — остановила его Феб. — Я не хочу, чтобы он всю жизнь пылился в арсенале. Аполо решил не быть героем, мне этот меч не поднять, так пускай он послужит хотя бы вам.

И, не оглядываясь, она тронула лошадь и рысью двинулась к далёкому лесу.

— Ты кончишь как твой отец! Ты такая же, как он! — крикнул рыцарь ей вслед. Феб не обернулась.

Он что, правда хотел её этим обидеть?

Какое-то время у неё за спиной было тихо, но минуту спустя сзади раздался стук копыт, и скоро сэр Эверард поравнялся с нею.

— Спасибо, — коротко сказала Феб.

— Не за что, — мрачно хмыкнул рыцарь. — Просто умрём оба, вот и всё. Но не могу же я бросить тебя одну! Что я потом скажу своей совести? Она бы мучила меня до конца жизни, а жить я — до сего дня — намеревался долго, — он с досадой мотнул головой. — Это всё твой проклятый меч! Он пробуждает то лучшее, что во мне ещё осталось. Как будто сэр Фил смотрит...

Сэр Эверард вздохнул.

— Веришь или нет, ребёнком я честно мечтал стать героем. Сам не знаю, когда успел вырасти жалким трусом...

— Может быть, ещё не поздно, — предположила Феб. — Вы на правильном пути.

Сэр Эверард лишь невесело усмехнулся и тронул шпорами лошадиные бока.

На следующий день Обри выпала редкая удача поймать Мельхиора как раз тогда, когда он возвращался откуда-то к себе во двор.

Колдун уже закрыл за собой ворота и задвинул засов, но Обри крикнул ему издали:

— Постой! Пожалуйста, не уходи! У меня важный разговор!

И, как ни странно, Мэл, как его для краткости за глаза звали в деревне, дождался, пока Обри подбежит поближе и, пытаясь отдышаться, приникнет к решётке.

— Ну? — нетерпеливо спросил маг.

Ворота были оплетены колючими стеблями не так густо, как сам забор, и, если постараться, то через них с риском выколоть себе глаз можно было разглядеть веранду и кусочек двора. Беседовать сквозь прутья было не слишком приятно, но ладно, хотя бы так...

— Послушай, я вообще не здешний, я плохо тебя знаю... и то, как ты живёшь — это твоё дело... — ай, умник, вот уж начал так начал, — но, честное слово, тебе нужно запирать ворота! Кто-нибудь может пострадать. У тебя там много трав, я видел по крайней мере арнику и белену, знаю, из них делают лекарства, но они ведь ядовиты... И все эти волшебные штучки вроде того амулета — они же просто валяются где попало! Если любой ребёнок может войти к тебе и вот так вот запросто их взять, это-...

— Не твоё собачье де-... — огрызнулся было Мельхиор, но вдруг оборвал себя на полуслове и схватился за прутья решётки со своей стороны. — Постой, а ты-то откуда обо всём этом знаешь?! Только не говори, что ты тоже забрался этой ночью ко мне в дом!

Обри покраснел, не зная, что ответить, потому что на самом деле так оно и было. Он сидел в кусте смородины, пока невидимая в темноте девочка-ласка кралась от крыльца к воротам. К счастью, она, кажется, его не заметила...

Как известно, лучшая защита — это нападение, поэтому Обри оправился и вновь перешёл в атаку:

— Ну да! И что?! Должен же я был проследить, что она благополучно выберется обратно!

Чёрные глаза мага гневно сверкнули.

— Ты что, правда считаешь, что я мог причинить ей зло?!.. — но тут он словно опомнился и заговорил уже совсем другим, ничего не выражающим тоном. — Ах да. Я же злой колдун. Ну, тогда несчастной просто сказочно повезло убраться целой и невредимой, ах-хаха-ха, всё такое.

Обри ухватился за шанс снова вернуть разговор в прежнее русло.

— И всё-таки, — заявил он, — ты не вправе жаловаться на вторжения, если сам не запираешь двери!..

Плечи Мэла вдруг странно затряслись, и удивлённый Обри не сразу сообразил, что тот беззвучно смеётся.

