Нет защитников тебе (джен)

Солдаты не последовали за ней в лес.

С треском продираясь сквозь кусты, Те́ри не сразу осознала, что за ней больше нет погони. Она тихонько прокралась обратно к опушке и, спрятавшись в зарослях орешника, увидела, как бородатый командир отдаёт отряду приказ растянуться цепью.

Белый желтоглазый пёс на поводке у одного из солдат насторожился, повернул голову в сторону Тери и глухо зарычал. Она вспугнутой птицей метнулась назад под защиту лесных теней, не дожидаясь, пока кто-то пойдёт проверить, что унюхала знаменитая навская ищейка.

Проклятые твари. Часовых, похоже, расставили через каждые несколько сотен шагов в обе стороны — поди пойми, докуда; ночью Тери легко проскочила бы мимо людей, но не мимо зачарованных собак. Говорят, они чуют след за милю…

Под пологом леса стоячей водой гнили вечные сумерки. Тери остановилась на поляне, заросшей сырым мхом, и, тяжело дыша, попыталась придумать, что дальше.

Может быть, они просто не хотят ловить её, как зайца по кустам. Может быть, подождать, пока она отчается и выйдет сама, проще, чем лезть в чащу, которая всё равно не даст беглянке уйти далеко.

Только вот поймать её не стоило никакого труда. Навские псы учуяли бы её прежде, чем она успела воззвать к Босой Биритте.

Взрослые бравые воины просто боялись входить в этот лес.

Вся округа знала, что после войны тут поселилось зло. Кровь жестокого и нечестного боя высохла на здешних папоротниках ещё сорок лет назад, но никто в здравом уме не сунул бы сюда и носа. Вот только, день и две ночи скрываясь в холмах, Тери поняла, что те, кто гонится за ней, не отступят.

Сейчас какая-то её часть жалела, что её не поймали.

…Что-то шевельнулось.

Тери скорее почувствовала, чем увидела это движение в тенях. Она и не думала, что может быть такой быстрой: миг — и она уже стояла, готовая драться до смерти, дрожащими руками выставив перед собой обломок ветки, которую схватила с земли.

— Эй! Не надо! Всё хорошо!

Существо на краю поляны в примирительном жесте вскинуло руки, шагнуло вперёд, в бледный солнечный луч, каким-то чудом пробившийся сквозь кроны, и оказалось… юношей. Мальчишкой — кажется, даже младше самой Тери. Свет вспыхнул на длинных светло-русых волосах и голубой рубашке под походной кожаной курткой.

— Я не хотел тебя напугать, — заверил юноша. — Я не сделаю тебе ничего плохого! Даже подходить к тебе не буду, — и быстро добавил, — И ты слишком близко не подходи, ладно?

Тери снова вскинула опущенную было ветку.

— Это ещё почему? — недоверчиво спросила она.

Незнакомец не был похож на нечисть, наоборот — он казался довольно милым, и его большие серо-голубые глаза смотрели серьёзно и честно, но… человек в лесу, куда никто не ходит? К тому же такой чистый? Подол платья Тери давно превратился в лохмотья, на башмаках трескалась корка грязи, а он стоял тут в рубашке с вышивкой, с расчёсанными локонами, и хотел, чтобы она ему верила?

— Испытание, — спешно пояснил юноша. — Я должен жить здесь совсем один, понимаешь? Разговаривать — ещё ладно, но если коснусь тебя, даже случайно, то всё пропало…

Тогда Тери поняла.

— Так ты будешь рыцарем?

Юноша кивнул.

Всё сразу стало предельно ясно. У каждого ордена был свой устав, и иногда он требовал делать странные вещи. Да чего далеко ходить, говорили, будто и у Босых Сестёр, чтобы стать Старшей, нужно год провести в полном молчании, а сама Тери иногда слышала, как их главная по кухне просит прощения у кур, прежде чем отрубить им головы…

Зато хоть вступить было проще простого — достаточно, например, родиться внебрачной дочкой. У Тери вон получилось.

— Что за орден? — спросила она.

Парень смутился.

— Непосвящённые не вправе называть его вслух, — признался он и вдруг улыбнулся. — Да брось наконец эту штуку. Я не боюсь твоего копья.

Тери опустила глаза и поняла, что держит в руках обломок старого древка с наконечником из заржавевшей стали.

Тогда ей вдруг стало всё равно. Мальчишка, хоть убей, не был страшным, и она в любом случае слишком устала. Она бросила своё оружие, чувствуя себя довольно глупо, и пробормотала:

— Кто вообще сражается копьями в лесу?

— Это была засада, — отозвался юноша, и его взгляд стал странно далёким. — Отряд ехал по лесной дороге, его перехватили. Тебе что, не рассказывали?

Он словно вернулся откуда-то и снова улыбнулся ей.

— Меня зовут Гэлль.

Его улыбка была такой обаятельной, что на неё очень хотелось ответить, но Тери не хватило сил.

Под сенью деревьев было холодно. Больше всего на свете ей хотелось сесть и не вставать, но она представила себе, как посмотрела бы на неё Старшая, и принялась собирать сухие ветки.

— А меня Тери, — сказала она, не отрываясь от дела. — Скажи, Гэлль, что там дальше впереди?

Юноша наблюдал, как она стаскивает хворост в кучу. Как и обещал, он не подходил ближе; помогать, кажется, тоже не думал.

— Болото, — сказал он. — Раньше можно было объехать, но без лошади очень далеко, да и дорога теперь заросла… И, на самом деле, тебе лучше туда не ходить.

А что ей тогда делать? Сидеть здесь и покрываться мхом?

— Тоже боишься чудовищ? — хмыкнула Тери, пытаясь сломать длинную ветку об колено.

— Я — не боюсь.

В его голосе было что-то, заставившее её замереть.

— Так они здесь правда есть? — спросила Тери, чувствуя, как её сердце проваливается куда-то глубоко-глубоко.

— Да, — просто сказал Гэлль.

Он вдруг помрачнел и добавил:

— Я не смогу тебя защитить.

Тери наконец разломала свою ветку и бросила в кучу к другим.

— Я знаю, — спокойно сказала она.

Юноша нахмурился.

— Как это?

Тери опустилась на колени перед будущим костром.

— «Босой идя по камням, вспоминай, что не будет тебе счастья на этой земле, и нет защитников тебе среди живущих», — нараспев произнесла она.

— О, — лицо Гэлля вновь просветлело, — так ты из Босых Сестёр!

