Из звёзд и из пепла (джен)

Чет познакомился с Эдди в ангаре, где строился тот самый стратостат новой модели.

Инженерам был нужен волшебник на побегушках, и в одно прекрасное утро Чет, неожиданно для себя один из лучших выпускников курса, получил распоряжение прибыть на новое место работы. Документы на проходной у него проверяли целую вечность, зато потом, когда он отыскал главного инженера Беркли, к которому был направлен, то только и успел, что выдать:

— Чезаре Джотто, явился…

— А, ты из магкорпуса? — Беркли размашисто хлопнул его по плечу. — Расслабься. Здесь все свои.

И впрямь: один из главных людей в этом ангаре — не считая правительственного комитета, которому приходилось отчитываться, — Беркли сам показал Чету, что здесь к чему. Провёл нового коллегу по цеху, где сшивались два огромных баллона — стоп, два? Один запасной, что ли? — по мастерской для сборки точных приборов и закончил экскурсию в огромном гулком зале. Вдоль его стен громоздились груды ящиков и металлические листы, в дальнем углу мигал огонь сварки, а посреди пола возвышалось нечто, похожее на округлую продолговатую клетку.

— Каркас гондолы, — пояснил Беркли. — У «Маркееты» будет принципиально новая…

— Зар-раза! Да чтоб тебя!..

Чет в недоумении обернулся на юный, звонкий голос и увидел мальчишку, на вид лет шестнадцати — тот сосредоточенно шурудил внутри невысокого постамента, на котором покоился каркас.

— А это Эдди, — очень спокойно сказал Беркли. — В данный момент занимается системой амортизации при приземлении.

— Школьник-практикант? — недоумённо хмыкнул Чет. На парнишке был такой же заляпанный машинным маслом комбинезон, как и на других здешних рабочих — правда, слегка ему большой…

— Какое там! — весело фыркнул какой-то здоровяк, тащивший коробку с инструментами. — Эдвард Морроу, наш юный гений, надежда эрштадской аэронавтики. Он же — автор «Маркееты».

— Именно, — невозмутимо подтвердил Беркли. — Все расчёты и окончательные чертежи выполнялись Инженерным бюро, но идея стратостата с двумя баллонами — по праву его. Часть выпускной работы.

Так этот воробышек — совершеннолетний выпускник Королевского авиаторского? Час от часу не легче.

— Он хороший парень, но лучше не дёргай его лишний раз, — посоветовал Беркли. — Рискуешь получить гаечным ключом в лоб.

На первых порах задачей Чета было проверять материалы: нет ли брака? Готовому стратостату предстояла тысяча осмотров и испытаний, но изъян, замеченный заранее, обещал сэкономить время и деньги. Один за другим, Чет терпеливо «прощупывал» десятки листов тонкого прочного сплава, которому предстояло стать обшивкой гондолы, и нет-нет да и ловил себя на том, что краем глаза ищет Эдди.

Тот, казалось, был всюду сразу. Нет, не метался от одного незаконченного дела к другому — просто был неутомим и эффективен, как паровой котёл. Доделывал ту самую систему амортизации, проверял, крепко ли сварены толстые прутья каркаса, спорил с инженерами — Чет не понимал ни слова — и изобретательно, со вкусом ругался вслух, как следует закручивая очередную гайку…

Неделю спустя Чет решился к нему подойти.

Только что был дан сигнал к обеду, но Эдди словно ничего не слышал. Не желая его отвлекать, Чет остановился поодаль и невольно залюбовался тем, как уверенно и сосредоточенно он устанавливает в будущую гондолу что-то вроде рельсов для раздвижного люка.

Вблизи этот парень вовсе не казался… не на своём месте.

— Будь другом, подай отвёртку, — вдруг сказал Эдди и, не отрываясь от работы, протянул руку назад.

Чет молча вложил в неё что-то, и Эдди застыл, с недоумением глядя на свёрток из пергаментной бумаги.

— Что это?

— Сэндвич, — пояснил Чет. — С говядиной. Откуда у тебя возьмутся силы двигать прогресс вперёд, если ты моришь себя голодом?

Потом они сидели рядом на перевёрнутых ящиках и ели.

— Какое там обедать, — с жаром говорил Эдди с полным ртом хлеба. — Мне и спать-то жалко! Срок до осени, а у нас ещё конь не валялся…

Вот так, бок о бок, было понятно, что ростом он Чету по плечо. Эдди стащил рабочие перчатки, и белые ладони под ними оказались маленькими, почти девчачьими — или мальчишечьими? В его круглом лице и вздёрнутом носе определённо было что-то детски-задорное, а тёмно-карие, почти чёрные глаза горели так, как могут только глаза человека с большой мечтой.

— Значит, правду говорят, что у тебя одна работа на уме? — хмыкнул Чет.

— Кто говорит? Эти? — Эдди фыркнул, тряхнул вьющимися каштановыми волосами. — Да ну их! Вечно пытаются затащить меня в какой-нибудь кабак, а потом, — он с досадой отвёл взгляд, — к… дамам. Говорю, что не интересно — гогочут…

Чет помолчал, задумчиво жуя.

— Что ты скажешь о том, чтобы сходить в кабак со мной? — предложил он. — Без… нежелательных продолжений?

Эдди цепко посмотрел на него.

— Зачем?

Не говорить же «Просто ты мне сразу понравился». Хоть это и правда.

— Расскажешь мне про вашу «Маркеету». Хочу лучше понимать, что делаю, — сказал Чет. — А то про стратостаты я знаю только, что нужно взять здоровенный шар, накачать водородом и запустить в космос.

Эдди улыбнулся.

— Чуть пониже. «Маркеета» поднимется всего миль на десять…

Чет правда не был силён в теории. Он знал плотность и прочность материалов, которые проверял, мог рассчитать, как поднять эту массу в воздух с помощью магии — но без неё? Увольте.

Эдди исправил это в два счёта.

«Маркеета» была первым в мире стратостатом с двумя баллонами. Правда, чтобы они не мешали друг другу, один, главный, помещался значительно выше другого, куда меньших размеров, и это потребовало хитрой системы размещения и сброса балласта, чтобы гондолу не перекосило в полёте. Зато и поднять два баллона могли больше: кроме всех необходимых приборов, «Маркеете» предстояло брать в полёт аж шесть человек. На высоте обещанных десяти миль воздух был слишком разрежен, а температуры — слишком низки, но в герметичной гондоле предполагался шлюз, чтобы выходить наружу в скафандрах.

Всего этого было не объяснить за один раз, но тот вечер, когда они вдвоём завалились в любимый Четом уютный бар, стал первым из многих. Поначалу осторожный и недоверчивый, Эдди вскоре говорил взахлёб, жестикулировал, рисовал чертежи на салфетках, и Чет готов был слушать его часами.