— Нет, честно? — выдохнул волшебник. — Ты честно думаешь, что я просто забыл запереть двери? Обе? И что скрытные амулеты всегда без присмотра валяются у меня на столе? А я спокойно продолжаю варить суп на кухне, когда кто-то шарит в моей гостиной?

Обри застыл, пытаясь осознать услышанное.

— Так ты... помог ей? — наконец выговорил он. Это не укладывалось в голове: ведь Мельхиор никогда никому не делал ничего хорошего. То есть сам Обри, конечно, жил здесь только с весны, но все говорили, что-...

— Да, — спокойно сказал Мэл.

— Но почему?

Маг раздражённо передёрнул плечами.

— Потому что эта дурёха отправилась спасать принцессу! И ей, огр побери, нужна помощь! Не может же она идти в свой идиотский поход совершенно беззащитной. Это верная смерть.

Обри мотнул головой. Это всё было слишком уж внезапно.

— Но откуда ты знал, когда она придёт и что ей нужно?

Мэл взглянул на него исподлобья, и Обри впервые понял, что он смотрит не мрачно — настороженно. Так кошка зыркает на человека с камнем в руке...

— Предсказаниям в любой школе магии учат на первом году. Всё, а теперь проваливай! Мне некогда. Нужно разделывать летучих мышей.

И, резко развернувшись, колдун зашагал к крыльцу. Обри постоял, провожая его взглядом, и решительно направился в Коппхольм.

Пускай он не был самым умным учеником профессора Элмонда, пускай через каких-то два месяца ему предстояло снова вернуться в Виверну, и здешние дела, если вдуматься, его не касались, но как учёный и как человек он должен был разобраться, что к чему.

Когда Обри начал задавать вопросы, коппхольмцы смотрели на него подозрительно и удивлённо, и, видит небо, он скоро понял, почему они не хотели с ним говорить. Настаивая на ответах, он выяснил, что никто и никогда своими глазами не видел, как Мельхиор делает хотя бы одну из вещей, в которых его обвиняли. Свидетелем всегда был какой-нибудь двоюродный брат приятеля соседа, а главным аргументом — «да все знают, что это он!». Каждый второй жаловался, что Мэл грозился превратить его в жабу, но ни один из коппхольмцев пока что-то не квакал. Да и прочие «происки злого колдуна» все до единого вписывались в рамки обычных бытовых неприятностей, которые случаются с каждым. В конце концов, дождь на сенокос вполне может пойти и сам по себе...

Если на то пошло, едва ли не единственным занятием, за которым Мэла действительно видели, было чтение на крыльце. Что, кстати, тоже вменяли ему в вину, потому что читать здесь было не принято — ему что, заняться больше нечем? Да ещё, начитавшись этих своих книжек, несёт потом всякую ересь — о каком-то там многополье (что это вообще такое?) и о том, почему надо мыть руки перед едой...

В деревне волшебник, судя по всему, вообще появлялся крайне редко — что, в общем-то, было вполне объяснимо, если вспомнить, что местные отказывались с ним говорить, а при встрече бранились и переходили на другую сторону улицы. Дети нарочно громко играли рядом, чтобы ему мешать. Спасибо хоть никто не швырялся камнями и не шёл поджигать дом — хотя, Обри вдруг озарило, может быть, живая изгородь всё-таки стоит там не просто так...

И тогда он понял. Понял по крайней мере, что он так этого не оставит.

Когда Обри снова пришёл к воротам Мэла, он в самом деле застал его в кресле на веранде, читающим в лучах вечернего солнца.

Что он должен был ему сказать? «Привет, извини, что отвлекаю, но до меня вдруг дошло, как глупо судить о людях с чужих слов»?..

— Мельхиор! — окликнул он без предисловий. — Огр побери, я знаю, что ты никакой не злой колдун!

Мэл поднял голову от книги.

— Это снова ты? — произнёс он без выражения.

— Я знаю, что о тебе говорят, но, признайся, ты никогда в жизни не превращал людей в жаб!

— Если не прекратишь докучать мне, то, клянусь мандрагорой, станешь первым! — вспылил маг.

Обри сделал глубокий вдох.

— Послушай, — он пытался говорить спокойно, — я не понимаю, почему все так к тебе относятся... и почему ты им это позволяешь... но это неправильно. Так не должно продолжаться!