Тери кивнула. У мужчин были ордена рыцарей, а у женщин — только один свой, получивший имя в честь девы, босой сбежавшей из-под венца. Незаконнорождённые дочери, невесты, несогласные с выбором отцов, ушедшие от мужей жёны жили вместе на маленьких фермах — возделывали сады, держали овец и старались, чтобы их замечали как можно меньше. Биритта-основательница оставила им в наследство немножко волшебства, чтобы проще было управляться с хозяйством, и случайное проклятие. Те самые слова о счастье и защитниках, которые, по легенде, сказала беглянке мать — и которые с тех пор сбывались, когда только могли.

Босые Сёстры скрывали, кто они, потому что иначе им было несдобровать. Их обвиняли в нелепых грехах и считали за ведьм; короли ни с того ни с сего ввергали их в немилость, а простой люд не терпел их соседства. Не потому, что люди злые, и не потому, что Сёстры на самом деле сделали им дурное — просто потому, что случайное слово чужой матери навсегда обрекло их на то, что их будут понимать не так и никогда не станут любить.

Тери вспомнила солдат, позавчера постучавшихся к ним в ворота. Вспомнила, как смотрела на них сквозь щель в стене сарая, куда спрятали девушек и детей; как высокий мужчина в чёрной форме ударил Старшую по лицу, а двое других заломили ей руки.

«Бегите. Бегите, про́пасть вас побери!»

Когда она оглянулась у подножия холма, над её домом уже поднимался дым.

Тери тряхнула головой. Проглотила ком в горле, коснулась собранных дров, и они тут же вспыхнули радостным живым пламенем.

— Ух ты! — совсем по-мальчишески выдохнул Гэлль, уставившись на маленькое чудо. Тут же отвёл глаза, погасив отразившиеся в них искры, глухо сказал:

— На ночь потуши. Он терпеть не может огня.

Тери меньше всего на свете хотела знать, кто такой этот «он». Хорошо, что и Гэлль, кажется, не хотел рассказывать.

— Здесь после той битвы… много чего лежит, — сказал он, кивком указывая себе за плечо. — Если как следует поищешь, может быть, найдёшь себе плащ. Вон там есть ручей. Даже если умеешь ставить силки, не трудись, здесь все пуганые, но на деревьях сейчас должно быть полно птичьих гнёзд…

Где бы в этом лесу ни жил он сам, глупо было ждать, что он позовёт её в гости: правила испытания наверняка запрещали ему и это. Что ж, пусть, он в своём праве — Тери была благодарна ему и за эту помощь. Босые Сёстры не боялись трудностей и тягот, она с детства много работала, как и все; правда, никогда раньше не жила одна в лесу, но это ничего, нет, в самом деле, какая разница, и чего тут страшного…

Гэлль говорил правду: Тери шагала по толстому мху, и под ним глухо звенел металл старых кольчуг. В перевёрнутом шлеме, застрявшем между камней, виднелись остатки прошлогоднего гнезда. Она видела наконечники стрел, но древки съело время; людские кости, к счастью, тоже.

Или это было не время.

Как бы то ни было, она не увидела ни одной.

Шерсть тлеет быстро, и плащи павших воинов превратились в бурые клочья, но Тери посчастливилось найти один почти целый под защитой нависающих сосновых корней. Этот был синий, и ей пришло в голову, что он мог просто-напросто оказаться здесь позже.

Его хозяин, наверное, был умным человеком и не верил во что попало.

Ёжась от внезапной дрожи, Тери хотела было вернуться к костру, как вдруг что-то одинокой звездой сверкнуло ей с земли.

Она наклонилась посмотреть: среди зарослей черники змеился расшитый золотом рукав. Не чувствуя пальцев, Тери подняла отсыревшую ткань — остатки когда-то нарядного платья. Один его бок сохранился, другой был изодран в лоскуты; и без того грязную белую ткань покрывали кошмарные бурые пятна.

— Он услышал, как она пела.

Тери вздрогнула и выронила платье. Подходя, Гэлль не выдал себя ни звуком.

— Они бежали от богатого злого отца. Хотели срезать путь через лес. Её жених боялся, но она смеялась, что это всё просто сказки, и здесь их точно никто не найдёт.

Он говорил об этом так ровно. Так ужасающе ровно, как будто у него было сердце из камня или вообще не было сердца.

— Ты это видел? — шёпотом спросила Тери.

Воины, мёртвые уже сорок лет, не трогали ничего у неё внутри. О них можно было думать как о странице старой хроники — о чём-то далёком настолько, что почти не настоящем. Девушка в белом была совсем другой. Она жила и смеялась, и любила, и не хотела, чтобы ей указывали, за кого выходить замуж.

Она пела.

— Да, — сказал Гэлль.

Тери вдруг стало нечем дышать.

— Выведи меня отсюда, — попросила она. Её горло словно сжала невидимая рука, и звука почти не вышло.

Гэлль смотрел на неё и молчал.

Отчаяние помогло ей вновь обрести голос.

— Пожалуйста!..

— Я не могу.

Он произнёс это просто, тихо и твёрдо, не отводя своих честных, бесконечно честных глаз, и, кажется, именно поэтому Тери поняла: он не может. Правда не может, и всё.

Паника отступила так же быстро, как и нахлынула, уступив место чему-то другому, слепому, отупевшему от усталости.

— Пойдём обратно, — сказала она.

Последним, на что её хватило, было развесить плащ у костра, чтобы просушить. После этого Тери наконец разрешила себе остановиться. Она сидела, обхватив себя руками, и, не видя пламени, глядела в костёр. Гэлль молча сидел напротив.

Может быть, он тоже чудовище, но поменьше? Как змея — те тоже не убивают добычу, которую не в силах съесть… Или, может быть, сумасшедший? Может, жители окрестных деревень отправили его сюда, потому что решили, что если кормить то, что обитает в этом лесу, оно станет добрее?

Тери закрыла глаза, прислушиваясь к треску дров.

Она могла уйти отсюда. Она всегда могла выйти к солдатам. Может быть, её не убьют сразу. Она не знала, что стало с другими — с её сёстрами, родными, хоть и не по крови. Со Старшей. Но она слышала кое-что. Как их велели «забрать». Не казнить прямо здесь, словно скот на бойне. Наверное, это должно было давать ей надежду.

Тери поискала в себе хоть искру надежды и не нашла.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь? — вполголоса спросил Гэлль. — Есть кому за тобой прийти?

Тери покачала головой.

— Они сожгли мой дом, — сказала она.

— Ох, — Гэлль побледнел. — Мне так жаль!..

Тери только пожала плечами. Ей даже не хотелось плакать. Наверное, по-хорошему она должна была рыдать до бесчувствия, но прятки в холмах, где на кону была её жизнь, лишили её боль голоса.

Маленьких Сестёр учили, что, если не остаётся другого, нужно бросить всё и бежать. Обязанности взрослых связывали сильнее, но юные крепко затверживали урок: если ты видишь, что не можешь помочь другим, спаси хотя бы себя.