Он не мог взять в толк: как в этом хрупком пареньке, на котором вся одежда сидит так, словно он донашивает её за старшим братом, умещается столько знаний и огня? На вопрос Чета, давно ли он увлёкся механикой, Эдди ответил:

— Видишь шрам? — он показал на небольшую отметину, перечёркивающую его правую бровь. — Попытка построить первый летательный аппарат в десять лет. Из чайника. Чайник, конечно, взорвался, а он у нас был один. Боже, как мне в тот раз влетело от Энжел…

— Энжел? Твоя мать?

— Что-то вроде того.

И по лицу Эдди Чет понял, что спрашивать больше не стоит.

Эдди вообще мало рассказывал о детстве, и Чет догадывался, почему: как-то раз он обмолвился, что вырос около Верфей. Все знали этот район — довольрно порядочный, но очень бедный, и, наверное, в воспоминаниях Эдди о нём было мало весёлого. А вот Чету нравилось рассказывать об их с Паолой шалостях (младшая сестра учила брата плохому не меньше, чем он её) или травить байки об учёбе в магкорпусе — и слушать, как Эдди смеётся, запрокинув голову…

Лето перевалило за середину. В ангаре кипела беспокойная жизнь, гондола «Маркееты» наращивала на каркасе теплоизоляцию и обшивку; Эдди делал свою работу, а Чет — свою, но у него каждый раз теплело на сердце, когда до него доносилась знакомая звонкая брань. Во дворе проверяли на герметичность главный баллон из прорезиненного шёлка: его накачали воздухом, и проверяющие ходили прямо внутри лежащей на земле оболочки, как по длинному залу с высоким сводом. Сквозь тонкие стенки просвечивало солнце, и это походило на сон, и, глядя на Эдди — они оба были там — Чет понял, что всё, что нужно ему в этой жизни — это встретить кого-то, кто будет смотреть на него так же, как Эдди на свой стратостат.

В середине августа они пошли гулять в парк. Ночи начинали холодать, и форменная чёрная куртка волшебника как-то сама перекочевала с Чета Эдди на плечи. Соловьи в кронах подпевали музыке из летних кафе, где танцевали и пили нарядные люди; Эдди рассказывал что-то про космос, и фонари отражались в его глазах, как звёзды, и Чету не верилось, что он сейчас в том же мире, о котором пишут газеты, панически кричащие: «Война! Будет война!»

Отношения Эрштадта с Гердебургом никогда не были простыми — часто ли соседи ладят? Но сейчас речь шла не об их маленьких делах маленьких стран: лихорадило уже весь мир. Технические прорывы, казавшиеся рассветом новой эры, привели к осознанию: леса, угля, руды не хватит на всех. Напряжение, сгущавшееся в воздухе последние несколько лет, можно было потрогать руками, и, чтобы сдвинуть обвал, хватило бы одного камушка…

Король Густав Гердебургский и парламент Эрштадта ещё пытались разрешить обострившиеся обиды миром, но за маской дипломатии их страны шипели друг на друга, как готовые к драке кошки.

Если честно, Чет очень не хотел, чтобы его родина осталась в истории как начинатель второй Двухсотлетней войны.

Как-то раз он сказал об этом вслух, и Эдди зло фыркнул:

— Двухсотлетней?! Да с нынешним развитием техники человечеству хватит двухсот дней!

Они старались не говорить о войне.

По документам «Маркеета» тысячу раз могла быть стратостатом научного назначения — кого бы это остановило? Да и у Эдди имелась квалификация пилотировать военный дирижабль, а Чет… Волшебников всегда призывали первыми. Формально они не были подразделением армии, но по факту подчинялись её командованию — отсюда, например, и знаменитое распоряжение №137…

В открытом кафе в сердце парка Чет без задней мысли заплатил за них обоих — жалование у волшебников было вполне себе, почему нет? Когда он сел за столик, Эдди, только что беззаботный и весёлый, с неожиданно серьёзным лицом крутил в руках стакан вина с корицей и кусочками яблок.

— Чет, — вдруг сказал он без улыбки, — ты чего-то от меня хочешь?

Чет даже не сразу сообразил, о чём он, а когда понял — задохнулся от негодования. Какого!.. Разве он дал повод?!..

— Нет. Ничего! — резко сказал он, со стуком отставляя кружку пива. Посмотрел на Эдди, на его хорошенькое, иначе не скажешь, лицо… И впервые подумал: а ведь наверняка были те, кто хотел. И хорошо ещё, если только предлагал, а не…

Каково ему пришлось в юности у Верфей? В Королевском авиационном, где совсем нет женщин?

— Прости, — мигом остывая, сказал Чет. — Ничего… кроме того, что уже есть. Чтобы дружить с тобой, и гулять, и слушать про стратостаты. Можно?

Несколько секунд Эдди молча смотрел на него, потом залпом опрокинул свой стакан.

— Девушка! — весело окликнул он официантку. — Мне ещё раз того же. Платит, — он кивнул на Чета, — вот он!

* * *

— Почему ты мне не сказал? — спросила Паола две недели спустя, разливая чай.

Они жили порознь, но Чет дорожил традицией их воскресных встреч. У него не было никого ближе Паолы — хоть он всё ещё удивлялся, куда делась его смешная младшая сестрёнка и что это за невероятная дама, знающая дюжину языков. Ещё вчера ведь бегала с ободранными коленками, а сегодня с восторгом рассказывает про какой-нибудь древний свиток на редком диалекте или мёртвое наречие людей-фениксов, в котором, мол — что бы это ни значило, — нет грамматического рода…

— Не сказал тебе что? — удивился Чет.

— Что вы будете катать на «Маркеете» принцессу Зиглинде.

Чет чуть не подавился печеньем.

— Зиглинде Гердебург?!

Третья младшая сестра короля Гердебурга, эксцентричная старая дева, известная своим небывалым для женщины образованием, пристрастием к аэростатам, физике и крепким мужским сигарам — а ещё безумной любовью народа. Она всегда ратовала за мир. За просвещение, образование и медицину, за право каждого жить — и за то, чтобы, чёрт побери, не доводить до того огненного кровавого ада, которым в этом веке обязательно станет война. Ходили слухи, будто только благодаря ей его величество Густав всё ещё согласен на переговоры…

— Шерил из «Колокола» говорит, завтра опубликуют официальное заявление, — сказала Паола.

«Колокол» был респектабельной газетой, да и вообще, в кружок Паолы кого попало не брали.