— Не суй нос, куда не просят, — отрезал Мельхиор. — Мне нет дела до всех этих людей и их мнения! Мне, знаешь ли, и одному неплохо!

— Почему ты тогда не поселился где-нибудь в лесу? — парировал Обри.

Маг устало вздохнул.

— Уходи, — не то велел, не то попросил он. — Нет, в самом деле, какая тебе разница? Оставь меня в покое!..

Обри смотрел на него сквозь решётку ворот.

— Если ты в самом деле не желаешь меня слушать, — хмыкнул он, — то почему просто не уйдёшь в дом и не закроешь дверь?

Он отступил на шаг назад и, запрокинув голову, окинул взглядом чёрную изгородь. Терновник щерился хищными шипами, неприступный и мрачный.

— А может быть, ты просто хочешь, чтобы тебе доказали, что кому-то правда на тебя не плевать? — сказал Обри вслух. — Ждёшь кого-то, кому будет не страшно и не лень перелезть ради тебя через этот забор?

Мельхиор лишь насмешливо фыркнул и вновь уткнулся в книгу, но Обри уже знал, что сейчас сделает. Наверное, это было ужасно глупо, но почему-то казалось правильным.

На самом деле, если очень захотеть, по изгороди и впрямь можно было взобраться — нужно было только тщательно смотреть, куда ставишь ногу, и не обращать внимания на царапины. Обри перестал замечать их после двадцатой. Его брюкам, кажется, было не суждено пережить это приключение, но это были мелочи. И, в конце концов, в какой-то момент отступать стало поздно, потому что примерно на середине Обри осознал, что вниз ему уже не спуститься.

А потом, у самого верха, когда он уже поверил в победу, толстый окостенелый стебель коварно подломился у него под ногой.

На долю секунды Обри успел задуматься, что лучше — удариться об землю или насквозь проколоть ладони, пытаясь ухватиться за терновник... но падения не случилось.

Подняв глаза, он встретился взглядом с Мельхиором, который крепко держал его за руку, стоя на верху садовой лестницы.

Тишина в лесу была мёртвой. Из этих мест сбежали даже звери и птицы, не говоря уже про людей.

Они ехали шагом, молча; в неуютной древесной темноте Феб тайком запустила руку в сумку и сплела свои пальцы с холодными пальцами папиной перчатки. Она не ведала, что ждёт впереди — никто не возвращался оттуда, чтобы рассказать. У неё были скрытный амулет, охотничий нож, подаренный Аполо, и рыцарь, который сам знает, что он трус. Не то чтобы всего этого хватало для веры в счастливый конец.

Феб запрещала себе жалеть о том, что поехала.

Папа учил её, что нельзя мириться со злом. Даже если тебе страшно. Даже если тебе кажется, что зло сильнее, это не повод просто оставить всё как есть. Её высочество Эдуа ждёт помощи в замке Зоммершлосс. И плевать, что никто даже не знает, жива ли она до сих пор. Феб говорила себе: что, если бы ты томилась в плену, и никто не пришёл, дрожа за свою шкуру? Она говорила себе: всё будет хорошо. Они просто тихонько проберутся в замок, невидимые, найдут принцессу, и этот колдун, кем бы он ни был, даже не заметит, что у него побывали гости...

Зоммершлосс угрюмой серой громадой возвышался над пересохшим рвом. Никто не помешал им пересечь подъёмный мост, спрятать лошадей в заросшем каштанами дворе и войти внутрь. Тишина в замке была такой плотной, что давила на плечи. Они бесшумно крались по коридорам; Феб держала сэра Эверарда за локоть, потому что так скрытный амулет прятал их обоих. Он работал: на стене не было их тени, а на пыльных коврах не оставалось следов. Пыль лежала всюду, пушистая, толстая, и ещё паутина на окнах — но никаких следов борьбы и погрома. В окна светило весёлое летнее солнце, и в этом безмолвии почему-то именно оно казалось особенно зловещим.

Феб заглядывала в двери, попадающиеся им на пути, и вдруг застыла на полушаге, заставляя остановиться и своего спутника — потому что зал, на пороге которого они оказались, не был пуст.

Там, у противоположной стены, у открытого окна, стоял мужчина. Летний ветер чуть шевелил гриву красновато-рыжих волос и длинный зелёный плащ в пол.