Чтобы горевать об остальных, нужно сначала выжить.

Когда одна община разрушалась, те, кто от неё остался, расходились по другим. Тери знала, куда она бы пошла, если бы не заслон на опушке. Может быть, то место ещё не обнаружили. Может быть, кто-то из девочек — прятаться поодиночке было проще, и Тери потеряла их в холмах — сумеет дотуда добраться.

Может быть, их уже поймали и будут пытать на глазах у Старшей, если пытать её саму не поможет.

— За что они так с вами? — вдруг спросил Гэлль. — Я видел, сколько там солдат. Что такого ты могла натворить? Я слышал про Босых Сестёр… разные вещи, но это ведь всё неправда, да?

Не верит россказням о Босых Сёстрах. Точно сумасшедший.

Тери поворошила палкой угли, распутывая мысли, выбирая слова.

— Биритта — та, из легенд, первая из нас — дала нам волшебство, чтобы проще было справляться одним, без мужчин. Оно совсем не такое, как в сказках, и воевать им мы не можем, оно годится разве что для двора и для кухни… Я вот, например, пока умею разжигать огонь и притуплять боль. Даже не лечить по-настоящему, — она вздохнула. — Но при дворе вдруг почему-то решили, что это не всё. Будто бы Биритта оставила нам какой-то секрет. Какую-то тайну жизни и смерти, которую мы с тех пор храним. И теперь её хотят у нас отнять. Выпытать, если не отдадим сами.

— Сам король отдал приказ? — Гэлль казался поражённым до глубины души.

Тери взглянула на него.

— Королева. Королева Маргит. Сколько лет ты уже в этом лесу?

Гэлль не ответил.

— Этот секрет, — сказал он. — Он правда у вас есть?

Тери покачала головой.

— Я не знаю, — призналась она и почувствовала себя совсем пустой. — Все важные вещи доверяют только тем, кому есть двадцать лет. Мне зимой исполнилось шестнадцать...

Сейчас, после всего, что с ней случилось, это могло показаться почти смешным. Если её поймают, пыточных дел мастера потратят своё время даром, потому что никто не поверит, что она правда ничего не знает. Нарочно не придумаешь: вытягивать страшные тайны из девицы, которая просто таскала воду, варила суп да разжигала печь по утрам...

Гэлль посмотрел на неё странным, долгим взглядом и резко поднялся.

— Мне надо идти, — отрывисто сказал он. — Не забудь про костёр. Не пой днём, не броди ночью, и, если повезёт, в первую пару дней он тебя не заметит.

И он просто ушёл, не сказав больше ни слова.

Тери долго смотрела ему вслед, гадая, уж не померещился ли он ей.

В ту ночь она увидела чудовище.

Тери потушила огонь и свернулась клубком около остывающих углей. Измученная и уставшая, она уснула, стоило ей закрыть глаза, но найденный плащ не спасал от ночного холода, и Тери проснулась, когда до утра было ещё далеко.

Она подняла голову, и оно было там.

Свет луны, сочащийся сквозь переплетение ветвей, обрисовывал сгорбленный, страшный, могучий силуэт. Оно стояло поодаль на поваленном дереве — Тери не могла понять, на четырёх ногах или на двух; косматую голову венчали ветвистые рога. Неподвижное, чудовище словно прислушивалось, и Тери застыла, боясь вдохнуть…

У неё над головой вскрикнула ночная птица.

Чудовище стремительно повернуло голову; сверкнули в лунном свете дикие глаза. Тери распласталась по земле, зажимая рот ладонью, чтобы не закричать. Зажмурившись, она ждала, что вот-вот услышит треск, и топот, и рычание твари, бегущей к ней… но всё было тихо.

Когда какое-то долгое, очень долгое время спустя Тери набралась храбрости взглянуть на то место снова, чудовища уже не было.

До рассвета она дрожала, с головой закутавшись в плащ, и не верила, что утро когда-нибудь наступит снова.

Оно всё-таки настало, и вместе с ним к Тери вернулась потребность придумать хоть что-то. Её воспитали так, что она могла опустить руки холодной и жуткой ночью, но не при свете дня — хотя, если честно, с восходом особо светлее здесь не стало.

Неважно. Она не станет просто ждать, пока её убьют.

Тери умылась из указанного Гэллем ручья, разорила несколько окрестных гнёзд и запекла яйца в костре. Потом она отправилась на разведку.

Она уткнулась в болота даже раньше, чем ожидала. Когда земля захлюпала у неё под ногами, Тери упрямо попыталась шагать дальше, но сдалась, когда утонула в грязи по щиколотку и чуть не потеряла башмак. Тогда она пошла вдоль границы твёрдой земли, надеясь найти край топи. Должна же она где-то кончиться?

Она не кончалось.

В одну сторону, пока хватает сил; отчаяться, стиснуть зубы, повернуть обратно. Идти, пока снова не начнёт смеркаться.

Тери остановилась, оглянулась на цепь своих следов, которые медленно заполняла вода, и ей захотелось заплакать.

Она вернулась к своему костру уставшей и побеждённой.

Гэлль ждал её там.

— Останься со мной на ночь, — попросила Тери.

Он нахмурился.

— Я не смогу защитить тебя.

Знаю. Ты уже говорил. А ещё нам нельзя друг друга трогать, и я не смогу, как маленькая, вцепиться в тебя, когда мне станет страшно.

— Всё равно. Останься.

Про́пасть с одиночеством, и с виной, и с неотвязными мыслями о том, что стало с остальными — это Тери могла пережить. Но она точно знала, что не вынесет ещё одной ночи. Страха увидеть эти дикие, по-звериному светящиеся в темноте глаза.

Гэлль подумал и серьёзно кивнул.

— Хорошо.

Сегодня разговора у них не вышло. Тери не стала снова разводить огонь: ночь была совсем близко. Она сидела, прислонившись к дереву, и молчала, и Гэлль молчал тоже, и они оба, кажется, были не против этой тишины, полной потаённых лесных звуков и совсем лишённой слов.

Тери больше не спрашивала себя, кто он такой.

Она успела задремать, когда её чуткий сон прервал треск сломанных веток.

Тери вздрогнула и выпрямилась.

— Оно идёт!..

Гэлль прислушался.

— Нет, — сказал он. — Нет, подожди, это не…

Среди деревьев вдруг заметался оранжевый свет. Тери вскочила на ноги, щурясь в потревоженные сумерки, разбуженная слишком внезапно, чтобы полностью понимать, что происходит. Это за ней! Чудовище или нет, это за ней, это…

Свет прыгнул ей прямо в лицо; она зажмурилась, заслонила глаза рукой и поняла, что убежать уже не успеет.

— Это она?

— Она!

— Она! Ну наконец-то!..