Их фамильный прямой длинный нос, светлые волосы — Паола была похожа на Чета, но раза в два красивее. В полтора так точно. Реши она выйти замуж и растить детей, она бы запросто нашла, с кем, но она предпочла обеспечивать себя сама, занимаясь переводами — и борьбой за свои права.

Чет ею восхищался. Нет, правда, это всё было здорово и храбро… вот только он не всегда понимал, зачем это ей. Например, право голосовать. Он сам, если честно, с радостью снял бы с себя ответственность за то, что нынче творится в мире…

— Интересно, а этот твой Эдди знает? — Паола хихикнула. — Великий стратонавт, о котором я столько слышу!.. Как его хоть зовут на самом деле? Эдвин?

— Эдвард. Эдвард Морроу. Кстати, я тут подумал…

Чет хотел спросить, можно ли ему будет как-нибудь привести Эдди на чай. Ему давно хотелось познакомить их с Паолой, и…

— Морроу? — сестра вдруг нахмурилась. — Морроу. Морроу… Подожди, я сейчас.

Она вскочила и стала сосредоточенно рыться на одной из перегруженных книжных полок. Чет успел пожать плечами и выпить ещё полчашки чая, когда она торжествующе воскликнула:

— Вот! — и протянула ему свой пыльный выпускной альбом.

— Она училась в параллельном классе. Посмотри, может, это его сестра? Или кузина. Тогда, — Паола пихнула его локтем, — ты мог бы на ней жениться, как в каком-нибудь глупом романе…

Милая курносая девушка, смотревшая на Чета с фотографии, подписанной именем Эдиты Морроу, не могла быть Эдди ни кузиной, ни сестрой.

Никакое фамильное сходство не объяснило бы маленький шрам на её правой брови.

На следующий день в ангаре Чет мог думать только об одном: и как он не догадался раньше? Некоторые училища вроде Высшего языкового, alma mater Паолы, начинали нехотя принимать девчонок, но в Королевское авиационное путь им был заказан. Вот только если девушка с детства грезит полётом? Что тогда?

Высокий голос, хрупкие плечи — всё сразу встало на свои места. Чет глядел на Эдди новым взглядом — и поражался её храбрости. Сперва он волновался, не выдаст ли, что знает, но потом прислушался к себе и понял: ничего не изменилось. Она всё так же была его другом. Правда, тяжёлые ящики запчастей теперь хотелось отнять и донести самому — но, если быть честным, разве раньше не хотелось?

Звать Эдди к Паоле на чай Чет, конечно, не стал, да и времени на светские визиты у строителей «Маркееты» не оставалось. Чет заново проверял каждую заклёпку гондолы и стропу, которой к ней будут крепиться баллоны, потом то же самое, просто для верности, сделала целая комиссия опытных магов. Только затем «Маркеета», спрятанная от глаз людей маскирующими заклинаниями — чтобы не портить сюрприз, — совершила пробный подъём на несколько миль. Она вернулась на землю благополучно, даже без магической подстраховки — после чего её на всякий случай сверху донизу проверили снова. Никому не хотелось быть в ответе за национальный позор.

Многие из рабочих недоумевали, зачем открыто демонстрировать устройство нового стратостата будущему врагу, но Чету казалось, что он понял. На пороге войны, способной затмить Двухсотлетнюю, этот обмен — мы покажем вам наше изобретение, которое могли бы применять против вас, а вы отпустите к нам женщину, которой дорожите — казался последней отчаянной попыткой проявить доверие. Часть членов парламента Эрштадта открыто высказывалась, что приветствует грядущую переделку мира. Гас Лоуренс, председатель, с трудом удерживал свою мирную фракцию в большинстве. Может быть, стране было нужно именно это — жест доброй воли? Тем более что Зиглинде нравилась людям. Вон, подруги Паолы заранее сходили по ней с ума…

В октябре, за неделю до заветного дня, Чету сообщили, что он будет сопровождать её высочество в полёте. То есть, конечно, лично её будут сопровождать охранник и врач, оба волшебники — да и у самой принцессы, по слухам, были способности к магии. Чету предстояло стать ещё одной предосторожностью. Если повезёт, то лишней.

Пилотировать «Маркеету» доверили Эдди.

Она заслуживала этого как никто. Пусть юная, она успела налетать сотню часов практики в училище и после него, она так много работала ради этого дня — и её оценил по достоинству сам Ульвар Арден, адмирал воздушного флота.

Он должен был лететь в гондоле шестым — и именно он настойчиво рекомендовал на место пилота Эдварда Морроу.

Арден приезжал посмотреть на «Маркеету». У него были рано поседевшие виски, странно противоречащие резкому лицу без единой морщины, и глаза волка, и Чет вдруг вспомнил, сколько раз адмирал открыто говорил, что женщинам в авиации не место. Стоило ли удивляться, что Эдди бросала на него взгляды, полные неприязни и страха?

— Ты так на него смотришь, что мне хочется превратить его в жабу, — шепнул ей Чет.

— А ты можешь? — оживилась Эдди.

— Увы, — искренне вздохнул он. — Распоряжение сто тридцать семь.

Эдди вскинула брови, и Чет пояснил:

— Введённое после бунта в одной из крепостей десять лет назад. Теперь ученикам магкорпуса ставятся… технические ограничения. Мы не можем использовать волшебство против кого-то из нашей армии без приказа старшего по званию.

— Жаль, — подытожила Эдди с чувством.

Сказать, что Чет волновался в день визита высокой гостьи, значило не сказать ничего. Одеваясь, он в сотый раз перебирал в голове всё, что может пойти не так. Неполадки со скафандрами исключены: ради Зиглинде в этом полёте будут использовать не герметичные костюмы, а сложные чары, способные сгустить вокруг тебя воздух даже в стратосфере и уберечь от её холода. У принцессы есть с собой врач, а на самый крайний случай пациента всегда можно дотянуть до госпиталя, заключив в стазис. Саму «Маркеету» проверили все, кто только мог, так что сесть она точно сядет; если что, Чет ей поможет… даже если что-то случится с ним самим.

Он коснулся шнурка у себя на шее. На нём висела спрятанная под одеждой надпиленная металлическая пластинка. Страховка на крайний случай: сломай её — и получишь краткую и сильную магическую подпитку, заглушающую боль и дающую силы. Говорили, на время она могла восстановить даже работу перебитых нервов — но и откат от неё был соответствующий.

Чет очень надеялся, что она ему не пригодится.