Феб позабыла дышать. Сэр Эверард нахмурился и взялся за рукоять меча, но Феб положила ладонь ему на руку, желая сказать: не надо. Просто идём дальше. Просто-...

— Да бросьте. Я знаю, что вы здесь, — вдруг спокойно сказал незнакомец, поворачиваясь к двери. — Мужчина весом в добрых пятнадцать стоунов, гляди-ка ты, догадался снять шпоры... — он прикрыл пронзительно голубые глаза, тонкие ноздри затрепетали, втягивая воздух. — Крошечная недозрелая самка. Ну же, покажитесь, мне ведь любопытно. И я всё равно бегаю быстрее, чем вы. Возможно, даже быстрее, чем ваши лошади под тем деревом...

Феб заставила себя вдохнуть, выдохнула и отбросила ненужный теперь амулет. Неважно, как и почему — их заметили. Она расправила плечи и храбро шагнула в зал.

Мужчина пристально воззрился на неё.

— Так ты и вправду ребёнок! — хмыкнул он. — Каким ветром тебя сюда занесло, гусеница?

Феб вздёрнула подбородок.

— Меня зовут Феброния Таккагелит!

Она гордилась тем, что её голос не задрожал, хотя ему и хотелось.

Теперь незнакомец смотрел на неё иначе — как будто узнал.

— Ах, — сказал он, — постой, так ты — дочь сэра Филиппа? Славно. Помню такого. У него был хороший вкус... то есть, я имею в виду, на вкус он был хорош. Впрочем, призна́юсь, я пробовал и слуг, и господ, но так толком и не научился их различать...

Он резко замолчал и удивлённо уставился на латную перчатку, с грохотом прилетевшую ему под ноги.

Феб казалось, что ненависть сейчас польётся из неё через край, затопит зал, наполнит ров там, под стеной. Она ненавидела так сильно, что даже перестала бояться.

Если видишь зло, не стой столбом. Сделай хоть что-то. Неважно, что. Неважно, насколько это безумно и каков шанс на победу — действуй. Жалеть и дрожать от страха будешь потом. Она помнила, чему учил отец.

Мужчина вскинул красные брови.

— Дуэль? — уточнил он. — Как мило. Но ты даже не вооружена.

Феб молча вытащила из чехла свой нож. Сказать по правде, он куда больше пригодился бы на кухне, чем в драке. Здравый смысл кричал, что эту дуэль ей не выиграть, но это было неважно. Она была дочерью сэра Фила, который никогда не бежал от боя. Да, один раз он заплатил за это жизнью... после того, как сотню раз победил. Феб очень хотелось, чтобы сэр Эверард был прав о том, что она пошла в отца.

— Отойди в сторонку, девочка, — вмешался рыцарь. — Пожалуй, им стоит заняться мне.

Мужчина беззаботно пожал плечами.

— Да хоть оба сразу, валяйте.

— Откуда столько гонора? — усмехнулся сэр Эверард.

— Он прав, — сказала Феб, не глядя на него. — Эверард, вы правда не видите? Это ведь мантикора.

Она поняла это ещё до того, как чудовище призналось само. Красная шерсть, голубые глаза. Она тысячу раз разглядывала их на картинках...

Рыцарь побледнел, но лишь крепче сжал рукоять своего меча.

— ... как я понимаю, бежать уже поздно, да? — хмыкнул он.

— Тебе — да, — подтвердил мантикор. — Девчонка может попробовать. После того, как я убью тебя, я с удовольствием погоняюсь за ней по замку. Будет весело.

И, едва договорив, он со скоростью молнии ринулся в атаку. Сэр Эверард умел обращаться с мечом, но мантикор легко уклонялся от ударов. Немудрено — любой бестиарий рассказал бы читателю, что эти твари страшно быстрые. И нюх со слухом у них тоньше человеческих примерно раз в сто, уж кого-кого, а мантикору скрытным амулетом точно не обманешь... Ох, небо, какие бы опасности они ни представляли себе по пути, они рассчитывали найти здесь человека...

— А разве ты... не должен... ходить на четвереньках? — в промежутках между атаками выдохнул сэр Эверард.

Мантикор полоснул воздух когтистой рукой, лишь чудом промахнувшись мимо его горла.