Тери провела в лесу меньше двух дней, но всё равно успела отвыкнуть от того, какими шумными существами могут быть люди. Ей показалось, что за ней пришла целая дюжина; на самом деле, их было всего трое. Её глаза привыкли к свету, и она наконец сумела их рассмотреть: один постарше и двое совсем молодых, в руках — зажжённые фонари, на поясе — ножны с мечами. Все в чёрной военной форме.

В голове мелькнуло: они без собак. Она могла бы рвануть в чащу; она легче их и, может быть, быстрее, она не будет цепляться ножнами за каждый куст…

— Хвала небесам, — сказал самый старший, хотя звучало это не больно-то набожно. — Я уж думал, мы будем искать вас всю ночь. Почему в балладах не поётся о том, что спасать дев в беде — такая морока?

Спасать?

Мужчина посмотрел на лицо Тери и утомлённо вздохнул.

— Не глядите на меня так, — попросил он. — Мы не собираемся волоком тащить вас в плен. Её величество, — он поморщился, — отдаёт нам такие приказы, какие считает нужным, но я не воюю с женщинами и детьми, а вы, — он приподнял бровь и окинул Тери красноречивым взглядом, — в некотором роде почти что и то, и другое.

Незнакомец опустил свой фонарь.

— Грегори Уорден, — сказал он и изобразил лёгкий полупоклон. — К вашим услугам. А теперь давайте выведем вас отсюда.

Тери наконец вновь обрела дар речи.

— Т-так вы не выдадите меня? — не уверенная, что не ослышалась, выдохнула она.

— Не бойтесь нас! — подал голос один из ребят помоложе. — Мы вам не враги! То, что с вами делают, неправильно, и мы не хотим с этим мириться. Мастер Уорден — наш главный собаковод, он умеет усмирять ищеек, мы сможем легко пройти мимо…

Уорден кивнул и показал Тери маленькую вещицу из тускло блестящей бронзы.

— Обычный свисток и капелька волшебства, — пояснил он. — Люди его не слышат, а звери теряют голову от страха.

Он взглянул на Тери, и в его чёрных глазах блестел насмешливый, но не злой огонь.

— Ну что, идём? Или предпочтёте нашей компании здешних чудовищ?

Тери переводила взгляд с одного мужчины на другого, не зная, верить им или нет. Уорден казался исполненным нетерпения; один из его спутников, большой и угрюмый, походил на деревенского быка, не слишком умного, зато готового исполнять приказы, а вот другой… Тот юноша, что заговорил с ней, был чем-то похож на Гэлля. Он смотрел точно так же — взглядом человека, который лучше согласится умереть, чем сказать неправду…

— Тери!..

Гэлль. Она совсем про него забыла. Он стоял, прямой, натянутый, как струна, и вглядывался в темноту.

— Вели им погасить свет!

Напряжённая тревога в его голосе ударила у неё внутри в колокол. Волна страха, приходящего раньше, чем понимание, накрыла её с головой, но какая-то часть Тери вдруг ухватилась за то, что было сейчас совсем не важно.

— Почему ты сам им не скажешь?

Уорден нахмурился.

— С кем вы…

Гэлль резко обернулся, впился в неё потемневшими серыми глазами.

— Вели им. Погасить. Свет!

— Потушите фонари! — крикнула Тери, но было поздно.

Оно появилось из темноты, с рёвом ворвалось в освещённый круг и врезалось в пришельцев, словно ядро. Фонари полетели на землю; один сразу погас, но другие остались, превращая творящееся вокруг безумие в ночной кошмар, сотканный из пляшущих теней.

Уордена сбило с ног. Не успев толком понять, кто враг и откуда ждать новой атаки, юноша со взглядом Гэлля попытался вытащить меч, но чудовище схватило его за голову левой лапой и дёрнуло. Хрустнули кости; юноша обмяк и мешком рухнул наземь. Тери задушенно пискнула, отшатнулась и тоже упала, споткнувшись о корень. Чудовище даже не посмотрело в её сторону: парень, похожий на быка, занимал его куда больше. Единственный оставшийся на ногах солдат стоял с поднятым мечом, готовый к битве, и чудовище приняло вызов. Склонив рогатую голову, оно издало глухое рычание и бросилось вперёд.

Тери сидела на земле и глядела на их драку, словно во сне. Иногда, когда становится слишком страшно, у тебя остаётся только два выхода: сойти с ума или сказать себе «меня здесь нет». Будто заворожённая, она смотрела, как чудовище выбило меч у солдата из рук, но тот, не растерявшись, успел ударить его кулаком. Как поднявшийся Уорден взялся за рукоять собственного меча, чтобы прийти на помощь, но чудовище, взяв несколько шагов разбега, с силой врезалось в него плечом, и командир маленького отряда отлетел, словно тряпичная кукла, ударился об дерево и остался лежать неподвижно. Как чудовище повернуло голову к солдату-быку, который пытался нашарить в неверном свете своё оружие, прыгнуло на него, повалило на землю. Сцепившись, словно обнявшись, они покатились по чернике и корням. Каждый старался оказаться наверху, и солдату это почти удалось — он уже сомкнул сильные руки на горле твари, но та сбросила его, всей своей тяжестью взгромоздилась сверху, и Тери увидела у неё в лапе —

в руке —

острый обломок толстой ветки.

В тот неизмеримо короткий, короче удара сердца, миг она увидела всё как есть. Поджарое тело, лишённое собственной шерсти, закутанное в заскорузлые, плохо выделанные шкуры. Покалеченную правую руку без кисти. Рогатый капюшон из лосиной кожи на седых свалявшихся патлах. Изрезанное морщинами, заросшее серой бородой лицо.

Не человеческое лицо. Даже не лицо безумца.

Потом чудовище оскалилось и с размаху всадило обломок солдату в грудь. Навалилось на него всем весом и держало до тех пор, пока несчастный не перестал хрипеть и булькать.

Существо поднялось на ноги, и Тери вдруг вспомнила, что она всё ещё здесь, и на четвереньках отползла подальше в тень. Выглядывая из-за дерева, она видела, как чудовище подобрало с земли камень и разбило оставшиеся фонари. Потом в спустившемся на поляну мраке оно принюхалось к свежим трупам. Выбрало один из них.

Тери пережила этот ужас только потому, что не видела того, что делает тварь, своими глазами. Слава всем богам, для этого было слишком темно.

Вот только темнота не скрывала звуки.

Чавканье, и хлюпанье, и урчание. Словно собака, грызущая сочную, с кусочками мяса, кость.

Тери сидела, закрыв лицо руками, и слушала. Если Гэлль и был рядом, она об этом не знала. Сейчас, в эту минуту, в мире не осталось никого и ничего. Никакого конца и никакого спасения.