Началось всё не так хорошо, как хотелось бы: утром дул сильный ветер, и наполнять две оболочки стратостата начали только после полудня. В составе делегации, встречающей принцессу Зиглинде до прессы, Чет слышал, как Беркли, один из главных инженеров «Маркееты», предупредил:

— Ваше высочество, сейчас рано темнеет. Стратостат может не подняться на заявленную высоту, так как в отсутствие солнечного тепла оболочки потеряют в объёме. Если вы желаете обсудить другую дату…

— Из шести человек на борту пятеро — маги, — возразила принцесса. — В случае необходимости мы смогли бы подогреть газ сами. Я как раз думала о паре экспериментов с поведением магии на такой высоте. Итересно было бы проверить, сложно ли наколдовать в разреженном воздухе огонь…

Зиглинде было сорок три года, и она выглядела на каждый из них, но её спокойный, испытующий взгляд и уверенная походка сделали бы её прекрасной и в семьдесят. Чет ждал роскошного платья, но на принцессе был серый мундир гердебургского воздушного флота — настоящий, со всеми знаками и нашивками.

Он очень ей шёл.

Крышу ангара раздвинули — иначе баллоны было не надуть. Верхушка главного, того, что выше, оказалась футах в трёхстах над землёй. Принцессу с охраной, инженерами «Маркееты» и адмиралом Арденом фотографировали на фоне гондолы; ангар едва смог вместить всех съехавшихся газетчиков, и когда Зиглинде произносила речь, её лицо то и дело озаряли магниевые вспышки.

— … Наука наконец подступает к вещам, которые нам раньше и не снились, и меньше всего на свете я хочу, чтобы война выбросила из нашей жизни годы и годы, которые можно было бы потратить с пользой, — говорила она, и Чет ясно слышал, что это действительно её мысли, а не красивые слова, заученные наизусть. — Там, наверху, — она возвела глаза к небу, — огромные неизученные пространства. Почему мы должны драться друг с другом за место в пыли вместо того, чтобы вместе искать способ подняться к звёздам?

Её слушали, затаив дыхание. Чет ждал своего выхода в толпе механиков, и Эдди рядом с ним ни с того ни с сего выдохнула:

— Система сброса балласта.

— Что? — не понял Чет.

— Нужно ещё раз проверить!

И она шмыгнула куда-то за гондолу.

— Чего это с ним? — вполголоса хохотнул кто-то рядом. — Влюбился парень, что ли?

Чет лишь покачал головой. Знали бы они, с какими чувствами девочка, должно быть, смотрит на женщину, которой повезло больше, чем ей…

После того, как «Чезаре Джотто, наш бортовой волшебник» был представлен принцессе и заверил, что готов служить ей от всего сердца, Беркли объявил:

— А вашим пилотом будет…

И замолчал, поняв, что пилота нигде не видно.

В толпе рабочих произошла сумятица, и они расступились, выпуская Эдди. Та, тяжело дыша, вытянулась по струнке.

— … Эдвард Морроу, — закончил Беркли.

Из толпы журналистов послышались смешки, и вспышки засверкали с удвоенной силой. Сегодня вместо заляпанного рабочего комбинезона на Эдди был парадный тёмно-зелёный, ни пятнышка… а вот у неё на лбу, мимоходом вытертом грязной перчаткой, красовалась длинная полоса машинного масла.

На лицах инженеров застыли выражения, не сулящие Эдди ничего хорошего, Арден и вовсе смотрел на неё как на крысу с помойки, но Зиглинде спокойно вытащила из кармана носовой платок.

— Если вся ваша команда так добросовесна, как этот юноша, — тепло сказала она и — виданное ли дело! — собственной рукой стёрла пятно со вспыхнувшего лица Эдди, — то я за себя спокойна.

Кажется, Чет знал, какие фотографии завтра же будут украшать передовицы всех газет.

— «Маркеета» славная девочка, ваше высочество, — звонким от волнения голосом сказала Эдди. — Она не подведёт.

Баллоны наполнились, гондола рвалась в полёт, и экипаж под бодрую музыку взошёл на борт. Внутри продолговатый корпус делился на два отсека — кабину пилота, который следил за высотой, балластом, местонахождением стратостата и его курсом, и «пассажирскую» часть для учёных, чтобы те могли спокойно проводить замеры всех этих своих космических лучей. Небольшой зазор между отсеками служил шлюзом для выхода на огороженную площадку на плоской крыше гондолы.

Место Чета было с пилотом. Так вышло, что он зашёл в кабину первым; Эдди как раз начала открывать дверь, когда спустившийся вслед за ней Арден вполголоса сказал за перегородкой:

— Не забывайте наш инструктаж, господин Морроу.

Он произнёс это спокойно, как человек, который просто беспокоится о ходе важной встречи, так что Чет не сразу понял, что не так. Гондола оторвалась от земли и поднялась над ангаром, крыши домов внизу слились в одно лоскутное одеяло, и город в рамах иллюминаторов стал похож на карту… и только тогда его разум сложил воедино все детали.

— Он знает! — выдохнул Чет.

Эдди, сосредоточенно следившая за показаниями приборов, кажется, вздрогнула.

— Кто знает? — её непонимание звучало почти убедительно. — О чём?

Чет выпрямился в кресле второго пилота.

— Арден, — они могли говорить вслух без опаски, звукоизоляция в отсеках была что надо. — Чего он от тебя хочет?

— Послушай, я не… — начала было Эдди.

— Тебе незачем лгать мне, — с жаром перебил Чет. — Мне известно о твоей тайне… Эдита.

Секунду Эдди смотрела на него неподвижными чёрными глазами, потом моргнула и — рассмеялась. Расхохоталась в голос, зажимая рот рукой, и её плечи тряслись так, что оторопевший Чет перестал понимать, смеётся она или плачет.

— Т-так вот оно… в-вот оно что, — наконец с трудом выговорила Эдди. — Ты про эту тайну, да? Ох, Чет, если бы ты только…

Она вдруг мигом стала очень серьёзной.

— Если бы ты хотел, ты бы успел сто раз меня выдать, ведь так? — сказала она. — Да и что это я: парень, который провожал меня домой по темноте… — она вздохнула. — Я тебе верю, но… боюсь. Что расскажу правду, и ты… чего доброго, заявишь обо мне в ближашую психлечебницу. Или… что я тебе разонравлюсь. Может, лучше не надо?

— Эй, — Чет мягко коснулся её плеча. — Расскажешь ты или нет, и что бы там ни было, мы всё равно друзья, слышишь?

Какое-то время Эдди сидела, не глядя на него, и рассеянно переключала тумблеры на приборной панели: каждые несколько минут «Маркеета» должна была передавать на землю особый радиосигнал о том, что всё хорошо.

— Что ты знаешь о людях-фениксах? — наконец спросила Эдди.

— У них в языке нет грамматического рода, — ляпнул Чет.

Эдди глянула на него с удивлением.

— Верно. А знаешь, почему?

Этого Паола не объясняла.

