Принятие (джен)

Первую неделю Старк практически не выходил из комнаты, всё время лежал, отказывался от еды и молчал. В начале второй недели он вдруг поднялся с кровати и с пустыми руками и таким же взглядом бесцельно побрёл прочь от хижины. Вернулся Старк только через двое суток, искусанный насекомыми, изодранный кустами и полностью измождённый. Снова слёг, на этот раз с горячкой, но даже в бреду сопротивлялся заботе Таноса…

Тони не мог принять того, что по прихоти какого-то выродка для всего мира оказался мёртв, что Железного Человека больше не существовало. Жалел об упущенных шансах и не сказанных вовремя словах. Винил себя в том, что не успел сделать и, наоборот, в том, что порою творил, причиняя боль близким. Но острее всего Тони чувствовал абсолютное, окутывающее его с головой бессилие…

Однако, окрепнув, он решил действовать. Действовать Таносу на нервы в надежде на то, что, устав от выходок, тот если не вернёт его на Землю, то прикончит уже по-настоящему. Старка устраивали оба варианта. Поэтому теперь он больше не прятался в комнате и не бродил по полям — как бунтующий подросток, Тони устраивал погромы: ломал мебель, бил посуду, портил пищу, порой абсолютно омерзительными способами. Остановился Старк, только когда огонь с подожжённого им поля опасно приблизился к дому…

Но причиной капитуляции стал вовсе не страх потерять единственное жилище — окончательно почву из-под ног Старка выбило несгибаемое терпение Таноса, которое даже в те жуткие часы не дало трещины.

Давясь горьким дымом, забивающим лёгкие и выжигающим глаза, Тони готов был поклясться, что той ночью во взгляде титана вместе с реальным огнём мерцало и лукавое пламя победы…

* * *

Дни шли, Старка кидало из крайности в крайность, но кое-что оставалось неизменным — он молчал. Вплоть до одного утра.

Стоило забрезжить первым лучам, Тони проснулся от чувства, что сойдёт с ума, если немедленно не выскажет Таносу всё, что о нём думает. Старк сам не знал, почему не сделал этого раньше, слова копились в нём долгие годы, но теперь, требуя выхода, так оглушительно бились в мозгу, что он не помнил, как ворвался в комнату к титану… Пустую комнату.

Танос вставал рано, а иногда и вовсе не ложился, постоянно чем-то занимаясь. Жизнь в единении с природой требовала много труда, а с появлением Старка количество этого труда возросло в разы. Но Таноса это не тяготило, напротив, хозяйские заботы приносили ему душевный покой. Только так он мог забыться…

Вот и сейчас Танос самозабвенно убирал уже созревший хлеб, когда вдалеке показался запыхавшийся Старк.

С минуту поколебавшись у кромки поля, Тони быстро двинулся сквозь колосья, вырывая их и сбивая кулаками зёрна. В нём снова кипела ярость первого дня, которая, как ему казалось, отступила и никогда не вернётся…

— С чего ты взял, что имеешь право?! — Старк сразу сорвался на крик, сиплый от долгого молчания. — С чего! Ты! Взял?!

Колосья перестали падать за Таносом ровными рядами. Смахнув со лба пот, он опёрся на двурукую косу и негромко рассмеялся:

— Если бы ты знал, Тони, сколько раз я слышал эти слова…

— Да мне насрать, что ты там слышал! Отвечай!

И Танос ответил. Он рассказал Старку об истинных мотивах своей миссии, среди которых перенаселение и конечность ресурсов были лишь верхушкой айсберга. Рассказал об абстрактах, о целестиалах…

Танос звучал убедительно, но у Тони на всё имелось собственное мнение. Каждый отстаивал свою позицию, приводя самые веские и убедительные аргументы. Громко звучали такие слова, как «геноцид», «равенство», «безумие», «спасение», «Вселенная»… От науки переходили к философии и морали, затем снова возвращались к сухим фактам. Они спорили, пока не стемнело. И прения продолжились бы до утра, если бы Тони в один момент не охрип настолько, что уже не смог говорить. Танос голоса не лишился, но из уважения к противнику также взял паузу.

В дом вернулись молча. Так же молча сели ужинать. Впервые Старк остался за одним столом с Таносом, но даже жуя сверлил того взглядом, словно пытаясь продолжить их дебаты телепатически.

На следующий день всё повторилось. И ещё через день. И ещё…

Титан и человек могли бы спорить до скончания времён, если бы однажды Старк не поймал себя на мысли, что они настолько далеко ушли от изначальной темы, что сейчас с энтузиазмом обсуждают возможность создания защитного орбитального купола для Земли и других нуждающихся в нём планет.

Дни полетели незаметно. Танос умудрялся находить в повседневной рутине время для научных изысканий, и вместе со Старком они обсуждали вещи, о которых прежде Тони даже не задумывался. Однажды Танос пригнал к Садам — так он называл эту планету — Санктуарий, свой корабль, и от слов перешли к делу, сутками пропадая в мастерских на борту.

Узнав детальный план Таноса, Старк согласился, что тот сделал всё возможное, дабы с минимальными потерями сохранить Вселенную в привычном для большинства её обитателей виде. Принял Тони и то, что стал невольной жертвой на пути к всеобщему благу. Теперь он понимал, что́ будет значить для мира его возвращение, и не хотел рисковать.

Но пришёл к этому пониманию Старк не сразу. Смириться с разлукой оказалось намного сложнее, чем он думал. И в момент особого отчаяния, Тони решился угнать Санктуарий. Улизнув под покровом ночи, когда Танос крепко спал после тяжёлого дня, он пробрался на корабль, конструкцию и принципы управления которого успел хорошо изучить, — но не смог вылететь даже за пределы Галактики.

Когда Санктуарий в седьмой — а может, в семнадцатый… — раз вернулся к Садам, на борт поднялся Танос и подтвердил догадку Тони о карманном измерении.

— Сотри мне память. Верни к жене и дочке, — сидя на полу и прижимаясь затылком к холодной стене, отрешённо заговорил Старк. — Чё те стоит поправить реальность…

— Я не могу тебя вернуть, Тони. — Танос подошёл к Старку и грузно опустился рядом. — Тебе нельзя возвращаться…

Под перекаты голоса, монотонно раскачивая воздух разъясняющие Старку его истинную роль в этой пьесе, он сполз по стене. Сжавшись в комок и закрыв лицо руками, Тони бесшумно заплакал…