На рассвете чудовище завершило свою трапезу. Чавканье смолкло, и Тери услышала звук, будто что-то тяжёлое волочат сквозь кусты. Когда всё смолкло, она вышла из своего укрытия и увидела, что тело юноши, похожего на Гэлля, исчезло. Примятый кровавый след вёл куда-то в чащу.

— Он забрал его в своё логово, — мёртвым голосом сказал настоящий Гэлль. — Чтобы потом… — он с трудом сглотнул, — закончить.

Утро сочилось сквозь кроны деревьев, и поляну заливал неверный, сумрачный свет. Двое мужчин без движения лежали на зелёном покрывале мха.

— Почему они тебя не видели? — не глядя на Гэлля, спросила Тери.

Тот молчал.

Она повернулась к нему, чувствуя, что кипит. Весь ужас прошлой ночи, всё отчаяние её обречённого — не к солдатам, так к чудовищу в пасть! — побега внезапно вылились в злость. Злость на этого мальчишку, котрый лгал ей, лгал со своими обезоруживающе честными глазами, и она поверила.

Гэлль закусил губу.

— Ладно, — наконец сказал он. — Наверное, тебе нужно знать.

Он сделал глубокий вдох, словно собрался прыгнуть в глубокую, тёмную воду.

— Тери, он — это я.

У этих слов не было смысла. Они настолько не могли быть правдой, что остались для Тери пустым звуком, как чириканье просыпающихся птиц или шум ветра в кронах.

— Что? — тупо спросила она.

— Нет, то есть я… он… мы… — Гэлль запнулся, не находя нужных слов, сжал и разжал кулаки и вдруг снова стал почти спокойным.

— Хорошо, — сказал он.

И, протянув руку, коснулся её щеки.

Вот только Тери ничего не почувствовала. Его пальцы прошли сквозь неё, не задевая, как туман.

Она попыталась схватить их, но поймала лишь пустоту.

— Видишь? — мягко сказал Гэлль. — Меня нет. Как считаешь, это ваша Босая Биритта научила тебя видеть призраков?

Тери неподвижным взглядом смотрела на его живое, юное лицо. На тонкий румянец на бледных щеках, на золотистые ресницы, на глаза, полные вины и боли.

Как же так.

— Но кто тогда… он? — шёпотом спросила она.

— Моё тело, — устало ответил Гэлль. — Но мы с ним уже… давно не вместе.

— Насколько давно?

Тери произнесла это и поняла, что сама знает ответ.

Гэлль отвернулся. Обвёл взглядом поляну, сорок лет спустя заново залитую свежей кровью.

— Мы ехали через лес, — отрывисто сказал он. — Никто не ждал засады. Я был оруженосцем сэра Осберта, его взяли в плен и… меня вместе с ним. Нас пытали. Меня тоже, — Гэлль вдруг рассмеялся, горько и коротко, словно не сумел сдержаться. — Во время военных советов я чистил лошадей. Мог бы рассказать им всё про сбрую и овёс, но не про то, что они хотели…

Минуту они молчали.

— Я не знаю, что случилось дальше, — сказал Гэлль. — Наверное, я сошёл с ума от боли. Я очень много думал об этом с тех пор: может быть, когда человек сходит с ума, это… его душа его покидает. Тело ещё может жить, пока не умрёт, но это… уже не он.

Гэлль повернулся к Тери.

— Ты не представляешь себе, каково это — очнуться наутро и посмотреть на себя… снаружи. Я думал, что я… я думал, что он умер, или скоро умрёт, но… — он сжал побелевшие губы. — Когда души нет, то остаётся… зверь. Ты когда-нибудь была на охоте? Зверей ничему не учат в церкви, они не знают, что хорошо, что плохо и чего нельзя. Они так хотят оставаться в живых, что сделают что угодно.

— Гэлль… — шепнула Тери. Она знала, чем кончится эта история, и не хотела, чтобы он рассказывал её до конца, но он словно не слышал.

— Наши враги, — сказал Гэлль, — они просто оставили нас там, в лесу. Другие, кого они не убили, к рассвету умерли сами, но он… Не знаю, почему я остался там и смотрел — он… Они лежали там, мёртвые, и… сэр Осберт тоже, и… ему нужно было есть, чтобы выжить, но он был слишком слаб и безумен, чтобы найти что-то другое, и…

Его голос сорвался, и Гэлль замолчал, прижав руку к губам.

Тери не знала, что призраки тоже умеют хотеть плакать.

— Я не могу выйти из этого леса, — наконец сказал Гэлль, и его глаза снова были сухими. — И… туда, куда уходят после смерти, тоже попасть не могу, где бы это ни было. Не знаю, наверное, мне придётся дождаться, пока он наконец умрёт, только, боюсь, это будет ещё не скоро... Знаешь, это так странно — со стороны глядеть, как ты, ты сам, становишься всё старше и всё меньше человеком…

Гэлль тряхнул головой.

— До тебя меня никто не видел, — его лицо вдруг осветила слабая невольная улыбка. — Знаешь, я так удивился, что соврал первое, что в голову пришло. До сих пор удивляюсь, как угадал…

И правда. Солгать про рыцарский орден именно той девчонке, которая готова в него поверить. Если бы это слово сейчас не казалось такой злой насмешкой, Тери сказала бы, что ему повезло.

— Не знаю, видит ли он, — вновь помрачнев, сказал Гэлль. — Если и да, то, что от него там осталось, понимает, что я ничего не могу ему сделать, и не обращает на меня внимания. Когда ему попадаются люди, у меня не получается… ни помешать, ни предупредить. Они все… Те двое влюблённых, шайка контрабандистов, охотники, которые начали было ходить сюда, когда новый король запретил охоту в своих лесах…

Запрет на охоту. Тери вспомнила: отец королевы Маргит ввёл его года на два — ещё до того, как сама Тери появилась на свет…

До неё наконец дошло: Гэлль пробыл здесь сорок лет, совсем один.

Хуже, чем совсем один.

— Мне кажется, он не понимает, что это — люди, — словно оправдываясь, сказал Гэлль. — Он просто охотится на всё, что может поймать. Но я всё равно… я все эти годы пытаюсь понять: неужели всё это, вся эта мерзость с самого начала была… во мне? Просто что-то другое, другая часть меня, умудрялась это сдерживать? Неужели мы все — такие?

Тери попыталась осмыслить это и не смогла. Вдруг обнаружить, что ты на самом деле дикий зверь, которого не пускает на волю лишь тонкая сеть твоей человечности, было бы слишком страшно.

— Гэлль, — сказала она так твёрдо, что удивила саму себя. — Гэлль, послушай меня. Ты — не он. И он — давно уже не ты. Понимаешь?