— Почему «фениксы»? — подсказала Эдди.

— Они не умирали, — это знал каждый, ещё из сказок. — Вернее, перерождались. В детей, у которых не было ни матери, ни отца, и…

Чет замолчал.

— Да, — спокойно сказала Эдди. — Теперь понимаешь? Это… не только про язык, Чет. Мы другие. Ну нет у нас… пола. И… органов ваших нет.

Из всех этих слов до Чета дошло только одно.

— У вас?!

Эдди невесело улыбнулась.

— Я не буду раздеваться и показывать, ладно? Ты уж поверь мне на слово.

Чет открыл рот, закрыл. Открыл снова.

— Но людей-фениксов истребили, — сказал он. — Ещё в Двухсотленюю войну.

— Почти, — поправила Эдди. — Нас и было совсем немного, а осталось… Но вылавливают же в южных морях каких-нибудь… кистепёрых рыб?

Она помолчала.

— Я точно знаю, что есть я и Энжел. Может, где-нибудь и другие, но… у нас двоих никого, кроме друг друга. Энжел мне как оба родителя разом, мы… дорожим друг другом, но это всё равно как вечно сидеть с кем-то в закрытой комнате: рано или поздно начинаете сходить друг от друга с ума …

У Чета в голове снова щёлкнуло.

— Стой, — сказал он с ужасом. — Сколько тебе лет?

— Мне - двадцать три. До этого были предыдущие жизни, но я не знаю, сколько. Мы их не помним.

Чет обдумал её слова.

— Какое-то бестолковое бессмертие. Невыгодное эволюционно.

— Эволюция? — хмыкнула Эдди. — Ты думаешь, она допустила бы появление вида, неспособного на прирост поголовья? Перестань. Это был… эксперимент. Который нам, кстати, не повторить.

Они посидели в тишине.

— Тогда, в Двухсотлетнюю, — сказал Чет. — Как это случилось?

Эдди на него не смотрела.

— У нас нет никаких особых сил. Мы дрались, но врагов было больше. Ты знаешь, что, умирая, мы снова становимся детьми… но если убить ребёнка, то это уже навсегда?

Чет не знал.

— Когда наш город взяли, всех, кто в нём остался, заперли в деревянных домах. И подожгли. На то ведь и люди-фениксы, чтобы возрождаться из пепла, так? Потом по пепелищам прошлись с мечами.

Чет молча смотрел в иллюминатор. За стеклом клубились облака.

— Я не хочу, чтобы люди сделали то же друг с другом, — сказала Эдди. — И не хочу воевать. Я… хочу прожить так долго, как получится, а потом уйти куда-нибудь в лес или в горы, и… чтобы этого ребёнка никто не нашёл. А не выбирать, бомбить живых людей или дезертировать и скрываться от суда, если не погибну среди гражданских.

— Я тебя понимаю, — тихо сказал Чет.

Эдди зло шмыгнула носом и несколько раз нажала на кнопку радиоприёмника.

— Связь пропадает, — сказала она. — Чёртовы облака. Нам нужно будет хотя бы сообщить, где нас встречать. Ветер крепчает, может отнести далеко…

Хотя после всего, что Чет услышал, какая, бога ради, «она»?

— Послушай, — осторожно сказал он, — и всё-таки… Эдвард или Эдита?

Эдди слабо улыбнулась — улыбнулся?

— Эддароу. Илмари Туул Эддароу. Но ты ведь спрашиваешь не об этом, да?

Пусть всё-таки снова будет «он». В конце концов, для всех это господин Морроу; ты же не хочешь случайно его выдать?

— Я Эдди, Чет. Мне нравится быть просто «Эдди». В детстве мне хотелось… играть за девочку, потому что у них красивые платья, и голоса, и они приятно пахнут, а мальчики… Знаешь, для меня они всегда были как табун лошадей. Энергия и мощь, и со стороны смотреть здорово, но когда ты слишком близко, страшновато, что случайно затопчут, — он улыбнулся снова. — Причём с большими мальчишками то же самое. Четыре года с ними в общежитии училища — это… тот ещё опыт. Но что мне оставалось, когда стало понятно, что самые интересные профессии девчонкам запрещены?

Чету было нечего на это ответить.

— Большие города хороши тем, что всегда можно затеряться в толпе… и справить поддельные документы, — сказал Эдди. — Но это на самом деле так смешно. То, как понятие пола сводит вас с ума. Заставляет просто брать и… запрещать одним людям то, что другие считают своим прирождённым правом. Никогда этого не пойму. И эту вашу… любовь. Столько шума вокруг банального процесса полового размножения! Всё искусство. Все мысли… половозрелых особей, — он тряхнул головой. — Мне честно хотелось разобраться. Описания, картинки… Была даже мысль попробовать… что смогу, но духу не хватило, это же такое… это же так… фу! — его передёрнуло. — А вам только это и нужно.

— Не все такие, — машинально возразил Чет.

— Да? — Эдди глянул ему в глаза. — Ты, например? Ну, может быть. Но тогда, в парке, помнишь? Неужели ты ответил бы мне так же, если бы видел перед собой не Эдварда, а Эдиту?

Чету очень хотелось сказать «да», но он уже не был уверен. Ни в чём.

— Арден в курсе, — сказал Эдди. — Все пилоты проходят медкомиссию. Мне казалось, я всех умней, как-нибудь выкручусь… Раньше ведь удавалось. Но не теперь.

Он нервно покрутил ручку радиоприёмника.

— Да что за чёрт! Где сигнал?

Тряхнул головой, сжал белые губы и признался:

— Он выбрал меня для этого полёта не просто так. Он… велел мне не высовываться и держаться в сторонке, что бы ни происходило, понимаешь? Иначе… Он подробно описал, какие опыты на мне будут ставить, если все узнают, кто я. На мне и… на Энжел.

Воздушный адмирал потрудился лично запугать талантливого, но всё-таки рядового пилота?

— Зачем ему это? — вслух сказал Чет.

— Не знаю, — Эдди взглянул на него почти с мольбой. — Но её высочество ведь умный человек, правда? Арден не сможет втянуть её в какой-нибудь мерзкий заговор ради войны? Что такого он мог бы ей предложить?..

И правда — что?

Чет резко встал.

— Это не облака, — сказал он. — Арден глушит эфир.

Именно тогда в пассажирском отсеке грохнул первый выстрел.

Сколько времени Чету понадобилось, чтобы открыть одну дверь, пересечь узкий коридор и сообразить не распахивать настеж вторую? Вслед за выстрелом раздался глухой удар, и Чет разглядел в приоткрытую дверь, что это был врач Зиглинде, которому разбили голову ударом о стену. Второй спутник и охранник принцессы безвольно свесился с кресла. Мёртв.