— Нельзя съесть на своём веку столько людей и не стать хоть немного на них похожим! — ухмыльнулся он. — Тем более что теперь мне даже не приходится за ними гоняться! Спасибо вашей принцессе — обед сам приходит мне в руки. И как я не додумался до этого раньше? А когда все эти... герои наконец поймут, что её не спасти, и перестанут появляться, я съем и её саму. Но, уверен, это случится ещё не скоро!

С этими словами он с силой ударил сэра Эверарда в грудь. Тот покачнулся, теряя равновесие, его противник бросился вперёд, намереваясь вцепиться зубами ему в горло...

Но вдруг споткнулся и лишь чудом не упал сам, потому что — могло ли это быть правдой? — перчатка сэра Филиппа Таккагелита, лежащая на полу, схватила его за увенчанный жалом скорпионий хвост. И держала крепко.

Пользуясь моментом, рыцарь попытался нанести ему удар мечом, но мантикор поймал и с такой силой сжал его руку, что лицо сэра Эверарда побелело от боли. С самым безмятежным видом монстр схватил крупного сильного мужчину и отбросил его в сторону, как котёнка. Ударившись о стену, рыцарь безвольно сполз по ней, словно куль с мукой, и так и остался лежать.

Мантикор раздражённо мотнул хвостом, стряхивая перчатку, которая, со звоном разбив стекло, улетела в окно, и неторопливо двинулся к Феб.

Та невольно отступила на шаг назад. Её мысли были отчётливы, как никогда. В какой-то момент ей всё стало ясно. Никто не ждал, что мантикора может встать на две ноги. Смельчакам, спасающим Эдуа, обещали колдуна, и они просто не успевали сообразить, что к чему — эта тварь сворачивала им головы раньше, чем они понимали, с кем имеют дело. К тому же не каждый читал про мантикор в книгах и знает, как с ними бороться...

Хорошо. Но ты-то читала. Чем тебе это поможет? Все бестиарии как один мрачно предрекали: бесполезно и драться, и убегать. Как и людей, в теории, этих тварей можно поразить обычным клинком, но они слишком сильны и ловки, чтобы у противника был шанс. У них лишь две слабости — вода, от которой им больно, как от огня, и львы, но ручного льва с собой возил разве что король Франциск из старой легенды, а фляжку с водой Феб, на беду, оставила висеть у седла...

Когда мантикор набросился на неё, Феб всадила свой нож ему в руку, но зверь лишь рассмеялся, не трудясь его вытащить. Он схватил её за плечи — когтистые пальцы держали крепче стальных тисков — и улыбнулся ей. Феб видела три ряда его зубов прямо у своего лица.

В книгах писали, зубы у мантикор такие крепкие, что они могут съесть человека с костями и одеждой. С доспехами, и с конём, и с надеждами его детей, которые ждут его дома — которые потом годами будут видеть кошмары о гибкой, красной голубоглазой смерти, выпрыгивающей из засады...

За эти шесть лет Феб тысячу раз просыпалась с криком, но, видит небо, здесь, наяву, она не закричит. Не закричит, даже если умрёт — он не дождётся.

На какое-то мгновение время остановилось. Думай! Думай, пока ещё жива! Они боятся воды и львов... Львов и... воды...

И тогда Феб собрала всю свою ненависть и плюнула ему в глаза.

Чудовище зашипело от боли и, выпустив её, яростно принялось тереть лицо. Феб упала на пол и откатилась в сторону. Рыча, взбешённый мантикор слепо бил хвостом, пытаясь достать её ядовитым жалом...

И вдруг, захрипев, грузно упал, как подкошенный.

Стоя над телом поверженного чудовища, сэр Эверард задумчиво разглядывал клинок, перепачканный чёрной кровью.

— Надо же, — смущённо усмехнулся он. — А ты говорила, меч не зачарован...

Феб не сразу смогла ему ответить.

— Это не меч, — сказала она, когда вновь обрела дар речи. — Это вы.

Рыцарь отвернулся, но она была уверена, что видела, как он покраснел.

— Идём, — бросил он. — Надо наконец найти нашу принцессу, как ты считаешь?

Они отыскали Эдуа в одной из башен. Сэр Эверард первым вошёл в комнату; её высочество стояла у окна, спиной к дверям, напряжённая и прямая.