Он посмотрел на неё так, что ей стало ясно: не понимает. Про́пасть, да он же во всём винит себя. Все эти проклятые десятилетия тащит на себе чужие зверства и чужие, чужие, не им причинённые смерти…

— Гэлль, — повторила Тери раздельно и чётко. — Ты ни в чём — слышишь? — ни в чём не виноват. То, что сделал он, сделал он. Ты здесь ни при чём. Ты… в плену у чудовища, вот и всё.

Она увидела в его больших светлых глазах что-то, для чего нет слов — неверящий взгляд человека, который не надеется уже так давно, что совсем разучился, — и это что-то вдруг всё решило.

Перепуганная девчонка, дрожащая за свою жизнь, куда-то делась. Босые Сёстры не учили детей стоять за справедливость и защищать слабых, но Тери поняла, что теперь не отступит.

Встать против зла лучше, чем сидеть и ждать, пока оно найдёт тебя первым.

— Давай убьём его, — сказала она.

— Что?! — Гэлль явно не поверил своим ушам.

— Мы что-нибудь придумаем. На этой поляне есть три меча.

Гэлль решительно покачал головой.

— Ты погибнешь!

Тери почувствовала, что улыбается.

— Он всё равно сожрёт меня, не сегодня, так завтра, ведь так? А к солдатам её величества Маргит я не пойду. Мой единственный шанс — убить чудовище. Не ради тебя, так ради себя.

Она пристально посмотрела на него.

— Ты поможешь?

Гэлль с сомнением посмотрел на свои руки.

— Я ничего не могу, — сказал он.

— Можешь хотя бы быть рядом.

Кажется, это прозвучало как строчка слащавой баллады про любовь. Пусть. Гэлль правда мог сделать для неё хотя бы это.

Тери не хотелось заглядывать в залитое кровью лицо солдата-быка, поэтому она обошла его стороной. Уорден лежал там же, где и вчера, бледный, но с виду целый; Тери опустилась около него на колени и принялась расстёгивать его пояс. Ей нужен был меч — она никогда не держала в руках оружия, но сейчас чувствовала, что нужен.

Пряжка наконец поддалась, и она потянула кожаный ремень к себе.

Уорден схватил его за конец.

— Ведьма, — едва шевеля запёкшимися губами, выговорил он.

Тери вздрогнула от неожиданности.

— Я думала, вы умерли, — честно сказала она.

Уорден приподнял веки; кажется, даже это стоило ему большого труда.

— Все мы… ошибаемся, — усмехнулся он. — Я вот — в тебе. Дурак!.. И с чего я взял, что всё, что рассказывают о Босых Сёстрах — чушь собачья? Решил, будто эта мышь, хоронящаяся по щелям, с радостью поверит любому, кто посулит спасение… Нужно было просить за тебя втрое больше. Исход один, но хотя бы не так… обидно…

Вот оно что. Чем травить беглянку псами, её попытались выманить обещанием свободы. И как она не догадалась раньше? Впрочем, неважно. Тери было настолько всё равно, что она даже не разозлилась. Зачем, если исход — здесь Уорден прав — так и так один?

— Я не ведьма, — терпеливо возразила она. — Вы снова неправильно поняли. Как и все.

Чёрные глаза мужчины сверкнули.

— Ты натравила на нас эту тварь!

— Я ей не указ.

— Ты здесь уже третий день. Почему она не растерзала тебя? И с кем ты постоянно говоришь?

Тери вздохнула. Объяснять было бесполезно.

— Вы всё равно не поверите, — сказала она.

Уорден попытался сесть, но тут же упал обратно, кусая губы. Тери только сейчас заметила, что его левая нога опухла и натянула кожаную штанину.

— Хотите, я сделаю так, чтобы не было больно? — без задней мысли предложила Тери.

Лицо Уордена исказилось сильней, чем от боли.

— Не смей, — прошипел он. Выдохнул и совсем другим тоном спросил:

— Что Бальдор и Энфри?

— Мертвы, — коротко ответила Тери. — Если я не смогу убить чудовище, то следующей ночью оно придёт и за вами. Дайте меч.

Уорден, словно на чужую, посмотрел на свою руку, всё ещё сжимающую пояс. Нехотя разжал пальцы.

— Пусть приходит, — сказал он. — Я не боюсь ни его, ни тебя… ни её, — он усмехнулся снова, и вышло почти весело, — которая тоже ждать себя не заставит… Обидно только, что не по-честному, в драке, а в этой проклятой глуши…

Тери не стала говорить ему: «Вам ли рассуждать про честность?»

Прежде чем уйти, Тери вытряхнула из старого шлема остатки гнезда и принесла Уордену воды. Она оставила ему и свой плащ. Плащ на пояс — неплохой обмен… Дырки в ремне были сделаны для кого-то побольше, чем она, и Тери пришлось завязать его узлом. Когда она шагала по лесу, переступая через корни, ножны непривычно били её по ноге.

Она отказывалась считать чудовище чем-то, что раньше было Гэллем. В конце концов, кто сказал, что он не умер в ту ночь? Кто сказал, что в опустевшее тело не вселилось что-то другое, вызванное к жизни вероломством победителей, и отчаянием проигравших, и криками расстающихся с жизнью под пыткой? Что-то враждебное, тёмное и чужое; не часть человеческой сути, ждущая своего часа в каждом.

И в тебе тоже.

Гэлль едва поспевал за ней, и кусты и ветки проходили сквозь него, как сквозь лунный луч.

— Подожди, — сказал он, — я понял. Ты тоже сходишь с ума, да? Ты… насмотрелась на всякое прошлой ночью и теперь не в себе, и…

Мокрая земля хлюпала у Тери под ногами; Гэлль ступал совершенно беззвучно.

— Я похожа на человека, которого покинула его душа? — огрызнулась Тери.

Гэлль резко остановился, и Тери пришлось остановиться тоже.

— Я не хочу смотреть, как тебя убьют, — сказал Гэлль.

— Так отвернись, — фыркнула Тери.

Он вспыхнул, и она поняла, что сделала ему больно.

— Гэлль, — Тери вздохнула и вдруг остро пожалела, что не может взять его за руки. — На самом деле я вовсе…

— Ты сделаешь это? — перебил Гэлль и посмотрел ей прямо в глаза. — Ты положишь этому конец?

Что она могла ответить? «Ты ведь сам только что говорил, что я умру»?

— Я постараюсь, — сказала Тери.

Она отступила на шаг и оглянулась.

— Мы останемся здесь.

Они долго искали подходящее место, и это было оно. Сырая, но всё-таки твёрдая земля небольшим мысом вдавалась в бурую, заросшую ряской воду, под которой скрывалось топкое дно. Берег щетинился зарослями полузасохших кустов. Смешно — засохнуть, когда вокруг столько влаги, но у них, наверное, сгнили корни…

Тери села на кочку и стала ждать.