Сама Зиглинде в эту секунду вставала навстречу Ардену, целящемуся ей в лоб.

Чет успел лишь подумать, что ему стоит гордиться своей армией, раз в ней есть люди, способные так быстро и легко победить трёх волшебников сразу.

За его плечом вскрикнул Эдди.

Арден выстрелил — один раз и сразу другой, пуля срикошетила от стены коридора — Чет вовремя втащил Эдди под прикрытие дверного косяка. Краем глаза он увидел, как Зиглинде валится между кресел; на её мундире быстро набухало тёмное пятно.

Они сбили Ардену прицел, но что толку? Принцессе, похоже, пробило лёгкое, и…

— Вверх! — скомандовал он, толкая Эдди к лестнице, ведущей к люку в потолке. Захлопнул дверь в пассажирский отсек: она открывается изнутри, но выиграет им пару секунд.

Карабкаясь по лестнице, Чет благодарил судьбу за то, что на них защитные чары: на то, чтобы надеть скафандры, ушла бы целая вечность. Они с Эдди успели выскочить на площадку на крыше гондолы, но не закрыть люк: Арден следовал за ними по пятам. Он прицелился в Чета, но Эдди всем весом толкнул адмирала под руку, и пуля застряла в настиле у них под ногами.

— Не лезь, идиот, — рыкнул Арден. — Мне нужен будет свидетель!

Свидетель чего?!

Проклятое распоряжение №137! Чет был безоружен, но думать было некогда. Пока Арден не успел поднять пистолет снова, Чет выбил его у него из рук — и тут же получил такой удар в живот, что забыл, как дышать. Его бросили спиной на ограждение; сверху, как огни далёкого города, моргали звёзды, снизу обманчиво мягко стелился облачный ковёр, за которым ждали мили и мили пустоты. Из чистого звериного желания жить Чет сумел подставить Ардену подножку, и они покатились по площадке, норовя подмять противника под себя. Жилистый и жёсткий, Арден оказался сверху, занёс кулак…

Кто-то выстрелил в воздух.

Арден замер на самую короткую долю секунды, но Чету её хватило. Он сбросил с себя врага, откатился в строну, вскочил…

Эдди целился в Ардена, держа пистолет обеими трясущимися руками.

— Х-хватит! — выдохнул он.

Арден поднял бровь. Не спеша встал — и Эдди невольно сделал шаг назад. Бога ради, в самом деле, и вот такого его — на войну? Сотни таких же?

— Так ты передумал? — хмыкнул адмирал и насмешливо вскинул руки — мол, сдаюсь. — Жаль. Но не очень. Я и сам смогу рассказать, как эксперименты нашей принцессы с огнём зашли… слишком далеко, и пожар унёс жизни почти всего экипажа, включая одного маленького трогательного пилота.

Чет пытался отдышаться — и его понять.

Подстроить крушение «Маркееты» и выдать его за несчастный случай? Пусть, но он всё равно будет шит белыми нитками, и Густав Гердебург этого так не оставит. Чет не знал, принято ли в королевских семьях любить друг друга, но мог точно сказать одно: если бы какие-то мерзавцы отняли у него Паолу, он отдал бы распоряжение бомбить их города без предупреждения и разбора. Так чего, чёрт побери, добивается Арден?

И тут до Чета дошло: именно этого.

Не убить одну женщину — кому она нужна? — а наконец развязать войну… на своих условиях. Кем Эрштадту выгоднее быть в глазах соседей, не знающих, против кого объединиться? Агрессором — или жертвой нападения?

— Это не сойдёт вам с рук! — голос у Эдди дрожал.

— Правда? — скучающим тоном сказал Арден, глядя поверх его головы. — Так застрели меня.

Даже если бы Эдди выстрелил, чем бы это им помогло? Зиглинде с её раной остались считанные минуты. Два мага дотянули бы её до госпиталя в стазисе, но в одиночку его не удержишь больше часа…

Эдди не шелохнулся.

— И впрямь, что это я, — хмыкнул адмирал. — Куда тебе. До чего же меня это умиляет в дурацких женских кружках: привычка напялить штаны и думать, что они сделают тебя полноценным человеком… А ты ещё жальче. Если назвался мужчиной, чёрт побери, веди себя как мужчина!

Он усмехнулся.

— Впрочем, будь ты мужчиной, ты сам бы всё понял. Чтобы посеять пшеницу на месте леса, надо выкорчевать его и сжечь! В нашем тесном мирке иначе никак. Для всего нового приходится расчищать место. А зола — хорошее удобрение.

Только тогда Чет понял, на что смотрит Арден.

На вспомогательный баллон, к которому Эдди стоит спиной. И от оболочки которого сочится дым.

«Эксперименты нашей принцессы с огнём…»

Идиот. Развесил уши, слушая этого безумца, вместо того, чтобы наколдовать себе и Эдди пару щитов…

Зиглинде была права: разреженный воздух не дал Ардену поджечь прорезиненный шёлк сразу. Оболочка только начала тлеть, когда Чет судорожно стал строить в уме формулу защиты, а Эдди нажал на спусковой крючок.

Всё, что было дальше, случилось очень быстро.

Чет не видел, куда угодила пуля, но сила удара отбросила Ардена назад, и он рухнул в открытый люк. Чет захлопнул его раньше, чем успел подумать, и понял, что́ делать дальше.

Герметично закрытое пространство — лучшая среда для заморозки физических и химических процессов. Почти что остановки времени, чтобы никто не умер внутри и не вышел наружу.

Водород в баллоне рванул за полсекунды до того, как Чет закончил свой щит. Горячая волна на миг выжгла воздух у него из лёгких, опаляя лицо, бросая их с Эдди на пол; настил под ногами опасно накренился, и Чет вцепился в ограждение над собой. Эдди, оглушённый ударом, начал сползать вниз, Чет дотянулся и рывком подтащил его ближе. Чтобы удержать, он прижал его к себе — и почувствовал горячую липкость под своей рукой.

Чет взглянул на спину Эдди, и его сердце упало куда-то глубоко-глубоко.

Эдди стоял ближе к баллону, и щит сработал хуже. Чета учили основам магмедицины, но он не смог бы залечить такие ожоги, даже если бы…

— Ар…ден, — еле слышно выдохнул Эдди.

Волосы у него на затылке опалило, на шее и щеке набухали волдыри. Синтетическая ткань комбинезона прикипела к коже, оплавленным лоскутом сползла с плеча, приоткрывая грудь — белую, совершенно гладкую, как у кукол Паолы в детстве.