— Это снова вы? — сказала она голосом, звенящим, как струна, натянутая до предела. — Снова пришли меня мучить? Это низко, низко!.. К-когда же всё это кончится!.. — она задохнулась, прижимая руки к груди, и снова заговорила, на этот раз — с твёрдостью стали:

— Знайте, я наконец решилась. Сегодня же я покончу с собой! И вы ничем не сможете мне помешать!..

Сэр Эверард деликатно кашлянул.

— Ваше высочество... — начал он вполголоса.

Принцесса вздрогнула и рывком обернулась к ним.

Измождённая, осунувшаяся, бледная, она выглядела так, как любой выглядел бы после полугода в плену. Но, огр побери, она была прекрасна, как прозрачная луна на ясном дневном небе, и, глядя в эти тёмные глаза, Феб на мгновение забыла, где она...

— Сэр рыцарь! — выдохнула принцесса. — О н-небесная милость, вы пришли спасти меня! Неужели... неужели правда... — её растерянный взгляд вдруг упал на Феб, полускрытую тенью. — А это, должно быть, ваш славный оруженосец...

Ничего. Так было даже лучше. Феб была согласна на роль оруженосца храброго рыцаря, совершившего подвиг. Главное — что они нашли Эдуа, а славы ей было не жалко. В конце концов, сэр Эверард всегда хотел стать героем...

Рыцарь учтиво склонил голову.

— Ваше высочество, ваш спаситель — не я, — сказал он твёрдо и отступил, с почтением пропуская Феб вперёд.

Не помня себя, та сделала шаг и упала перед принцессой на одно колено. Реверанс был бы уместен в бальном зале, но только не здесь.

Эдуа вдруг сжала правую руку в кулак и закусила костяшку указательного пальца.

— Встань, — выговорила она дрогнувшим голосом. — Прошу тебя, встань. Я... т-тысячу лет не видела живых людей...

Мельхиор был очень любезен и пригласил Обри в гости. Вернее, дословно он сказал следующее: «Ты всё равно теперь не спустишься назад без помощи, а если ты умрёшь и останешься висеть на моей изгороди, на тебя слетятся во́роны».

При свете дня этот двор выглядел совсем иначе. Вернее, его даже двором было не назвать — это был сад. В тени аккуратно побеленных яблонь и вишен теснились кусты смородины, малины и крыжовника, а на заднем дворе за домом были устроены овощные грядки. Обри ходил вдоль них, как во сне, любуясь зреющими тыквами размером с маленькие бочки и густым ковром картофельной ботвы. Любой садовод расплакался бы от полноты чувств, если бы ему позволили заглянуть сюда хотя бы одним глазком...

— Они в своей деревне скорее удавятся, чем продадут мне хоть что-нибудь, — спокойно пояснил хозяин всей этой красоты, стоящий чуть поодаль, скрестив руки на груди. — Приходится выращивать всё самому.

— Потрясающе! — выдал Обри в искреннем восхищении. — Это магия?

— Только отчасти. Ты всё равно никуда не денешься от необходимости копать землю, — Мельхиор заботливо поправил упавшую опору в зарослях гороха. — Ты пьёшь иван-чай?

Он вынес чайник на трёхногий столик на веранде. Пока Мэл ходил за ним, Обри случайно бросил взгляд на книгу, забытую хозяином на кресле. Он ожидал чего-то тёмного и волшебного, но обложка гласила: «О сути вещей». Знакомое название — об этом смелом философском трактате много говорили в столице..

Мельхиор разлил пахучий травяной отвар по чашкам и взял себе ту, что похуже, с отколотой ручкой.

— Не смотри на меня так, — ответил он на взгляд Обри, садясь в кресло. — У меня мало посуды. В конце концов, у меня редко бывают гости. Говоря «редко», я имею в виду «никогда».

Обри взял свою чашку и уселся на ступеньку крыльца.

— Как это случилось? — спросил он и обвёл неопределённым жестом дом и двор. — Я имею в виду... это всё?