Когда новая ночь набросила на мир покрывало темноты, она встала и подожгла куст.

Он горел и потрескивал, уютно, словно дрова в печке, и, чувствуя на лице волны жара, Тери почему-то вспомнила, как сама Старшая учила её чуду огня. «Смотри не обожгись!» У Старшей уже тогда были морщинки в уголках глаз, и как-то находилось время на каждую в доме, и, конечно, в тот, первый раз Тери обожгла руку.

Так далеко. Как будто совсем в другом мире.

У Тери в голове вдруг пронеслось: скорее всего, ничего не получится. Скорее всего, она правда сумеет только погибнуть.

Ну и пусть.

Как она и думала, оно не заставило себя ждать. Если уж эта тварь примчалась на свет трёх маленьких фонарей, то она точно не проглядела бы огромный костёр. Как и прошлой ночью, чудовище двигалось тихо, но Тери, успевшая привыкнуть к лесному безмолвию, всё равно услышала его прежде, чем оно показалось на глаза. На сей раз оно не выскочило из ниоткуда, как разъярённый вихрь, а осталось выжидать, укрытое тенью. Наверное, не понимало, в чём подвох: добыча должна прятаться и дрожать, а не стоять вот так, с вызовом в позе…

Тери наклонилась и выломала из куста горящую ветку побольше.

— Ну же! — громко сказала она. — Выходи!

Что-то у неё внутри кричало от ужаса, но она не слушала. Ей было горячо и дымно, в ушах трещал огонь и молотом стучало сердце, и сегодня всё это должно было кончиться, если не так, то иначе.

Шорох, едва различимый хруст сучка под чужой тяжёлой ногой. Тишина.

Потом оно взмыло в воздух, покрывая половину расстояния до Тери одним могучим прыжком. Приземлилось на все четыре лапы, словно кошка, понеслось на неё — не как человек и не как зверь, полусогнувшись, ловко опираясь на правую руку без кисти.

Тери была готова и хлестнула горящей веткой по его лицу.

Чудовище взвыло, замотало головой, отскочило и напрыгнуло на неё снова. Тери отступила на шаг — только не назад, а вбок. Она даже не доставала меч, если быть честной с собой, она взяла его просто чтобы было не так страшно; её настоящим оружием была ненависть — ненависть этой твари к огню. Это было как танец — танец, где тебя сожрут, если ты собъёшься с шага, но всё-таки: уклоняясь и нападая, уходя в сторону, Тери сумела развернуть своего врага спиной к болоту, и теперь оставалось только…

Тварь замахнулась на неё здоровой рукой, Тери не успела отпрянуть, и когти — ногти, длинные, обломанные и грязные — оставили три полосы обжигающей боли у неё на щеке. Тери сжала зубы и ткнула веткой в бесцветный, бессмысленный глаз. Не попала, но чудовище отскочило с подпалённой бородой, и Тери в первый раз поверила, что может победить.

Чудовище огрызалось, но огня вокруг было слишком много, и оно отступало, отступало назад, пока его нога не плеснула в тёмной ржавой воде…

Тогда оно выпрямилось в полный рост, словно встающий на задние лапы медведь. Тери невольно замешкалась, и тварь вырвала ветку у неё из рук. Одним движением — хрусть! — сломала её пополам.

Игры кончились.

Чудовище схватило Тери за запястье. Ему ничего не стоило так же легко сломать её кости.

В доле секунды, растянувшейся на целую вечность, Тери отчаянно потянулась свободной рукой к ножнам, но её пальцы сомкнулись на чём-то другом, маленьком, холодном и гладком, висящем у Уордена на ремне.

Она схватила эту вещь и дунула.

Звука не было.

Чудовище выпустило её руку и отпрянуло с бессловесным воплем ужаса.

Тери глубоко вдохнула и дунула снова, так, что у неё закружилась голова.

Уорден не лгал про своих собак. Чудовище заметалось, ослеплённое страхом, и, не разбирая дороги, бросилось прочь — прямо в болото. Когда у Тери кончился воздух, оно было в воде по пояс, и выбираться обратно было уже поздно. Все знают: чем сильнее ты барахтаешься, тем глубже вязнешь. Тварь ревела и билась, борясь за свою жизнь, но топь делало своё дело, медленно и неумолимо — и вот наконец в ней скрылись и кончики ветвистых лосиных рогов.

Пальцы Тери разжались, и свисток Уордена булькнул в воду.

Куст у неё за спиной догорал. Ночь вдруг стала ужасно тихой.

Тери нашла глазами Гэлля и слабо улыбнулась.

— Кажется, всё, — сказала она.

Гэлль посмотрел на себя.

— Странно, — сказал он голосом кого-то, кто ещё не успел до конца проснуться. — Я всегда думал, что исчезну, когда его не станет…

Он поднял голову.

— Как ты думаешь, что дальше?

Тери пожала плечами. Всё вокруг казалось ненастоящим.

— Не знаю, — сказала она. — Я ведь никогда не умирала.

В этот момент что-то схватило её за ногу.

Она вскрикнула и упала на измятую траву. Это было как в худшем из страшных снов: оно восстало из топи в потоках воды и грязи, уже совсем не похожее на человека, безмерно огромное, закрывающее собой весь мир. Тери больше не думала о том, чтобы сражаться, и не гадала, почему оно не утонуло. Она зажмурилась, вжимаясь в землю, инстинктивно выставила перед собой руки…

— Стой!

Тери ждала смерти, но её не случилось.

Она открыла глаза. Гэлль стоял над ней, сжав кулаки, запрокинув голову, чтобы быть с тварью лицом к лицу.

— Ты её не тронешь! — его голос звенел, как у мальчишки, но Тери никогда раньше не слышала столько решимости сразу. — Ты вообще никого больше не тронешь, слышишь? Всё это время ты делал, что хотел, а мне… приходилось смотреть, но так больше не будет!

Паралич страха отпустил, и Тери торопливо отползла назад. Чудовище даже не взглянуло в её сторону. Оно смотрело на Гэлля.

Оно его видело.

— У тебя нет ни разума, ни совести, ничего, что делает людей людьми! Ты даже не понимаешь, как ужасно то, что ты творишь, и это приходится делать мне!

Гэлль больше не был бесплотной тенью, привыкшей к собственному бессилию. Он казался взрослее и выше, его голос окреп, и чудовище вдруг попятилось и как-то съёжилось, словно побитый хозяином пёс.

Там, у Гэлля за спиной, Тери медленно поднялась на ноги.

— Мне надоело каждое мгновение казнить себя за зло, которое причиняешь ты! Про́пасть побери, ты ведь был моей частью, и точно не самой главной! С какой стати ты решил, будто тебе всё можно?!