— Он в гондоле, — сказал Чет, — а гондола в стазисе. Но я, пока держу, не смогу наколдовать ничего другого. Мы сможем сесть?

Он задрал голову: основной баллон, раздутый в разреженном воздухе куда сильнее, чем на земле, казался целым. Лишившись подъёмной силы с одного конца, гондола висела почти вертикально, и у Чета уже устала вцепившаяся в ограждение рука. В кабину пилота теперь не попасть…

Эдди тяжело и часто дышал сквозь стиснутые зубы.

— П-придётся, — выговорил он неожиданно твёрдо — и схватился за шнурок у Чета на шее.

— Как работает эта штука?

— Не вздумай! — Чет извернулся и перехватил его кисть. — Тебя размажет откатом!

— Нужно п-постепенно выпустить газ из баллона. Он… парашютирующей конструкции, мы с-сможем… если повезёт…

— Объясни мне, как. Я сделаю.

— Нет, — глаза Эдди лихорадочно блестели, но взгляд был совершенно ясным. — Ты пойдёшь сбрасывать балласт. Весь с того края гондолы. Нужно её выровнять… Ты помнишь, где рычаг ручного сброса?

Помню, конечно. Ты сам меня учил. Но, ради всего святого!..

— Послушай, — выдохнул Чет. — Тогда, в парке, когда ты спросил… спросила…

Он хотел сказать: «Я не знаю, что ответил бы тогда, но, клянусь, сейчас мне было бы всё равно, потому что это ведь ты». Потому что потерять Эдварда и Эдиту будет одинаково страшно, настолько, что об этом слишком больно даже подумать, и…

Но он споткнулся о грамматику, и нужные слова застряли в дверях, пытаясь выбежать разом, и Чет понял: они не помогут.

Горячие пальцы Эдди у него в ладони надломили волшебную пластинку, и покалеченное существо, бессильно обмякшее у него в объятиях, вдруг снова стало неутомимым и звонким, совсем как в ангаре «Маркееты» в их первый день.

Эдди вывернулся из рук Чета, без труда подтянулся к ограждению, перекинул через него ногу. Ручка управления клапаном для спуска газа находилась на боку гондолы; к ней вели голые металлические скобы — что ж, спасибо амулету, Эдди хотя бы точно хватит сил по ним пролезть…

— Подожди, — вырвалось у Чета. — Так всё-таки «спросила» или «спросил»?

Эдди обернулся; ветер трепал его волосы, поднимая их вверх. Как быстро «Маркеета» снижается без контроля?

— Ваш дурацкий язык! — весело фыркнул Эдди, и даже понимание, что они падают, не потрясло Чета так сильно, как осознание, что он может больше никогда не увидеть его улыбки. — Почему меня вечно заставляют выбирать? Я не хочу!

И он скрылся из глаз.

Чет добрался до рычага сброса балласта как раз тогда, когда «Маркеета» ухнула в липкую сырость облаков. Каждый поворот ручки скидывал из гондолы порцию железной дроби; Чет прокрутил её до упора и просто сосредоточился на том, чтобы удержаться на борту. Стазис, поначалу не ощущавшийся никак, начал больно пульсировать в затылке. Уцелевший баллон понемногу выпускал газ, и давление воздуха снизу складывало пустеющую оболочку в купол парашюта. Внизу было темно, Чет не знал ни начальной высоты, ни скорости спуска, и оставалось лишь надеяться, что система амортизации, с которой вечно возился Эдди, сработает как…

Гондола врезалась в землю, сила удара оторвала руки Чета от обшивки и приложила его так, что он услышал хруст собственных костей. Терять сознание было нельзя, стазис бы слетел, и какое-то время Чет просто лежал, глядя на кусочек луны в прорехе облаков, и не существовало силы, способной поднять его на ноги, если они у него ещё были.

Потом он подумал про Эдди.

«Маркеету» протащило по грязи и развернуло боком в конце глубокой траншеи. Эдди лежал рядом, лицом вниз; судорожно переворачивая его на спину, Чет не думал о том, что у него может быть сломан позвоночник. Дышит или нет?!..

Эдди дышал, и его потускневшие глаза были открыты.

— Ос…тавь м-меня, — запёкшиеся губы едва шевелились. — Спаси… её. Я уже… всё равно… Пусть лучше только я, чем… тысячи…

— Не глупи, — сказал Чет, стаскивая с себя куртку. — Я тебя никому не отдам.

Он понятия не имел, где они. Все его навигационные чары, заклинания, чтобы позвать на помощь…

Придётся без них.

Под облаками было уже совсем темно, и у Чета зубы стучали от холода, но слева от «Маркееты» он разглядел огни.

Каждое движение отзывалось такой болью в боку, что хотелось выть, но в голове Чета застряла одна мысль: Эдди хуже. К счастью, тот не чувствовал прикосновения грубой ткани к ожогам — когда Чет заворачивал его в куртку, Эдди уже был без чувств, и, взяв его на руки, Чет почти не ощутил его дыхания.

Путь к огням был кошмаром, где ты пытаешься бежать — и не движешься с места. Увязая в грязи, Чет брёл через голое, хрусткое от ночного заморозка поле, как через чёрную воду; брёл вечность и ещё дольше, но свет не приблизился. Чем дальше Чет отходил от гондолы, тем больнее позади натягивались струны, связывающие его со стазисом. Попадись ему под ногу кротовья нора или камень, это был бы конец — если бы он упал, то уже не смог бы встать.

Здесь, внизу, было холоднее, чем в стратосфере без скафандра, и ничуть не легче дышать, но какое-то время спустя холод притупил боль в боку, и Чет перестал чувствовать тело. Огни не становились ближе. Они были дальше звёзд на небе, и если кому-то, может быть, когда-нибудь удастся добраться до звёзд, то Чету до этих огней — никогда...

Каждый новый шаг был осознанным усилием и целью в себе. С каждым новым шагом стазис всё сильнее, до пятен в глазах, сдавливал виски и грудь, всё тяжелее ложился на плечи, пока эта тяжесть не осталась единственным, что держало Чета на ногах. По сравнению с ней Эдди казался совсем лёгким — как птица с полыми костями, как ребёнок, и Чет запрещал себе думать о том, что, когда он дойдёт до конца, у него на руках закричит безымянный младенец.

Должно быть, его сознание перегорело, как лампа, потому что в одно мгновение Чет был один в темноте, а в следующее его ослепил электрический свет. Совсем рядом до боли громко надрывались собаки, что-то говорили — спрашивали? — людские голоса, но он не понимал, что́.

