Потухшее солнце  (джен)

— Спокойной ночи, ваше высочество, — с придыханием пожелала секретарша и почтительно поклонилась. — Желаете на завтрак что-нибудь особенное?

— Королевского казначея, — отшутилась принцесса Селестия.

Единорожка скромно улыбнулась, когда стоявшие у дверей гвардейцы сохранили каменные морды.

— Спокойной ночи, Рэйвен, — пожелала аликорн напоследок и зашла в свои покои.

Лучи предзакатного солнца лились через узорчатые окна, наполняя комнату тусклым, зыбким светом, и мрачные тени уже робко выглядывали изо всех щелей и закутков. Дневное светило словно устало после тяжелой смены и желало лишь скорее уйти на заслуженный отдых. Селестия понимающе вздохнула, бросила беглый взгляд на кровать и пошла к балкону.

День выдался непримечательным: открытие новой школы в городе, встреча с хозяином театра, пытающимся выпросить денег на реконструкцию, и несколько часов за выслушиванием докладов советников. Оставалось выполнить ещё одно дело, и в абстрактном списке можно было с чистой совестью поставить последнюю галочку.

— Филомина? — удивилась Селестия.

Птица сидела на мраморных перилах с подобающей благородному фениксу грацией: гордая осанка, которой могли позавидовать даже принцессы, ярко-огненные перья, будто готовые вспыхнуть в любой момент, и безмятежный взгляд, устремлённый в незримые дали.

— Соизволила наконец извиниться за внезапные исчезновения? — произнесла принцесса, придав голосу театральное осуждение. — Или всего лишь соскучилась по королевской кухне?

Филомина не шелохнулась.

Аликорн остановилась возле птицы и проследила за её долгим взглядом. Он устремился на бледное солнце, застывшее над тёмной стеной леса, однако необъяснимое чувство подсказывало принцессе, что феникс смотрит на нечто, лежащее далеко за горизонтом.

Селестии вдруг вспомнилась их первая встреча.

Несколько веков назад один могущественный единорог возгордился своей силой и вознамерился подчинить весь мир. Принцесса попыталась образумить запутавшегося пони, но амбиции затмевали ему взор. В конце концов, ей ничего другого не осталось, как применить силу. В тяжёлом бою она одолела врага. Жители небольшого городка, который безумец успел захватить, благоговейно трепетали перед спасительницей. Однако сама Селестия отказалась ото всех даров и просила прощения, что допустила такое. Вернувшись в замок, она обнаружила на своём балконе феникса. Принцесса сочла это даром от благодарных горожан, но выяснилось, что никто из жителей даже не знал о существовании таких существ. Хотя птица приглянулась Селестии, она не стала сажать её в клетку. Феникс не улетел и вскоре поселился в замке, обзаведясь именем.

После последнего перерождения Филомина начала часто улетать из замка. Порой она пропадала на несколько дней, порой — на несколько недель, и каждый раз неожиданно появлялась и продолжала беззаботно жить во дворце, словно ничего ни случилось.

Селестия присмотрелась к своей любимице. В оранжевых глазах не было ни радости, ни печали, лишь таинственное умиротворение. Феникс до сих пор не сел ей на спину, как обычно делал после возвращения, или обидчиво отворачивался, когда злился на хозяйку. Птица скорее напоминала статую, где под твёрдой коркой безразличия скрывались настоящие эмоции.

На периферии сознания замаячила тревожная мысль. Селестия ещё пристально взглянула на Филомину, и вдруг к ней пришло страшное осознание, что та прилетела попрощаться. Крохотное солнце, озарявшее душу аликорна теплом радости, потухло, и внутри поднялась ледяная метель печали. Несколько минут она потерянно смотрела вдаль, а затем вопросила задумчиво и тихо:

— И куда ты полетишь?

Фениксы не умели разговаривать, и языка птиц Селестия не знала, в отличие от розовогривой пегаски, но они уже давно научились понимать друг друга без слов.

— Скоро мы с сестрой тоже улетим, — продолжила она понимающе. — Пока не выбрали место, но хочется спокойствия и тишины... и моря... Да, наверное, отправимся к морю. Что думаешь?

Феникс едва заметно кивнул.

— Обязательно залетай в гости. Наш дом ты точно не пропустишь.

Филомина обратила взор на солнце.

— Да, Луна, наверное, уже вспоминает меня недобрым словом, — благодарно кивнула Селестия, и в уголках её рта залегла тень печальной улыбки. — Спасибо.

Аликорн грациозно взлетела и зависла над балконом. Хотя управление светилами требовало полного сосредоточения и немалых сил, за века ежедневной практики заклинание настолько въелось в глубины подсознания, что принцесса буквально могла размышлять о завтраке, и всё равно заклинание не подводило.

Перед глазами замелькали обрывки воспоминаний о своей любимице.

Первое перерождение Филомины, когда она забралась в печь и сгорела на глазах поседевших слуг, которые потом ещё долго заикались. После случившегося Селестия в качестве наказания и для спасения нервов верноподданных начала сажать проказницу в клетку перед «обновлением». Как показал последний визит в Понивилль, делала она это не зря.

Столетие со дня их первой встречи, когда принцесса в шутку объявила, что наделяет Филомину абсолютной властью, а сама тайком отправилась готовить для любимицы нечто особенное. Когда она вошла в тронный зал, то нашла феникса с горделиво поднятой головой на своём месте, в окружении слуг, преподносящих ей свежие фрукты, а один и вовсе пел серенады в её честь. Потом пони оправдывались приказом принцессы и удивительно правдоподобной игрой самой птицы.

Несколько месяцев беспросветной хандры Филомины, когда та днями проводила в саду и толком ничего не ела. В попытке её развеселить Селестия приказала заселить королевский сад живностью, после чего та внезапно исчезла. Вернувшись через несколько дней, феникс получил строгий выговор от хозяйки, хотя принцесса в душе радовалась, что её любимица повеселела.

Когда Селестия открыла глаза, на холодном небосводе сияла бледная луна в окружении льдистых звёзд. Она опустилась на балкон, желая попрощаться, но феникса уже не было.

Губы сложились в печальной улыбке, и по щеке прокатилась одинокая слеза. Потерянный взгляд бесследно поплыл по мрачному небу, пока не остановился на чёрной точке вдали, где ещё недавно парило бледное солнце. Холодная буря на душе улеглась, и аликорн ощутила странное спокойствие, больше похожее на оцепенение от боли утраты. Селестия подавленно вздохнула и упавшим голосом проронила:

— Прощай, Филомина.