Тери бесшумно вытащила из ножен меч. Крепко взялась за рукоять двумя руками.

Гэлль стоял перед ней, и его плечи ходили ходуном, как будто он долго и далеко бежал. Надо же. Он мёртв уже сорок лет и до сих пор не может забыть, что ему когда-то нужно было дышать.

— Хватит, — сказал Гэлль, и это слово упало тяжело и гулко, как камень. — Хватит делать это со мной.

Тери ударила. Обеими руками, всей своей силой и всем своим весом, вперёд и вверх, и острие клинка вошло в плоть.

Гэлль посмотрел на меч, торчащий у него из груди.

Поднял глаза туда, где он вошёл в грудь чудовища.

Тери отпустила рукоять, и тварь начала падать назад, невероятно медленно и совсем беззвучно, словно весь мир сейчас смотрел и не мог поверить.

Тело с плеском рухнуло в облако брызг, и чары рассеялись.

Глядя, как вода скрывает его во второй раз, Тери поняла: теперь — всё. Мёртвое тонет не так, как живое.

— Его нет, — в пустоту сказал Гэлль, и уж он-то знал точно.

Тери оторвалась от сомкнувшейся водяной глади. Раны на зелёном ковре ряски ещё не затянулись, но, дайте время, исчезнут и они…

— Ты всё ещё здесь, — заметила она.

Гэлль выглядел растерянным.

— Да, — сказал он, словно извиняясь. — Похоже на то.

Тери развязала пояс Уордена и бросила его в болото.

— Мне кажется, я знаю. Пойдём.

Он показал ей путь к логову чудовища.

Тери не стала хоронить кости. Они всё равно лежали вперемешку, неизвестно, где чья, и некоторым, коричневым, как дерево, похоже, было много лет. Глядя на них, она представила себе, как мальчик, умерший изнутри, открывает глаза и не знает, что он такое, но очень хочет есть. Как он пока не освоил звериное искусство охоты, но готов сделать что угодно, чтобы прожить ещё хоть немного, и тропинка выводит его к полю боя, где все и так уже мертвы.

Мёртвым ведь всё равно, правда?

Тери собрала всю одежду, какую нашла. По пути сюда она нарочно сделала крюк, чтобы отыскать обрывки белого платья, хотя не смогла бы сказать, сделала она это для Гэлля или для себя.

Потом она бросила ворох ветхой ткани охапку на хвороста и призвала то волшебство, которое знала лучше всего.

Они с Гэллем сидели рядом и смотрели, как огонь доедает то, что оставила смерть. Дело шло к рассвету; ночные птицы умолкли, дневные ещё не проснулись, и было тихо, так тихо, как Тери никогда ещё не было за всю её жизнь.

Судьба иногда делает такие странные вещи.

Их двое, они оба наказаны за знание, которого не имели, и вот куда это их привело.

— Они тоже развели костёр, — вдруг сказал Гэлль. В его серо-голубых глазах плясали отсветы пламени, и на мгновение, как в тот, первый день, Тери показалось, что он от неё далеко-далеко. — Сэр Осберт сказал им: «Убейте мальчишку сразу, он ничего не знает!», но они только рассмеялись, и их командир ответил: «Это мы ещё посмотрим!» Они бросили меня на землю и сунули мою руку в огонь. Один из них прижимал её коленом. Я дал себе слово, что они не услышат моего крика…

Он покачал головой.

— Само собой, не сдержал.

Лоскуты ткани чернели и рассыпа́лись на искры и пепел. От золотого шитья на белом уже давно ничего не осталось.

— Сорок лет прошло, Гэлль, — сказала Тери. — Они все уже умерли.

— Да, — сказал Гэлль. — Я тоже.

Слёзы почему-то застали её врасплох, и Тери отвернулась, делая вид, что смотрит в огонь.

Когда она снова подняла голову, Гэлля уже не было. Нигде.

Уорден мог сколько угодно рассуждать о смерти: он был ещё жив, и ему хватило сил поприветствовать Тери, вернувшуюся на поляну, почти что дружеским жестом.

— Надо же, — сказал он с усмешкой, невесёлая удаль в которой лишь отчасти была бредом человека, измученного голодом и болью, — живая! Нет, всё-таки точно ведьма…

Не слушая, что он несёт, Тери опустилась рядом с ним на землю и коснулась его ноги. Уорден умолк на полуслове.

— Т-ты её исцелила? — не веря, выдохнул он.

— Нет, — сказала Тери. — Но я помогу вам выйти из леса.

Она встала и протянула ему руку.

Уорден не шелохнулся.

— В чём подвох? — спросил он.

— Нет никакого подвоха.

— Ты что, просто возьмёшь и выйдешь к ним?

Тери не убрала руки́. Она не спала две ночи; у неё не было сил с ним спорить.

— Я не хочу здесь оставаться, — просто сказала она. — Так вы идёте или нет?

Если бы не её волшебство, Уорден лишился бы чувств от боли, попробуй он сделать хоть шаг. Его отряд охотился на Босых Сестёр; теперь одна из них спасала ему жизнь. Сломанная нога не держала, наверняка Уордену предстояло и вовсе с ней расстаться; он тяжело оперся Тери на плечо, и она покачнулась под его весом, но устояла.

Дорога до опушки получилась долгой. Каждый шаг был как десять, двадцать, пятьдесят, и Тери спорила бы на что угодно, что, когда между деревьями наконец забрезжил свет, ни один из них не смог так сразу в это поверить.

Тяжело дыша, Уорден остановился.

— Устали? — спросила Тери, стараясь не думать о том, как устала она сама, и о том, что, если они сядут отдохнуть, она, скорее всего, уже не сможет поднять его снова.

Уорден не ответил.

— Я — твой заложник? — наконец спросил он.

— Нет.

— У тебя в запасе есть ещё парочка тварей вроде той?

Тери покачала головой.

— Я не понимаю, — сказал Уорден.

Я тоже, не сказала Тери.

— Они тебя схватят.

— Пусть.

— Может быть, убьют.

— Может быть.

Уорден с досадой покачал головой, и Тери подумала, что он тоже наверняка считает её сумасшедшей.

Он просто не знал.

Не знал, во что можно превратиться в этом лесу, если пробыть в нём слишком долго.

Если бы Тери предложили выбирать, она предпочла бы умереть сегодня.

— Пойдёмте, — сказала она. — Ещё совсем чуть-чуть.

И они пошли, и, обернувшись в последний раз, Тери увидела, как вечные лесные тени смотрят ей вслед.

Она больше их не боялась, но не хотела оставаться с ними.

Шаг за шагом, они шли к свету, и ветер нёс им навстречу лай собак.