— Всё дело в бабуле, — вздохнул колдун. — Позвольте представиться — Мельхиор Конна. Да, это правда. Кстати, можешь называть меня «Мэл», я же знаю, вы все так делаете... — он задумчиво отпил глоток иван-чая. — Когда у тебя в роду есть знаменитые злодеи, проблема не в них самих, а в том, что люди уверены, будто зло передаётся по наследству. На самом деле, это само по себе звучит довольно глупо, хотя бы потому, что «зло» — вообше штука очень неопределённая. Да, моя бабушка делала разные вещи, из-за которых мы с ней не ладили, но она заботилась обо мне, как умела, и знаешь, что самое смешное? — в итоге она была чуть ли не единственным человеком, от которого я вообще видел что-то хорошее.

Он невесело усмехнулся.

— У меня не было никого, кроме неё. Когда я родился, её уже никто не боялся, все только смеялись — ну, и надо мной тоже, просто за компанию. Уезжая учиться в Виверну, я надеялся, что там всё будет по-другому, но стало только хуже...

— Так ты учился в Виверне? — радостно удивился Обри. — Я оттуда родом!

Мэл кивнул.

— В Королевской магической академии. А ты что, думал, что я научился всему, что я знаю, у бабули? У бедной женщины был природный талант, но она даже читать не умела.

Обри вспомнил собственные студенческие годы — девиц, приятелей, весёлые попойки с застольными песнями... Если честно, иногда он и сам не понимал, как они вообще успевали чему-то учиться.

— Неужели у тебя совсем не было там друзей? — не поверил он.

— Однокашники меня терпеть не могли, потому что я был умнее них, — маг насмешливо скривил губы. — Как будто в этом я виноват! А учителя были уверены, что я рано или поздно использую всё, что от них узнаю, во зло. И, огр побери, не они одни! — он с досадой отставил чашку. — Знал бы ты, как это бесит, когда все вокруг убеждены, что у тебя на уме не может быть ничего хорошего! Иногда и впрямь хочется превратить кого-нибудь в трухлявый пень... Нет, первое время я честно старался что-то изменить. Работать целителем, делиться с людьми знаниями — не зря же я их коплю... Кому-то что-то доказать. Во что-то как-то вписаться. Но рано или поздно везде, где бы я ни жил, так или иначе всплывало имя Маргот Конны... И весь этот проклятый бред начинался заново. Не верьте ему, не говорите с ним, прячьте от него детей... — Мельхиор взял с блюда на столе яблоко и с усмешкой подбросил его на ладони. — Все ведь знают, что яблочко от яблоньки упасть далеко просто не может. Люди ужасно скоры на суждения... И до настоящего тебя и твоих поступков никому нет дела.

Он положил плод на место и очень спокойно сказал:

— Поэтому, переехав в Коппхольм, я даже не пытался. Решил: пусть думают обо мне что хотят, я дам им то, чего они ждут. Пусть считают меня кем угодно... лишь бы не трогали. Если честно, я не из тех, кто очень любит одиночество, но, кажется, выбираю не я. Увы.

— Но ты же не намерен прожить вот так вот всю жизнь? — внезапно охрипшим голосом спросил Обри.

Мэл пожал плечами.

— Другого выхода я не вижу, — просто ответил он. — Мне не слишком нравится Коппхольм, но я уже построил здесь свою маленькую крепость, и в конце концов, в других местах не лучше. Не припомню, чтобы хоть где-то меня любили.

Солнце садилось, и в саду стремительно сгущались тени. Пахло сочной летней листвой; в тишине, которая повисла между двоими на веранде, в кроне старой черёмухи запел соловей.

— Мне так жаль, — наконец сказал Обри, потому что не придумал ничего умнее.

— Да перестань, — спокойно отозвался Мэл, — ты-то здесь причём? И вообще, — он кивнул на нетронутую чашку гостя, — пей уже наконец.

Обри вспомнил про иван-чай и пригубил тёплый напиток, травянистый на вкус. Яблоки на блюде, красные до черноты, выглядели очень аппетитно, и он не удержался и взял одно.

— Какое сладкое! — восхитился он, откусив. — Как так? Здесь у всех растёт одна кислятина!

Мельхиор улыбнулся — впервые за всё время это была не усмешка, а настоящая улыбка.

— Знаком с тёмной магией прививки? — хмыкнул он. — Не бойся, вопрос риторический, глупо спрашивать такое у ученика Бартоломео Элмонда... Я читал его труды по ботанике. Новую книгу по орнитологии тоже очень жду.