Кто-то попытался забрать у него Эдди, и Чету понадобилось время, чтобы понять, что это помощь, и наконец разжать руки. Он не видел, кто вокруг и сколько их; его повело, и он схватился за кого-то, чтобы не упасть. Нельзя. Рано. Должен же здесь быть хоть один маг. Не может быть, чтобы всё зря, чтобы…

Он собрал всё, что от него осталось, чтобы внятно сказать: «В поле гондола упавшего стратостата в стазисе. Внутри тяжело раненые и опасный преступник». Посмотрел в лицо человеку, за которого держался, и почти без эмоций понял, что если и издаёт какие-то звуки, то это не слова.

Чет отпустил чужой рукав и вновь провалился во тьму — без единой звезды.

* * *

Он очнулся уверенным, что должен бежать. Рывком попытался сесть, но тут же рухнул обратно: перебинтованный бок прострелило болью.

Чет лежал в мягкой кровати; в его руки впивались гибкие трубки капельниц. Вокруг успокаивающе пахло обеззараженной больничной чистотой.

— Полегче с собой, господин Джотто, — сказал кто-то. — Два сломанных ребра — это вам не шутки. И я ещё молчу про сильное переохлаждение и то, до чего вы довели себя своим колдовством. Вам здорово повезло: из всех мест в окрестностях столицы… Не упади «Маркеета» возле тренировочной базы магкорпуса, и у этой истории был бы совсем другой конец.

Где он уже слышал этот голос?

Чет повернул голову и понял. По радио.

У окна в накинутом на плечи белом халате стоял Гас Лоуренс, глава ведущей фракции парламента.

— Как удачно, что вы очнулись, — спокойно сказал он. — Я и не надеялся, что мне удастся побеседовать с вами самым первым. Понимаю, вы сейчас не в лучшей форме, и ваши врачи будут недовольны, но это важно. В первую очередь для вас.

Он достал из кармана портсигар.

— Вы будете против, если я закурю?

Разве Чет мог быть против — на собственном допросе?

Он рассказывал обо всём по порядку, так связно, как мог, а Лоуренс слушал и курил в приоткрытое окно. Чет не обманывался насчёт целей этой беседы, но почему-то не боялся. В конце концов, ему нечего было скрывать — кроме вещей, не относящихся к делу.

Когда Чет закончил, Лоуренс задумчиво сказал:

— Что ж, спасибо. Я рад слышать, что детали вашей истории сходятся с рассказом господина Морроу. Могу сказать…

Всё это время Чет до смерти боялся. Боялся спросить — и услышать ответ, которого ждал.

Но Эдди рассказал Лоуренсу ту же историю.

Эдди ещё мог кому-то что-то рассказать.

— Что с ним? — не успев подумать, выдохнул Чет.

— Он был в весьма плачевном состоянии, но, хвала магмедицине, идёт на поправку, — Лоуренс чуть улыбнулся. — Куда быстрее, чем вы. Её высочество Зиглинде, насколько мне известно, тоже скоро встанет на ноги… и, кстати, хочет видеть вас обоих.

Он затушил сигарету о подоконник.

— Ардена задержать не удалось, но это убийство не было его… личной инициативой. Другие участники заговора взяты под стражу, среди них, если вам интересно, несколько членов парламента…

Чету не было интересно. Ну вот ни капельки.

— Что будет с… Эдвардом? — спросил он, и на ум вдруг пришло другое имя. Нездешнее. Настоящее.

Эддароу.

Эдди лечили. Его тайна не могла остаться при нём. Чет не спросил «Вы ведь не будете заживо разбирать его на части, чтобы понять, как он работает?», но Лоуренс, похоже, прекрасно его понял.

Он помолчал и наконец сказал:

— Со дня крушения прошло две недели. Само собой, его величество Густав Гердебург был… разгневан. Нам стоило больших усилий погасить конфликт, но её высочество Зиглинде приняла нашу сторону, и, в конце концов, история о том, как два храбрых подданных Эрштадта, рискуя жизнями, спасли принцессу, гораздо лучше истории о политическом убийстве. Увы, мир сейчас искрит так, что этого не изменит никакой личный героизм, и война, скорее всего, всё равно начнётся… Но, благодаря вам, не сегодня. Вы двое дали нам ещё немного времени, чтобы постараться изменить ход событий, — Лоуренс печально улыбнулся. — Наказание — последнее, чего вы заслуживаете.

— Но… — начал было Чет.

— Наблюдения за господином Морроу во время лечения уже дали нам достаточно пищи для размышлений. И даже если бы мы верили, что… более глубокие исследования помогут нам раскрыть секрет так называемых людей-фениксов, разве перерождение без сохранения памяти стоит жизни толкового механика и пилота? — Лоуренс усмехнулся. — У рода людского есть куда более практичный способ плодить новых особей с чистым сознанием. А… реликтовый вид заслуживает шанса дожить свой век в покое.

— Можно мне его увидеть? — спросил Чет.

— Почему нет? — Лоуренс кивнул на выход из палаты. — С тех самых пор, как он смог вставать, он целыми днями сидит у вас под дверью. В самом деле, давайте я его позову. Мне больно смотреть, как бедный юноша упрямо пытается застудить себе почки…

Но Чет уже вытаскивал из рук иглы капельниц.

Когда он открыл дверь, Эдди не поднял головы: наверное, думал, что это выходит Лоуренс. Его обгоревшие волосы сбрили; он сидел на полу, обняв колени, и казался даже меньше, чем был, в больничных кальсонах и майке — или правда похудел ещё больше?

Чет хотел окликнуть его, но не смог.

Эдди наконец посмотрел вверх, выдохнул что-то нечленораздельное, вскочил так резко, что едва не упал обратно. Замер, уставившись Чету в лицо огромными чёрными глазами.

Боялся поверить?

Чета хватило только на то, чтобы раскрыть объятия, и Эдди, горячий, дрожащий всем телом, бросился в них, крепко-крепко прижался к его перевязанной голой груди.

— Б-боже, Чет!.. Мне говорили, что… Они все думали, ты… — Эдди всхлипнул, стиснул его ещё крепче, зло, до боли, впиваясь ногтями Чету в плечо. — Ты так вцепился в этот стазис, его никто перехватить не мог, и ты… ты…

От слабости и облегчения у Чета кружилась голова, и он забыл почти все слова на свете, но это было не страшно. Он гладил колюче-пушистый затылок Эдди, свежие бугристые шрамы у него на спине и чувствовал себя невозможно тупым и совершенно счастливым.

— Ш-шш, — пробормотал он Эдди в макушку. — Всё хорошо. Всё хорошо…

Эдди шмыгнул носом и глухо рассмеялся ему в плечо.

— Скажи ещё снова, что н-никому меня не отдашь.

— Никому, — очень искренне сказал Чет.

Он ещё никогда в жизни не говорил так серьёзно.