— Я собираю для неё материалы, — сообщил Обри.

— Знаю, — кивнул Мэл, — иначе зачем бы ты каждое утро бегал мимо моих ворот слушать птичек и считать гнёзда?

Он налил себе ещё иван-чая. Сквозь живую изгородь золотом просвечивал закат.

— Расскажи мне про своих бронзовых дятлов? Мне правда интересно.

Соловей в черёмуховых ветвях пел так, словно, кроме него, никого не было на свете.

Сегодняшний день выдался таким сумасшедшим, что более-менее ясным оставалось только одно: всем троим не помешало бы поесть.

Мантикор не боялся, что его пленница сбежит — ведь он в любой момент по запаху чуял, где она. Он разрешал ей свободно ходить по замку и хозяйничать в кладовых — в конце концов, какая польза от заложницы, заморенной голодом? В замке не осталось слуг, и принцессе пришлось справляться самой. Она рассказала, что даже научилась печь хлеб — просто чтобы не сойти с ума от одиночества и тоски. Феб не представляла, как она сама выживала бы, на долгие месяцы запертая в четырёх стенах с чудовищем. Говорили, что король Ивенн очень храбр — что ж, теперь Феб было известно, что его сестра ничуть ему не уступит...

Они ужинали втроём — принцесса, рыцарь и дочь мёртвого героя. Вечер струился в открытые окна, в комнате стояли сумерки, потому что никто не зажёг свечей, а они сидели на ковре в столовой у давным-давно не топленного камина, ели хлеб, сыр и копчёное мясо с потемневших серебряных блюд и пили вино. На вкус оно было как виноград, пахнущий мёдом; это был первый кубок вина в жизни Феб, и, может быть, это от него у неё закружилась голова — а может быть, и нет. Её высочество Эдуа, подобрав под себя ноги, сидела совсем рядом, каким-то неведомым никому, кроме небес, образом прекрасная даже на полу и в застиранном платье, и Феб, не в силах перестать любоваться ею, вдруг подумала: Аполо просто дурак, раз не захотел её спасать...

— Я напишу брату, чтобы он забрал меня отсюда, — сказала принцесса, — и буду очень благодарна, если вы доставите письмо, сэр Эверард. Вот только, — её голос дрогнул, — я так боюсь снова оставаться одна...

— Феброния побудет с вами, — успокоил рыцарь. — Ты ведь побудешь, девочка?

Феб почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

— Ваше высочество, я вас не оставлю, — с жаром пообещала она.

— Моя маленькая храбрая подданная, — тепло улыбнулась Эдуа. — Твой отец бы тобой гордился... а бедная мать до времени поседела от тревоги. Чем мне тебя наградить? Будь ты мальчиком, я просила бы Ивенна посвятить тебя в рыцари... Чего ты хочешь? Мне стыдно предлагать тебе дорогое приданое. Оно сгодилось бы девочке за ткацким станком... но не девочке с мечом в руках.

— Мне ничего не нужно, — честно сказала Феб. Если ей чего-то и не хватало, то только того, чего не мог дать ей никто из смертных, даже король. И разве это само по себе не было наградой? Вот так вот сидеть в конце пути с людьми, которые успели стать тебе дороги... и знать, что сэр Фил наконец завершил свой последний подвиг. Что его дочь вписала последнюю строчку в его книгу... и теперь наконец может её закрыть.

И жить дальше.

Вдруг она вспомнила что-то важное.

— Разве что... Вы не напишете письмо ещё и тёте... то есть герцогине ди Гёз?

Тётя Далия, должно быть, страшно злится на неё за то, что она исчезла. Если честно, Феб не была уверена, что даже собственноручное письмо самой принцессы сможет заставить рассерженную герцогиню снова пустить беглянку на порог.

— Я бы попросила у неё разрешения взять тебя с собой в Виверну, — предложила её высочество. — Если ты, конечно, этого хочешь.

Феб не ответила, потому что пока и сама не знала. Она подумает об этом завтра. Она обо всём на свете подумает завтра.

Небо за окном стремительно темнело, но Феб Таккагелит не боялась темноты. В конце концов, чудовища водятся не только в ней.

И, кроме того, теперь она знает, как с ними поступать.